Сладкий лукум

Я спал как младенец, вспоенный материнским молоком. Впервые за долгие годы в моей голове витало блаженство, невероятный вкус которого я чувствовал на своих потрескавшихся от жары губах. Кто бы мог подумать, что за такой короткий срок я получу все, что могу только пожелать? Да я даю голову на отсечение, что все мои иллюзорные фантазии готовы были в любой момент разбиться об серую реальность. Я крепче вжимаюсь в подушку, приятная слабость во всем теле не желает отпускать меня в новый день, но никто не смеет встать на пути к моему счастью, даже я сам. Не замечаю, как изо рта доносится тихий свист, задорно отталкивающийся от стен дворцовых покоев. — Могу поспорить, что и рана на моей голове претерпевает изменения в положительную сторону, — говорю сам себе и сажусь на кровать, свесив ноги книзу. Ладонь неспешно находит затылок, проводит по волосам, коже, опускается на дорогой матрас. Большой палец стопы становится влажным, и я брезгливо поднимаю ногу над полом, любопытном взглядом изучая темно-красное пятно, что намертво въелось в дорогой ковёр. -… это просто невероятно… Я улавливаю тихий шёпот за массивной дверью и чьи-то шаги, явно принадлежавшие молодой девушке. -… помолчи, лучше возьми тряпку в руки… Другой голос, чуть грубее и взрослее, с грязным акцентом, что встречается только у прислуги. Я приподнимаю бровь, не в силах побороть удивление. Две грязнокровки спорят о чем-то под покоями будущего султана. Ноги сами ведут к выходу из комнаты, а руки сжимаются в кулаки из-за негодования, которое накрывает меня волной — не бывать такой дерзости при правлении Мехмеда второго. Мои глаза наливаются кровью, и я хватаюсь за ручку двери, готовый в любой момент открыть то единственное препятствие, что отделяет царские хоромы от невзрачной серой жизни, но улавливаю ухом знакомое слово «Аслан». Я впадаю в ступор, и мои пальцы скользят по ручке вниз, пока ладонь с тихим шлепком не падает на разгоряченное после сна бедро. Будь-то бедняк или важная дворцовая шишка — каждый знает, что сплетни никогда не приводят ни к чему хорошему, особенно, если они испачканы правдой. -…Аслан точно не способен на подобный поступок, — голос становится еще тише, и мне приходится прижаться щекой к двери, чтобы услышать неразборчивый шепот, — Это слишком подозрительно, что Аиду нашли в его… — Заткнись, заткнись тебе говорю! В кого ты такая глупая! — слышится голос на грани истерики. На какое-то время в воздухе повисает тишина, и до ушей доносится лишь звук мокрых тряпок, что касаются дорогих полов. — Но ведь он неровно дышит к Лале, а Аслан… — Все! Хватит! Громко стучит ведро, и я слышу тяжело отдаляющиеся шаги и нецензурную речь на непонятном мне языке, а, когда коридор полностью погружается в тишину, мои коленки пускаются в пляс, издавая скрежет, присущий старикам с кучей хронических болячек. — Сын плешивой суки, до казни считанные дни, а ты решил испортить мне напоследок жизнь? — цежу я сквозь зубы и со злости бью кулаком в дверь. В слепом гневе я надеваю первое, что попадается под руку и выхожу из своей комнаты, преисполненный решимостью закрыть щенку пасть навсегда. *** Я спускаюсь в темницу, пока за мной лениво тащится охранник, чья месячная плата равноценна одному приему пищи, а моя кровь все еще бурлит от злости и унижения. — Султан! Султан! Только и доносятся стоны из грязных клеток, пропитанных дерьмом и потом, горечью сделанных и не сделанных поступков, отрубленных конечностей и звоном цепей, знаменующих очередной уход из жизни непутевого человека. — Убери, — не глядя, я указываю пальцем на одну из решеток, в которой грязный бездомный вжался в угол камеры, испуганно крича и не спуская взгляд с бывшего сокамерника, чьи ноги не переставали дергаться, несмотря на прочно обвитую вокруг шеи цепь. Охранник послушно кивает, и я останавливаюсь на месте, равнодушно оглядывая свои будущие владения. Это гиблое, разрушенное временем место, в которое ссылал заключенных мой отец. Здесь убийцы, грабители, предатели родины… — Господин… Внутренний монолог прерывается из-за невежества охранника, и мне приходится обернуться, чтобы увидеть его перекошенное от страха лицо. — В чем проблема? — не торопясь, я захожу в камеру и морщу нос от резкого запаха, который сразу же бросается в ноздри. Ответ я получаю прежде, чем кто-то услышит мой вопрос — парень неумело пытался снять человека с самодельной железной петли. Ситуация меня забавляет, и я подхожу к трясущемуся в конвульсиях мужчине, хватаю его за ноги и смотрю на охранника, который едва ли старше меня по возрасту. — Ну так давай поможем ему вместе. Я резко дергаю его за лодыжки и раздается громкий хруст, который звучит особенно пугающе в полной тишине. — Г-г-господин, — охранник бледнеет и падает на грязный пол, пока я оттряхиваю кафтан от налипшей на него грязи. Рядом с трупом начинает образовываться лужа, и я не совсем уверен, что она принадлежит заключенному. — Прибери, — я достаю из кармана золотую монету и кидаю в зловонную жидкость, — а я здесь не за этим. На душе становится легче, как будто я избавился от тяжкого груза, и я изо всех сил сдерживаю себя, чтобы не начать напевать под нос одну из тех веселых песен, что исполняют бродячие артисты. Погруженный в свои мысли, я не замечаю, как выхожу из камеры и иду по темному коридору в иссиня-черную неизвестность. Огни факелов рисуют причудливые узоры на каменных стенах, когда я прохожу мимо, а испуганные взгляды заключенных даруют мне неведомую до этого момента силу. Нужную камеру я нахожу довольно быстро, у нее сидит сурового вида охранник, который, при виде меня, меняется в лице и подскакивает с места. — Господин! — он выпрямляется в спине, и алебарда в его руках переливается красным цветом, вызывая у меня немое восхищение, — Вы хотите поговорить с заключенным? Я молча киваю и подхожу вплотную к клетке, где при слабом свете факела видно лишь силуэт, сгорбившийся над неудобным ложе. — Эй! — окликиваю его я и ударяю ботинком по железным прутьям, которые съедает ржавчина и время, — Распускание сплетен — удел баб и недомужей, к какой категории относишься ты? Раздается тихое шуршание, а в следующее мгновение измазанные в саже руки цепляются за мой кафтан. Охранник угрожающе поднимает лезвие кверху, но я только хмыкаю и даю ему понять, что все нормально. — Грязный ублюдок! Лжец! Насильник! Убийца! — лицо Аслана оказывается прямо перед моим лицом, и с удовлетворением я отмечаю его отчаяние и страх, — Тебе тут самое место. Ты должен гнить тут несколько веков, прежде чем твоя душа очистится от всего того, что ты сделал при жизни! Его крик раздается в моих ушах, но преобразуется в прекрасную музыку, что исходит из-под рук умелого музыканта. — Шавка лает, караван идет, — с улыбкой говорю я, преисполненный хладнокровием. Тогда, в комнате, мне казалось, что я испуган, что мне важно мнение грязной прислуги, но теперь я понял одну важную вещь — сплетни так и остаются сплетнями, когда ты Султан, а на тебя клевещет безродное отребье. Аслан кричит, и его пальцы ощупывают мою шею в поисках сонных артерий, но я делаю шаг назад, и лоб парня врезается в холодную пруть решеток. С тихим стоном он отпускает мои одежды, а я наклоняю голову вбок, с интересом наблюдая за несчастным существом, что возомнило себя важной личностью. — Сукин ты сын! Что ты сделал с Лале?! Что ты сделал с Госпожой Аидой?! Что ты сделал со всеми нами?! — он с новой силой стал колотиться в клетку и, на мгновение, мне показалось, что в один из таких моментов прутья не выдержат, но, на мое удивление, парень в бессилии падает на пол, закрывая лицо руками. Он плачет? Я скрещиваю руки на груди и задумчиво почесываю подбородок, пока Аслан не начинает издавать нечленораздельные звуки, похожие на проклятие. Что есть казнь? Она сразу же закончит мучения. То ли дело изнуряющие мысли, что будут появляться каждый день, вынуждая наложить на себя руки. В моей голове проскакивает шаловливая идея и, довольный собой, я сажусь на корточки, собираясь ее озвучить. — Тебя казнят завтра, но только если я не решу тебя пощадить, — слова сами доносятся из моих губ, и бледное лицо парня искажает непонимание, — ты можешь продолжить заниматься, чем ты там занимался, и даже не останешься гнить в этой клетке до конца своих дней. Аслан захлебывается в слезах и снова опускает глаза, не решаясь посмотреть в мою сторону, но и не прекращая меня слушать. — Тебе всего лишь нужно почистить мои ботинки, и я открою твою камеру, — я протягиваю руку кверху, и принимаю из рук охранника тяжелую связку ключей, — они немного испачкались после недавнего инцидента. — Почистить ботинки? — парень закатывается в истерическом смехе, и смеется до тех пор, пока на моем лице не появляется ухмылка. — Языком. Ты сделаешь это языком, — я смотрю на него, не скрывая веселья, — что же ты выберешь, бравый воин, честь и достоинство или жизнь?