***
— Ты ужасный зануда. — Спасибо. — И зачем ты пришел? — Сказать, что ты поступила просто отвратительно, но я все равно твой брат, поэтому прощаю тебя, ну и все в таком духе. – уголки губ мальчика дрогнули, он неспешно провёл подушечками пальцев вдоль тяжёлых дверей комода из вишни. По ту сторону, тяжело дыша, стояла Марлин, будто бы ощущая прикосновения на себе. Она ужасно скучала по солнцу, бархатной траве, по вкусу апельсинового сока. — Ясно. И это все? — Нет, ещё кое-что. Вообще-то, ты действительно сильно напугала Клауса, и я хотел бы, чтобы вы помирились. — Чего это ты добродетель включил? – настороженно спросила девочка с долей усмешки. Если бы Пятый мог описать ехидство в человеческом облике, это было бы именно выражение лица сестры на тот момент. Но увы, ему было запрещено открывать замок, а ключ находился у Реджи. Жертвовать собой не хотелось, честно говоря, да и дети спокойно болтали таким образом. До того, как у Клауса случился «припадок», конечно. Пятый не то что волновался за брата, поскольку знал обо всех ошибках его юности, но было бы весьма не по-семейному скрывать от Марлин её же вину. Что, впрочем, нельзя было сказать о Ване, с которой мальчик был крайне спокоен, расчётлив и весел, а так же весьма убедителен в том, что Седьмая – божий одуванчик. Пятый никогда не подозревал Марлин в слабом характере, да и она не давала повода. Он указывал на ошибки девочки, давал ей советы, а иногда и порицал проступки, которые перешли за грань допустимости с его точки зрения, а это уже, в таком случае, извините, перебор. — И всё-таки, почему ты говоришь мне это? Совесть проснулась, или папочка заставил? – не унималась Восьмая. — Никто и никогда меня не заставлял что-либо сделать. – процедил Пятый, сжимая ладонь в кулак, но и этот жест не помог ему как следует скрыть сухую интонацию. – Я сам пришел к умозаключению, что тебе следовало бы наладить отношения с Клаусом, Диего и остальными. — Остальными? — Да, остальными. Знаешь, ты много кому хлопоты доставляешь. Вроде из Британии, но ведёшь себя совсем не как леди. — А ты прямо-таки джентльмен. — По крайней мере, я не довожу семью до истерики. — Не смеши, Клаус ограничился лёгким шоком, когда увидел меня в темноте. — Я не смешу, я беспокоюсь за его состояние. Думаешь, мне есть дело до ваших разборок? Нет, абсолютно точно нет, но мне важно, чтобы наша семья сохраняла целостность. – мальчик всеми силами старался достучаться до сестры и пробудить в ней что-то, что хотя бы отдаленно напоминает раскаяние, хоть самому Пятому подобные эмоции были практически чужды. – Я прихожу сюда не потому что мне скучно, а потому что не хочу, чтобы тебе было одиноко. Марлин разочарованно вздохнула. Она, должно быть, снова включила упрямую и недоверчивую девчонку. Девочке ни за что не хотелось уступить брату и рассказать все, о чем она на самом деле думала. Проще быть грубой, чем искренней, в этом она была неоспоримо убеждена на опыте. Восьмая прикладывает ладонь на поверхность помутневшего зеркала и кусает губу, борясь с желанием заорать, что есть мочи. — Мне плевать на Клауса и его проблемы. Мне плевать на твою заботу, Пятый. Мне плевать на всё это, я хочу остаться од... — Ладно. – перебил её Харгривз, закипая от злости. — Я понял, циничная ты дрянь. – он поджал губы, осекаясь. Кажется, это было лишним, но ведь и Марлс не лучше! Мальчик убеждал себя в том, что сказал ровно так, нужно было, но в чуть более грубой форме. Он терялся, противореча аргументами самому себе, и все мысли и чувства смешались в один комок. Пятый до жути не хотел походить на Реджинальда. Марлин усмехнулась, прерывисто перехватывая воздух ртом, словно выброшенная на сушу рыба. Обидно, горько признавать, что Пятый, в общем-то, прав, но ей физически тошно раскрывать свое внутреннее «я» самым близким. — Уходи, Пятый. Просто...просто уйди. — Как пожелаешь. Извиняться Харгривз не собирался. Он не был гордым, просто не видел смысла. Они с Марлин в последнее время часто спорили на повышенных тонах, а после этого грозно молчали, сидя в разных углах чердака. Девочка вздрогнула, когда дверь с грохотом захлопнулась, и, наконец, позволила боли в груди разразиться молниями.***
Возвращаясь в реальность, Марлин потрясла головой. Странно, что она вообще заплакала. Нет, конечно, она всегда ставила собственные чувства превыше чьих-либо, но это качество осталось в прошлом. Ей не хотелось расстраивать Пятого ещё больше, потому что знала, что если он скончается раньше неё, то будет доживать свои последние минуты, сгорая от ненависти к себе, ведь он обрёк Марлин на нескончаемые мучения. «Мучения» — это мягко сказано. Самым большим страхом Восьмой как раз являлось полное одиночество; мир, лишенный человеческой души. И Марлин, надо сказать, с радостью убила бы себя, как только последний удар сердца Пятого не стихнет в звенящей тишине. Если бы она могла это сделать. — Что ж, я в тебе не сомневаюсь. Ты порой невероятно похож на отца. – бросила девочка, обнимая себя за плечи. Слезы успели высохнуть на ее щеках, и теперь под глазами остались опухшие синеватые круги. — И будет ещё больше, если перестанет быть таким чувствительным. – женщина в пальто из змеиной кожи кокетливо улыбнулась, поднимая сеточку вуали.