Kings Emerald Dreams

На снегу сидела лиса. Ригальдо кинул в нее шишкой, и только тогда она неохотно подняла рыжий зад и, поминутно оглядываясь, потрусила к деревьям. — Наглая тварь. Он поднял поставленные на снег канистры и потащил их в домик по сугробам, стараясь ставить ноги в свои же следы, чтобы не проваливаться по новой. Под расстегнутой курткой гулял мороз, вокруг лица курилось белое облако пара. Ригальдо в рекордные сроки пересек поляну и, дернув на себя стеклянную дверь, ввалился в теплое помещение. — Щетка на улице, — немедленно отозвался Исли из своего стратегического укрытия в постели. — Здесь нет домработницы. Ригальдо фыркнул: — О, я прямо замечаю, как резко ты стал демократичнее и ближе к народу… — Щетка, скотина, — ласково повторил Исли. — Я уже два раза вытирал пол. Подавив желание нарочно натопать, Ригальдо покорно поперся за дверь и принялся обметаться, пока весь снег, который он притащил на себе, не стал водой. Вокруг стеной стоял настоящий канадский лес, о котором Исли говорил с придыханием — все эти ели Энгельмана, дугласии, сосны, хемлок и бальзамические пихты. Ригальдо оглядел развесистые мохнатые лапы, тяжело прогибающиеся под снегом. Для него все они были просто елками, пока не попадали на склад в виде аккуратно выструганных брусков и досок. Такими аккуратными досками, к примеру, был обшит этот самый снятый ими дом — крошечное шале, принадлежащее канадскому отелю, в получасе ходьбы пешком от места регистрации. Лаки смеялся: ну вы даете, когда мы с Клэр предложили взять вашу девчонку на выходные, я был уверен, что вы рванете куда-нибудь, где тепло. Вы же и так живете в лесу, чего вы там, елок и снега не видели?.. Ригальдо так и не смог подобрать приличных слов, объясняя, почему им захотелось сейчас, на самом пороге декабря, оказаться в лесах, где «еще больше елок», «еще снежнее», «еще севернее», где от холодного воздуха перехватывает дыхание, а лед раскалывается на морозе с резким звуком, похожим на выстрел. Где никаких развлечений, кроме растопки маленькой круглой печки, готовки, спанья и блужданий в лесу, и где вообще никого, ни одного журналиста, а связь с отелем осуществляется по рации, потому что сеть не везде ловит. «Потому что мы заебались», — в итоге признался он, и Лаки радостно заржал: это было понятно. 6 ноября Исли был избран от округа Скономиш в нижнюю палату, выиграв 68 процентов голосов против 32 процентов от другого кандидата демократической партии. Его предвыборная кампания была яркой, как фейерверк. Ригальдо пересматривал дебаты снова и снова. Когда самые острые моменты из выступлений Исли внезапно появились в интернете в виде мемов с Эльзой из «Холодного сердца», он оскорбился до глубины души — а Исли был безмятежен, только пошутил, что зря обстриг косу. Эльза Фёрст так Эльза Фёрст. И после всего этого безумия, после гонки рейтингов и бесконечных катаний в Олимпию, им просто до трясучки требовалось побыть только вдвоем. И тогда Лаки, «бесценный мальчик», предложил на три дня забрать к ним с Клэр Бекки. И, к своему изумлению, Ригальдо согласился. И не стал возражать, когда Исли поволок его на север провинции Альберта. В первый же вечер, когда они тащились по лесной тропе, нагруженные, как верблюды, Исли внезапно отшвырнул сумки и навзничь повалился на снег; он лежал, набрасывая его себе на грудь, и хохотал. Ригальдо наклонился поднять этого дурака, пока тот не отморозил свои многострадальные яйца, но тут Исли дернул его за руку, и он упал. Он валялся поперек живота Исли, утонув голыми руками в обжигающе холодном снегу, и ругался на международном языке своих поваров: chupa mis huevos, pede-maricón-puto, дай мне подняться, и я насую этот снег тебе в culo, — и здесь, среди леса, некому было упрекнуть, что он слишком груб для супруга политика. Потом они долго ворчливо отряхивали друг друга, потом был момент паники, потому что им показалось, что они потеряли ключи. И когда деревья разошлись, они увидели на поляне миниатюрный скворечник из светлых досок, со скошенной крышей и сквозными окнами от пола до потолка. — Господи, да он выглядит, как потерянный детеныш нашего дома, — задумчиво сказал Исли, а Ригальдо понял: им будет здесь хорошо. Внутри они поставили сумки на пол и постояли, не двигаясь, втягивая запахи обшитых кедровыми досками стен, остывшей печки, сложенных за перегородкой дров. Ригальдо прошелся по крошечной остекленной веранде, забрался по лестнице на кровать под потолком, а когда обернулся, обнаружил, что Исли лениво раскачивается в комнатном гамаке. Свитер на животе задрался, кожа над ремнем покрылась мурашками. Ригальдо подошел, сумрачно посмотрел сверху вниз и вместо вопроса, кто будет топить, а кто готовить, наклонился и засосал этот твердый живот. И следующие сутки они почти не разговаривали. Они кололи дрова, топили печку, варили кофе, кормили друг друга, а все оставшееся время гуляли, спали и трахались — в навесной кровати, на мини-кухне, в гамаке и среди снегов в дымящемся чане с горячей водой. Ригальдо вякал, что это антисанитария, что неизвестно, кто и чем занимался в этом чане до них, что перепады температур опасны для сердца — а сам уже тянул под воду руки или позволял Исли мять его зад. А когда они, сонные и отъебанные, выбирались из дома, чтобы немного размяться, то обнаруживали, что к ним заглядывали олени, лисы и совы. Лис Ригальдо невзлюбил после того, как они опрокинули мусорный бак и игриво растащили по снегу его содержимое. Пока Ригальдо отряхивался, красноватый закат и сумерки, в которых он ходил в отель позвонить младшим Фёрстам, вдруг сменились кусачей ледяной темнотой. Над головой засияли белые звезды. Исли ему вчера показывал Орион и Плеяды, а когда Ригальдо скептически спросил: «Откуда ты это знаешь?», засмеялся: «У меня, вообще-то, ребенок в скаутах. Девочки-скауты знают все!» Отбрасываемый домиком теплый свет вдруг показался приманкой для чего-то голодного и косматого, а сам домик рядом с черной стеной леса — незащищенным и крошечным. Ригальдо расправил плечи, сказал себе, что он не неврастеник, демонстративно не спеша переступил порог и с облегчением задвинул засов. И сразу же услышал мерзкие скрежещущие, чавкающие звуки и шумные вдохи, которые ни с чем бы не перепутал. — Выключи эту херню, — буркнул он, стягивая куртку. — Поверить не могу, что ты опять ее смотришь. — Я посмотрел ее раз пятьдесят, — в голосе Исли не чувствовалось ни малейшего раскаяния. — И посмотрю еще столько же. Почему мне нельзя отдать должное твоему актерскому таланту? — На хер пошел. — С удовольствием, но по очереди. Ох… и почему на этом месте всегда так колотится сердце? Это же как сожжение полицейской в «Сайлент Хилле». Отвратительно, но глаз не оторвать. Ригальдо встал на нижнюю ступень деревянной лестницы, ведущей на «ложе страсти», подтянулся, и когда его голова поравнялась с краем кровати, сказал, глядя Исли в глаза: — Или ты выключаешь, или я ложусь в гамаке. Когда я это слышу, у меня начинаются вьетнамские флэшбэки о съемках. — Ладно, — Исли убрал планшет, аккуратно смотал провод и сунул под подушку. Он лежал под грудой одеял, такой довольный, что Ригальдо на самом деле ужасно к нему захотелось. — Какой же ты зануда! Ты не заслуживаешь своего прекрасного фанклуба. Ригальдо обреченно вздохнул. Исли бил точно в цель.

***

Осенью состоялась премьера «Дочерей Бездны». Ригальдо принял этот факт без ожидаемой рефлексии, довольно поверхностно: ему было не до того, он переживал за выборы. Дома он слегка хорохорился и повторял, что хочет, чтобы «Дочери» скорее ушли в небытие. При этом какая-то его часть раздувалась от ужаса и гордости, а еще одна часть, самая маленькая, понимала, что съемки, пусть даже в говнохорроре — наркотик, и он уже сам втер его себе в десны. Он в самом деле это сделал. Наступил на горло своему прагматизму и снялся в абсурдистском кино в крошечной роли потрепанного жизнью мужика, который два раза появлялся в кадре, чтобы наехать на главных героев, а на третий раз его графично сжирала копошащаяся лавина голых женщин с зашитыми глазами. Исли почему-то как одержимый пересматривал и пересматривал эти кадры, а Ригальдо не мог, потому что ревниво отмечал: вот тут маловато экспрессии для человека, у которого жуют яйца, а вот тут его погружающаяся в живую массу рука неосознанно плагиатит «Властелина колец». Нормальный человек — к которым он больше не мог себя причислять — плюнул бы и забыл: господи, да всем насрать, кто вообще помнит, кого из неписей сожрали лавалантулы. Но в случае Ригальдо все было непросто. У его персонажа внезапно появился фанклуб, и Ригальдо смотрел за его раскручивающейся активностью с томительным ужасом. Фанклуб возглавляла Джессика Смит. Его младшая сводная сестра. «Как это ты «смотрела десять раз в пиратской записи»? — взвыл Ригальдо, когда она сама позвонила ему, чтобы излить свои восторги. — Тебе сколько лет, ты вообще не должна была увидеть этот фильм!» «Ты рассказал о нем Саре, а мистер Фёрст — маме, — хихикнула Джессика. — И новый мамин мужик его для нас записал. И что за эйджизм, мне что, по-твоему, восемь лет, что ли? И, кстати, я его активно пиарю всем знакомым. Так жалко этого Рикардо…» «Кого?!» — проскрипел Ригальдо. «Ну, это мы так с друзьями его называем. Твой герой. Мы решили, что он будет Рикардо!» Ригальдо с трудом это переварил. После восхитительной атмосферы съемок у Гейбла-среднего он называл своего персонажа не иначе как «тот мудила, которого сожрала куча баб». За несколько недель у Рикардо появилась кучка фанартов, десяток фанфиков и первый холивар. Ригальдо с изумлением узнал от Джессики, что некоторые люди в интернете считают его персонажа трансгендером. «Но почему?» — изумился он. Джессика горячо его поддержала: «Я тоже не понимаю! Я против этого фанона, и еще я… шипперю гет». Исли валялся от смеха на ковре, когда узнал. Какое-то время от Джессики не было новостей. Ригальдо почти успокоился: девочки наигрались. Глаза ему внезапно раскрыла Сара, которая тайно коварно следила за «фанклубом». «Ты в курсе, что эти идиотки пишут про тебя РПС?» Ригальдо не был в курсе, но аббревиатура ему не понравилась. Чутье не обмануло его. РПС оказался проклятьем сатаны. Оно настигло его в виде рассказов о сценическом тройничке с исполнителями двух главных ролей, а также с Гейблом-средним и Санни Норманом. Он глубоко задумался, кого бы засудить за клевету. «А еще существует РПС-ау про средневековье и стимпанк…» — с жалостью рассказывала ему Сара. На этом Ригальдо решил, что все, хватит, больше ящик Пандоры приоткрывать нельзя. Он взял с Сары обещание, что никогда, ни за что на свете она не будет ему рассказывать о том, что еще происходит с Рикардо в интернете. Впрочем, у него тоже был от сводных сестер секрет. — Мой замечательный фанклуб не должен знать, что Гейбл планирует для «Дочерей» сиквел, — признался он Исли. — Это пока запрещено к разглашению. А главная тайна — что я тоже буду сниматься. Гейблу так понравилось, как моего мудилу сожрали, что он хочет это повторить. — Но как, моя радость?! Если он уже помер?! — Не знаю. Может быть, его клонируют. Исли ужасно веселился, предрекая ему франшизу. Ригальдо думал о своем слабоволии и страдал. «Слава богу, Маргарет уже этого не увидит», — повторял он, пока Исли это не надоело. «Очнись, твоя тетя была безответно влюблена в рок-звезду кукурузных полей. Она бы тебя поняла».

***

— Ах ты пиздабол, — обреченно вздохнул Ригальдо и начал слезать. — Стой, стой, ты куда? Ты же обещал! — Я весь день в ботинках, у меня ноги воняют. — Да мне плевать, — Исли свесился вниз. — Иди ко мне, я тебя уже целый час жду. Ригальдо капитулировал, оставил ботинки внизу и полез под потолок. Сегодня, когда он ходил в отель болтать с Бекки по телефону, поднявший трубку Лаки бесхитростно спросил: «Ну как там горы, красивые?», а Ригальдо что-то такое промямлил и поспешил завершить разговор, потому что за прошедшие дни чаще всего видел член Исли — несомненно, очень красивый! — а окрестные горы как-то даже толком не оценил. Когда он вскарабкался, Исли погасил свет. И сразу же оказался везде, шаря по всему телу Ригальдо, пока тот стягивал джинсы и свитер — лежа делать это было не слишком удобно. Исли был уже полностью раздет. Он повернулся на бок, щекотно пробежавшись пальцами по коже живота; Ригальдо почувствовал легкое бархатное прикосновение его члена к своему голому бедру и моментально завелся. Как будто они с Исли не делали этого пару часов назад. Все было, как в первый день отпуска. Через секунду они с Исли целовались — мокро и глубоко, хватали друг друга за что попало, и их руки в беспорядке скользили под одеялом. Ригальдо чувствовал, как пальцы Исли с силой впиваются ему в плечи, а колено раздвигает ноги. Он задыхался, придавленный к постели, щупая ребра, влажную крепкую спину, глубокую ложбинку на позвоночнике и зад. Маленькие круглые ягодицы Исли едва заметно дрожали и напрягались у него под ладонями. Ригальдо жадно сжал их, нетерпеливо заваливая Исли на себя. Ему не хотелось никаких долгих прелюдий. Здесь, в навесной кровати под потолком, они были словно в норе, в темном укромном логове. Снаружи, кстати, темнота отступила — из-за туч вышла растущая ноябрьская луна и залила сугробы и лес бледным серебристым светом. Одеяло сползло, скомкалось в ногах. Исли нетерпеливо отпихнул его и попросил: — Повернись. Ригальдо с готовностью перевернулся, расставил колени, нашел под подушкой флакон и щедро выдавил гель на ладонь, пока Исли искал презервативы. Просунул руку между ног и от души смазался. Гель охлаждал и успокаивал, гладить себя было приятно, и он, не удержавшись, несколько раз провел ладонью по члену. От прикосновения прохладной ладони к напряженной горячей коже сладко передернуло. Исли сзади шуршал фольгой. Внезапно раздался глухой стук и досадливый возглас. Ригальдо укусил себя за палец, чтобы не ржать. Модная кровать под потолком имела и существенный минус. — Что, — не удержавшись, спросил он, — опять головой?.. Исли зарычал. Он дернул Ригальдо к себе за бедра, развел пальцами ягодицы и немного приподнял, притираясь. В задний проход знакомо уперлось округлое, скользкое и теплое, с нажимом проскользнуло внутрь, в растянутое дневным сексом отверстие. Слизистую защипало, заставив Ригальдо поморщиться; Исли почувствовал, как он сжался, что-то прошептал и обнял поперек живота, наклонился ниже, укладываясь голой грудью на спину. Ригальдо показалось, что соприкосновение их обнаженных тел обожгло. Жесткие пальцы обхватили его колом стоящий член, задвигались, отвлекая, смывая все мимолетные неприятные ощущения. Он чаще задышал и сильнее поднял зад, повернул голову, прижался щекой к подушке. Теперь Исли нависал над ним на выпрямленных руках, громко дыша и медленно двигаясь, и его член входил в кишку плотно, как поршень, а бедра с все нарастающей силой ударяли по ягодицам, вызывая тягучие спазмы. На спину упала тяжелая капля пота. Ригальдо молча сжимал кулаки, чувствуя, как в груди, за ребрами, что-то ширится и растет, какое-то огромное чувство, от которого трудно дышать и остро и сладко перехватывает горло. Это все Исли, вдруг совершенно ясно подумал он, это все из-за него, от того, какой он. Тот как будто услышал — толкнул вперед, выпрямил спину, чудом не ударившись макушкой, и принялся сильно и быстро вбиваться, входя глубоко, заставляя Ригальдо сотрясаться от каждого резкого шлепка бедер о ягодицы, и наконец сдавшись, он просунул руку между ног и начал быстро дрочить. В какой-то момент Исли замер, Ригальдо прислушался к нему, к пульсирующим ощущениям в промежности и подумал: кончает. Тот хрипло дышал и вдруг, наклонившись, поцеловал за ухом и легонько прихватил мочку зубами. Ригальдо закричал. Оргазм был, как шаровая молния, до судорожного подергивания рук и ног, а после Ригальдо как будто расплющило в труху. Когда вернулась способность соображать и он смог сделать вдох, он понял, что Исли лежит на нем, тяжелый, горячий и бессильный, вместо того, чтобы слезть, нежно прижимается к загривку щекой. — После такого, — сказал Исли ему в волосы, — я обязан жениться на тебе. Ригальдо чихнул в подушку, промокшую насквозь от того, что он напускал на нее счастливых слюней, а может, от слез, а может, от пота, повернул голову и выговорил с трудом: — Я, может, и даю безвестному лесорубу, но замуж выйду только за конгрессмена. И они еще целые сутки вели растительное существование — спали, готовили, смотрели скачанный сериал, занимались любовью, подкармливали в лесу оленей. К вечеру следующего дня к ним на квадроцикле приехал менеджер — принимать дом. — Как вам понравилось? — вежливо спросил он. И Исли широко улыбнулся и выдал: «Очень!», а Ригальдо промолчал. Ему казалось, что домик насквозь пропитался ядерным духом их ебли. Когда они добрались до парковки отеля и загружались в «Брабус», телефон поймал сеть. Исли мгновенно пришли уведомления о звонках. — Это Лаки, — сказал он, листая журнал. — И это, и это Лаки, это Клэр, а это не знаю кто. Ригальдо смотрел на его длинную тень на снегу, наморщив лоб, а потом быстро выхватил телефон из рук Исли. Лаки ответил сразу. На заднем фоне слышалась музыка, и Ригальдо немного расслабился — никто не смотрит мультфильмы, если с детьми что-то стряслось. — Как Бекки? — спросил он вместо приветствия. Исли покачал головой. Ригальдо закатил глаза: да, знаю, что невежливо. — Ты звонил столько раз… — Привет, мужик, — Лаки хмыкнул. — С Бекки все хорошо. Мы же с тобой вчера разговаривали. С ней, честное слово, все в порядке. Да, это Ригальдо Сегундо, — сказал он в сторону, и Ригальдо снова насторожился. К кому это он обращается? Позади вроде бы что-то произнесла Клэр, ей ответил мужчина. — Как отдохнули? — Отдохнули хорошо, — Ригальдо потер лоб. — Очень хорошо. Лаки, а кто там басит? Что у вас происходит? — Ригальдо, — Лаки вздохнул. Из его голоса наконец-то пропала фальшивая легкость, которая резала слух. — У нас тут ФБР. Присцилла сбежала. Телефон выскочил из замерзших пальцев Ригальдо и вертикально воткнулся в сугроб, все еще продолжая работать. И сразу стало понятно, что этот сказочный уикенд был последним подарком уходящего года. Больше так хорошо и спокойно им не будет никогда.

***

Кажется, это был первый раз за много лет, когда они чуть не поссорились с младшими Фёрстами. Исли считал, что тем следует немедленно переехать на «фазенду». — Там безопаснее, — терпеливо повторял он, загибая пальцы. — Ворота, периметр, непрерывное наблюдение, служба безопасности, сигнализация. Ригальдо обо всем позаботился. Что ты так смотришь, Лаки? — Ты тоже считаешь, как эти мужики из ФБР? — щеки Лаки ярко горели. — Что она непременно будет мстить? Исли вздохнул. — Твоя жена ее посадила, — напомнил он. — Ты настоял на пересмотре дела о смерти родителей. Она опасна, Лаки. Я не хочу, чтобы с кем-то что-то случилось. — Я знаю, — стоя посреди комнаты, Лаки смотрел в окно на лодки, мерно покачивающиеся у причалов, и плавающий на поверхности воды мокрый снег. — Но прошло восемь лет. Мало ли что у нее в голове. Может быть, она уже на полпути в Мексику… — Ага, — не сдержавшись, вмешался Ригальдо. — А может, в Диснейленд. — Я к тому, что неизвестно, когда и где она снова появится… Там, у вас или у нас — или на улице, по пути на работу или в парке, в магазине… Ты же не можешь приставить охрану к каждому члену семьи, так что не вижу смысла переезжать… — Я — не могу? — прищурился Исли. Он сидел на диване, раскинув руки по спинке, так и не сняв лыжную куртку, а Заки копошился у него в ногах, с урчанием катая грузовик по коленям. — Я могу — и я сделаю. — И сколько мы будем жить у тебя под крылом? — Пока ее не поймают. Ты слышал, что сказал агент? Они считают, что психическое состояние Присциллы нестабильно, и что на воле она будет дезориентирована и станет совершать ошибки. — А если это случится через месяц? Через полгода, через год?.. — Лаки обернулся к Ригальдо. — А ты как считаешь? Очень любезно, подумал Ригальдо, что ты об этом спросил. И сказал не кривя душой: — Была бы моя воля, я перевез нас подальше. К примеру, на Шпицберген. Лаки отмахнулся, Исли тоже издал досадливый вздох, и только молчавшая Клэр пристально посмотрела через всю комнату. Ригальдо ответил ей хмурым взглядом. Он ни одной секунды не шутил. Последние десять часов он испытывал такой адреналиновый шторм, что его дважды в туалете вырвало желчью. Они сидели вчетвером в маленьком домике Клэр и Лаки на берегу озера Вашингтон — незадолго перед рождением ребенка те наконец сломались и переехали из съемной квартиры в собственное жилье. Из окон гостиной открывался вид на гидросамолеты, катера и яхты, по крошечному причалу без спросу расхаживали дикие гуси. На узком клочке земли вокруг фундамента торчала присыпанная снегом рыжая трава, а на двери темнели индейские рисунки. От крыльца к прибрежной дороге, где были разбросаны магазины, таунхаусы, детские площадки и рыбачьи эллинги, вел деревянный мост, переброшенный через инженерную канаву. Лаки шутил, что его сердце стремится к лодкам даже когда он дома. Ригальдо смотрел на темную размытую тучу над дальним концом озера — небо под ней было будто заштриховано, это сыпался снег; скоро туча была должна дойти и досюда, — и чувствовал, как у него немеют руки. Они с Исли примчались так быстро, как только смогли, и уже по горло наобщались с полицией и агентами. Присцилла пропала из тюрьмы два дня назад во время стихийно вспыхнувшей массовой драки — таких чудовищных беспорядков в этом заведении не было почти десять лет. Пока охранники разнимали дерущихся и укрощали зачинщиц, Присцилла исчезла. Все выглядело так, будто она просто ушла и растворилась в пустыне, причем голышом. На земле нашли ее робу и белье. Полицейская собака, взявшая след, сорвалась с поводка — и была найдена в холмах истекающей кровью, с воткнутой в горло и язык острой куриной костью. Не удалось выяснить, были ли у Присциллы соучастники, но когда о ее исчезновении стало известно другим заключенным, то одна из зачинщиц драки с облегчением плюнула на пол. «Слава богу, мы ее больше не увидим. Слава богу». Ригальдо не верил в такие совпадения, как и в череду небольших несчастных случаев в тюрьме, которые происходили именно с теми, кто пытался оказывать на Присциллу давление. С его точки зрения, чертова сука всегда замечательно себя контролировала. Просто с теми, кто ей не нравился, приключался коллапс. Заки ползал по ковру и бубнил, музыкальная машинка в его руках заливалась трелями, не переставая. В соседней комнате брошенная Бекки громко смотрела мультфильмы. Ригальдо со всей этой хуйней даже не успел подержать ее на руках, не спросил, как она тут жила три дня. Вошел и сразу упал в этот котел. — А что говорят копы? Они сами что-нибудь делают? — Да, все то, что обычно принято делать, но у них пока нет зацепок. Ни информации по машине, ни кредиток, ни телефона; неизвестно, есть ли у нее наличка и сколько. Никто не заявлял о мелких правонарушениях и преступнице с такими приметами. Все, что у них есть — это мы. Заки докатился до стола и зацепил скатерть, которая поползла вниз. Лаки поймал стопку медицинских журналов, уже готовых свалиться его сыну на голову. Исли со вздохом поднялся, прогнулся в пояснице. — Решайте, дорогие. Я устал переживать, у меня уже сердце болит. Мы будем на качелях, мне надоело смотреть, как тупят наши дети. И он действительно упаковал Заки в теплый комбинезон и вывел на улицу вместе с Бекки, от нетерпения едва натянувшей шапку на уши. Ригальдо смотрел, как он спокойно и уверенно шагает по мосту, светя красиво подстриженной серебристой макушкой, и уныло завидовал его умению «держать лицо». Через минуту с улицы уже вовсю слышался скрип железных качелей. А Лаки купился, как маленький, на слова о сердце. Он затоптался на месте упрямым бычком и исподлобья взглянул на Клэр. Клэр подняла с пола музыкальную машину, катнула ее по ладони. — Что ты так смотришь, — вздохнула она. — У тебя сын. Если мистер Фёрст считает, что без бронированного бункера никак, будем его гостями, пока Присциллу не поймают. Постараюсь взять в этом месяце больше дежурств, чтобы не вставать в четыре утра каждый день… — Спасибо, — пробормотал Ригальдо. — Спасибо и от него, и от меня. Клэр, мы не будем вас заебывать. Просто считайте, что мы на полувоенном положении. Немного в осаде. — Значит, сидим и не ноем, — Клэр поднялась. — Начну собираться. Лаки, грузи пикап. Ригальдо, вы с Исли можете ехать вперед, на самом деле; по-моему, он очень устал. Мы еще не забыли, где вы живете. Бекки вбежала с улицы, с размаху впечаталась в Ригальдо и сунула цветной флаер ему под нос: — Папа, смотри, какое представление, давай туда пойдем! — Дорогая, — он поднял ее на руки и уставился в яркий лист. Ничего интересного, студенческий волонтерский спектакль — сбор помощи приюту для животных. Двуногие плюшевые драконы, рыцарь и принцесса. — Нам сейчас не до того! — А папа взял флаер и сказал: «Может быть!» И Заки тоже взял флаеры, сразу пачку! Ригальдо закатил глаза. — Твой папа неисправим! А я вот впустую обещания не раздаю! — А ты ходил без меня на представления, когда ездил на «взрослый уикенд»? — Конечно же, нет, — Ригальдо постарался не думать о том, как именно они с Исли развлекались три дня. — Без тебя мне неинтересно, принцесса. Вокруг них молча и удивительно слаженно собирались Лаки и Клэр, и, чтобы не мешать, он отошел в сторону. Бекки обеими руками обнимала его за шею, давила на предплечье своей теплой детской тяжестью, и у Ригальдо внутри что-то заныло: как ее уберечь. Она узнает, обязательно узнает из их взрослых разговоров про Присциллу. Качели больше не скрипели. Он выглянул в окно. Исли и Заки уже ушли с площадки. Наверное, потащились к машине. В бардачке «Брабуса» у Исли теперь все время лежали какие-нибудь сладости. Клэр сунула им с Лаки по сумке, велев отнести в машину. Ригальдо послушно спустил Бекки с рук и вышел на улицу, с каким-то даже удовольствием сделав глоток сырого холодного воздух. Снег уже падал, крупными редкими хлопьями летел по ветру. Ригальдо поежился и закрутил головой. Исли нигде не было видно. На качелях качался чужой толстый мальчик. Он набрал Исли и приложил телефон к уху. Ну еб твою мать. На его звонок Исли поставил саундтрек из «Дочерей Бездны». Ну какая зараза! Телефон звонил и звонил. Саундтрек немного фальшивил. Ригальдо оглянулся через плечо. Да где же, где?.. Чужой мальчик соскользнул с качелей и деловито потрусил к дороге, ища источник звука. — Пошел вон оттуда! — взревел Ригальдо, еще до конца не веря, но уже понимая. — Нахуй пошел! У него за спиной странно, по-девчоночьи ахнул Лаки. Мальчик покраснел, отпрянул в сторону и заревел. Телефон Исли звонил, звонил и звонил из мусорной урны.

***

— Пьянствовать будем? — Нет, — вяло сказал Ригальдо. — Ладно, — Патрик ловко воткнул бутылку виски между подлокотником и сидением дивана. — Но пусть на всякий случай побудет неподалеку. — Убери, — прохрипел Ригальдо. Голос звучал, как скрип ржавой фермерской тачки. Ригальдо то ли сорвал его, то ли простыл. Горло болело. Вчера он много бродил по лесу раздетый. — Может прийти социальная служба, а может, ваши придут. Исли не нужны статьи «Муж нового члена законодательного собрания — тайный алкоголик». — Хорошо, — Патрик убрал бутылку. — Рад, что ты внятно соображаешь. — На самом деле нет, — Ригальдо прикрыл глаза. — Это инерция. Тот покрутил головой: — А дочка где? Ригальдо вздрогнул, будто проснувшись. Прислушался и рванул наверх. В горле что-то противно трепетало, будто там схлопывались жабры. Почему не слышно Бекки?! Сколько времени он уже не видит ее?! Почему он такой тупой, как он мог, господи… Он судорожно заглянул в детскую, потом рванул дверь гостевой спальни. Поперек застеленной кровати лежала Клэр и читала Бекки про Лотту с Горластой улицы. При появлении Ригальдо она не пошевелилась, только подняла глаза — сухие, страшные. — Извините, мэм, — промямлил у него за спиной Патрик и ловко вывел Ригальдо за плечо в коридор. — А… Это она? В смысле, мать из новостей? — Да, — пробормотал Ригальдо, поднося руку ко лбу. — Это наша Клэр. Они теперь у нас с Лаки ночуют по очереди. — Понятно, — Патрик выпрямился и ужасно официально сказал: — Мистер Сегундо, я хочу посмотреть, в каком состоянии оружие, хранимое в доме. Ригальдо пожал плечами и показал ему сейф. Осмотрев ружья, Патрик расслабился. — Извини. Мне просто надо было убедиться, что у тебя по дому не валяются заряженные стволы. — Я что, похож на идиота? — ощерился Ригальдо, а потом опомнился: конечно, похож. И первые два дня он действительно просидел на диване, зажав ружье между колен и раскачиваясь взад-вперед, пока в какой-то момент не вскочил и не разбил прикладом зеркало при входе. …но это было намного позже, а сперва он стоял над урной и хватал ртом воздух, и куда-то рвался, и дергал ручки припаркованных машин, а потом замер посреди улицы и взвыл, как осиротевший волк. Потом начался ад — копы, ФБР, показания, и он тихо и зло повторял: нет, мой муж не имеет привычки раскидывать телефоны и исчезать; нет, блядь, не тогда, когда на свободе разгуливает агрессивная психопатка. Бекки все время рассказывала одно и то же: папа качал Заки, пришел толстый мальчик, подошла тетя с флаерами. «Какая тетя?» «В красной бейсболке с козырьком и в красной пушистой куртке, как «Курочки Смит», в огромных желтых очках, вся красная». Когда ее стали расспрашивать повторно в участке, она расплакалась и обмочилась, потому что ее забыли отвести в туалет. Эти три дня Бекки не ходила в школу — Ригальдо боялся столкнуться там с журналистами, да к тому же стерег остатки своей семьи, как дракон. Репортеры караулили их возле дома Клэр, и возле полицейского участка, и возле «фазенды». Ригальдо чувствовал, что скоро сорвется, но пока еще сдерживался. Про Присциллу теперь только ленивый не писал. На свет опять вытащили подробности резни в доме родителей Исли, побеги из «Санта Розы» и, вишенкой на торте, Хэллоуин. «Кровавая убийца снова на свободе», «Похищен депутат законодательного собрания штата Вашингтон», «Безумный единорог». Ригальдо блевал от заголовков дальше чем видел. Телефон разрывался от звонков, и на каждый неизвестный номер он отвечал с содроганием, ожидая и боясь услышать «тот самый» звонок. Кроме репортеров звонили знакомые: волновались, ужасались и соболезновали. Их тоже хотелось обложить хуями, но Ригальдо терпел. Он не сдержался только однажды — когда ему позвонила калифорнийская бабушка Лаки и закатила истерику, что Исли погубил ее правнука. Вот тогда Ригальдо прорвало, и он орал на бабку, стуча кулаком по подоконнику, пока не разбил руку в кровь. Но это было даже хорошо — минутка здоровой ярости. Все остальное время он испытывал какое-то душевное оцепенение. Внутри болело так, что он дышать не мог. Он смотрел на портреты Присциллы, и мир рассыпался как разбитое стекло, и в эту дыру между острых осколков сквозило холодом. Дни были темные, постоянно шел мокрый снег. Он падал на землю и таял через пару часов, так что земля вокруг дома превратилась в грязные хляби. Ночью Ригальдо выходил на улицу, чтобы вдохнуть — его грызла бессонница, и когда опускалась темнота, он не мог даже просто находиться в большом полупустом доме, его просто выжимало волнами страха за Исли. На второй вечер он обнаружил, что в ванной комнате его ребенка моет Клэр. Было уже совсем поздно, ближе к полуночи. — Что ты здесь делаешь? — тупо спросил он. — А на что это похоже? Ригальдо тогда потоптался на месте, а когда Клэр вышла с полотенцем в руках, неуклюже попытался обнять ее в коридоре. Клэр посмотрела на него таким взглядом, что он почувствовал себя идиотом. Они оба замерли, сбитые с толку. Клэр немного постояла, задумавшись, а потом произнесла невпопад: — У тебя есть топор? В полночь первого декабря Ригальдо стоял на веранде под фонарем, и наблюдал, как Клэр колет дрова у него во дворе. На ней был широкий и длинный свитер Лаки, она тяжело дышала и не произносила ни слова. Когда лезвие врезалось в белую древесину, Ригальдо представлял, что это пробор Присциллы. Дерево раскалывалось со звуком, похожим на выстрел. На следующий день Клэр сказала, что больше не может, позвонила куратору и вышла к своим больным. Ригальдо ее понимал. Он-то в эти дни поддался на уговоры и делегировал все вопросы «Нордвуда» директорам, поставив над ними Галатею, но от безделья только почувствовал себя хуже. Честное слово, лучше бы он тоже работал. Клэр сменил Лаки — хмурый, собранный, молчаливый. В его сумке со сменным бельем лежала музыкальная машинка. Ригальдо, случайно заметив это, ногой задвинул сумку поглубже под стол. Когда прошло семьдесят два часа, а требований о выкупе так и не поступило, приехал Патрик Келли — без приглашения, но с бутылкой, — и безыскусно предложил напиться. Ригальдо понимал почему. В итоге он сварил черный кофе, и с Патриком они сидели вдвоем на крыльце, чувствуя, как отсыревает одежда от влаги, стоящей в воздухе. Снова пошел мокрый снег, тяжелый, как птичий помет. Разговаривать не хотелось. Скрипнула дверь. Бекки в непромокаемой куртке вышла, как мышка, обняла его со спины, тепло подышала в темя. — Мистер Келли, а почему вы без Сандры?.. — Сандра сейчас живет у своей матери, детка. Она приедет к тебе в гости, но потом. Бекки притихла, а потом сказала под нос: — Но Сандра говорила, что поедет к маме только после Нового года… Патрик пошевелился, неловко хмыкнул и закурил. Он ей соврал, понял Ригальдо. Он просто сейчас не хочет привозить сюда дочь. Не когда вокруг копы, журналисты и Присцилла. Но Бекки не отставала. Она немного повозилась за спиной у Ригальдо, а потом тонко произнесла, раз в сотый за сегодня: — А папа скоро вернется?.. А когда? А он же не пропустит Рождество? Это оказалось выше его сил. Ригальдо развернулся и рявкнул: — Господи, да отстань ты!.. Иди домой! Почему ты еще не в постели! Бекки всплеснула руками и шарахнулась от него. Ее глаза заблестели, нос мгновенно покраснел; она издала горлом высокий звук и, поднырнув под перила веранды, бегом скрылась за углом дома. Ригальдо зарычал и с силой провел ладонями по лицу. Злобный козел. Она ни в чем не виновата, ну что ты, в самом деле. — Поздравляю, — спокойно сказал Патрик, не двигаясь. — Вы прошли левел «ощути себя мудаком». Неявное чувство вины и должно сопровождать вас постоянно все время вашего отцовства. Это и отличает настоящего мужика и отца от какой-нибудь гламурной пипетки из инстаграма, у которой все хорошо. Ригальдо криво усмехнулся, не обидевшись на «пипетку». Парадоксальным образом ему стало легче. Патрик был прав. Нельзя срываться на своих. Хочешь выплеснуть пар — дрова поколи, что ли. — Пойду, верну ее, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Холодно. Патрик тоже встал. — Иди. Все-таки там лес, темно. А я поеду, раз мы все равно не будем сегодня пьянствовать. Он неторопливо направился к машине. Ригальдо посмотрел, как прощально мигнули красные огни, когда «корвет» Патрика миновал ворота, и торопливо зашагал в обход дома. — Бекки! — громко позвал он. — Где ты, девочка? Лес молча шевелил мохнатыми лапами, темный и густой. Молодые елки, которые Ригальдо задел, пробираясь по мху, закачались и упруго выпрямились, обрызгав его мокрым снегом. Ноги глубоко утопали в разросшемся ягеле. Ригальдо закрутил головой. Нет, искать так не выход. Бекки была мастерицей прятаться и знала кучу разных местечек в лесу. Он будет бродить в темноте до второго пришествия. Он сложил руки рупором и закричал: — Бекки, иди ко мне. Пожалуйста, — он помолчал и сказал: — Я очень тебя люблю. Деревья молчали, и ему снова сделалось страшно. Ригальдо набрал полную грудь воздуха, чтобы опять заорать, и тут Бекки появилась перед ним из подлеска, будто отпочковавшись от зарослей. Он так и не понял, где она пряталась — то ли стояла неподвижно за папоротником, то ли сидела в корнях. Ее капюшон и шапка были присыпаны снегом, а лицо оказалось бледным и мокрым от слез. Она без слов вцепилась в одежду Ригальдо, приникла всем телом, вздрагивая. Он содрогнулся от того, какая она холодная, рывком вскинул на руки и понес. Когда он уже поднимался на крыльцо, позвонил Майкл, охранник. — Босс, — виновато доложил он. — У нас сдохли две камеры. Вы там как? Ригальдо замер с занесенной ногой. Внутренний параноик встрепенулся. — Две рядом?.. — Нет, через одну. Самые дальние, за стрельбищем. Я их проверю. Закройтесь в доме на всякий случай. — Ладно, — он опустил ботинок на ступеньку. — Отзвонишься. Дом пропитался запахом кофе. Под ноги бросился кот. Клэр спала на диване в гостиной, набросив на плечи куртку и свесив одну руку до пола. Ригальдо захотелось укрыть ее пледом, но сперва он был должен извиниться перед своей девочкой, которую совсем забросил в эти проклятые дни. И он отнес ее в детскую, умыл, переодел и переплел ей волосы, и даже принес зефир — баловство из заначек Исли. Бекки обрадовалась, но ее глаза все равно оставались встревоженными, и Ригальдо это нервировало. В голову лезли мысли о камерах, и чтобы отвлечься, он погладил Бекки по голове, накрыл одеялом: — Ну, чего ты, чего придумала?.. — А меня отдадут обратно в приют? — еле слышно спросила она. — Раз папы теперь нет? Меня всегда отдавали, когда что-то случалось. У Ригальдо запылало лицо. Ну разумеется; вот чего она так боится. — Нет, — с трудом выговорил он. — Ты не вернешься в приют. Ты же моя девочка, моя навсегда. Бекки Сегундо. Бекки взяла его за пальцы, крепко стиснула их в кулаке. И спросила, глядя в сторону: — Папа умер? — Нет, — отрезал Ригальдо, сказав себе, что не трус и не лжет. Пока еще — нет. Она прерывисто вздохнула и повернулась на бок. Закрыла глаза и натянула одеяло до ушей. И уже совсем полусонно пожаловалась: — Кто-то лазал в мой домик. Ригальдо моргнул. — Кто-то поколол орехи и съел все конфеты, — пробормотала Бекки. — Это были наши с Сандрой запасики на зиму, как у белки и бобра. Может, это полицейские?.. Он молчал. Бекки повозилась и сонно задышала, приоткрыв рот. Ригальдо сидел над ней, не шевелясь, а потом выскользнул в коридор и набрал Майкла: — Ну, что там? — Я еще иду, босс, — было слышно, как охранник шумно дышит. — Такая же херня вчера была с другими камерами. Их залепил мокрый снег. — Конечно, — сказал Ригальдо. — Конечно, снег. Только будь осторожнее. Он запер детскую снаружи, а ключ вложил в руку спящей Клэр. Очень спокойно зарядил «Ремингтон». Постоял с телефоном в руке в мучительных сомнениях, звонить Майклу или нет, потом приглушил звук и вышел в сырую ветреную темноту, в которой ярко светился их дом и два фонаря перед ним. В груди разливалось знакомое злое спокойствие. Он не уступил бы эту свою вендетту никому. В этот раз он не торопился, и поляна для барбекю, которую в прошлый раз он пересек бегом, открыла ему, какой он слепошарый дурак. Как и вся лесная земля, она была покрыта мокрым, неприятно чавкающим снегом, и на этом снежном ковре чернели отпечатки следов, ведущих к «дому на дереве». Маленькие следы — это Бекки; вот тут она бежала в свое убежище, несчастная и обиженная, не нашла припасов, расстроилась и перепряталась. Но были еще и другие отпечатки. Более старые; их уже занесло снегом, они оплыли и едва проступали на земле. И была совсем свежая стежка узких черных следов — Ригальдо отчетливо видел их даже в ночном сумраке. Тот, кто их оставил, носил узкие ботинки с удобным устойчивым каблуком. Совсем небольшие ботинки. Он вскинул ружье, упер приклад в плечо и позвал: — Выходи. Я знаю, что ты здесь. И подумал, что если его попробуют обдурить, он просто изрешетит чертов домик. Выпустит в него из «Экспресс Тактикал» все семь патронов. А через мгновение он в самом деле чуть было не пальнул, потому что это стало бы испытанием для любых нервов — когда изнутри деревянного дома для детей вынырнули две цепкие руки, и Присцилла по-паучьи вылезла на помост, а потом, минуя веревочные лестницы, мягко спрыгнула вниз.

***

Клэр он набрал уже из машины. Она ответила после третьего гудка — хрипло и сонно: он ее разбудил. — Что, их нашли?.. В ее голосе звучала такая надежда, что Ригальдо мгновенно стало безумно стыдно за все, что он делает, но… по-другому он просто не мог. — Нет, — тяжело сказал он, и Клэр сразу умолкла. — Я хотел тебе сказать… Мне надо уехать, на какое-то время. Присмотри за моей девочкой. Вот теперь сон с нее как рукой сняло: голос у Клэр стал серьезный и настороженный: — Что-то еще случилось? Ты сейчас… где? Он очень четко представил, как она садится на диване, со щекой, примятой со сна, как подтягивает к себе внутренний телефон, убеждается, что связь с КПП работает, втаптывает ноги в ботинки, морщится, обнаружив вдавленный в ладонь ключ… — Ничего, — соврал он. Посмотрел в зеркало заднего вида: забор, ворота и крыша дома неуклонно удалялись, почти невидимые в темноте, и только фонари на территории еще мелькали за деревьями, далекие и теплые, как голос Клэр. «Мустанг» медленно катился по лесной дороге, фары двумя желтыми конусами скользили по стволам сосен. — Это как-то связано с Присциллой? И тут он снова соврал, особенно не заботясь о достоверности: — Нет. Мне нужно уехать… по работе. — Так, — было слышно, как Клэр толкает дверь дома и выходит на улицу. Ее ботинки простучали по крыльцу. — Ты уверен? Ригальдо? Тебе нужна помощь?.. И в третий раз он соврал, отрезая себя от возможности сделать все «правильно». — Нет. Я только прошу… присмотри за Бекки. Пожалуйста. — Пиздец, — помолчав, сказала Клэр. — И… сколько времени могут занять твои дела «по работе»? — Двое суток, — заторопился он. — Потом… Потом я должен вернуться. Или можешь звонить в полицию. — Хорошо, — пробормотала она. И почти взмолилась: — Но ты сам понимаешь, что делаешь? — Да, — помедлив, ответил он, и выключил телефон. С ненавистью поправил зеркало, чтобы лучше видеть заднее сидение. Отсыревший плед из «дома на дереве» пополз вниз, и Присцилла, вынырнув из-под него, почесала лохматую голову. — Вы все такие миленькие, — сказала она, зевая. — Но бесполезные. Как котята. Только и можете, что огнетушителями махать. Она качнулась вперед. Ригальдо рефлекторно вдавил тормоз в пол, и машина встала. — Выброси телефон, — посоветовала она. — Твоя подружка не выдержит и позовет копов. И с телефоном они найдут тебя раньше, чем Исли, — она задумалась. — И тогда он умрет. Мы никак не сможем его спасти. Ригальдо раздул ноздри и пролаял: — Не указывай мне! Но он уже знал, что играть придется по чужим правилам. Он понял это, еще когда целился в Присциллу, неподвижно стоящую под деревом, и противный липкий снег сыпался им на головы, а лицо Присциллы мокро блестело.

***

О, как она шипела на него, застыв на расстоянии в несколько шагов! — Как ты мог это допустить, — было первым, что он услышал. — Ты остался с ними, значит, ты должен был их беречь! На ней была мешковатая куртка «Сиэтл сихокс» и синие джинсы на пару размеров больше, чем нужно. Ригальдо смотрел на гладкий, белый, без единой морщины, лоб Присциллы, на темные провалы глаз и думал, что в отличие от них с Исли, она за эти восемь лет совсем не изменилась. Тюрьма ее сохранила, как бабочку в янтаре. — Где Исли? — прорычал он в ответ, глядя в прицел на этот ровный белый лоб. Вот так. Он был бы совсем не против отстрелить ей башку, если она дернется. Но сперва нужно было узнать, куда она дела Исли. С дерева сорвалась какая-то птица, уронив вниз толстую лепешку мокрого снега. По земле стучал омерзительный дождь. Ригальдо не думал о Майкле, который где-то там шляется в глубине леса, обходя камеры вдоль забора, не думал о том, что их разговор может привлечь внимание кого-то еще. Только о том, что Присцилла стоит здесь во плоти, живая, осязаемая, наглая, а значит, он не зря ждал ее все эти годы. Что вовсе не отменяло того, что насчет Исли она была права. Ригальдо должен был беречь своих близких, и он не справился. Кровь стучала в висках. Присцилла скривила губы: — Глупый гомик. Чем вы там занимались с полицией семьдесят два часа?! Искали меня, когда надо было искать Исли! Только поэтому я и вернулась… Ригальдо покрепче перехватил ствол, потому что руки вдруг ослабели. Цевье заскользило в мокрой от пота ладони. — Не пизди, — хрипло сказал он. — Ты убежала, чтобы причинить нам зло, сумасшедшая дрянь. Это из-за тебя он исчез. Он хотя бы жив? А Заки?.. Присцилла издала губами презрительный звук, похожий на хлопок пузыря жвачки, и у Ригальдо что-то взорвалось в груди. Он двинулся к ней, полный желания сгрести ее за шиворот, а потом резко опомнился и сделал шаг назад, не опуская ствола. — Я не верю тебе, — выдохнул он. — Ты опять врешь. Ты украла его, украла вместе с ребенком, а теперь вернулась… Присцилла раздраженно зашипела на него. — Да раскрой глаза! — она шагнула к нему, потом отступила. Он обратил внимание, что она движется немного боком, как краб. — Если бы я увезла их, меня бы уже здесь не было! Мы бы сейчас жили, как раньше, только я, Исли и Лаки, в каком-нибудь тихом месте в горах, смотрели бы каждый день на снег, на туманы и как облетают красные лозовые клены, мы снова были бы семьей! А теперь их нет, нет, их украли у меня, снова украли, как папу, и я не прощу этому… этим… Не прощу… И она заметалась по поляне, как рысь, потерявшая детенышей, забыв про ружье в руках Ригальдо, как будто оно было пластмассовым. Ригальдо хотел прикрикнуть на нее, но звуки застряли у него в горле. Присцилла выглядела слишком… раздавленной. Как будто ее в самом деле обокрали. И даже ярость, с которой она упрекала его, сейчас казалась обреченно-бессильной. — Хочешь сказать, это не ты? — наконец с трудом выговорил он. Она обернулась так резко, что из-под ее ног брызнул растаявший снег. — Конечно, нет! — она пригнулась, напряглась. Ее черные глаза без блеска, глубокие, как дула огнестрела, смотрели на Ригальдо снизу вверх, и он подумал: нет, она совсем не слаба. — Это сделали другие. И когда я их найду, они пожалеют, что на свет родились. «Ты пожалеешь, что вообще подошел к нашей семье». Это его отрезвило, он снова прицелился ей в грудь. — Стой, где стоишь. — Не будь дураком, — презрительно сказала она. — Без меня полиции их не найти. Ну-ка, скажи, что они там нарыли? Есть ли у них другая версия… кроме меня? Ригальдо недоверчиво молчал. — А у тебя самого?.. «Она блефует, — орал внутренний голос Ригальдо. — Все врет, запутывает, дурит тебе голову. Зови охрану, звони в полицию, а лучше стреляй, стреляй, хотя бы в ногу, ты же так этого хотел…» — Ты врешь. Если бы ты что-то знала, зачем явилась сюда?! Зачем пряталась?! Внезапно Присцилла улыбнулась. Контраст получился ужасный — нежная, чуть мечтательная улыбка и неподвижные глаза. — У вас хороший домик, — держась за бок, она прошла по снегу к веревочной лестнице и ласково коснулась перекладин. — Такой уютный. У меня тоже в детстве такой был. Это домик для Лаки? Он тоже играет здесь? «Это дом моей дочери», — хотел он ответить, но в последний момент передумал. На всякий случай — ни слова о Бекки. Тут он представил, что его девочка могла прибежать в домик и столкнуться нос к носу с этим чудовищем, и втянул воздух сквозь зубы. Как они разминулись? И разминулись ли? Господи, он так ненавидел и боялся Присциллу, даже теперь, когда она стояла перед ним с голыми руками. Вместо этого он сказал: — Лаки уже взрослый. Пропал его сын — Закари. — А, да, — Присцилла тряхнула головой. — Я видела в новостях фото. Маленький мальчик… — она вздохнула. — Они так похожи. Я все время их путаю. «Да нет, милая. Ты просто припизданутая на голову», — подумал Ригальдо и снова с нажимом повторил: — Так ты не ответила. Зачем ты сюда явилась? Она посмотрела на него с удивлением. — Конечно же, за тобой. Мне понадобится помощник, — она привалилась к сосновому стволу, почти спрятавшись в широкой тени. Ее голос звучал деловито и пугающе воодушевленно. — Я думаю, будет сложно. А ты не согласен?.. Ригальдо сжал зубы так, что, кажется, треснула эмаль. И с ненавистью прохрипел: — Согласен. — Вот и хорошо, — Присцилла была безмятежна. — Тогда пригони свою тачку поближе, чтобы я могла в нее спрятаться. И опусти уже ствол. Ты все равно не застрелишь меня. Они с Майклом встретились уже во дворе, когда он выводил машину. Тот удивился и заметно встревожился от того, что босс уезжает среди ночи. Ригальдо его успокоил парой слов, выслушал отчет о поломанных камерах. Да, действительно, во всем был виноват мокрый снег, он забил «зрачок» у одной, а вторая камера просто рухнула на землю вместе с отяжелевшей веткой. Какое удобное объяснение. «Утром заменим», — пообещал Майкл и открыл ворота. Ригальдо вытер лоб и сел в машину, надеясь, что мужик не заметит, что пока он бродил, исчезли записи с камер внутреннего круга, в том числе с той, где они так занимательно пообщались с Присциллой. Когда-то Тони научил его, как это можно сделать. Ригальдо казалось: это было в какой-то другой жизни. В той, где у него были счастливые молодые друзья, где можно было упахиваться вусмерть, зарабатывая все больше денег, а на уикендах целоваться с Исли в снегу, топить печку, ссориться, мириться и до изнеможения трахаться. Сниматься в киноговне, слушать планы Исли по покорению Конгресса и каждый вечер возвращаться домой, к коту и самой лучшей в мире девочке. Ничего этого не осталось: он ехал в мокрую темноту, почти наугад, а на заднем сидении свернулась калачиком сумасшедшая убийца. Капли холодного дождя усеивали ветровое стекло, собираясь в ледяную кашу. Ригальдо отрегулировал дворники, но дождь пошел сильнее. Наверное, где-то рыдал его ангел-хранитель, вертя пальцем у виска.

***

— Мне понадобится краска для волос, — деловито сказала Присцилла, разворачивая бургер. — И тампоны. Но это подождет до утра. Тебе надо поспать, а то ты будешь за рулем клевать носом. Запретив себе реагировать на провокации, он молча опустил жалюзи на окнах мотеля, проверил замок и подвинул к двери кресло, и так же молча уселся в него. Он твердо решил не спускать с нее глаз, и с этого места его могли вынести или с этим креслом, или вперед ногами. Присцилла, сидящая на кровати и жующая котлету с салатом с механической тщательностью, проглотила то, что было у нее во рту, облизнула губы и сказала с почти пугающим равнодушием: — Если ты думаешь, что это кресло остановило бы меня — то нет, — она сунула палец в соус. — Но я не собираюсь уходить отсюда до завтра. Я шла пешком пятнадцать часов, а потом еще столько же, а потом увидела в магазине новости про Исли — и пошла назад. Так что остаток ночи я буду спать, чтобы восстановиться. Ригальдо почувствовал, как у него внутри закипает ярость. Проспать ночь! В то время как где-то там Исли… И Заки… Эта сука над ним издевается!.. — И еще утром надо будет купить иголку, нитки и бинты. И виски. Она махнула рукой вдоль правого бока, и до него вдруг дошло, почему она все время сидит так скособочась. Он подался вперед: — Что там у тебя? — Царапина, — она аккуратно вытерла пальцы салфеткой. — Но кожа в том месте выворачивается наружу. А если я дерну футболку, опять потечет. Она отодвинула в сторону полу куртки. Весь правый бок серой футболки, присохшей к коже, был бурым. — Кто тебя ранил? Присцилла метнула в него короткий взгляд из-под ресниц и уверенно произнесла: — Ты не хочешь этого знать. Я очень долго шла. Мне встречались разные люди. И все. Он мог орать на нее, мог угрожать, мог требовать ответа — если она не хотела отвечать, она молчала. Присцилла смотрела на него с кровати без интереса. А потом, поджав ноги, задушевно спросила: — Как ты думаешь, кто мог желать ему зла? Он утомленно взглянул на нее. Конечно же, детективы расспрашивали его об этом. Ригальдо им честно на это ответил: да кто угодно. От бизнесменов, которым Исли перебежал дорожку, до конкурентов в предвыборной гонке. Те, кого могла зацепить поднимаемая им волна реформ. Нельзя было также забывать и про войну с Блэкмэнами. Римуто все еще сидел за покушение на Исли, но мало ли. Он так и ответил Присцилле, пытаясь сдержать свое раздражение. И услышал в ответ: — Очень хорошо. Значит, мы убьем их всех. Он дернулся в кресле. Тупая усталая сонливость, одолевавшая его, мгновенно лопнула, как порванный гондон. — Шутка, — Присцилла улыбнулась краем рта, но ее глаза не смеялись. А в следующую минуту она добавила: — Я так и думала. Ничего-то вы на самом деле не знаете. Ригальдо разозлился. — Я знаю только одно: к нему подходила девушка. Единственная, кого могут подозревать, сидит передо мной. Или выкладывай, или заткнись! Или я вызову полицию. Она посмотрела на него совсем не хорошо. Потом ее лицо смягчилось, стало задумчивым. Кончик языка пробежал по нижней губе. Присцилла поерзала и заговорила: — После того, как я оказалась в женской тюрьме, мне на «Фейсбук» начали приходить сообщения. Ригальдо удивился: — У тебя есть «Фейсбук»? — У всех есть «Фейсбук». — И как ты узнала об этом в тюрьме? У тебя был интернет, телефон? — У меня было все, что я пожелаю, — оборвала его Присцилла. — Ты еще не выбросил телефон? Дай, я покажу. Я не веду его, но когда-то зарегистрировалась, с закрытым аккаунтом. Так просил Исли. Конечно, он не дал телефон ей в руки, но она послушно назвала пароль. Ригальдо раскрыл сообщения. Там было что почитать. Кто-то писал Присцилле в течение нескольких лет. Писал отвратительные грязные штуки, угрозы, рассказывал, что сделает с ней, когда она попадет ему в руки. Ригальдо подсчитал — слово «казнь» было использовано восемнадцать раз. Во всех остальных словах и методах казни автор не повторялся. Последнее сообщение пришло уже после побега Присциллы, как раз накануне исчезновения Заки и Исли. «Теперь ты поймешь, что значит все потерять. Я сделаю с ними все, на что у тебя не хватило твоей жалкой фантазии. Поспеши, может быть, ты успеешь на казнь». Он оцепенел. Кровь прилила к голове, а рукам почему-то стало так холодно, что он почти не чувствовал пальцев, особенно с левой стороны. «Не хватало еще получить инфаркт», — подумал он и уставился на Присциллу: — Ты понимаешь, что это настоящая зацепка?! Вот с этим как раз стоило бы идти в полицию! Они могли бы что-то узнать, найти сервер-хуервер… — О да, — она презрительно скривилась. — Они бы нашли. Они и найдут — трупы в мешках. Присцилла качнулась вперед и прошептала в лицо Ригальдо почти интимно: — Ты разве не понял? Он хочет, чтобы я успела застать их живыми. Он знает, что если они умрут раньше, это испортит задумку. Он собирается убивать их у меня на глазах, чтобы меня наказать, — она сделала торжественную паузу. — Чтобы все было точно, как я тогда рассказала. А если полиция меня арестует, он точно расправится с ними. — Кто — он? — рявкнул Ригальдо. Он смотрел на аккаунт: какой-то «Перезосо». Пол — мужской, возраст — шестьдесят пять лет. Что еще за хуй? — Perezoso — по-испански… — Ленивый. Я в курсе. — Да, — сказала Присцилла, сверля его своими огромными темными глазами. — А еще это holgazán, haragán, gandul, echado… — Vago. А еще иногда huevón — ленивый хуй, — перебил Ригальдо. Он каждую неделю слышал всю богатую палитру испанского на кухне «Звезды Севера». — И что? — Диего Ваго, — произнесла Присцилла одними губами. — Так звали мужика, которого я посадила. Он хорошо так присел по моим показаниям восемнадцать лет назад. — Тот, который… — Да, да. Наркотики и оружие. И его красивая жена, permosa puta, из-за которой папочка хотел бросить мамочку. Он так жестоко поступил с ними на глазах у подростка, что присяжные были неумолимы. Когда я давала показания, плакал даже детектор. Ригальдо медленно поднялся из кресла. Выпрямился, сжимая телефон, пытаясь собраться с мыслями: почему, черт возьми, то, что Присцилле, возможно, пишет оклеветанный криминальный авторитет, должно пугать его больше, чем эта самая Присцилла. Как он так глубоко вляпался? — И что, — прохрипел он. — Что с ним теперь?! — А это ты и узнаешь, — зевнула Присцилла. — Звони кому хочешь. Я знаю, что у тебя есть знакомые среди журналистов, а еще есть старый-добрый Галк, который может что-то узнать по своим каналам… Но если ты позвонишь в полицию — не увидишь больше ни меня, ни Исли. Так что спокойной ночи… дядюшка. Она повернулась спиной к нему и принялась раздеваться. Скинула куртку, спустила джинсы, оперлась коленом на постель, оставшись в трусах. На крестце у нее была татуировка — единорог с ярко-голубыми глазами. Из пасти у него кольцами свисала мертвая змея.

***

Утром Ригальдо почувствовал на свое шкуре, как это — не быть Исли. Ему не хватало той уверенной легкости, с которой тот, очаровательно улыбаясь, вил из людей веревки, побуждая их делать невозможное, нарушать должностные инструкции и выпрыгивать из трусов. Он не мог просто так задушевно подкатить: «А скажи-ка мне, Патрик…» В итоге Ригальдо звонил самым странным людям, чего-то неловко плел, мучительно изворачиваясь, как угорь на разделочной доске. В итоге по-настоящему ему помог именно Галк. Не задавая вопросов, пропал на час, а потом перезвонил и вздохнул в трубку: «Вот, если вам надо, мистер Си». И даже не спросил, где он, что с Исли и кто сейчас стоит у руля «Нордвуда». Золотой мужик. Если бы Ригальдо был девой в беде, он бы, пожалуй, влюбился. Может быть, даже рискнул бы попросить помощи. Но он был мудаком в беде, поселившимся в номере с ходячей часовой бомбой. Часы тикали, поэтому следовало молчать. Ночью он сочинил для «Перезосо» ответ от лица Присциллы, написал тому в личку максимально прямо и с вызовом: хочешь мне отомстить? Поговорим об этом лицом к лицу. И после этого не спал — ждал сообщения, боялся, нервничал, караулил Присциллу, вздрагивая от каждого звука и борясь с желанием уронить голову на грудь. А утром внезапно проснулся — затекший от неудобного положения в кресле, небритый и с головной болью. И обнаружил, что пока он спал, Присцилла выбиралась из номера. Она вылезла в окно, купила все, что ей было нужно, и вернулась, и теперь расхаживала в трусах и футболке, с замотанной в полотенце головой. Когда она смыла краску с волос, то оказалась желтой, как цыпленок. — Зачем это тебе? — спросил он, с отвращением глядя на ее голову. — Ты думаешь, что это сможет кого-то обмануть? Она пожала плечами. — Просто так. Захотелось побыть на стороне света. Я же теперь на этой стороне, да? Его перекосило, и она светло улыбнулась. Беззастенчиво задрала футболку до лопаток: — Помоги. Ригальдо посмотрел на ее голую спину. Над ребрами ярко краснел длинный порез. Кожа вокруг слегка воспалилась и розовела, из раны выпирала желтоватая клетчатка. Присциллу это, казалось, не слишком смущало. Ригальдо уже знал о ее феноменальной невосприимчивости к боли и холоду. — Не буду, — холодно сказал он. — Сама справишься. Он был расстроен тем, как легко она обошла его с вылазкой в окно. Присцилла еле слышно засмеялась, дезинфицируя нитку с иголкой. — Шов будет некрасивый. Спорим, тебя-то зашили хорошо?.. В руках Ригальдо лопнул пакет с сухим соусом, и сырный порошок разлетелся по всему номеру. Он представил шею Присциллы в своих пальцах. Вдохнул-выдохнул, выдохнул-вдохнул. Напомнил себе, что делает это ради Исли и его внука. На месте Диего Ваго он бы мечтал закатать Присциллу в бетон. Но вместо того чтобы схватить ее и бить головой об стену, пока та не покроется трещинами, Ригальдо уступил еще кое в чем — сменил машину на скучный серый «Ниссан». Глупо было пускаться в преследование на красном маслкаре. — Ну вот, — безмятежно сообщила Присцилла, когда он конвоировал ее к новой тачке. — Теперь никто не поверит, что ты мне не сообщник. Признавайся, ты хотел сделать вид, будто я похитила тебя? На это он мог ответить только одно: — Иди к черту. На улице Присцилла налетела на ребенка. Маленькая девочка ростом пониже Бекки шлепнулась на задницу и громко заревела. Мать, возившаяся с пакетами на парковке, подняла голову и обругала их. — Ты это нарочно, что ли? — зашипел Ригальдо, примирительно поднимая руки и извиняясь перед девочкой и ее матерью. Присцилла выглядела сбитой с толку. — Откуда она взялась, ее же там не было, — растерянно пробормотала она, почесывая ключицу. И пошла по тротуару, как сомнамбула. Ригальдо пришлось дернуть ее за руку и почти втолкнуть на заднее сидение «Ниссана». — Как ты вообще смогла сбежать из тюрьмы? — рявкнул он, когда они выезжали. — Если ты даже под ноги смотреть не умеешь! В зеркало ему было видно, как Присцилла прижимается виском к боковому стеклу. — Не знаю, — ответила она спустя некоторое время со странной тоской. — Так было и в «Санта Розе». Иногда меня словно что-то зовет — и тогда я иду, и меня невозможно остановить.

***

Семь лет назад, когда журналисты раструбили подробности суда над Присциллой, адвокат Диего Ваго настоял на амнистии. Прошение было удовлетворено, и той же зимой Ваго освободился. Ригальдо еще раз сверился с адресом, который добыл ему Галк, и медленно покатил по чистенькой дорожке между газонов. Пару часов назад они с Присциллой въехали в Центральный Вашингтон, в угрюмом молчании наблюдая, как быстро меняется природа по эту сторону Каскадов. В какой-то момент исчезли тяжелые тучи, маскирующие вершины гор, просохла морось на лобовом стекле, и темный еловый лес на высоких склонах тоже пропал, как не было. Будто кто-то переключил канал телевизора, и окна «Ниссана» вдруг стали транслировать мягкие выгоревшие холмы с ветряками под широким небом, низкий пыльный кустарник и проложенные ледниками каньоны. Один за другим сменялись маленькие одноэтажные городки, манящие полосатыми закусочными, и одинокие фермы. Чем дальше, тем сильнее Ригальдо овладевало отчаяние. Ему казалось, что они ошиблись, он ошибся, и чем дальше, тем слабее шансы кого-то найти. — Когда поедем обратно, вези нас через «гусиные поля», — пробормотала Присцилла, забравшаяся с ногами на заднее сидение. — Я там была несколько раз, еще с папой. Знаешь, что это такое? Тысячи птиц собираются в декабре возле Маунт-Вернон. Когда они все взлетают, в воздухе стоит такой шум! И небо все в птичьих крыльях. Очень хочется плакать. Ригальдо смерил ее взглядом, но смолчал. Он искренне не понимал, как можно куда-то стремиться и чего-то хотеть, если Исли пропал. Чувство вины и потери разъедало его почти все время, как кислота. Частный дом «Мидоуз Плейс» в Элленсбурге выглядел так, что его нельзя было ни с чем перепутать. Острая треугольная крыша, белые окна и белые колонны. Две маленькие елки перед входом уже украсили к Рождеству. Присцилла недоверчиво разглядывала массивную табличку рядом с живой изгородью. — Это же… — Да, — Ригальдо сжал зубы. — Именно это. Будем надеяться, что наш «Перезосо» действительно окажется здесь. То, что информация, которую он получил от Галка, была верной, стало ясно уже через несколько минут. Приветливая женщина вела их с Присциллой через анфиладу комнат — бильярд, музыкальный зал, столовую, библиотеку, гостиную с камином. Навстречу им попадались сплошь чистенькие, аккуратные пожилые люди с ходунками и в инвалидных креслах. Воздух пах вафлями, какао и мышиным запахом старости. — Сюда, — сказала женщина, пропуская их на маленькую веранду. — В это время дня, если нет дождя, он обычно сидит здесь. Papá Diego! Проснитесь, сегодня у вас гости! Так, подождите минутку. Почему вы не вытираете рот, видите, у вас есть платок… В молчании Ригальдо переглянулся с Присциллой. Вне всякого сомнения, «papá» Диего был тем самым человеком, все выложенные в сети снимки которого Ригальдо пристально изучил в ночи. Но вместо того крепкого хмурого сорокасемилетнего мужчины, который ворвался в особняк Фёрстов, ударил горничную и жестоко избил зятя Исли, обзывая его «козлом» и «шлюхиным сыном», а потом якобы убил, в глубоком кресле сидел укрытый по шею пледом старик с пустыми глазами и свисающей из приоткрытого рта ниточкой слюны. Однако жизнь учила не доверять внешнему виду, и когда дверь в дом закрылась за сотрудницей, Ригальдо тряхнул старичка за плечо. — Эй, Ваго. Посмотри, кто приехал. Присцилла наклонилась, сунулась деду в лицо: — Я здесь, старый шалун. Ты звал на казнь? Я пришла. Какое там. Они пытались расшевелить Ваго еще минут пятнадцать, вполголоса оскорбляя и провоцируя, подсовывая ему под нос фотографии Исли и Заки, но не добились ничего. Под конец старик громко пернул. По веранде расползлось облако вони. В отчаянии Ригальдо отправился беседовать с той самой приветливой сотрудницей, постаравшись продемонстрировать все крохи своего обаяния и на всякий случай подкрепив их парой купюр. — Говорят, у него был энцефалит в тюрьме, после ушной инфекции, и вышел он оттуда уже вот такой. Я не знаю, каким он был до того, но сейчас это самый послушный и мирный жилец: где посадишь — там и сидит. Приходится его тормошить, чтобы он совсем не ушел в себя… — Он может передвигаться? — Да, но медленно и с поддержкой. — Компьютер, интернет, телефон? — Что вы, сэр. Он и мыться-то сам разучился. — А кто за него платит? — Это… конфиденциальная информация… Ригальдо молча прибавил две бумажки. — Думаю, это его дочь, — сказала женщина, пряча купюры. Такого ответа Ригальдо не ожидал. — Разве у него есть дочь?! Не жена?! — Кажется, он в разводе, и его жену я не видела. Но дочь его навещает. — Когда она последний раз здесь была? — жадно спросил Ригальдо. И услышал спокойный ответ: — Четыре дня назад. Он посмотрел на бейдж на груди и задушевно попросил: — Миранда! Мне очень нужны ее адрес и телефон. У вас наверняка есть координаты для связи. Я хочу написать книгу о мистере Ваго. Женщина испугалась. — Нет, нет, — пробормотала она. — За такое меня могут уволить. Мне нужна эта работа. Ригальдо так и не смог сломить ее сопротивление. Взволнованный, он бегом спустился к парковке — и чуть не подавился стылым зимним воздухом. За густой живой изгородью, окружающий «Мидоуз Плейс», Присцилла, заботливо улыбаясь, пыталась утрамбовать Ваго в багажник «Ниссана». Старик уже сидел своим костлявым задом на краю, а Присцилла старательно поднимала его негнущиеся ноги. — Какого черта тут происходит? — Ригальдо коршуном налетел на нее и оттащил от дедули. — Ты ебанулась?! А потом вспомнил: ебанулась, и давно. Присцилла, которую он откинул за шкирку, как кошку, не обиделась. — Я хочу взять его с собой в тихое место, — сказала она серьезно. — Уверена, мы сумеем его разговорить. Ригальдо передернуло. — Оставь его в покое, ты не видишь — он дед в маразме?! — У этого деда руки в крови, а нос в кокаине, — Присцилла пожала плечами. — Почему ты на его стороне?.. — Да потому, что он бы не смог украсть Исли! — рявкнул Ригальдо, торопливо помогая Ваго отойти от машины. — А на все прочее мне насрать! И еще потому, что нельзя похищать людей среди бела дня — ты что, хочешь, чтобы нас арестовали?.. Присцилла попыталась его обойти, чтобы опять приблизиться к деду, настойчивая, как бультерьер, и он с силой толкнул ее в плечо и завалил в живую изгородь. Присцилла ойкнула — кажется, ветки вонзились в ее раненый бок. Ригальдо очень ярко представил, как легко его руки сойдутся на тонкой шее. Как глаза Присциллы вылезут из орбит, и она захрипит, а потом будет послушной девочкой. Лицо Присциллы, прижатой его телом к изгороди, не изменилось. Она разлепила губы и с любопытством произнесла: — Кто такая Бекки? — и он отпрянул. Присцилла выбралась из немного помятой туи и отряхнулась. И предупредила — мирно, без всякого вызова: — Еще раз так сделаешь, останешься без яиц. — Присцилла… — низко, с угрозой в голосе начал Ригальдо. — Присцилла! — воскликнул старичок, про которого они забыли. Диего Ваго прямо лучился, и радостно повторял: — Присцилла! Якима! Присцилла! Якима! Присцилла… — Это какой-то шифр? — Это послание, — сказал Ригальдо, отмерев. — От того, кто на самом деле писал тебе с аккаунта «Перезосо». Мне кажется, нам надо ехать в Якиму. — Хлебные крошки, — кивнула Присцилла. — Как в сказке. Хорошо.

***

На съезде с хайвея висел знак «Добро пожаловать в Якиму, Палм-Спрингс штата Вашингтон». Ригальдо бывал в Палм-Спрингс во время съемок «Дочерей Бездны» и юмор не оценил. Кроме пустыни вокруг, между городками не было ничего общего. Якима была знаменита невероятными урожаями местных яблок и хмеля, суровым климатом — жарким летом и холодной зимой, и преступностью, особенно в сезон сбора. Коренное население схлестывалось с мигрантами, белое население тоже было расколото. Зимой стоянка для трейлеров пустовала наполовину, зато свободное место оккупировали бомжи. Прямо от города начинались бескрайние, убранные до весны сады и виноградники, а позади пустынных холмов над перламутровыми предзакатными облаками плыл далекий Рейнир. Все остальное в Якиме было как в любом маленьком городе. Баптистская церковь, протестантская церковь, еще одна церковь никому не известной секты, статуя герою Мексиканской войны, построенные в последние десятилетия торгово-развлекательные моллы по сторонам главной улицы и бесконечно пылящие через центр города грузовики. В начале декабря смеркалось рано. После машины бесснежный воздух действительно казался очень холодным. Ригальдо прошел через площадь, сунув руки в карманы и пригибаясь от ветра с холмов, заказал кофе в первой же придорожной закусочной и сел у окна, дожидаясь, когда принесут ужин. После общения со стариком Ваго им овладело нервозное воодушевление, и он гнал из Элленсбурга на пределе разрешенных скоростей, но здесь, в Якиме, это чувство стекло с него, как краска со старой скамейки. Он отчетливо начал понимать, какой микроскопической оказалась эта кинутая им «хлебная крошка». Если, конечно, это была она, а не просто циклический бред безмозглого старика. Конечно же, днем он позвонил Галку еще раз и, почти унижаясь, попросил уточнить по своим каналам информацию насчет родственников Ваго. Новости его не обрадовали. До ареста у Ваго в самом деле были дочь и жена, но после шумного скандала с убийством его делами демонстративно заинтересовались спецслужбы, до этого подозрительно долго нюхавшие ромашки. И после суда с одной стороны и передела влияния с другой семья Ваго исчезла с радаров. Женщина подала на развод и увезла дочку. Возможно, они сменили фамилию и больше ни в какие уголовные дела не ввязывались. Европа Ваго — вот как звали дочку Диего. Когда Присцилла обвинила ее отца, Европа была как Лаки — одиннадцать лет. Присцилла тоже зашла в кафе и отправилась в туалет. Как только за ней закрылась дверь, Ригальдо вытащил телефон. Коря себя за слабость, он вглядывался в сумерки за окном и слушал гудки в трубке. Не выйдет из него одинокого рейнджера, лютого волка прерий с железными яйцами и непробиваемой шкурой. Он слишком оброс привязанностями, но что делать, если где-то остались люди, за которых он вроде как нес ответственность, как патриарх, прости господи, их семьи. Вернее, второй патриарх — после Исли. Клэр была очень встревожена и очень сердита. — Не знаю, что ты задумал, но мне это не нравится. И извини, но ты немного ведешь себя как дурак. — Я знаю, — признался он, наслаждаясь ее голосом в трубке. — И не «немного». Но я не могу по-другому. Я сдохну, если не буду его… их… искать. — Конечно, — она невесело хмыкнула. — А мы пока посидим здесь и подождем автобуса. — Да, я понимаю, это полный отстой, — он потер лоб. — Но, Клэр, я больше ни на кого не могу рассчитывать, кроме тебя. Спасибо, что прикрываешь. Меня кто-нибудь искал? — Конечно искали, ты всем сразу понадобился. О тебе спрашивали и ФБР, и журналисты, и люди из штаба Исли, постоянно были звонки с работы, а еще приезжала на «Бентли» Кларисса Фортисью и привезла тебе мясной пирог! Я всем сказала, что ты отсутствуешь в связи с коллапсом на производстве. — Спасибо, — пробормотал он. — Как… Бекки? — Уже лучше. С утра грустила, пока Лаки не взял ее на себя. Сейчас они смотрят мультфильмы внизу на диване. — А ты сама как? — Ну, — она вздохнула. — Сегодня ездила опознавать мертвого мальчика. Ригальдо ощутил спазм гортани. Сука, и он их оставил! Бросил с этим со всем! — Но это не Заки, — поторопилась уточнить Клэр, и он ожил. И прохрипел: — Господи, Клэр, когда все закончится, мы будем неделю пить не просыхая. — Я тоже люблю тебя, — сказала она. — Пожалуйста, будь осторожен. Она отключилась, и он прижался щекой к трубке. Он не заслужил своих друзей. Просто не заслужил. На стол упала тень, и Присцилла беззвучно возникла рядом. — Что, бургеры еще не принесли? Ты заказал мне без бекона? — Без, — он поднялся, не в силах находиться с ней рядом. — Пойду отолью. Никуда не уходи. — Да куда же я денусь, — пропела она, скользнув на его место. Застегнув ширинку, Ригальдо посмотрел в мутное зеркало. Он выглядел плохо — в мятой одежде, глаза как у кролика, подглазники алкаша. В черной щетине на подбородке, почему-то с одной стороны, отчетливо серебрилась седина. Что там писал «Перезосо» Присцилле, какие придумывал способы казни?.. Если с Исли что-то случится, он даже сдохнуть не сможет. У него же теперь Бекки. Он ударил по хлипкой раковине так, что она возмущенно крякнула, и вывалился на улицу, судорожно хватая ртом воздух. Было уже почти совсем темно, красный зимний закат догорал над черными холмами. Температура упала еще ниже, как всегда бывает рядом с пустыней, и Ригальдо стоял в темноте и холоде, клацая зубами и вздрагивая от озноба, очень надеясь, что ветер прогонит его истерическое желание рыдать. На шоссе и над магазинами зажглись вечерние огни. Мимо протопал бомж, очевидно, заинтересованный в помойке трак-спота. Ригальдо проводил его взглядом, не очень понимая, что не так, а потом до него дошло. На бомже была канадская лыжная куртка Исли.

***

«Гудвилл» Якимы выглядел убого, в отличие от всех других филиалов, в которых Ригальдо когда-нибудь бывал. Огромный ангар без какой-то отделки, большие синие корзины, забитые всяким хламом: ботинками без пар, дырявыми простынями, изъеденными молью свитерами. Ригальдо ворвался за пять минут до закрытия, и с ним не очень-то хотели разговаривать, когда убедились, что он не собирается ни жертвовать, ни приобретать. Но, видимо, он произвел впечатление крайнего отчаяния, и сотрудница скрепя сердце пустила его на склад. А может быть, это произошло потому, что с ним вместе явилась Присцилла со своими неподражаемыми собачьими глазами и голосом потерянной девочки. Она сосала палец и, кажется, разжалобила бы и камень. Внимательно осмотрев куртку Исли, сотрудница вынесла вердикт: да, она запомнила эту вещь, главным образом потому что за нее сразу же случилась драка между бездомными. Куртку подбросили два дня назад на крыльцо, она лежала в корзине для пожертвований, выгодно выделяясь своим качеством на фоне всего остального. Нет, с ней не было никаких подходящих по размеру вещей, и детского барахла тоже не было. Нет, никаких предметов в карманах. Никаких записок; о чем вы вообще. Ригальдо слушал в молчании, прижимая куртку к груди. Он купил ее у бомжа, не торгуясь, вытряся из того информацию, откуда он ее взял. Но когда бомж, сообразивший, что продешевил, потянул на себя край куртки со словами «Э-э, нет, погоди, передумал», Ригальдо обернулся в бешенстве, и бездомный отпрянул. И теперь Ригальдо мял воротник, от которого все еще тянуло туалетной водой Исли, запах которой не смогло перебить амбре бомжа. Ригальдо обнимал куртку и чувствовал себя в геенне огненной. Он убедился — похититель Исли действительно имел какое-то отношение к Якиме, но не знал, как того отыскать. У него не было никакой зацепки. От бессильной злости его потряхивало. Во шве внутреннего кармана на груди внезапно отыскалась мятая сигарета, любимый сорт Исли, и Ригальдо даже не смог рассердиться, внезапно подумав: ну покуривает тайком будущий сенатор и проповедник здорового образа жизни, ну тебе не насрать ли? Радуйся хотя бы тому, что на куртке нет крови. Он выкурил эту самую сигарету, стоя в темноте на крыльце закрывшегося до утра «Гудвилла», и ледяной ветер из пустыни сек его руки и лицо и трепал одежду. Голова мгновенно поплыла. Зато на него снизошло какое-то обреченное спокойствие. Он найдет Исли. Если понадобится, всю Якиму вместе с асфальтом перетряхнет. Присцилла молча маячила рядом, притоптывая от холода. Она тоже замерзла, но терпела, и это было как-то так… трогательно, что ли. Ригальдо докурил, затушил сигарету и кивком пригласил ее: полезай в тачку. Она радостно вскинулась, сделала два шага — и у нее из-под куртки выпал длинный столовый нож и зазвенел по асфальту. Ригальдо оказался быстрее. Он придавил нож подошвой и выдавил, свистя от злости: — Значит, так?! — Взяла в кафе, — сказала Присцилла без тени раскаяния. — На всякий случай. — Какой, блядь, случай?! — Ну, так, — ее взгляд затуманился. — Ты так быстро рванул за тем бомжом, а они злые бывают… Я подумала, что, может, надо будет… припугнуть. Но ничего такого, не думай. Дыша огнем и гневом, Ригальдо запустил ее в машину, а нож пинком загнал под мусорный бак. «Ниссан» медленно пополз вдоль ангаров, и на улице не было ни души. Они находились в промышленном районе. Огни жилых домов, трак-спотов и торговых центров остались в стороне. — Я тебя предупреждаю, — зло сказал Ригальдо. — Больше никаких фокусов. Держи себя в руках. Я знаю, что ты можешь. Ты хитрее, чем пытаешься изобразить. — Хорошо, дядюшка. Я буду послушной. — Я тебе не дядюшка! — О да, — произнесла Присцилла с тягучей, взрослой насмешкой. — Как я могла забыть, что ты моя тетушка. Дядюшка — это Исли, а ты дядюшкина жена. Ригальдо повернул голову, полный желания все высказать этой двуличной стерве, и в это время позади тачки истерически взревела сирена и вспыхнули холодные красно-синие огни. Все его потроха свернулись в узел, пока он парковался у обочины и опускал боковое стекло. Он совершенно не мог представить, что сейчас произойдет и что может выкинуть Присцилла. И есть ли у нее еще что-то под курткой. «Доигрались», — думал он, глядя, как коп неспешно выбирается из машины. По крайней мере, тот не приказал им выйти, и оставалась маленькая надежда, что это недоразумение. Присцилла надвинула бейсболку на лоб и сидела, безучастно глядя себе под ноги. Ригальдо по первому слову зажег в салоне свет и протянул свои документы в окно. — Сэр, — строго сказал коп, разглядывая права. — Вы ехали с выключенными огнями. Это небезопасно. Дебил, сообщил себе Ригальдо. Еблан. — Простите, офицер, — повинился он. — Такая глупость. Этого больше не повторится. — Сиэтл, да? — коп пристально поглядел на него, потом в права. — По работе здесь? — В командировке. Коп промолчал. Ригальдо не смотрел ему в глаза — изучал пуговицу на форме. Тишина затягивалась, и в конце концов Ригальдо не выдержал. — Какие-то еще проблемы, офицер? — кротко, как монахиня, спросил он и внутренне приготовился к пиздецу. Полицейский поднял голову. По нему скользили отсветы мигалки, а красное щекастое лицо вдруг показалось Ригальдо немного… сконфуженным. — Простите, сэр, — определенно, коп выглядел так, словно ему неловко! — Но у нас уже две недели крутят «Дочерей Бездны»… Никак не могу забыть одну сцену оттуда… Ригальдо ощутил, как тяжеленный кирпич у него в груди с грохотом упал, и вверх рванули разноцветные шарики. Даже если бы полицейский сорвал с себя одежду и исполнил эротический танец на капоте, это вызвало бы меньший шок. — А-а, да, — он изо всех сил попытался повторить звездный оскал Гейбла-среднего. — Вы про это. Не думал, что кто-то узнает. — Так это правда! — полицейский просиял. — А я-то думаю: «Эй, попустись, тебе теперь везде мерещится этот съеденный парень!..» Ригальдо улыбался, как придурок, улыбался и кивал. Они с полицейским коротко обсудили «Дочерей»: конечно, бредятина жуткая, но голых мертвых баб невозможно забыть. Ригальдо, понизив голос, приоткрыл страшную тайну: в следующем году выйдет сиквел. Полицейский шлепнул себя по бедру: вот дерьмо! Обязательно придется смотреть! Когда мужик вернулся в патрульную машину, Ригальдо был вспотевшим до трусов. Руль скользил в ладонях. — Молодец, дядюшка, — одобрительно сказала Присцилла. — Ты очень талантлив. — Заткнись, — простонал Ригальдо. — Поехали в какой-нибудь мотель, пока он не решил из интереса пробить обо мне все — и не прочитал про тебя!

***

Он снова собирался всю ночь бодрствовать, нагрузившись по уши дрянным черным кофе, от которого прыгало сердце, а желудок болел, напоминая, что такие нервные типы, как он, сплошь и рядом зарабатывают к сорока годам язву. Но стоило Ригальдо вытянуть ноги в кресле и расслабить спину, как веки налились неподъемной тяжестью, и он сказал себе: когда Присцилла заснет, я приму холодный душ, — и заснул. Его разбудил истерический вопль, громкий, как сирена, хлещущий комнату вдоль и поперек. Ригальдо вскочил, выпучив глаза, не понимая, за что хвататься: ему колотили и в дверь, и в стены. Присцилла билась на кровати, упираясь в матрас пятками и затылком, и ее тело, поднимаясь над покрывалом, принимало почти идеальную дугу. При этом она невидяще шарила ладонями по своей груди, по матрасу и повторяла, захлебываясь от слез: «Папа, папочка, папа, не надо, не уходи, папочка!» Ригальдо тигром прыгнул на постель и затряс ее. Голова Присциллы с закатившимися глазами мотнулась от плеча к плечу. Он занес руку, чтобы влепить ей пощечину, и тут Присцилла проснулась. Ее цепкий взгляд обжег его. Будто ундина вынырнула из ледяного колодца. — Я сейчас вызову полицию! — рявкнул кто-то за дверью, и Ригальдо, рывком отодвинув кресло и распахнув дверь, проорал: — Я сейчас сам вызову! Какого черта ломишься?! Моей подружке приснился кошмар, только и всего! Он обернулся через плечо: Присцилла, улыбаясь, сидела на постели, и смущенно поправляла сползшую с плеча футболку. Увидев заглядывающих в номер людей, она подняла руку и кокетливо помахала. — Простите, парни. Мне приснилась змея! Когда до конца не успокоившаяся публика удалилась, Присцилла хихикнула: — Не исключаю, что полицию все-таки кто-нибудь вызвал! Ригальдо вытер лоб, смаргивая противную остаточную пелену сна. И пробормотал: — Ты это нарочно? — Нет, — она грустно посмотрела на него и улеглась, уложив голову на скрещенные руки. — У меня это бывает. В тюрьме так и не привыкли. Но там они боялись будить меня во время приступов… Ригальдо не нашелся, что сказать. Ему совсем не хотелось знать, чем отличилась Присцилла, чтобы так всех запугать. Вместо этого он уселся в кресло поудобнее, вытянул ноги и спросил: — Как ты сбежала? Присцилла издала тихий смешок. — Как всегда. — А куда шла? Она завозилась и сказала почти застенчиво: — Конечно же, к океану. Знаешь, в тюрьме я очень устала от людей. И я решила, что ничего не случится, если я дойду пешком до самого края полуострова Олимпик и буду стоять на большом пляже с бревнами, пока как следует не насмотрюсь. А когда вода начнет лизать мне ноги, я побегу — и рядом не будет никого, только чайки, волны и скалы, и я буду бежать, пока вода не поднимется слишком высоко… Она внезапно замолчала, и Ригальдо ощутил, как по спине пробежал холодок. Почему-то ему вспомнилось, как они с Исли возили на пляж Риальто маленькую Бекки, и как та, счастливая, мчалась навстречу приливу, и с головой нырнула в серо-зеленую волну. Он очень ярко представил на ее месте Присциллу — как она входит в ледяную воду и идет по дну, погружаясь все глубже и глубже, и чайки кричат у нее над головой. И как вспышка, пришло воспоминание: однажды они с Исли уже искали ее, и Лаки нашел ее именно на пляже. Кто знает, на что она решалась на пляже Алкай и что планировала закончить на пляже Риальто, в первобытном одиночестве. У него чуть не вырвалось «Зачем?!», но он крепко сжал зубы. И правильно сделал, потому что Присцилла мечтательно продолжила: — Когда мы здесь закончим, я пойду прямо туда, — она приподняла голову и нехорошо глянула на него. — И никто меня не остановит. Он молчал, и она, заметно расслабившись, договорила: — Надо только убедиться, что с Исли все хорошо. И для этих сук, — она помедлила, — для этих сук будет лучше, если мы найдем его ц е л ы м. Потому что иначе… Она отвернулась от него, поджала ноги и ровно задышала, а Ригальдо сидел не шевелясь. А когда заснул, ему снилась работа — много-много работы, что-то такое понятное, неприятное, про огромную партию брака, втихую ушедшую в продажу, и во сне он сердито шуршал бумагами, а где-то сбоку ходил Исли — красивый, подтянутый и длинноногий, по-прежнему с волосами до жопы, и Ригальдо сердился, что тот занимается ерундой. А потом Исли подошел к нему сзади, положил руки на плечи, наклонился — и Ригальдо не увидел на нем лица. –…подъем, эй, подъем, — шепотом звала Присцилла. Она сидела на корточках перед Ригальдо, озабоченно вглядываясь в него. — Он прислал сообщение. — Кто?! — выдохнул Ригальдо, потягиваясь: все тело болело, а во рту будто кошки насрали. Присцилла оперлась для равновесия о его колено, и он столкнул ее руку. Отодвинулся: близость с ней нервировала. — «Перизосо». Тебе пришло уведомление с «Фейсбука». Ригальдо встрепенулся и вцепился в телефон. Послание было коротким. «Иди в холмы гремучей змеи по старой дороге». — Это холмы на севере долины, — Присцилла прямо лучилась. — Я уверена, они прячут Исли на одной из старых ферм. Поедем, как только рассветет, правда? Ригальдо посмотрел на часы: семь утра. В это время года светало поздно, до рассвета оставалось еще часа полтора. — Да, — невпопад сказал он, потирая лицо. — Поедем. — Только мне надо перевязать бок, — деловито уточнила Присцилла. — Иначе я буду нас тормозить. Она задрала футболку, и Ригальдо вытаращился. Выглядело отвратительно. Вчерашний грубый шов на боку был разодран, края раны, прихваченные нитками, висели лоскутами. Кожа вокруг покраснела и воспалилась. — Ты что, чесала его, пока он не разошелся?! — Может быть, во сне, — Присцилла пошевелила пальцами. — Ты зашьешь?.. — Зашью, — Ригальдо поморщился. — Но надо обработать. Где виски, который ты купила? — На полочке в душевой. — Сейчас, — пробормотал он, прошел под внимательным взглядом Присциллы через весь номер и осторожно прикрыл за собой дверь душевой. И вместо того, чтобы искать виски и «швейный набор», привалился боком к стене. Наверное, где-то здесь в его приключениях проходил водораздел, за которым было необходимо вызвать помощь. Ригальдо не считал себя героем. Заменить группу захвата он не мог, а «ручной дракон» только прибавил бы проблем в освобождении Исли. У него наконец-то появился расплывчатый, но все-таки настоящий ориентир, и о нем следовало сообщить копам. Только сперва нужно было отвлечь Присциллу. По ногам сильно потянуло свежим воздухом. Занятый своими нервными мыслями, он зябко переступил, замер, а потом ломанулся обратно. Номер оказался пуст, дверь была распахнутой настежь. За балконом мотеля клубилась жирная темнота. Ригальдо рванул к выходу, шаря по комнате взглядом: телефона тоже не было видно. Внизу, на стоянке, взревел двигатель. Кровь бросилась Ригальдо в лицо: он прошляпил, прошляпил все на свете!.. — Присцилла! — рявкнул он, кубарем скатываясь по лестнице, даже не озаботившись запереть номер. Серый «Ниссан» дернулся, двинулся вперед, примял колючие кусты перед парковкой и зацепил фарой мусорный бак. Ригальдо бросился к нему, но Присцилла, сдав назад, уже разворачивалась. «Ниссан» толкнул подскочившего Ригальдо корпусом и выкатился с парковки, уверенно набирая скорость. Ригальдо бежал за ним до самого шоссе, надеясь: вдруг передумает. И только когда машина выбралась на широкую дорогу и ее задние огни прощально мигнули, он осознал: все, привет. Присцилла уехала без него по хайвею, освещенному ночными огнями, наводить добро и справедливость, а он остался, тяжело дыша, согнувшись от колотьбы в боку. Далекие холмы многозначительно и мрачно чернели, над ними сияли звезды. По трассе между полями тяжело грохотали фуры, идущие из Портленда в Сиэтл, а Ригальдо бездумно брел по обочине, обдуваемый ночным ветром — бесславный сын Деборы Эстеллы, как и она, нашедший свое шоссе. Ладно. Он проверил карманы и убедился, что бумажник Присцилла ему оставила. Как хорошо, что он спал в номере в куртке, не раздеваясь, как бомж. Значит, в мотель можно было не возвращаться. Ригальдо пригляделся — показалось, или среди рефрижераторов и лесовозов замелькали легковые машины? Он одернул куртку и принялся голосовать.

***

«Холмы гремучей змеи» оказались низким хребтом по северному краю долины. Белый «Убер», который Ригальдо посчастливилось поймать после нескольких неудачных попыток, полз по складкам предгорья, как жук. Фары дальнего света шарили по придорожным кустам и, кажется, вспугнули койота. Машину иногда встряхивало, и Ригальдо лишь сильнее сжимал дверную ручку. Темнота медленно отступала, и вокруг постепенно проступала местность — мягкие светлые склоны, заросшие высокой колючей травой, похожие на формы лежащей женщины. На одном Ригальдо видел водонапорную башню, на другом — деревянный, построенный еще, кажется, в годы фронтира, пожарный наблюдательный пункт. На шоссе таксист, удивительно покладистый сонный парень, только пожал плечами, когда Ригальдо попросил его ехать по старой дороге. — Мне надо поставить точку на навигаторе, — сообщил он. — Без ориентира нельзя, мало ли что. Выбирайте сами — виноградники «Гремучей змеи», или ранчо, или брошенный индейский поселок там, выше. Так написано на карте. Ригальдо сглотнул. Он понятия не имел, получала ли Присцилла еще какие-нибудь указания от похитителя, и куда ее могло занести, но решил, что огромная винодельня или преуспевающее ранчо вряд ли станут нужным объектом. И рискнул: «Давай в поселок». И только здесь, на высоте, он понял, как ему повезло. Удивительно, но на холмах и на проселочной дороге между ними тонко серебрился иней — ночью здесь было намного холоднее, чем в долине. И на нем хорошо просматривались следы недавно проехавшей машины. — Вы ж не сектанты какие-нибудь? — равнодушно спросил таксист. — Не съедите меня, когда доедем до места? Ригальдо покачал головой: — Нет, я… геолог. Изучаю местную природу. С командой. — Ага, — кивнул таксист. — Конечно. Учти, наркоту не перевожу. Снаружи просветлело так, что «Убер» погасил фары. Небо было волшебное — над землей протянулись длинные фестончатые облака, пурпурные, фиолетовые, оранжевые, а за ними нежно голубело раннее утреннее небо. На дорогу впереди выскочил заяц и долго несся перед капотом, низко прижав уши и резко перебирая лапами. А потом Ригальдо понял, что чье-то везение закончилось: вскарабкавшись на очередной холм, они увидели те самые индейские хижины — девять грубых домов с высокими трубами, сложенные из камня, равнодушно взирающие черными провалами окон на брошенный «Ниссан» посреди относительно ровной площадки. Не слушая окриков таксиста, Ригальдо обежал дома — разумеется, пустые и засранные. На стенах внутри красовались убогие граффити и надписи: «Джо педик», «Элис трахается». Машина стояла с распахнутыми дверями. Ключ зажигания торчал в замке. Ригальдо повернул его, но тачка не подала признаков жизни. Он еще раз попытался повернуть ключ. Ничего. Машина была нема. — Похоже, отъебнула электроника, — со знанием дела сказал таксист. Он вышел из своей машины и закурил. — Это бюджетный «Ниссан». Отъебнуть может все что угодно. Будем проверять клеммы или я поехал?.. Ригальдо из-под руки оглядел бугрящуюся местность. Холмы, холмы, каньоны, куда не кинешь взгляд. Следы Присциллы, уходящие вниз, пока еще были заметны — но солнце поднималось все выше, и ярко блестящий иней вот-вот должен был начать таять. — Подожди, — решил он. — Я заплачу по двойному тарифу, если довезешь до конца этой старой дороги. Он обыскал салон, но телефона не нашел — Присцилла забрала его с собой. Ни на что особо не надеясь, он заглянул под заднее сидение. «Ремингтон» в чехле лежал там, куда Ригальдо его положил. По-видимому, Присцилла о нем забыла, а может, она просто не любила огнестрел. То ли дело тупой столовый нож из шоферской закусочной. Ригальдо, урча от счастья, вытащил ружье, нетерпеливо разорвал коробку с патронами и вытряхнул их в карман куртки. Их уверенная тяжесть приятно согрела ему сердце. Позади взревел мотор. Он обернулся. Таксист, швырнув на землю сигарету, задом пятился с площадки, на которой они остановились. — Эй! — крикнул Ригальдо и сделал к нему шаг. — Эй, ты не понял! — Иди нахуй! — проорал таксист, разворачиваясь, показал ему средний палец и дал по газам. — Я в разборках не участвую! — Педрила ебаный, — Ригальдо сплюнул на землю. — Козел! Зато теперь он имел полное право расчехлить и зарядить «Ремингтон», что он и сделал, и, помочившись на дорожку прямо на колесо сдохшего автомобиля, он застегнул штаны и торопливо пустился в путь. Солнце уже показалось, но было чертовски холодно. В душе Ригальдо жалел, что не догадался загнать таксиста на заправку, чтобы купить кофе — это бы здорово поддержало его силы, а так его гнали вперед только гнев, страх и какое-то нездоровое предвкушение. Щеки горели от мороза, дыхание белым облаком вырывалось изо рта. Странное дело, но с каждым новым шагом он чувствовал, как с него облетает, точно листва лозовых кленов, весь приобретенный за годы рядом с Исли достаток и гламур. Вице-президент «Нордвуда» исчез, растворился в утренней дымке. Остался только мужик из Эймса, угрюмый, невыспавшийся, вонючий и злой, как Дьявол из песни Харви Смита, рыщущий в поисках жертвы среди кукурузных полей. Иней на склонах сверкал так, что смотреть было неприятно. Именно поэтому Ригальдо чуть было не пропустил мельтешение на вершине холма, и только когда откуда-то сверху посыпались камешки, не рассуждая, вскинул ружье — и застыл.

***

Когда Заки снова впал в беспамятство, Исли отстраненно подумал, что это приключение им не вытянуть. То, что все очень плохо, он понял раньше, конечно, когда все его попытки играть в конструктивный диалог, лесть, подкуп разбились о невыносимое упрямство похитителей. Он-то был готов на все и сразу завел речь о выкупе, так, как будто это было чем-то само собой разумеющимся, и все время напоминал: я располагаю самыми разными возможностями, если вам нужна помощь, только скажите. Вместо того чтобы назвать требования, его привезли куда-то в горы — на ферму, втолкнули в продуваемый всеми ветрами амбар, такой старый, что красная краска на нем почти вся облупилась, привязали к стулу с вывернутыми назад руками и так и оставили — без воды и без пищи, без возможности поменять положение, справить нужду, успокоить Заки, в конце концов. Еще они сразу же показали ему свои лица, и это ему не понравилось. А на второй день Европа Ваго подтвердила: «Ты в курсе, что ты не выйдешь отсюда? Поэтому мне плевать, что ты смог бы нас опознать». Она пришла к нему в амбар с пакетом картошки фри, веселая, пахнущая зимой, притащила себе второй стул и уселась напротив. И когда Исли устало спросил ее: «Чего же ты хочешь», ответила, пережевывая картошку: — Справедливости. Со слов Европы, ей было около тридцати, но она выглядела моложе. Исли смотрел на волосы, забранные в два легкомысленных хвоста, на сосредоточенные бледно-голубые глаза под густой светлой челкой и не знал, что сказать. Думая о своих похитителях, он грешил на тех или иных конкурентов, на каких-то ненормальных сталкеров, просто на отморозков, решивших нажиться на нем. Он все время всматривался в лицо Европы и ждал объяснений. А потом она сказала: «Твоя психопатка посадила моего отца», и у него упало сердце. А Европа, загибая пальцы, перечисляла: — Понимаешь, когда он сел, мы все потеряли. Виллу, яхту, машины, счета, весь его бизнес… все. Он не смог удержать влияние, на нем отыгрались все коррумпированные сволочи, до того лизавшие ему зад. Нам пришлось поменять фамилию и скрываться. Мать сторчалась, тупая пизда. Я работала официанткой в пабе, вот этими самыми руками убирала блевотину за клиентами, а потом вдруг оказалось, что отец вашу семейку не убивал!.. Когда она говорила о Присцилле, ее черты ожесточались. Исли чувствовал за этим давнюю манию, продуманный план. И когда он спросил Европу: «Почему же ты ждала столько лет?!», та честно ответила: «Мне было лень. А потом кое-кто победил на выборах, а сучка сбежала из тюрьмы. Тут и у святого переполнилось бы терпение». Он все еще не верил, надеялся, что они договорятся, товарно-денежные отношения и охмурение девиц — это ведь как раз то, в чем он был специалист. Европа приходила к нему каждый день, ела у него на глазах сладости, рассказывала: представляешь, все думают, что тебя украла племянница, вот смешно. И только когда он попросил ее: послушай, не могла бы ты хотя бы позаботиться о ребенке, он же маленький, он замерз и хочет есть, а Ваго ответила: мне это не интересно, — Исли понял, что в ее планы не входит, чтобы они протянули подольше. До этого разговора Исли был образцовым заключенным, вел себя по инструктажу службы безопасности, но теперь в нем появилось лихорадочное желание действовать. Оставаясь один, он, корячась, поднимался со стулом на спине, обходил амбар, изучал весь валяющийся у стен мусор: доски, ржавые ведра, гнутую ость бороны, рассмотрел сквозь щели запущенный фермерский двор. Машин было две: «Киа» Европы и пикап ее помощника. Этого самого типа, крепкого немолодого краснолицего мужика с пистолетом, Исли про себя называл «Том», потому что на морду он был вылитым «Томом». Он был не то другом, не то бывшей шестеркой или телохранителем Диего Ваго, и Европа вертела им как хотела. «Том», однако, казался Исли более продуктивным в плане «договориться»: он начал с того, что спер куртку Исли вместе с бумажником. По обрывкам разговоров Исли понял, что старая ферма принадлежит именно ему, и как только Европа в очередной раз укатила, принялся его искушать. «Том» отмалчивался, но, по крайней мере, начал носить Исли воду и выводить его в туалет. Последнее было унизительно со связанными руками, но Исли терпел, надеясь, что его слова пробьют брешь в жадности тюремщика. Но пока что его попытки форсировать разговор натыкались на молчание. «Том» колебался. Может быть, через какое-то время Исли и смог бы его раскачать, но времени не было — из-за ребенка. В амбаре было холодно, голодный Исли мерз, слабел, у него появился кашель, болело в груди, и сердце выделывало нехорошие закидоны. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как слабел Заки. Заки был его болью, его кровоточащей раной; честно говоря, если бы не он, Исли вряд ли позволил бы так покорно себя увести. Но когда улыбчивая девушка на детской площадке, показывавшая им флаеры, нагнулась к Заки и сказала: «У-у, какой милый, красивый, как папа», — Исли распушился от гордости как идиот, втайне порадовавшись еще и тому, что, по ее мнению, у него мог быть такой маленький сын. Девушка легко вскинула Заки на руки: муси-пуси, кто это тут у нас; пойдемте-ка, мне надо внести вас в список гостей нашего представления, — и так, продолжая ворковать, и повела их к машине, и Исли шел, улыбаясь, старый ловелас. Он улыбался, даже когда в машине распахнулась дверь и под лопатку уперся ствол. Не вздумай шуметь, сказала девушка, все еще покачивая Заки, если не хочешь увидеть его мозги на стене. Заведи руки за спину. И все еще с закаменевшей улыбкой Исли сделал все, что ему приказали. И попал в ад для самодовольных политиков и бизнесменов, наполненный холодом, безнадежностью, страхом и чувством вины. И с ним был его внук, его дорогой мальчик, капризный, упрямый, испуганный и очень уставший, который все время повторял, что хочет домой. На второй день в амбаре Заки начал играть всяким мусором. Он возился в полосе света в опилках на полу, двигал туда-сюда щепки, фыркая и урча, строил домики, «ходил» гнутыми ржавыми гвоздями так, будто это были человечки. Исли, почти одуревший от боли в спине и плечах, старающийся так и сяк облегчить свое положение, смотрел на него, чувствуя, что в горле стоит ком. Но Заки быстро начал повторять, что хочет есть и пить; он приставал к Исли, дергал его за свитер и говорил: дед, вставай уже, ну хватит, пойдем к маме. Заки еще не исполнилось двух лет, он переставлял слоги в словах и превращал их в абракадабру, и Исли, задыхаясь от жалости, шептал ему: «Мы скоро пойдем, мой милый, но пока нельзя. Нельзя. Это такая игра». На это Заки заплакал. Он заунывно скулил на своем матрасике, раскачиваясь взад-вперед, и этот тонкий скулеж ввинчивался прямо в мозг, и Исли не выдержал: принялся стучать ногой в стену и орать: «Звери вы, что ли?!» Дверь распахнулась, и вошел мрачный «Том». Он рывком поднял Заки на ноги и, не произнося ни слова, потащил к выходу. От ужаса Исли чуть не сдох. Что он наделал?.. — Куда ты? — он встал на ноги вместе со своим стулом. — Куда ты ведешь его?! — Заткнись, — рявкнул Том. — Я его накормлю. Когда Заки вернулся, повеселевший и довольный, Исли сразу же наклонился к нему. — Он тебе ничего не сделал, этот дядя?! — хрипло спросил он, а про себя подумал: а если сделал?! Что ты сможешь теперь?! Заки засмеялся и икнул ему в лицо солодом. — Ты что, давал ребенку пиво? — взревел Исли. — Урод! — Давал, — хладнокровно ответил из-за стены Том, запирая замок. — И снова дам, как только захочет. Сейчас он заснет и продрыхнет много часов. Жаль, что я раньше не допетрил, как можно его успокоить. Так и случилось. Заки вырубился, едва добредя до матраса, и спал до середины следующего дня. Проснувшись, он плакал от головной боли, катался по матрасу и просился домой. Том снова его напоил, как и обещал, а Исли изнемогал от бессильной злобы и думал: если удастся освободиться, я убью тебя, толстая мразь. Но в этот раз фокус с пивом не удался. Заки шатался по амбару, налетая на стены, а потом его вытошнило. Боясь, что он захлебнется рвотой, Исли лупил ногами в стену, звал Тома, но тот не пришел. Наплакавшись каким-то монотонным, высоким плачем, Заки отключился. Исли начал действовать. Он давно присмотрел среди мусора длинный кусок стекла, прислоненный к стене, с острым неровным краем. На то, чтобы перепилить толстую мохнатую веревку, у него ушло несколько часов. Потом он катался по земле, кусая губы, чтобы не орать: снова двигать руками оказалось чертовски больно. Утром, когда Том вошел в сарай, Исли, стоявший за дверью, ударил его доской, а когда тот пошатнулся, держась за залитое кровью лицо, молча добавил в живот и по почкам. Случилась чудовищная драка. Том был сильнее, но не ожидал нападения. Они вывалились во двор, забитый ржавеющими остовами техники и гнилыми досками, и Исли вдохнул полной грудью горный воздух и решил драться до последнего. Когда он зубами вцепился Тому в ухо, тот заорал от неожиданности. Они как раз катались по промерзшей земле, грязные, окровавленные, колошматя друг друга, когда раздался голос Европы: — А ну-ка, хватит. Хватит, я сказала! Она стояла посреди припорошенного снегом двора, одетая в короткое пальто, и нажимала Заки на кудрявый затылок, прижав его тонкую шейку к цепи лежащей на земле бензопилы. Оранжевая бензопила казалась такой же неуместно-яркой среди потемневших, ветхих строений, как и элегантное пальто Европы. Заки хлюпал носом. — Достаточно нажать одну кнопку и дернуть стартер, — задушевно сказала она, — и это заработает. Фёрст, хочешь увидеть брызги своего внука?.. Их будет много, настоящий салют! У нее были голубые-голубые глаза, очень решительные, и безмятежная улыбка. Бензопила глубоко вдавливалась в шею Заки. Исли разжал руки. Позже «Том» с остервенением топтал его сапогами, а Исли корчился на снегу, прикрывая голову и поджимая к животу колени, пока Европа не прикрикнула: «Хватит! Хватит, твою мать!» Но это отнюдь не означало конец экзекуции. Она встала над ним, наступила ему на плечо, не давая свернуться в комок, и завела бензопилу. — Знаешь, зачем мне это? — доносилось до Исли сквозь механический рев. Мотор был новый, громкий, и прекрасно работал. — Я сразу все написала этой вашей Присцилле: тебе очень повезло, сумасшедшая шлюшка, что ты в тюрьме. И чем дольше я об этом думала, тем сильнее понимала, что это нечестно. Ведь все нажились на той резне у вас дома, кроме меня. Когда Присцилла придет, — Европа направила мельтешащую цепь вниз, держа ее на расстоянии нескольких дюймов ото лба Исли, так, что он вжал голову в плечи и зажмурился, вздрагивая. В лицо ему летело масло. — Так вот, когда она наконец явится, я усажу ее на стул, и скажу: ты, кажется, выдумала хорошую историю? Сегодня она осуществится! Человек из семьи Ваго убьет членов твоей семьи. Эй, ты, смотри на меня, смотри, говорю!.. Исли не мог. Рев бензопилы лишал его сил; он слышал над собой ее рычание, чувствовал движение воздуха, брызги машинного масла и вонь топлива, и думал только об одном: если прямо сейчас у Европы не хватит сил удержать пилу… Он представил звук, с которым лезвия вскроют ему череп, и сжал челюсти так, что захрустел обломанный в драке зуб. — Я заставлю Присциллу страдать, — серьезно сказала Европа. — А потом убью. А может быть, сначала мы выкрадем и расчленим ее братика. Чтобы она потеряла всех, кто ей дорог. Известно же, что сука не выносит, когда кто-то покушается на ваш клан. Она вас так любит, что прямо убить готова. Когда пила замолчала, он так и не смог заставить себя открыть глаза. Лежал на земле, вздрагивая, чувствуя, как лицо стягивает коркой крови. Заки молчал, и у Исли не было сил посмотреть, что с ним. «Том» втащил его за ноги в амбар, не смог усадить на стул, потому что Исли падал, и привязал полулежащего к опорной балке. — Ссать теперь будешь под себя, — мстительно сказал он и хлопнул дверью. Когда снаружи загремела цепь, маленькие пальчики попытались открыть Исли заплывшие глаза. — Дед, ты спишь? Проснись! Когда мы пойдем к маме? Исли потерся отросшей бородой о его макушку. От Заки пахло маленьким грязным ребенком, но Исли отчаянно жалел, что не может прижать его к себе. — Ты плачешь? — удивленно спросил Заки. — Не плакай! Мусины не плачут! — Я не плачу, — шепотом ответил Исли. — Это у меня в носу чешется. В носу, забитом кровяными корками, и в самом деле стало нечем дышать, и он запрокинул голову, позволяя теплым соленым дорожкам из-под век бежать за уши.

***

Присцилла шагала по склону холма, не глядя вниз, целеустремленная, как гончая собака. Когда Ригальдо, привлеченный шорохом осыпавшихся камней, окликнул ее, она не отреагировала, и только когда он предупреждающе повел стволом ружья, остановилась и утомленно глянула вниз. — Догнал. Какой упрямый. Нет, ты не тетушка, ты преданный рыцарь. Она стояла на фоне бледнеющего неба, с которого уходили фиолетовые рассветные всполохи, и от ее вида захватывало дух. Поднимающийся ветер, утихший было к рассвету, шевелил обесцвеченные волосы и трепал подол футболки. Больше, кроме обуви и трусов «Хелло Китти», на Присцилле не было ничего. Среди подернутой инеем травы она выглядела сюрреалистично. Ригальдо, одетому в куртку, джинсы и свитер, даже смотреть на нее было холодно, но он смотрел, потому что боялся выпустить ее из виду. — Где телефон? — Выбросила. Он больше не нужен. — Сука, — просипел он, целясь в нее. — Бесполезная дура, как ты могла! Еще и машину угробила… — Я его выбросила, — повторила Присцилла, — потому что я и так знаю, где они держат Исли. Там, в конце дороги, должна быть ферма. И вот там они меня ждут. — Спускайся, — раздраженно сказал он. — Дальше пойдем вместе, если ты не околеешь по пути. Зачем ты это делаешь? Зачем всегда раздеваешься? Присцилла похлопала себя по втянувшемуся животу. — Не знаю. Мне так легче. Я как будто сбрасываю с себя все лишнее, и это дает мне силы. Она как жрица, внезапно подумал Ригальдо. Жрица охоты. Ну или просто сумасшедшая, которая до конца себя не осознает. — У тебя даже нет оружия, — проворчал он. — Не знаю, чего они задумали, но ты прешь прямо к ним в руки! Спускайся на дорогу, живо! — Ригальдо, — вдруг позвала она. Он молча изумился — прежде Присцилла никогда не называла его по имени. — Отпусти меня. Я должна прийти туда первой. — Нет. Тебя нельзя оставлять без присмотра. — Давай заключим соглашение, — звучно сказала Присцилла, и голос у нее стал такой, как когда она его резала — насмешливый и певучий. — Ты отпускаешь меня — когда все закончится, я ухожу к океану. И никогда больше не вернусь. — К океану, — повторил он, исподлобья глядя на нее. — Не вернешься. Ну… давай. И он в молчании смотрел, как она срывается с места и мчится по рыжему склону, забирая все выше и выше, и ее белые руки и ноги мелькают, как спицы в колесе. Добежав до вершины, она выпрямилась в солнечных лучах и одним движением сорвала с себя футболку. Ослепила поджарым телом, повернулась спиной и в два длинных прыжка скрылась из виду. Единорог у нее на крестце насмешливо моргнул и исчез. Ригальдо наблюдал за этим представлением, прищурив глаза. Когда Присцилла пропала, он тряхнул головой, пробормотал: «Чертова девка» — и принялся карабкаться следом. Он тяжело дышал, ружье хлопало его по заду. Иней стремительно таял, из-под ног сыпались камни, какие-то раковины, мелкий звериный помет. Внизу открылся вид на многочисленные ветряки на таких же рыжих холмах, переплетение тропинок и на старую, будто приплюснутую к земле ферму в ложбине — ни лошадей, ни коров, только пустующие загоны, высокий красный амбар и белый дом фермера, несколько подсобных построек. Людей не было видно — Присцилла, если она спустилась, должно быть, пряталась за сараями. Ригальдо как раз рассматривал ферму из-под ладони, когда в ложбине отчетливо прозвучал хлопок выстрела, усиленный эхом. Двух выстрелов. Твою мать, подумал он, срывая ружье со спины. И все время, пока он мчался вниз, поскальзываясь и оступаясь, у него в голове билось: «Началось, блядь». Весь путь Ригальдо морально готовился к самому плохому — даже к тому, от чего его всухую выкручивало: что Исли уже давно может быть мертв. Но он все равно не ждал, что когда ноги пронесут его между сараями, Присцилла, его «ручной дракон», его непобедимая имба, будет лежать посреди двора на промерзшей соломе, раскинув руки и ноги, а в боку у нее будет дыра. Темно-красные, лаково блестящие струйки стекали по голой коже. Присцилла приподняла прижатую к животу ладонь, будто хотела взглянуть, что у нее там, но уронила голову и обмякла. Ее темные, почти коричневые соски беспомощно смотрели в небо. Кровавая баня в старшей школе, тупо подумал Ригальдо. Хочешь унизить противницу — обнажи ее груди. Все эти годы он так сильно ненавидел и боялся Присциллу, считая ее непредсказуемой и опасной, что бездумно позволил ей искать Исли, вытерпел весь этот издевательский трип, даже в полицию не пошел. Она была его козырем — и ее оказалось так легко вывести из игры. Из дверей красного амбара вышел грузный мужик с пистолетом, нагнулся над Присциллой, ухватил ее за безвольную руку и поволок. Голые ноги стучали пятками по земле, а на соломе остался красный след. Ригальдо не стал его окликать, тратить патроны на предупреждения. Он был слишком накручен и понял, что целится в человека, уже ощутив приклад щекой. Пуля из «Экспресс Тактикал» зацепила мужику плечо, вырвала кусок куртки. Тот высоко взвизгнул, как подраненный заяц, подпрыгнул и заметался, прежде чем увидел Ригальдо. Пистолет выплюнул две короткие вспышки, но Ригальдо уже отпрянул за сарай, и пули только выбили щепу из того места, где он только что стоял. Сухое эхо от выстрелов заметалось между холмами. Где-то внутри амбара закричала женщина. Ригальдо нащупал на земле какой-то железный хлам и не глядя бросил в ближайший забор, спровоцировав нервную пальбу на звук, и проворно пополз, пригибаясь, вдоль старого забора — он присмотрел хорошую бойницу в досках. Отсюда ему был немного виден двор — какие-то бесколесные тракторные кабины, вросшие в землю, ржавеющие бидоны, две новые машины. Присцилла по-прежнему лежала недвижимо. В морозном воздухе курился пороховой дым, а сердце неприятно трепетало под самым горлом. Ригальдо постарался двигаться как можно тише. Мелькнула и ушла мысль, что сам он прекрасно просматривается со всех окрестных холмов. Он не знал, сколько у «Перезосо» помощников, но этого, толстомордого хера с пушкой, просто обязан был вынести. Мужик застрелил Присциллу, сука, гондон! Он поискал цель: та была почти скрыта нагромождением железных бочек, но руки со стволом были на виду. Ригальдо раздул ноздри, прицелился. Вот так, детка. Вот так. Противник заорал, выронил пистолет, затряс окровавленной рукой и скрылся, продолжая вопить. Ригальдо, часто смаргивая пот, скользил по двору прицелом, боясь прозевать нападение. И тут, прямо на его глазах, бессознательная Присцилла проворно сунула правую ладонь в трусы. Когда она извлекла руку, в той вроде бы было что-то зажато. Присцилла извернулась на земле, как кошка, и бросилась к начавшему подниматься мужику. И несколько раз быстро ткнула его в толстое брюхо, обтянутое рубашкой в красную клетку — так, как будто в шутку мутузила. — А? А-а-а! — мужик с изумлением уставился на свой живот, на котором уже начали проступать небольшие темные пятна. — Что ты сделала, бля-а-а!.. Ригальдо не выдержал — ломанулся из своего укрытия, обогнул забор, и тут же споткнулся, чуть не переломав ноги о кладку кирпичей. Присцилла тоже молниеносно оказалась на ногах. Из ее кулака торчала мини-отвертка; набор таких валялся в бардачке «Ниссана», сообразил шокированный Ригальдо. И тут же подумал, что все это время был преступно беспечен. Дурак самоуверенный. Столовый нож он у нее отобрал. Присцилла выпрямилась во весь рост, сверкая глазами. К грязным, исцарапанным голым плечам пристали солома и куриные перья, но это ее беспокоило не больше, чем окровавленный бок, который она зажимала свободной рукой. Пуля прошла навылет, сообразил Ригальдо, скорее всего, не порвав крупных сосудов, и Присцилле с ее феноменальной нечувствительностью к боли как-то удалось избежать шока. Вот же ебаный Терминатор. У него не было слов. Мужчина, стоя на четвереньках, шарил по земле, — он ищет пистолет, догадался Ригальдо, забери же у него пистолет, дура!.. Однако Присциллу дядька больше не интересовал: она смотрела поверх его головы, в темноту амбара, и ее грудь высоко вздымалась. А потом одновременно случилось несколько вещей: Ригальдо сам высмотрел чужую пушку и дернулся поднять, Присцилла перепрыгнула через упавшего, но двери амбара захлопнулись прямо перед ее носом, так, что она всем телом грянулась о створки. Изнутри донесся звон железной цепи, которую протягивали сквозь железные скобы, и Ригальдо трясущимися руками убрал чужой ствол за пояс: те, внутри, запирались не к добру. — Откройте! — рявкнул он. — Я вызвал полицию, она уже близко! Исли, ты там?.. Исли, ответь!.. Исли молчал, зато из амбара донесся звук, от которого у Ригальдо волосы встали дыбом. Сперва короткое «чихание» мотора, потом треск заводящейся пилы. Присцилла всплеснула руками и прянула в сторону. Ее рот был приоткрыт, взгляд остановился. Ригальдо задохнулся от ужаса. — Я буду стрелять, если не откроете! — заорал он, вскинув ружье. На спину будто обрушилась туша медведя. Мужик-мать-его-безымянный-гондон, утробно рыча, насел сзади, схватился за лицо толстыми, как сардельки, пальцами, с силой выкрутил щеку и попытался надавить на глаза. Пальцы были в крови и соскальзывали. Ригальдо взвыл, от неожиданности вхолостую выпалив в небо, а дальше все смешалось — они сцепились, забарахтались во дворе, и было только тяжелое дыхание, удары и пинки. Перед глазами мелькали склоны холмов, перекошенная толстая рожа, волосатые руки, очень высокое небо и сарайные доски. И длинная серая лестница, раскачивающаяся в этом небе, и какой-то далекой частью мозга Ригальдо догадался, что это Присцилла тащит ее, приставляет к амбару, карабкается вверх — ее голые ноги рыбкой мелькнули в окошке под самым потолком и пропали. Дальше он ничего не видел: ему прилетел такой хук, что зубы чуть не выскочили на солому; мужик попытался выдернуть «Ремингтон», но Ригальдо уперся — и тут же ощутил, как чужие руки рвут у него из-за пояса пистолет. Пистолет зацепился за ремень, и Ригальдо порадовался, что успел поставить на предохранитель — а иначе бы точно остался без жопы. В амбаре раздался не поддающийся идентификации звук. Ригальдо зарычал, вскинул руки, держа ружье за ствол и приклад, и с силой обрушил его на переносицу мордастого мудилы. Что-то противно хрустнуло. Мужик закатил глаза. Ригальдо встал на подгибающихся, дрожащих ногах, вытер кулаком кровавые сопли, подобрал пистолет и ударил плечом в амбарную дверь. Никакого эффекта. Изнутри слышались обрывки криков и жужжание пилы, и он расслышал: «Стой где стоишь, иначе я укорочу Фёрста по колено!», и проорал: — Исли, я иду! В отличие от Присциллы, он все равно не смог бы повторить фокус с верхним окошком — оно было слишком узким, он бы просто застрял. Поэтому он высадил всю оставшуюся в пистолете обойму в старое дерево, а потом принялся ломать и крушить доски. В висках горячо и монотонно стучало, а совсем рядом кто-то надсадно сипел, и Ригальдо не сразу понял, что это он сам, это у него свистит в горле — он задыхался, мать его, натурально задыхался от нетерпения, а потом сквозь пробоины он увидел нутро амбара и ахнул. Доски поддались, и он просунул в образовавшуюся брешь руку и начал распутывать удерживавшую створки железную цепь. А когда выдернул ее, рухнул внутрь — и, кажется, внутренне умер. У опорного столба висел человек, избитый до такой степени, что Ригальдо узнал его только по светлым волосам. Внутри амбара было полутемно и контрастно: очень яркий свет падал наискось из маленьких подпотолочных окон, высвечивая пятнами стены и пол. Воняло маслом и бензином. И кровью, и острым запахом мочи, и рвотой, и… он покрутил головой: Заки не двигаясь лежал у стены на матрасе. Девица с длинными русыми волосами пятясь отступала от Присциллы, подняв работающую бензопилу, а Присцилла, сжав в правой руке длинную гнутую пику ржавой арматуры, шла следом, время от времени тыкая противницу, как копьем. Щека Европы Ваго была в крови и масле, изящное голубое пальто темнело прорехой по правому боку. И несмотря на могучий ярко-оранжевый аргумент в своих руках, Ваго трусила. Ригальдо видел это ясно как божий день. Он узнавал этот страх, который видел в своем охуевшем отражении в больничных зеркалах после Хеллоуина. Она боялась и подбадривала себя криками, повторяя одно и то же: про папу, про несправедливость, про долгожданную казнь. И что-то еще, Ригальдо почти не слушал, потому что уже занимался Исли, ослабляя веревку, идущую через потолочную балку от лебедки. Исли упал в его объятия: тяжелый и неуклюжий, холодный, в заскорузлой от крови одежде. Ригальдо в панике встряхнул его и как последний идиот спросил: ты как?! — Как обоссанный барсук, — не открывая глаз, ответил Исли, едва шевеля губами, и Ригальдо затрясло об облегчения. Он перехватил Исли левой рукой, а правой сжал «Экспресс тактикал», в которой оставался еще один патрон, и развернулся, чтобы видеть Присциллу и Ваго. Исли ему мешал, наваливаясь на плечо, и пугал своим надсадным дыханием. — Заки, — просипел Исли. — Зак, Заки… — Я его вижу, — прошептал Ригальдо, не поворачивая головы. — Сейчас. Сейчас я все сделаю… А потом все в очередной раз рухнуло, потому что бензопила замолчала, и в наступившей оглушительной тишине Ваго взвизгнула: — Какая же ты жалкая психопатка! Ты хоть знаешь, что пока ты была в тюрьме, они завели себе девочку?.. Можно было расслышать, как на пол падают капли крови. Да блядь, подумал Ригальдо. Блядь. Лицо Присциллы стремительно теряло человеческое выражение. — Да, да, — задыхаясь, прокричала Европа. — Про это вещали из всех утюгов! Они завели себе новую доченьку, Ребекку!.. У них новая семья! Ты давно никому не нужна! Ригальдо сунул бесполезный пистолет за ремень и сжал ружье. У него оставалось еще один патрон, и он был готов защищать Исли. Присцилла пошатнулась, посмотрела остекленевшими глазами и растерянно пробормотала: — Это неправда. Неправда. Она разжала кулак, и арматура упала. Присцилла медленно подняла руки к голове, вцепилась в волосы и простонала: — Ты врешь! Там был только домик. И конфеты… Орешки… Исли закашлялся и с трудом сказал Ригальдо в ухо: — Помнишь, что говорил психиатр?.. Ригальдо вспомнил — и поразился, что совсем выкинул это из головы. Как отрезало. Наверное, потому что он слышал это восемь лет назад. Среди множества сложных вывертов психики Присциллы был один любопытный факт, выявленный еще в «Санта Розе». Она не замечала маленьких девочек. Судебный психиатр счел это каким-то избирательным блоком восприятия. Возможно, Присцилла хотела всегда оставаться «папиной доченькой» в том невинном возрасте, когда все в ее жизни было хорошо, никто никого не бросал и не убивал, поэтому отрицала существование девочек младше десяти. Он подумал о том, что в лесу возле дома Присцилла вполне могла видеть рядом с ним Бекки, но не отдала себе отчета в том, что именно она видит. А ведь новый ребенок Исли вполне мог вызвать у нее вспышку яростной ревности. Европа не унималась. Она снова выдернула стартерный шнур. Бензопила, чихнув, завелась, и теперь Европа наступала на Присциллу, а та медленно пятилась. Наконец стало видно, что ее движения раскоординированы и слабы. — Исли, скажи! — вдруг пронзительно закричала она. Ригальдо поразился, сколько обреченности было в ее голосе. — Скажи что-нибудь! Исли оперся на плечо Ригальдо с неожиданной силой. — Мыльные… пузыри, — выдохнул он, подняв голову. В груди у него что-то тихо и неприятно хрипело. — Ты всегда останешься моей девочкой, которая пускала пузыри в парке Керри. И бежала, бежала по газону… Остальное неважно. Присцилла моргнула. Ярко-белый луч солнца серебрил ее ресницы и брови, и нечесанные, обесцвеченные краской волосы. Лицо казалось белой маской — видимо, из-за кровопотери. Темный взгляд было не прочитать. — Спасибо, Исли, — еле слышно сказала Присцилла. И улыбнулась Европе так, что на месте той Ригальдо уже бежал бы через холмы. — Гонял единорога лев… — она тряхнула головой. — Девочка, ты какая-то жуткая идиотка. Сама меня позвала, почему ты не идешь ко мне?.. Я дам тебе новый ник — huevón. Ленивая хуйня. Неужели за столько лет нельзя было понять: не стоит тянуть лапы к моей семье. Она пригнулась и двинулась вперед. — Стой где стоишь, пизда!.. — взвизгнула Европа. — А-а! А-а-а! Ее цветные колготки потемнели по внутренней стороне бедер. В амбаре резко запахло теплым запахом свежей мочи. И все смешалось в рычащий, гудящий, орущий ад. Присцилла каким-то образом проскользнула мимо Европы. И прыгнула той на спину, как тигрица, впилась зубами в мышцу между шеей и плечом. Европа пронзительно взвыла, а Присцилла, обвив ее руками и ногами, быстро наносила хаотичные сильные удары мини-отверткой — Ригальдо был уверен, что она давно ее потеряла, но нет. Отвертка глубоко погружалась в плечо и шею Европы и, видимо, попала в артерию, потому что кровь брызнула под напором, как из пробитой трубы. Пила упала; Европа вскинула руки, пытаясь сбросить Присциллу, и обе свалились на пол. В Айове Ригальдо доводилось бывать на ферме, и он помнил визг забиваемой свиньи, такой высокий, что уши закладывало. И этот самый визг сейчас метался под потолком. А на полу, среди грязной соломы, копошились два липких, залитых кровью существа, и Ригальдо знал, что никогда не забудет этого зрелища. Бензопила тарахтела вхолостую, прыгая по полу. Ригальдо смотрел, вытаращив глаза. Исли хрипел ему в ухо: «Господи, господи!» Европа вскочила на ноги, зажимая шею — расстегнутое пальто осталось в руках Присциллы — и бросилась к дверям, спотыкаясь и налетая на ржавую утварь. Распахнутые глаза на залитом кровью лице казались голубыми пластмассовыми пуговицами. Смысла в них было не больше, только животный страх. Присцилла поднялась и, подволакивая ногу, упрямо потащилась за Европой, как подраненная волчица. Она догнала ту практически у самого входа и, не слушая Исли, который, задыхаясь, просил ее остановиться, вцепилась своей добыче одной рукой в волосы, а другой в платье на спине, и потащила назад. Ригальдо вдруг ясно понял, что сейчас произойдет. Присцилла швырнула Европу на землю — прямо на цепь работающей пилы. И надавила на грудь коленом, удерживая. — Ригальдо! — вдруг резко сказал Исли. — Я не… Ригальдо притиснул его голову к своему плечу: — Не смотри. А сам смотрел. И видел спазматически сучащие ноги и руки Европы, слышал механический визг, немного изменивший тональность, и еще крики. Они звучали как будто из-под толщи воды, и Ригальдо подумал: не съебнуться бы. И еще — что, наверное, он откажется от дальнейших съемок в хоррор-франшизе. Он зажмурился, только когда в щеку ударили теплые брызги крови. Крови было много, и она разлеталась очень широко. Когда стало тихо, он даже не поверил. Открыл один глаз, убедился, что Исли судорожно дышит. Присцилла стояла в самом центре амбара, безвольно опустив руки. Она была грязна — куда там хваленому гриму Гейбла-среднего. — Вот и все, — она перешагнула через останки Европы Ваго. — А шуму-то было. Ригальдо медленно отцепился от Исли и заставил себя встать, опираясь на ружье. Присцилла вытерла лицо, потом еще раз — и растерянно посмотрела на испачканные ладони. — Что-то я устала, — вздохнула она и пошаркала к матрасику. — А где же Лаки?.. А, вот он. Как хорошо, что эта сука его не разбудила. Она подтянула к себе бессознательного мальчика и коснулась губами его лба. — Очень горячий, — задумчиво сказала Присцилла. — Надо отнести его в дом и дать теплого молока. Ее лицо неожиданно осветилось нежной улыбкой. — Я помню, как папа первый раз дал мне его подержать. И сказал: это твой маленький брат, никому не давай его обижать. Она обвела лицо Закари грязным пальцем и медленно убрала руки от ребенка. — Ну, вот поэтому я и ухожу к океану, — вздохнула она. — Чтобы его не обидеть. Уговор есть уговор. — Присцилла, — тихонько позвал Ригальдо. Она послушно повернула голову. И тогда он с размаху ударил ее прикладом в лицо. — В пизду, — сказал он, любуясь закатившимися глазами. — Я не рыцарь. И много лет мечтал вот об этом. Он повторил удар, наслаждаясь тем, как запрокидывается ее голова. Присцилла упала на матрас, раскинув руки, а Ригальдо, дернув ее к себе за ноги, решительно оседлал, придавив своим весом, и принялся скрупулезнейше связывать фермерской веревкой. По лицу текли слезы, он вытирал их плечом, но не прерывал своего дела. Заканчивая паковать Присциллу, он рыдал от облегчения, как дитя. Потом все было, как в тумане — он вышел во двор, обнаружил, что мордатый за это время попытался уползти, но вырубился, и на всякий случай связал и его тоже, а потом нашел в чужих вещах телефон и вызвал копов. Затем он на руках вынес Исли, потому что в амбаре воняло бойней, усадил в кузов пикапа, накрыл своей курткой и положил ему Заки под бок. Присцилла пришла в себя и вяло шевелилась в своих путах; уступив просьбам Исли — «нам не надо, чтобы она умерла» — Ригальдо, как смог, перевязал ее раны. «Пусть лучше сгниет в тюрьме, — мысленно согласился он. — И никогда не попадет к океану». Он долго и безуспешно пытался поить Заки водой, но не преуспел, зато Исли пил очень много и жадно, а после сразу же ослабел, у него началась одышка. Ригальдо пугал идущий от его лица жар. Он сказал: «Пойду в их дом, поищу аспирин и одеяла», но Исли схватил его за руку: — Ригальдо, не уходи. Здесь темно, — и он испугался, потому что солнце давно взошло, на дворе стоял прекрасный, прохладный, ослепительный декабрьский день. Снег на холмах растаял, но воздух пах удивительной свежестью. Им оставалось продержаться совсем немного — но Исли смотрел поплывшим взглядом куда-то сквозь горы, и вокруг рта у него все было синее. «Это от сердца», — подумал Ригальдо, укрывая его получше, и остался — влез в пикап, сжал холодные пальцы: — Я не уйду. Исли кивнул. У него внутри что-то булькало, а Заки, не просыпаясь, тонко хныкал, прижавшись к плечу. В какой-то момент Исли вдруг стал заметно тише дышать, и Ригальдо тряхнул его: — Эй, что ты, как ты?! — Как Энни, — произнес Исли после долгой паузы. И, к изумлению Ригальдо, повторил: — Как Энни в Вигваме… если ты… помнишь… агент Ку-у… Он затрясся в приступе смеха и тут же раскашлялся, и Ригальдо не выдержал — тоже захохотал, повторяя: «Ах ты, гад!» Ему так много хотелось сказать Исли — что все будет хорошо, что он и Заки поправятся, что совсем скоро они увидят Бекки, а в феврале, после зимней сессии легислатуры, Исли увезет их куда захочет, куда-нибудь далеко, где тепло, пальмы и песок. Но он промолчал, потому что боялся расслабиться, и только поцеловал Исли в грязные волосы надо лбом, а потом осторожно прилег головой ему на грудь. И так и сидел, как верный пес, ловя неровное дыхание, пока в воздухе над холмами не раздался первый звук полицейских сирен.