The Lost and Forgotten

Первую ночь он провел в большой, старой, давно не использовавшейся дренажной трубе. Вход находился вдоль стены, окруженной водой, и был настолько изолирован, что добраться до него можно было только спустившись по стене. К счастью для Питера, он это мог. Он выбрал бы место получше, возможно, более сухое, где не было бы такого неприятного сквозняка, но было уже так поздно, и Питеру просто хотелось свернуться калачиком и спрятаться. Для этого подходила и дренажная труба. На следующее утро он проснулся от звука шагов наверху. Он вздрогнул, его чувства дико боролись, чтобы определить, где он был и был ли он в безопасности. Сначала он мог только неподвижно лежать с широко раскрытыми глазами, его сердце быстро билось в груди, а уши напрягались, чтобы услышать все, что происходило вокруг него. Через несколько мгновений его мозг зарегистрировал то, что видели его глаза, и вскоре он точно вспомнил, где находится. Откинув голову на холодный камень, он закрыл глаза и вздохнул. Часть его не могла поверить, что он действительно ушел. После всего, что случилось, после всего, что произошло, он действительно просто встал посреди ночи и просто... ушел. Он сжал руки в кулаки и открыл глаза, слегка наклонив голову, глядя сквозь тени на свет, который едва пробивался в конец трубы. Инстинктивно он еще больше пригнулся, прижавшись боком к металлической решетке. Все в нем сейчас убеждало его оставаться там, где он был, что он был в безопасности здесь, что он был один в тишине и вдали от всех любопытных глаз потустороннего мира, и что это было хорошо. Он знал, что Мэй будет расстроена, что она, вероятно, уже обнаружила, что он ушел, и... Нет. Нет, он не хотел об этом думать. Он не хотел думать ни о чем. Он просто хотел остаться здесь, вдали от всех, где никто не мог бы говорить с ним, расспросить его и смотреть на него так, будто они больше не знали, кто он такой; чтобы больше никто не плакал и не страдал, когда Питер не делал того, что они ожидали, говорил не то, что они хотели, или действовал не так, как они думали, что он должен действовать. Он больше не хотел ничего этого видеть. Питер закрыл глаза. Он не осознал, что заснул, пока не открыл глаза и не увидел, что свет снаружи почти погас. Шаги людей, идущих по улицам над ним, исчезли, и напряжение, которое Питер чувствовал ранее днем, ослабло. В животе у него заурчало, и Питер вспомнил, что не ел весь день. Он потянулся к сумке быстрее, чем он мог с гордостью признать, целясь в кусочки фруктов, которые лежали внутри, когда он внезапно остановился. Нет. Нет, он не мог их есть. Сейчас это была его единственная еда. Он и раньше целыми днями ничего не ел, так что теперь вполне мог позволить себе снизить потребление пищи, даже если его желудок ненавидел его за это. Не то чтобы это была его вина, не совсем. Это была вина всех, кто практически насильно заталкивал ему пищу в горло, три раза в день в течение нескольких недель подряд. Все настаивали, чтобы он перекусил или выпил, чтобы не отставать от своего плохо поддерживаемого измененного метаболизма. Он никогда не должен был позволить этому случиться; он должен был отодвинуть еду, или накопить ее больше, или... Питер вдруг почувствовал, как по его щекам потек влажный жар, и с удивлением понял, что плачет. С рычанием он вытер глаза рукавом, едва сдерживая слезы. Потому что это было глупо, абсолютно глупо. С чего бы ему плакать? У него не было причин плакать, совершенно ни одной. Он был свободен, он наконец-то был свободен, и Сефтис был мертв, и все были в безопасности, и он был свободен. Он был свободен, и... Когда одиночество стало важнее возвращения семьи? Эта мысль была непрошеной и на мгновение остановила Питера, заставив его бездвижно смотреть на закрытую сумку. Он... он не знал. Он не знал, когда одиночество окутало его сердце, когда он начал ценить тишину больше, чем любой шум, независимо от того, кто говорил. Он еще некоторое время смотрел на сумку, потом откинулся на спину, перевернувшись на бок, поднял колени и зажал между ними голову. Не думай. Просто... просто не думай. Не сейчас. Потому что мысли приводили его только в те места, где он не хотел быть, и это... это было бы просто нехорошо. Он не хотел этого. Не сейчас. Не сейчас. Но он не мог оставаться здесь вечно. Как бы сильно он ни хотел остаться в маленьком, скрытом уголке мира, который ему удалось найти, он знал, что, в конце концов, ему придется уйти. Хотя бы для того, чтобы найти еду. Да, у него в сумке кое-что было, но он уже давно усвоил, что к своим запасам нельзя прикасаться, если есть другой выбор. А сейчас у Питера наконец-то был выбор. Он не знал, сколько было времени, когда он покинул дренажную трубу. Снаружи была кромешная тьма. В городе никогда не было так темно, где-то всегда был свет. Хотя в данный момент свет был именно тем, чего Питер хотел избежать. Лямка сумки висела у него на плече и пересекала грудь, несколько полосок паутины были обернуты вокруг нее, чтобы она крепко держалась на месте, если ему вдруг придется бежать или высоко прыгать. Он вскарабкался на стену, чувствуя себя в полной боевой готовности, ища глазами и прислушиваясь ушами к любому движению или шуму, которые могли бы подсказать ему, что за ним кто-то наблюдает. Но там никого не было. Он выполз на улицу и, убедившись, что вокруг никого нет, направился к ближайшему переулку, где его быстро поглотили тени. Облегчение, которое он испытал, оказавшись в темноте, было почти осязаемым. Здесь его никто не видел. Никто не мог сказать, что он собирается делать и куда направится. Но он мог их видеть. Увидеть их ушами, носом и даже глазами, если сквозь тучи в небе пробьется тонкая струйка света. Все, что ему нужно было сделать, это закрыть глаза и дышать, слушать или просто позволить своим паучьим чувствам работать, и он мог точно сказать, где находился каждый человек, каждая бродячая кошка и собака. Это была часть его паучьих чувств, часть паучьего укуса, которые он всегда использовал, когда был Человеком-Пауком, но это было то, что он по-настоящему отточил, только когда начал жить на улице. В те дни, когда ему буквально нечего было делать, когда он заблуждался в темном переулке или пытался избежать драки, он опустошал свой разум, закрывал глаза и ждал. Ждал, пока волосы на затылке не встанут дыбом, пока голос в глубине сознания не начнет шептать, пока чувства точно подскажут ему, где стоит мужчина, ищущий следующую жертву, или где сидит женщина, готовая к очередному удару. Эти чувства удержали его от большего количества ссор и драк, чем он мог сосчитать, и привели его домой, когда он был потерян. Они стали его частью больше, чем когда-либо прежде, даже когда он работал с Тони и Мстителями, даже когда он был Человеком-Пауком. И наконец-то иметь возможность пользоваться ими здесь, дышать холодным, свежим Нью-Йоркским воздухом – это было освобождением. Впервые за целую вечность он по-настоящему почувствовал себя самим собой. Он наконец-то вернулся на свою родную территорию, наконец-то вернулся в единственное место, где он мог управлять, где он мог действовать, где он точно знал, где он находится, и, что более важно, кто он. Не Человек-Паук, не Мститель, не псевдо-сын Тони Старка. Даже не Питер Паркер. Нет, здесь он был просто Питером. Питером, бездомным мальчишкой. Питером, парнем, который выпрашивал объедки из ресторана Джулиана каждый второй четверг вечером. Питером, одиночкой, который никогда не вступал ни в какие банды и даже не общался с настоящими бездомными мужчинами и женщинами. Питером, который собирался однажды накопить достаточно денег, чтобы уехать из города далеко-далеко, где он сможет наконец забыть свою старую жизнь и начать новую. Таким Питером он был здесь, таким Питером он умел быть. И сейчас это был единственный Питер, которым он хотел быть. Несколько часов спустя слабый свет зари начал просачиваться в небо, освещая его едва заметным намеком, который, вероятно, большинство людей даже не могли видеть. Но Питер мог, и, проведя всю ночь в странствиях, он понял, что пришло время начать искать место для ночлега. Где-то по пути он наткнулся на небольшую мусорную корзину с перекошенной крышкой и тихонько открыл ее, с удивлением обнаружив внутри какие-то предметы. В основном это был картон и пара сломанных приборов, но, покопавшись внутри, Питер наткнулся на пару старых рубашек и старую бейсболку. Все трое были в относительно хорошем состоянии, хотя явно были старыми, возможно, даже старше самого Питера. Одна рубашка была разорвана сверх всякой меры, но другая была порвана и испачкана лишь в нескольких местах, на лицевой стороне был напечатан логотип «Нью-Йорк Рейнджерс». Вынув два предмета, Питер некоторое время смотрел на них, прежде чем быстро огляделся. Не найдя никого поблизости, он разорвал паутину на груди и поднял ремень сумки над головой. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы переодеться, снять новую рубашку и надеть старую, облегающую футболку; он засунул пряди волос в кепку, прежде чем плотно надеть ее на голову. Несколько мгновений он смотрел на свою старую рубашку – хотя на самом деле это была не его рубашка, а одна из тех, что ему подарил Тони вместе с несметным количеством другой одежды – прежде чем, наконец, без всяких церемоний и изящества бросил ее в мусорное ведро, плотно закрыв крышкой. Подняв сумку и снова затянув ремень на груди и плече, он поправил кепку и пошел дальше. Он держался в основном в тени, опустив голову, стараясь не натыкаться на людей и по возможности избегать их. Логически он понимал, что должен идти туда, где никто не догадается, где он находится, но все в нем побуждало его вернуться на чердак. Потому что, может быть, он был не так сильно поврежден, как он думал, может быть, что-то еще можно было спасти. Может быть, ему удастся найти куски дерева, старые доски размером два на четыре дюйма или фанеру, из которых можно будет сделать новую крышу, новую стену. Он мог бы отправиться на поиски старых газет или обрывков одежды, чтобы использовать их в качестве утеплителя от холода. Вряд ли ему удастся найти окно – во всяком случае, нетронутое – но он был уверен, что сумеет соорудить импровизированный ставень, возможно, с системой шкивов, чтобы открывать и закрывать его. У него всегда был инженерный склад ума, он все еще был умен, он создал веб-шутеры с нуля, поэтому он был уверен, что сможет найти способ. Он был уверен, что сможет. Ноги понесли его по улицам и переулкам, прежде чем разум успел возразить, и вскоре Питер обнаружил, что идет между знакомыми стенами и по знакомому тротуару, пока, наконец, не наткнулся на чердак. Его чердак, где он, наконец, сможет отдохнуть; его чердак, где он, наконец, сможет успокоиться и начать работать над другим, лучшим планом, в котором он, наконец, накопит достаточно денег, чтобы уехать из города на запад и начать новую жизнь и... Питер резко остановился. Он уставился перед собой и кислород из его легких внезапно исчез. Чердак пропал. Здание было снесено. Где-то за последние два месяца кто-то пришел и разрушил его, кто-то пришел и превратил его полностью в руины. Остались только груды кирпича и сломанных досок. Некоторое время Питер мог только смотреть. Это было... это было неправильно. Здание, конечно, было повреждено и не подлежало ремонту, но его еще можно было спасти, его еще можно было починить, его еще можно было... Его грудь сжалась, и Питеру вдруг стало трудно дышать. Он шел вперед, спотыкаясь, пока носками ботинок не уперся в упавший камень и известку. Он попытался разглядеть в обломках хоть что-нибудь узнаваемое: консервы, одежду, матрас, одеяла – что угодно. Все, что угодно. Но там ничего не было. Он не осознавал, как крепко он обхватил пальцами ремень на груди и как сильно напряглись мышцы рук и шеи, что они начали болеть. Он знал только то, что было перед ним, или, скорее, то, чего перед ним не было. То, что должно было быть перед ним. То, что должно было быть перед ним, но не было, потому что кто-то снес его. Какой-то ужасный, жестокий, жуткий монстр уничтожил все это. Они считали это здание бесполезным, тогда как для Питера оно стоило всего. Они верили, что его никогда не восстановят, хотя Питер уже насчитал тысячу способов исправить его, тысячу способов сделать его лучше, сделать его совершенным. Но теперь он даже не мог видеть... Он постоял еще несколько минут, снова обшаривая взглядом обломки, все еще ища, все еще надеясь найти что-нибудь, что угодно, но... Но чердак исчез. И он никогда не вернется. Поправив ремень на груди, Питер бросил последний, долгий взгляд на то, что когда-то было его домом, прежде чем, наконец, развернуться и исчезнуть в переулке. Куда теперь? Он не знал. Единственная мысль в глубине его сознания, которая шептала, что он найдет убежище на своем чердаке, теперь замолчала, и никакие другие мысли или шепот не заменили ее. Он мог бы вернуться к дренажной трубе. Он мог... он мог бы сделать из этого импровизированный дом, если бы захотел. Никто не знал, где она находится, мало кто вообще знал о ее существовании. Там он мог бы преуспеть. Он мог... Питер зажмурился и покачал головой. Он не мог жить в дренажной трубе – во всяком случае, на постоянной основе. Это было просто... это было слишком абсурдно даже для него. Конечно, он мог бы остаться там на ночь, но жить? Она была такой маленькой, что в ней едва хватало места, чтобы лечь и поспать, но он никогда не сможет стоять, он никогда не сможет ничего спрятать или хранить... Нет. Нет, он не мог там оставаться. Надо просто найти другое место, другой чердак – такой же, как этот. Новый дом. Новое святилище. Тот, который никто не сможет найти, тот, который он сможет сделать полностью своим, свободным от шепота и беспокойства других, свободным от шума властной семьи, или сбитых с толку друзей, или... или... Остаток дня прошел без происшествий. Питер держался особняком: просто бродил с улицы на улицу. Его ноги хотели вернуться в старые, знакомые места, но он знал, что это было бы неразумно. Поэтому он просто шел, наслаждаясь свежим воздухом – во всяком случае, настолько свежим, насколько это вообще возможно в Нью-Йорке, и наслаждаясь тем, что за весь день ему не пришлось произнести ни единого слова. Когда день подошел к концу, он оказался у пирса. Ему отчаянно хотелось взобраться на стену одного из зданий, посидеть и посмотреть, что происходит в доках и гавани; посмотреть, как матросы загружают и разгружают свои корабли, как капитаны выходят и садятся на борт, некоторые в острых капитанских шляпах, а другие едва ли отличаются от самых низших матросов. Он наблюдал бы за ними часами, если бы мог, до поздней ночи, и... Но нет. Он не мог этого сделать, во всяком случае, сейчас. Но это не означало, что он должен уйти. Вдоль одного из зданий был небольшой альков – скрытое и частично уединенное место, которое часто заселялось летом другими уличными жителями, такими же, как он. Но в данный момент он был пуст. И хотя все еще стояла зима, холод не беспокоил Питера, как когда-то, так что это было идеальное место для ночлега. Он молча снял с плеча сумку, поставил ее на землю и вскоре лег. Уже стемнело, но Питер продолжал смотреть на огни и прислушиваться к шуму гавани, которая, казалось, никогда не спала. Может быть, он спрячется на одном из кораблей. Может быть, ему удастся заползти на корму, когда корабль будет уходить, и оставаться там, пока они не выйдут в океан. А потом, если его поймают, будет слишком поздно, и ему придется остаться – по крайней мере, до следующего порта. И, может быть, за это время он сумеет убедить их, что стоит того, чтобы остаться на корабле, показать, что он силен и может помочь в выполнении любых обязанностей, и тогда они позволят ему остаться и, может быть, даже дадут ему немного денег, и... и... Питер закрыл глаза, мысли и фантазии перенесли его в сон. Он проснулся от того, что что-то ударило его по лбу, затем еще и еще. Он моргнул и нахмурил брови, когда открыл глаза, и посмотрел вверх, увидев затянутое облаками небо. Капли дождя быстро начали преследовать друг друга, падая на землю. В гавани было тихо, рассвет окрашивал небо в светло-серый цвет. Он хотел остаться, чтобы посмотреть, могут ли его мысли о жизни в океане действительно сбыться, но тут его уши дернулись, и до него донеслись звуки людей, двигающихся в соседних зданиях. Он знал, что скоро они придут сюда и прогонят всех негодяев, которые провели здесь ночь. Он видел, как это происходит, и знал, что если он не уйдет, они вызовут полицию, а сейчас это было последнее, чего он хотел. Питер быстро вскочил, схватил свою сумку и перепрыгнул через деревянный забор в переулок. В конце концов он вернется. Он подумает об этом, подумает, хочет ли он отправиться на запад на автобусе или поезде или отправиться на восток через океан на корабле. Теперь было так много вариантов. Так много разных вариантов он мог выбрать. Он мог быть кем угодно и чем угодно, с людьми, которые никогда не знали, что он когда-то был кем-то другим. Это было бы именно то, чего он хотел. Это было бы прекрасно. Но сейчас он должен был продолжать двигаться. Когда он все понял, ему нужно было продолжать двигаться. Дождь лил уже вовсю, и Питер рассеянно осознал, что вышел из переулка на тротуар, и теперь оказался на виду у машин, камер и всех вокруг. Хотя людей было не так уж и много, Питер все еще не мог избавиться от напряжения, которое охватило его, и он знал, что должен вернуться в переулки. Возможно, ему следует просто вернуться на пирс и уплыть, как он и предполагал. Это было бы быстрее и гораздо проще, чем найти поезд или автобус и прятаться в них. Это было не то, что он действительно планировал, но ничего из прошедших двух лет он никогда не планировал, так что, возможно, это могло сработать. Может быть, так будет лучше. Но с другой стороны, что он знал о том, как протирать палубы и поддерживать корабль в рабочем состоянии, пока он пересекает океан? Там, где единственное, за что можно держаться или качаться – это сам корабль, и если что-то пойдет не так, то они застрянут, а пауки не были знаменитыми пловцами или... Возможно, идти на запад все еще было лучшей идеей. Может быть... Питер тряхнул головой, пытаясь выбросить эти мысли из головы. В данный момент ему больше не хотелось думать о том, где он окажется. Ему просто хотелось пройтись, отвлечься от всего. Он просто хотел идти. Идти. Ему нужно было идти дальше и никогда не останавливаться. Никогда не останавливаться. Он пересек улицу, направляясь в один из переулков между двумя зданиями на другой стороне. Он успел пройти всего несколько футов, когда его нога шлепнулась в лужу, а затем он слегка поскользнулся на чем-то внизу. Он посмотрел вниз и увидел брошенную газету, лежащую под его ботинком. Он убрал ногу с газеты и поднял ее, его взгляд упал на название газеты и заголовок внизу. «THE DAILY BUGLE» Норман Осборн пропал. Семья и сотрудники не слышали о нем и не видели его уже несколько недель. Питер долго держал газету в руках, дождь хлестал по страницам. Значит, Осборн мертв. Питер сжал пальцы, края бумаги смялись между ними. Что ж, скатертью дорога. Этот человек причинил ему больше боли и ужаса, чем он когда-либо хотел признать, и если он умер, то это было только к лучшему для него. Черт возьми, для всего города. Даже для всего мира. Ни один человек не нуждался в сумасшедшем среди них, каким он был. Никому не нужен был человек, настолько одержимый своей собственной властью, что был готов похитить и пытать случайного бездомного ребенка, чтобы добиться большей власти. Питер поднял руку и рассеянно потер грудь, кончиками пальцев он ощутили едва заметный намек на вздувшуюся кожу, образующую шрам. Последняя схватка с Осборном была настолько омрачена всем, что произошло после, что Питеру пришлось напомнить себе, что это вообще произошло. Не то чтобы это не имело значения. Этот человек пытался убить тетю Мэй, он угрожал забрать последнюю семью, оставшуюся у Питера, и он умер за это. Он упал с невероятно большой высоты, его ховерборд давно сломался, и он никак не мог выжить. Голос в глубине его сознания – тот самый, что молчал с самого чердака – вдруг прошептал ему в уши: они не нашли тела. Впрочем, это была небольшая деталь. Незначительная. Такая крошечная, что это было совершенно неважно. Это даже не вызвало никакого реального внимания. Вообще. Потому что он был мертв. Осборн был мертв. Питер видел, как он упал, и не было никакой возможности, чтобы он выжил. Он был мертв. Взгляд Питера скользнул по большому, жирному слову «пропал». Они задержались там на мгновение, как вдруг дрожь пробежала по его затылку и уши дернулись. Он тут же поднял голову и оглянулся, его взгляд был острым, а тело напряженным, готовым к прыжку, готовым защищаться, готовым атаковать или... Питер моргнул и замер. Человек, стоявший в конце переулка, был одет в тяжелую зимнюю куртку, на его голове был капюшон, а в руке был раскрытый зонт. Сначала Питер не мог понять, что он видит, но когда он взглянул на здание рядом с собой и увидел края больших букв, вырисовывающихся высоко в углу, это внезапно обрело смысл. Черт бы побрал его ноги! Черт бы побрал его ноги и его собственный разум за то, что он не обращал внимания на то, куда его несут ноги, за то, что не цеплялся за них, не просыпался и не оборачивался, когда у него был шанс. Мужчина смотрел на него с выражением, которое Питер не мог разобрать. Рад ли он его видеть? Или он был расстроен? Питер не мог винить его за это. После всего, через что ему пришлось пройти за последние два года, он тоже не хотел бы видеть себя снова. Они долго стояли на месте, не говоря ни слова. Питер подумал, что, может быть, ему стоит воспользоваться случаем и убежать, пока еще можно. Но по какой-то причине его ноги не двигались. — Знаешь, — наконец заговорил Джо сквозь шум дождя, — наверное, мне следует поблагодарить тебя. За последние пару месяцев вы со Старком дали нам много поводов для написания. Продажи взлетели до небес. Эта драка на крыше Сент-Джонса даст нам материал для печати еще на несколько недель. Питер ничего не ответил. Он никогда ничего не говорил. На самом деле он ненавидел что-либо говорить. Он ненавидел говорить. Потому что разговоры, казалось, только приводили его к еще более худшим неприятностям и ситуациям, чем раньше. Он уже давно научился не болтать, потому что, хотя разговоры и доставляли ему неприятности, они, казалось, никогда его не спасали. Так что, в конце концов, лучше было просто держать рот на замке. — Значит, он ушел? — спросил Джо. — Тот парень, за которым ты охотился. И Зеленый Гоблин тоже. Питеру хотелось отвернуться, убежать, но он не мог отвести взгляда от лица Джо. Джо сделал несколько шагов вперед, все еще небрежно держа зонтик в руке. Он смотрел на Питера так, что даже с его расширенными чувствами он не мог понять, о чем тот думает. — Где Старк? — спросил мужчина. — Пеппер Поттс держала язык за зубами относительно того, получил он травмы в драке или нет. Даже наши лучшие репортеры не смогли пройти мимо ее охраны. С ним все в порядке? Не каждый день Железный Человек прячется у тебя в кабинете. Питер наконец оторвал взгляд от Джо, потому что, даже если бы он заговорил, ответа на этот конкретный вопрос он не собирался давать. Впрочем, это не имело значения. Не то чтобы они с Тони сильно поссорились. Прямо противоположное, если уж на то пошло. К тому времени, как Питер решил уйти, Тони был почти властным, бесконечно писал сообщения и даже звонил время от времени, спрашивая, можно ли заскочить, не хочет ли Питер перекусить, но не слишком далеко, потому что Мэй будет волноваться, даже если он пойдет на ланч с Непобедимым Железным Человеком. Нет. Они с Тони не ссорились, но это не означало, что Питер хотел говорить о нем. — Послушай, Джо, — наконец произнес Питер, пытаясь подобрать нужные слова. — Я... благодарю тебя. Спасибо за твою заботу, за все, что ты для меня сделал, но... — но мне больше не нужна твоя помощь. Только это прозвучало бы раздраженно, по-детски. И как бы ему ни хотелось топать ногами и кричать, что он больше не ребенок, он знал, что на самом деле не может этого сказать. Он сделал еще один вдох и попробовал снова. — Джо, я... — Ты уезжаешь. Питер моргнул, но ему не следовало удивляться. Джо всегда был очень проницателен, чтобы узнать, что Питер собирался делать. — Да, — подтвердил Питер. Правой рукой он крепко держался за ремень, перекинутый через грудь, в то время как другой безвольно сжимал бумагу, все еще зажатую между пальцами. — Да, я... я попробую, и... и... Попробует что? Найти выход из города? Без денег в кармане и почти без еды в сумке? И куда он пойдет? Как далеко он сможет уйти, прежде чем рухнет от усталости или голода? Даже сейчас он чувствовал, как его желудок скручивается от боли, умоляя о еде, потому что он позволял себе потакать и есть всякий раз, когда чувствовал голод, заставляя свое тело верить, что еда никогда больше не будет проблемой, заставляя себя верить, что все на самом деле будет хоро... Внезапно в горле Питера образовался комок. Он прикусил губу, сглотнул, пытаясь вернуть его обратно, но тот упрямо оставался на месте. Через мгновение Питер сделал шаг назад, потом еще один, изо всех сил стараясь благодарно улыбнуться Джо. — Спасибо, Джо. Я... Еще увидимся, — он не хотел, но было уже слишком поздно для объяснений. Он повернулся на пятках и направился в переулок. На мгновение ему показалось, что Джо действительно позволит ему уйти. Но когда он уже почти дошел до угла, Джо заговорил: — Знаешь, я помню тебя. Питер остановился. — Ты кружил по Нью-Йорку, как Тарзан по деревьям. Ты останавливал воров и преступников там, куда копы не могли добраться. Ты помогал старушкам переходить улицу, лазал по деревьям, чтобы снять с них кошек, — затем последовала недолгая пауза. — И ты остановил Стервятника. И ходят слухи, что ты даже связался с Мстителями. Судя по всему, они были правы. Первым побуждением Питера было отрицать это, сказать Джо, что он ошибается, что он взял не того парня, что он вообще никогда не делал ничего подобного; что он просто бездомная уличная крыса, которая не имеет никакого отношения к Мстителям или супергероям, или к какому-то сумасшедшему парню в красно-синем костюме, называющим себя... — Человек-Паук. Так они тебя называли. Человек, который мог выпускать паутину из запястий, который мог лазить по стенам и обладал невероятной силой. Должен признаться, я никогда бы не подумал, что Человек-Паук был подростком. Не было никакого смысла пытаться опровергнуть это. Он уже сказал Джо, что когда-то его звали Человеком-Пауком, а потом спрыгнул со здания, чтобы доказать это. Он просто никогда не думал, что Джо действительно вспомнит, что все, что он сказал, было правдой. Если честно, он никогда не думал, что кто-то вспомнит. — Куда ты собрался, Питер? — спросил Джо низким голосом, слова эхом отдавались в ушах Питера. Никуда. Он никуда не собирался. И Джо это знал. — Я... я просто... Я ухожу... — А где твоя семья? Хотя я знаю, что, возможно, не очень много знаю о жизни, которую ты вел, я думаю, что уж если я смог вспомнить парня по имени Человек-Паук, который крутился вокруг Нью-Йорка, спасая жизни и останавливая плохих парней, то другие, должно быть, тоже вспомнили. Джеймсон даже спрашивал о тебе на днях. Интересно, куда подевался «этот старый мститель в красно-синем костюме?» У меня такое чувство, что он начнет тебя искать. Поэтому я спрошу еще раз: где твоя семья? И где Старк? Питер слегка ссутулил плечи, все еще крепко сжимая ремень сумки. — Они помнят тебя, не так ли? Ты сказал мне, что случилось нечто такое, что заставило их всех забыть, кто ты. Вот почему ты оказался на улице. И если я смог вспомнить Человека-Паука, значит, они тоже смогли вспомнить, кто ты, я прав? Питер колебался, открывая рот, но не произнося ни слова, и это было все, что требовалось Джо для подтверждения. — Питер, что происходит? Вы все поссорились, тебя выгнали или... — Нет, все было не так. Они ни в чем не виноваты, они... — Тогда почему ты здесь? Почему ты здесь в восемь утра, промокший до нитки, бродишь по переулкам с сумкой за спиной, а? Скажи мне, Питер, что, черт возьми, происходит? — Джо, это не... — Питер, клянусь, я... — Я ушел. Последовала пауза, мгновение молчания, прежде чем Джо спросил: — Почему? Все тебя вспомнили, так почему же... — Я не... Все было по-другому. Я не мог – не могу – быть тем, кем они меня считают, кем они хотят меня видеть... — Значит, ты решил уехать? Вот так просто? — Это не... я не думаю, я... это... это не имеет значения. Это не имеет значения, ничто из этого не имеет значения, это не имеет значения, поэтому просто отбрось это, забудь об этом... просто забудь об этом. Они прожили два года без меня, все у них будет хорошо, так что... — Это плохое решение, если хочешь знать мое мнение. И вряд ли это справедливо. Гнев пронзил грудь Питера, и он крепче сжал ремень, стараясь не закричать, потому что в этом не было необходимости, это было не важно. Джо не знал, о чем говорит, так что это не имело значения; все, что ему нужно было сделать – это уйти, и не было смысла спорить, не было смысла отстаивать свою правоту, потому что суждение Джо не имело значения, он все равно собирался делать все, что хотел, и идти туда, куда хотел, так что все, что ему нужно было сделать – это попрощаться и... — Как ты узнал, что я здесь? — вдруг спросил Питер, оборачиваясь. — Это Тони велел тебе искать меня? — Хочешь знать, что я думаю? — спросил Джо, игнорируя вопрос Питера. — Я думаю, что прямо сейчас тебе больно. Тебе так больно, что ты даже не замечаешь этого. И ты бежишь, потому что это единственное, что ты умеешь делать. Беги как можно быстрее, пока тебя никто не найдет. Даже ты сам. Питер оглянулся на Джо, его глаза слегка расширились от недоверия, потому что это было не... он не бежал, он... — Насколько я понимаю, Питер, ты бежишь, потому что они бросили тебя. Они бросили тебя, и теперь ты бросишь их. Разве не так? Что-то треснуло в Питере, когда Джо произнес эти слова, и гнев пронзил его насквозь. Он сжал руки в кулаки, стараясь не дать своему гневу вырваться, стараясь не закричать, когда заговорил: — Это неправда! Они не бросали меня, и я не бросаю их! Я уезжаю, потому что я взрослый – мне восемнадцать, и я могу по закону делать все, что захочу, когда захочу, и... — Чушь собачья. Дело в том, что ты убегаешь. Ты бросаешь свою семью и друзей, чтобы жить своей жизнью так, как считаешь нужным, и никто тебя не побеспокоит. Как и раньше. Питер выдохнул. — Это... это не... это неправда! Я ухожу, потому что так будет лучше для всех! Я никого не бросаю, я не убегаю, я... — Ты можешь защищать это сколько хочешь, можешь называть это как хочешь, но правда все та же. Теперь я не собираюсь останавливать тебя, но должен сказать, что когда Старк придет искать тебя, я не буду лгать о том, что видел тебя. Сердце Питера громко билось в груди, кровь стучала в ушах, потому что это было не то, что должно было случиться. Он не хотел, чтобы Джо так думал о нем; он не убегал, он никого не бросал, он просто... он просто... Питер облизнул губы, пытаясь держать себя в руках, пытаясь придумать, что именно сказать. — Тони... мистер Старк, он... он не будет... — О, так и будет. Когда он узнает, что Человек-Паук пропал, он будет стучать и выламывать все двери, чтобы найти его. Можем на это поспорить. Еще одна вспышка гнева пронзила его, и руки Питера потеплели. — Я не Человек-Паук, — выплюнул он резче, чем намеревался. — Я не он. Человека-Паука больше не существует, он умер два года назад и не вернется, так что перестань думать, что я – это он! Это не так, и ты можешь поспорить, что Тони Старк не придет искать его, потому что... — Потому что почему, Питер? Почему Тони Старк не хочет тебя искать? — Потому что он больше не знает, кто я! — крик эхом отразился от стен вокруг них, но Питеру было все равно. Ему было все равно. — Он не знает, кто я, — повторил он, и комок в горле внезапно появился снова. Он покачал головой, дождь хлестал по щекам и стекал по шее. — Он думает, что знает, но это не так. И если он не знает, кто я, он не сможет попытаться найти меня, и... и... Джо пристально посмотрел на него, его лицо было непроницаемым, как и всегда, прежде чем Питер сказал: — Потому что его здесь нет, — слова слетели с его языка быстрее, чем он успел их остановить. Он даже не знал, зачем говорит это, потому что они были неправдой. Все это было неправдой. Теперь Тони вспомнил его, к нему вернулись воспоминания. И все же почему-то ему все еще казалось, что это не так. Часть его все еще чувствовала себя такой же изолированной и одинокой, как и два года назад. — Если он знает, кто я, то где он? Почему он не пытался найти меня? Почему он не искал меня? Если я так чертовски важен для него, тогда почему... — он закрыл рот, отказываясь позволить себе сказать еще хоть слово. Это было нелепо, все это было нелепо. Это даже не имело никакого смысла. Джо, вероятно, даже понятия не имел, о чем он говорит. Питер задумался, понимает ли он сам, о чем говорит. Он не знал, почему так расстроился. Он не хотел, чтобы Тони нашел его, не хотел, чтобы он был здесь. Он пытался убежать от него, так почему же... Но нет. Нет, он не пытался убежать. Он не хотел. Он просто... он просто двигался дальше. Он продолжал жить своей жизнью; он не убегал, он никого не бросал. — Ты же знаешь, Питер, — сказал Джо, отступая назад, пока не дошел до конца переулка. — Не стоит так сильно сомневаться в других. Они могут удивить тебя больше, чем ты думаешь, — Джо улыбнулся Питеру и слегка наклонил голову, прежде чем повернуться и уйти. А на его месте стоял Тони Старк. Питер мог только смотреть, обеими руками крепко сжимая ремень на груди, как будто это было единственное, что удерживало его ноги на земле. Волосы Тони были приглажены к голове, дождь уже промочил его куртку и джинсы. Его руки были в карманах, а очки отсутствовали, и он выглядел так, словно случайно попал под дождь во время прогулки. Долгое время они просто смотрели друг на друга. Питер не знал, что сказать. Он не знал, много ли слышал Тони, если вообще что-то слышал, и по выражению его лица было невозможно понять, о чем он думает. Тишина была оглушительной. Все, что Питер мог слышать, это шум дождя, который падал вокруг него, громко отражаясь от кирпичных стен и цементной земли. Его инстинкты кричали ему бежать, уходить, исчезнуть, потому что это было последнее место, где он хотел быть. Это было самое последнее место, где он хотел быть, и он должен был уйти, он должен был бежать, потому что Тони не был в своем костюме; прямо сейчас он был просто Тони Старком, одноименным главой «Старк Индастриз», резидентом-мультимиллиардером и сертифицированным гением. И Питер мог уйти от него. Он мог карабкаться по стенам, он мог перепрыгивать со здания на здание, он мог бежать так быстро, что Тони никогда не смог бы его догнать, и... и... Тони сделал шаг вперед, а Питер отступил. Тони остановился, уставившись на Питера на мгновение, прежде чем продолжить, шагая вперед, пока они с Питером не оказались всего в нескольких футах друг от друга. Питер стоял на своем, отказываясь двигаться дальше. Если Тони хочет драки, то он ее получит. Потому что Питер не позволит ему тащить себя обратно в квартиру Мэй, он даже не позволит ему отвезти себя обратно на базу. Он хотел быть здесь, и именно здесь он останется. И Тони не сможет его остановить. Он может кричать, визжать и вопить; он может сказать Питеру, что тот ведет себя по-детски, глупо и нелепо; он может выдать ему любую жалостливую, самодовольную чушь, которую захочет, но Питер не двинется. Он не двинется с места, он останется здесь, и... Тони поднял руку и постучал пальцем по кепке Питера. — Неудивительно, что тебя так трудно было найти. Ты точно знаешь, как исчезать с радаров, когда захочешь. Питер ничего не ответил. Через мгновение Тони наконец спросил: — Как дела, Пит? — Я не вернусь с тобой, — слова сорвались с его губ прежде, чем он успел их остановить, но он не пожалел о них. Они были правдой. Тони лишь слегка улыбнулся ему. — Я знаю. Питер моргнул, его брови на мгновение сошлись вместе. Тони продолжил: — Я решил, что, поскольку в квартире ничего не сломано, и пропала только твоя сумка – и ты, конечно – то ты, должно быть, ушел сам. И одеяло было сложено на диване. Знаешь, ты мог бы сказать мне, что у тебя проблемы с кроватью. Я бы доставил ее меньше чем за час. Питер знал это. Вот почему он никогда не говорил ему. Он не нуждался ни в жалости, ни в деньгах. И по сравнению с холодными улицами и старым, сломанным матрасом спать на диване было роскошью. Он не имел права просить о чем-то большем. Питер облизнул губы. — Почему... почему ты здесь? Если ты знаешь, что я не вернусь с тобой, тогда почему... — Чтобы убедиться, что у тебя все в порядке, конечно. И кроме того, Мэй попросила меня проверить тебя. Она немного беспокоится, она все-таки твоя тетя. И я испугался за свою жизнь, если не сделаю то, о чем она попросила. Питер знал, что эта шутка должна была вызвать ответное замечание, по крайней мере вызвать улыбку, но Питер не мог сделать ни того, ни другого. Он сожалел, что побеспокоил тетю Мэй, правда, сожалел, но она переживет. Она сможет двигаться дальше. Черт возьми, с приходом Эндрю было ясно, что она уже сделала это. Дождь продолжал падать вокруг них, бесконечно стуча по ушам. — Куда ты собираешься идти? — спросил Тони. Питер держал спину прямо и не сводил глаз с Тони, отказываясь поддаваться страху. Когда он не ответил, Тони только улыбнулся. — Все в порядке. Половину дней даже я не знаю, куда иду. Питер продолжал молчать, ожидая, что Тони вздохнет – когда-нибудь ему это надоест. Но вместо этого Тони только сказал: — Ты хочешь о чем-нибудь поговорить, прежде чем уйдешь? Приглашение. Приглашение, которое Питер не хотел принимать, которое все внутри него побуждало бросить его обратно в лицо Тони, потому что к черту. К черту его и его идеальную, нормальную жизнь. К черту его и то, что он точно знает, где должен быть, кем он должен быть, и никто больше и глазом не моргнет. К черту его, и... и... Полуулыбка на лице Тони дрогнула, и он впервые серьезно посмотрел на Питера. — Пит, — начал он, — по крайней мере, скажи мне, почему ты уходишь. Пожалуйста. Это все, о чем я прошу. Просто... просто скажи мне, почему. Такой простой вопрос. И на этот вопрос так же просто ответить. Питер продолжал руками сжимать ремень своей сумки, и он сделал глубокий вдох, открывая рот. Но слова не выходили. Через мгновение он закрыл рот и сделал шаг назад. — До свидания, мистер Старк. Он повернулся и зашагал прочь, ноги сами понесли его, прежде чем он окончательно пришел в себя. Но это было хорошо. Было бы хорошо, если бы он ушел, а не остался и спорил сам с собой, пока Тони ждал ответа. Так было менее беспорядочно. Таким образом, порез был более чистым, менее болезненным, более... — Ты действительно пытался покончить с собой? Питер остановился. На мгновение он застыл на месте, ошеломленный вопросом, пока, наконец, не обернулся, недоверчиво уставившись на Тони. — Что? Тони смотрел на него со спокойным и безразличным выражением лица. — Я спросил, не пытался ли ты когда-нибудь покончить с собой. Видишь ли, меня это беспокоит. Я слышал, что сказал Сефтис в соборе о том, что его целью было заставить тебя либо покинуть город, либо полностью исчезнуть. Мне было интересно, пытался ли ты когда-нибудь это сделать, если его план почти сработал. Видишь ли, мне будет неприятно, если ты уйдешь, а я ничего не узнаю. Как комар, жужжащий у тебя за ухом, которого ты никогда не сможешь прогнать. Питер долго смотрел на Тони, нахмурив брови. — Н-нет, — это был его автоматический ответ, несмотря на шепот в глубине его сознания, который немедленно сказал «да». Потому что на самом деле он пытался покончить с собой. Но это не сработало. В игле, которую он украл у местного наркомана, должно было быть достаточно, чтобы передозировать его дважды. Только это не убило его, а всего лишь вырубило на пару дней. Его метаболизм и измененная ДНК помешали наркотику выполнить свою работу, и когда он проснулся, то обнаружил, что очень даже жив и все еще находится в мире, где никто не знал об его существовании. С тех пор он не раз подумывал о самоубийстве, но, в конце концов, научился жить в одиночестве, и поиски смерти отошли на второй план в ежедневной рутине попыток сохранить себе жизнь. Но он не собирался рассказывать об этом Тони, потому что это было не важно. Он знал, что это только расстроит его, и если Тони узнает, то, возможно, Мэй узнает, а если она узнает, то... Но почему-то у Тони был такой вид, будто он ответил «да», а не «нет». Мужчина стиснул зубы, глаза его внезапно заблестели, губы плотно сжались, и Питер понял, что Тони ему не поверил. — Это не... — начал Питер, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы сказать, — это... очевидно, этого не произошло, так почему ты спрашиваешь об этом? Я все еще здесь, не так ли? — Нет, — ответил Тони слегка охрипшим голосом. — Нет, тебя здесь нет. Ты уезжаешь. И да, это имеет значение, даже если ты думаешь, что это не так. Взгляд Питера ожесточился, потому что серьезно? Тони действительно думал, что именно об этом они должны сейчас говорить? Пытался ли он когда-нибудь покончить с собой – вот, что хотел обсудить Тони. Что ж, это было глупо. Это было глупо, и это было смешно, и это было... это было... — Ты бы все равно не догадался, — прошептал Питер, отводя взгляд. Потому что это было правдой. Тони не узнал бы, умер Питер или нет. Его мир остался бы прежним, и он не узнал бы, что жизнь случайного бездомного ребенка в Нью-Йорке закончилась. Ему было бы все равно. Это не имело бы значения. Глаза Тони посуровели так, что Питеру инстинктивно захотелось отпрянуть, волосы на затылке встали дыбом, когда он почувствовал, как гнев Тони внезапно усилился. — Серьезно? — тихо спросил Тони, приподняв бровь. — Ты серьезно так думаешь? У тебя действительно хватает наглости сказать мне это, пацан? Питер сверкнул глазами, его собственный гнев затмил мгновенный страх. — Я уже не пацан. — Прости? — Я сказал, что я не пацан! — ярость внезапно пронзила его, быстрая и горячая, и паутина, которую Питер так старался обернуть вокруг своих эмоций и держать их под контролем, начала трескаться. Тони пристально посмотрел на него, прежде чем сказать: — Я знаю, что это не так. — Нет, я так не думаю! — парировал Питер. — Ты только и делаешь, что называешь меня пацаном, или карапузом, или указываешь, куда мне идти, что делать и чего не делать, и... и мне это надоело! — Питер глубоко вздохнул. — Ты продолжаешь обращаться со мной, как будто мне все еще пятнадцать, все продолжают обращаться со мной, как с каким-то глупым подростком, у которого молоко на губах не обсохло, а я вырос. Я вырос! Гнев в глазах Тони затвердел, и они по-прежнему были прикованы к глазам Питера. — Я знаю, что это не так, Питер. — Я провел два года на улице, мистер Старк! Два года! И у меня никого не было! Никого! У меня не было никого, кто мог бы помочь мне, но я сделал это – я нашел свое собственное место и свою собственную еду, и я заботился о себе; я дрался с уличными головорезами и наркоторговцами, я украл свои вещи, когда их украли у меня, я чертовски голодал каждый день, но я продолжал идти! Я продолжал идти и выжил, хотя у меня никого не было! Хотя я был совершенно один! — Питер сделал еще один вдох, на этот раз более неуверенный, чем предыдущий. Его глаза защипало от гнева, который продолжал течь по венам. — Так что перестань... перестань называть меня ребенком. Я больше не дитя малое. Мне восемнадцать, я совершеннолетний, и могу ходить куда захочу, могу делать все, что захочу, я... — Это включает в себя возвращение к твоей тете? — спросил Тони, прерывая тираду Питера. — Потому что она беспокоится о тебе. Хотя я не думаю, что должен тебе это говорить. Питер тяжело дышал через нос, пытаясь замедлить приток адреналина в кровь. — Я ей не нужен, — сказал он наконец. — Она прекрасно обходилась без меня, у нее даже появился парень. Кто-то, кто ей действительно нравился. Он делал ее счастливой, они вместе ужинали, они... — дрожь в голосе Питера стала очевидной, и он остановился. Это и так уже выходило из-под контроля. — Забудь об этом, — резко сказал Питер, проводя тыльной стороной ладони по лицу. Чтобы вытереть капли дождя. — Просто забудь об этом. Это не имеет значения. Я ухожу, и ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить меня. Он повернулся, собираясь уйти, но Тони просто не отпустил бы его, не сказав последнего слова. — Питер, остановись! Просто остановись на секунду и поговори со мной! Почему ты не можешь этого сделать, а? Если ты собираешься уйти, то можешь хотя бы назвать мне одну чертовски вескую причину, почему ты уходишь! Потому что после всего, что случилось, уходить – это последнее, что ты должен делать, черт возьми, и... — Прекрати. — Что? — Я сказал, прекрати! — Питер резко обернулся, ремень внезапно выскользнул из его рук. Из-за дождя. Ладони были мокрыми из-за дождя. — Это все, чего ты хочешь! Ты и все остальные – говорите мне, куда идти, что делать, что говорить: «ложись спать, Питер, ты устал; съешь что-нибудь, Питер, ты голоден; расскажи мне, что случилось на крыше, Питер, тебе нужно снять этот груз с плеч». Просто прекратите, черт возьми! Я прожил два года сам по себе и прекрасно выжил без тебя или кого-либо еще, так что перестань указывать мне, что делать! Если я хочу уйти, то я уйду, черт возьми! И ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить меня! — Но я могу попытаться. Питер уставился на Тони, широко раскрыв глаза и нахмурив брови от гнева и недоверия. — Что? Нет, не можешь. Я в миллион раз сильнее тебя, я мог бы даже испортить твой костюм, если бы действительно захотел, я... — Ты можешь попытаться уйти, Питер, но я тебя не оставлю. Не в этот раз. Если ты уйдешь, то я приду за тобой, — последовала короткая пауза, потом вздох. — Я не хотел забывать тебя, Питер. Я не хотел, чтобы ты два года жил один на этой чертовой улице. Я не хотел находиться в своей башне или на базе, как будто все было нормально, никогда полностью не осознавая, что кусок моего чертового сердца был вырван из груди, — его голос сорвался на последнем заявлении, но он продолжил, прежде чем Питер успел сказать хоть слово. — И хочешь ты этого или нет, но будь я проклят, если ты проживешь так еще два года! Так что нет. Ты можешь уйти, если хочешь, но не думай, что мы тебя забудем. Не в этот раз. Какое-то мгновение Питер не знал, что сказать. Но гнев внутри него не утих, скорее, пламя было раздуто, и, несмотря на слова Тони, он обнаружил, что говорит, прежде чем смог остановиться. — Ну, если хочешь, можешь попытаться догнать меня, но далеко убежать ты не сможешь. Я не перестану бежать, я... — Черт побери, Питер, ну послушай же... То, что Тони схватил Питера за руку, было, скорее всего, автоматическим, непреднамеренным ответом на гнев, который они оба чувствовали, когда Тони пытался заставить Питера понять смысл своих слов. Но инстинкты Питера балансировали на острие ножа, и прежде чем Тони успел коснуться его, Питер внезапно схватил его за руки и резко развернул, отбросив назад, пока не прижал его к стене, а правую руку Питер прижал к его шее. Какое-то мгновение оба молчали. Тони смотрел на Питера сердито, но без малейшего намека на страх. Питер посмотрел на него в ответ, его глаза были жесткими и холодными, готовыми оттолкнуть его еще раз, потому что был бы он проклят, если бы позволил кому-то еще попытаться схватить его снова, был бы он проклят, если бы проснулся в еще одной стеклянной клетке, привязанный к железному столу, взятый против воли и подвергнутый пыткам, и... Питер моргнул, дождь хлестал его по щекам, кепка свалилась с головы во время потасовки. Он опустил глаза и снова моргнул, словно только сейчас осознав, что делает. В следующую секунду его хватка на шее Тони ослабла, но он не отпустил его. — Прости, мистер Старк, — сказал он, и на мгновение Тони показалось, что тот извиняется за то, что прижал его к стене. Но в следующую секунду он услышал щелчок, и что-то накрыло его запястье; он посмотрел вниз и увидел паутину, держащую его руку у стены. Он потянул ее, пытаясь высвободить, но она не поддавалась. Питер отступил назад, качая головой. Борьба и гнев, кипевшие в его груди, все еще были, но теперь они умерились, потому что Тони не мог пошевелиться. — Прости, — повторил он, и это было правдой. Он никогда не хотел сердиться на Тони, он даже не думал, что был расстроен этим человеком. Но, возможно, он был в еще большем замешательстве, чем думал. Может быть, у него было больше проблем, с которыми ему нужно было разобраться, и сломанная жизнь, которую нужно было исправить. А сейчас он не мог этого сделать. Только не здесь. Ему нужно было найти место, чтобы подумать, найти место, чтобы разобраться в своих проблемах и решить их. Потом он вернется, и все станет лучше. Как только он разберется с собой, все станет лучше. — Питер, да поможет мне Бог, если ты уйдешь... — Передай Мэй, что мне очень жаль, — сказал он, крепко прижимая к себе сумку. Он поднял глаза и слегка улыбнулся Тони, не обращая внимания на жар в своих глазах. — Я запутался, мистер Старк. Я не тот человек, за которого вы меня принимаете. Уже нет. За последние два года многое произошло. За последние несколько месяцев. — Тогда скажи мне, — взмолился Тони, все еще дергая паутину, но безрезультатно. — Расскажи мне, что случилось! Я знаю, что что-то произошло в соборе, пока меня не было, я знаю, что это произошло. Просто расскажи мне, что случилось, и мы вместе разберемся. Какие бы у тебя ни были проблемы, это не имеет значения – мы их решим. И если ты думаешь, что ты единственный, кто все испортил, то подумай еще раз – потому что у меня есть для тебя новость, приятель, ты смотришь на одного из самых испорченных парней на планете. Черт возьми, во всей Вселенной. Я... — До свидания, мистер Старк. Спасибо тебе за все. Я серьезно. И, не дожидаясь больше ни минуты, Питер повернулся и пошел прочь, завернув за угол и исчезнув в переулке. — Питер! — Тони отчаянно дергал за паутину, но что бы он ни делал, он не мог освободиться. — Питер!

***

Он побежал к пирсу. Он шлепал по лужам, скользя по мокрому камню, когда поворачивал за угол, только наполовину помня дорогу к докам, но его ноги точно знали, куда идти. Он не знал, что будет делать, когда доберется туда, заберется ли он на крышу и подождет, пока все это пройдет, или найдет какого-нибудь члена экипажа и попросит взять его с собой, или просто найдет место, чтобы спрятаться, или... или... С Тони все будет в порядке. В конце концов, он выберется, вернется домой, и жизнь пойдет своим чередом. Конечно, какое-то время он будет злиться, но потом поймет, что Питеру лучше уйти. Он поймет, что мир не сильно изменится без Питера Паркера, и отпустит его. Он наконец-то отпустит его и будет жить своей жизнью, и Питер будет жить своей... Он как раз добрался до маленькой улочки вдоль пирса, когда внезапно его паучьи чувства завопили, и прежде чем он понял, что происходит, он уклонился, катясь по земле, пока не оказался на краю дороги, чуть не упав в воду. Но прежде, чем он успел упасть, что-то схватило его, и он внезапно обнаружил, что его почти швырнуло на холодную каменную землю. — Ты действительно думаешь, что сможешь так легко уйти от меня? — спросил Тони, и его голос эхом отразился от шлема костюма. — Серьезно, ты действительно думал, что я буду просто ждать, пока кто-нибудь решит меня найти? Потому что я могу сказать тебе да, пацан, этого никогда не случится. Питер зарычал, раскаленный добела гнев пронзил его, и, даже не думая, он схватил железную ногу, которая была прижата к его груди, и отбросил ее в сторону. Тони пролетел по воздуху, ударившись о край здания, после чего ему удалось выпрямиться. Питер воспользовался этой возможностью, чтобы встать на ноги и направиться к стене, собираясь спрыгнуть на причал внизу и... Чье-то тело врезалось в его, и они с Тони кувырком покатились по земле. Питер немедленно начал толкать Тони назад, и Тони в ответ схватил его за обе руки, удерживая руки Питера по бокам, толкая его к стене. — Ты хочешь драться, пацан? Серьезно? Ты хочешь драться прямо здесь, под дождем, в центре Нью-Йорка? Это то, что ты хочешь сделать? Потому что я сделаю это, клянусь, я сделаю все, что нужно, если это заставит тебя увидеть смысл, и... Но Питер уже боролся с захватом Тони, и, к удивлению Тони, костюм проигрывал. Мало-помалу его хватка начала ослабевать, шестерни и металл скрипели и стонали, когда Питер толкал их, пока, наконец, они не сломались, и руки Тони были отброшены назад. Питер тут же уперся руками в стену, поднял обе ноги и изо всех сил пнул Тони. Тони снова полетел, но на этот раз он был готов. Через несколько секунд он снова выпрямился, как раз вовремя, чтобы скрестить руки на груди, когда Питер взмахнул кулаком и ударил его прямо по середине груди, оттолкнув назад. Несколько мгновений они только и делали, что обменивались ударами. В основном атаковал Питер, размахивая руками и ногами, делая Тони подножки и уклоняясь от любых попыток ударов, которые Тони пытался дать в ответ. В конце концов, Тони устал от борьбы. И хотя навыки Питера явно улучшились, Тони все еще оставался Железным Человеком. Поэтому, не дожидаясь ни секунды, Тони схватил Питера за руки, прижал их к себе, и, прежде чем Питер успел вырваться, поднял его и швырнул в стену. Стена слегка осыпалась от удара, и Тони оставалось только надеяться, что Питер не слишком разозлится. Питер быстро поднялся на ноги, стряхивая с волос известку и камень, и смотрел на Тони с такой яростью, что тот практически чувствовал это. Он сделал шаг вперед, потом еще один, и на мгновение Тони показалось, что сейчас начнется второй раунд. Но затем, как только Тони мельком увидел мерцающие красные глаза Питера, тот остановился. Какое-то мгновение они просто стояли, глядя друг на друга. Глаза Питера горели, и он делал все, что мог, чтобы зрение не затуманилось, пока пытался отдышаться то ли от борьбы, то ли от сле... — Почему ты не оставишь меня в покое?! — наконец крикнул он. — Почему ты не оставишь меня в покое?! Все кончено, все закончилось, все не может вернуться к тому, что было, никогда не сможет, так что просто оставь меня в покое! Отпусти меня! Ради Бога, отпусти меня! Тони молча уставился на него. Они смотрели друг на друга, прежде чем Тони резко развернулся и пошел прочь. На какое-то мгновение Питеру показалось, что он действительно собирается уйти, но затем он повернул назад. — Ты думаешь, я не знаю, в чем дело?! — крикнул он в ответ. Питер нахмурился, но Тони продолжал: — Ты думаешь, я не знаю, почему ты сбежал посреди ночи и думал, что спать на улице лучше, чем быть с тетей?! Взгляд Питера потемнел, потому что он ушел не из-за этого. Тетя Мэй не сделала ничего плохого... — Ты не единственный, кто пропадал раньше, пацан. Ты не единственный, чья жизнь перевернулась с ног на голову в считанные секунды. Три месяца я торчал в пещере, ожидая смерти, желая умереть, а потом наблюдал, как другие умирают за меня! Я с трудом выжил там, а потом вернулся сюда, не имея ни малейшего понятия, кто я такой, но все остальные обращались со мной так, будто я никогда не уезжал! Они думали, что если меня запихнули в пещеру и каждую секунду угрожали моей жизни, это меня нисколько не побеспокоит! Они вели себя так, будто я должен быть точно таким же, каким был до похищения, а потом имели наглость изобразить удивление, когда узнали, что это не так! — Тони снова отвернулся, но через некоторое время повернулся обратно, железные пальцы Тони сжались в кулак. — Мне не следовало отпускать тебя к тете. Я знал, что что-то не так, я знал это, но я был так счастлив, что ты вернулся, и я все еще не мог смириться с тем, что потерял два года твоей жизни, и... — Тони замолчал, потом повторил: — Я должен был знать, что случилось. Думаю, я действительно знал. Мне кажется, я точно знал, через что ты проходишь, или через что ты будешь проходить, но я думал, что... Я думал, что пребывание со своей тетей поможет. Я думал, что возвращение к себе домой поможет все исправить. Я думал... Дождь продолжал лить, стуча по плечам Питера и насквозь пропитывая его волосы. Он уставился на Тони, который снова отвернулся. Он открыл рот, желая что-то сказать – сказать хоть что-нибудь, закричать, завопить – но не смог произнести ни слова. Его сердце все еще колотилось в груди, гнев все еще струился по венам, но... — Ты можешь рассказать мне, что случилось? — тихо спросил Тони. — Что случилось в соборе? Что такого случилось, что заставило тебя думать, что ты не можешь рассказать нам, что ты не можешь рассказать мне, и... Питер прикусил губу, прогоняя комок в горле. — Ничего не случилось. — Питер! — зарычал Тони. — Я же сказал, ничего не случилось! — Не смей мне врать, пацан! Я знаю, что-то случилось, пока меня не было. Этот парень не мог держать рот на замке две секунды подряд, так что... — Это моя вина! Они затихли, и на мгновение все, что было слышно, это стук дождя о камни и океан. Питер уставился на Тони, и из-за воды в его глазах почти ничего не было видно. — Все... все, что произошло – Сефтис, пришедший на землю, напавший на город, отнявший у тебя воспоминания – это... это моя вина. Он пришел сюда из-за меня. Он пришел сюда за мной, он хотел меня, он... — слова Питера застряли у него в горле, и он втянул воздух, пытаясь взять себя в руки. Но он не смог. — Он сказал, что я... что я важен. Он сказал, что я собираюсь убить его, и поэтому он пришел сюда. Он думал, что когда-нибудь я найду его и... — он судорожно втянул в себя воздух. — И поэтому он пришел сюда, чтобы сначала попытаться убить меня, — еще одна пауза, еще один прерывистый вздох. — Он... он забрал твои воспоминания, потому что хотел, чтобы я держался от тебя подальше. Он хотел, чтобы я покинул город или... или покончил с собой. Он думал, что сможет захватить Нью-Йорк; он думал, что, как только я уйду, он, вероятно, сможет править миром или... или что-то в этом роде. Но в первую очередь он прибыл сюда... из-за меня, — Питер прикусил язык, пытаясь удержать еще какие-нибудь слова, но не смог. Он знал, что должен заткнуться, что вообще не должен ничего говорить, но плотина была прорвана, и он вдруг понял, что не может остановиться. — Он сказал, что ты умрешь, если я подойду к тебе, и я... и я поверил ему. Но он лгал. Я провел два года своей жизни, основываясь на лжи, и... — он резко прикусил язык. Питер уже почти задыхался, и если он пойдет по этой дороге, то никогда не вернется. Тони ничего не ответил, и Питер впервые почувствовал, что ненавидит это молчание. Если он был прав и все это действительно было его ошибкой, и Тони просто нашел в себе мужество подтвердить это, то он предпочел бы просто сказать это сейчас и покончить с этим. Он предпочел бы просто согласиться с Питером и позволить ему продолжать, а не заставлять его ждать в тишине. Потому что молчание обернулось против него, и теперь оно внезапно стало удушающим, оно душило его, и все, чего он хотел, это чтобы Тони что-нибудь сказал, просто сказал что-нибудь и... — Ты держался в стороне, потому что пытался защитить всех. Ты сделал то, что считал нужным, чтобы спасти остальных. То, что ты делал это в течение двух лет, это... это очень мужественно, Питер. Это очень храбро, а не... — Тони зарычал и провел рукой по мокрым волосам, качая головой. —Только потому, что какой-то псих решил, что ты его убьешь, еще не значит, что ты... — Аскар это подтвердил. Тони в замешательстве нахмурил брови и покачал головой. — Аскар? Кто, черт возьми, такой Аскар? Что... — Он был душой, живущей в моей груди. Он был Наблюдателем, как и Сефтис. Когда он узнал, что собирается сделать Сефтис, он попытался остановить его, потому что по какой-то глупой причине он думал, что я стою того, чтобы меня спасти, но потерпел неудачу. Сефтис убил его. Но перед смертью он послал свою душу в... в меня. Он был как... как какое-то старое заклинание из Гарри Поттера, не дающее Сефтису убить меня. Вот почему ему нужно было, чтобы я покончил с собой, потому что он не мог меня убить, и... — Погоди-ка, в тебе еще чья-то душа? Когда, черт возьми, это случилось... — Теперь он исчез. Он использовал последние силы, спасая мою жизнь, когда я упал с крыши собора. Тони моргнул, его брови все еще были нахмурены. — Ты упал? Но... но там был пожар. Если бы ты упал, ты бы... — Я был в огне, но не сгорел. И я все еще не горю. Даже сейчас, как бы ни было холодно, мне все равно тепло. Не знаю почему. И... и мои руки... иногда они становятся такими горячими, когда я злюсь, и они могут до такой степени стать горячими, что... — слова Питера вырвались потоком, и внезапно он почувствовал, что не может дышать. — Эй, пацан, притормози, — костюм Тони раскрылся, и мужчина вышел из него. — О чем ты говоришь? Этот парень Аскар, он все еще... он все еще в твоем теле? Как, черт возьми, он вообще туда попал? И почему ты мне ничего не сказал? Я мог бы... — Что ты мог бы? — сердито сплюнул Питер, его глаза болезненно защипало. — Ты смог бы убрать его? Ты смог бы его вытащить? Что ж, мне очень жаль тебя огорчать, мистер Старк, но кое-кто уже попытался. Тони на мгновение растерялся, но потом его взгляд упал на грудь Питера, и на его лице внезапно появилось понимание, за которым быстро последовал растущий ужас. — Подожди. Ты хочешь сказать... но кто бы... — А ты как думаешь? Тони на мгновение задумался, и ответ пришел быстро, поскольку ужас на его лице быстро превратился в то, что Питер мог описать только как чистую ярость. — Вот ублюдок. Этот чертов, проклятый сукин сын. Он... я не могу поверить, что он на самом деле... — Он запихнул меня в стеклянную клетку в своей лаборатории и разрезал на куски, думая, что сможет забрать душу Аскара и использовать ее для... для какой угодно чертовой цели. Власти, наверное. Это все, чего они хотят. Власть и контроль, и... и способность разрушать чужие жизни. Снова воцарилась тишина, и на мгновение Питер подумал, что Тони закончил; может быть, все это было слишком для него, и он был готов отключиться. Потому что это было не то, на что он подписался много лет назад, когда завербовал Питера для помощи в Германии. Между ними никогда не должно было быть такого. Питер должен был быть всего лишь помощником, лишней картой в кармане Тони, которую он мог разыграть в любой момент. Он никогда не должен был гоняться за Питером по всему городу, пытаясь вернуть его домой, пытаясь разобраться в его жизни. Это никогда не должно было стать таким. Так что если Тони уйдет, если он просто всплеснет руками и скажет «с меня хватит», Питер не сможет его винить. Он не мог винить его ни в чем, и... — Что-нибудь еще? Питер моргнул. — Что? — Что-нибудь еще? Есть ли еще что-нибудь, что ты хочешь мне сказать, есть ли что-нибудь еще, что, по-твоему, я должен знать, кто-нибудь еще, кто пытался превратить тебя в живую лабораторную крысу, или... — Тони замолчал, приподняв бровь в ожидании ответа. Питер снова моргнул, и ему вновь пришлось вытереть лицо тыльной стороной ладони, чтобы прояснить зрение. То есть, стереть с лица капли дождя. Было много вещей, которые Питер все еще скрывал, много вещей, которые он еще не раскрыл ни одному живому человеку. Но разве Тони должен был знать? Были ли какие-то из этих вещей вообще нужны Тони? Но борьба, которая наполняла Питера раньше, начала истощаться, и он устал спорить. Он устал убегать. — Я убил Сефтиса. Тони постарался подавить вздох. — Да, я знаю, что ты от него избавился. Я имею в виду, есть ли что-нибудь еще, что ты... — Я убил его, Тони. Слова Тони оборвались. Питер продолжил. — Он не упал с крыши и не погиб в огне. Я проткнул ему грудь осколком разбитого колокола. Я изо всех сил вонзил его ему в сердце. Он был мертв еще до того, как упал на землю, — он перевел дыхание. — Я убил его, мистер Старк. Я убил его голыми руками, и я... — И из-за этого ты теперь считаешь себя испорченным. Питер поднял глаза, не осознавая, что отвел взгляд от Тони. Он снова встретился взглядом с Тони, но там, где он ожидал увидеть осуждение и разочарование, их не было. — Ты не первый, кто убивает живое существо, Питер. И ты не будешь последним. Ты просто теперь присоединился к рядам всех остальных Мстителей в команде. И я должен сказать, учитывая все обстоятельства, Сефтис был не совсем тем, кого ты хотел бы оставить в живых. Этот парень был сумасшедшим, Питер. Город – миллионы людей – был в опасности. И ты спас их. Ты спас их всех. Он спас их всех. Это была не та мысль, над которой Питер много размышлял в последние пару месяцев. Он был так поглощен всем, что произошло после, занят тем, что все хотели его внимания, тем, что все вспомнили, кто он такой, и тем фактом, что он на самом деле покончил с жизнью другого – даже если это был Сефтис – что он действительно не останавливался, чтобы подумать обо всем, что он на самом деле сделал в тот день. Но было еще что-то, что давило на сердце Питера; еще что-то, что он так отчаянно хотел сбросить с груди, и теперь, когда Тони был здесь с широко раскрытыми руками, готовый принять все это, он не мог удержаться от слов. — Аскар сказал, что я особенный. Он сказал... он сказал, что я... что я собираюсь совершить «великие дела». Что я важен. И именно поэтому он спас меня. Он спас меня, потому что считал, что я слишком важен, чтобы позволить мне умереть, что мое будущее... мое будущее будет... — Питер замолчал, не зная, как продолжить. Он не знал, как объяснить Тони все, что сказал Аскар, и что все это значило для него. Как ему казалось, с этими словами на его плечи легла вся тяжесть мира, и он не хотел этого груза и отдал бы все, чтобы освободиться от него. Потому что с великой силой приходит великая ответственность, а такого рода ответственность Питер не считал себя способным нести. Он покачал головой и отвернулся, направляясь к краю стены. Он смотрел на море, на мириады маленьких кораблей и лодок и на горизонт за ними. Дождь начал стихать, и он смог различить едва заметный намек на все еще восходящее солнце, выглядывающее из-за облаков. Он устал. Он очень, очень устал. Он устал бороться, он устал жить в страхе, он устал не знать, куда идти и что делать. Но больше всего он устал от бега. Питер сел, свесив ноги. Он слушал, как приближается Тони, шлепая по лужам, оставшимся после дождя. Он почувствовал, как тот остановился рядом с ним, но не взглянул на него. Он не знал, чего ожидать от этого человека, какого выражения лица у него было. Но на солнце смотреть было легко. Облака медленно расступались по мере того, как дождь утихал – этого ему не нужно было бояться. Он не мог разочаровать солнце. Затем, к удивлению Питера, Тони глубоко вздохнул и сел рядом. Они молча сидели рядом. Питер уже сказал так много, и хотя многое еще оставалось невысказанным, в данный момент он не думал, что сможет сказать еще хоть слово. Он все еще был зол и расстроен, он все еще был измучен и не хотел ничего больше, чем закрыть глаза и не просыпаться снова, но каким-то образом, с Тони, сидящим рядом, он все еще не мог прийти в себя... он... Его зрение начало расплываться, и Питер сглотнул комок в горле. Он боролся с жжением в глазах, решив, что это всего лишь остатки дождя. — Знаешь, — внезапно начал Тони, отвлекая Питера от его затуманенного зрения, — я знаю, что ты уже знаешь это, но ты снился мне почти каждую ночь в течение тех двух лет, что тебя не было. Я знаю, это... это звучит более сыро, чем переполненное фондю. Но это правда. Так что, хотя я знаю, что мы технически забыли тебя – что я технически забыл тебя – я думаю... Наверное, я просто хочу, чтобы ты знал, что ты не совсем ушел. Тебя не совсем забыли. И если бы я когда-нибудь проснулся и вспомнил тебя, а потом обнаружил, что ты... что ты навсегда ушел, что ж... скажем так, я... — голос Тони внезапно стал хриплым, и Питер взглянул на него краем глаза и был потрясен, увидев, что глаза Тони мерцают... чем? Слезами? Вот только Тони Старк никогда не плакал. Железный Человек никогда не плакал. Не из-за чего-то подобного. Не из-за... не из-за него. Питер отвел взгляд, и комок в горле внезапно вернулся. Мгновение спустя чья-то рука внезапно коснулась его головы, и пальцы пробежали по волосам. Рука Тони задержалась на мгновение, не говоря ни слова, прежде чем он в последний раз взъерошил волосы Питера и мягко оттолкнул их. — Мы разберемся, Питер, — тихо произнес он. — Все, что случилось, мы... мы что-нибудь придумаем. Все, о чем я прошу, это... чтобы мы выяснили это вместе. А ты... ты даже можешь не оставаться, если не хочешь. Ты можешь уйти, когда захочешь – ты свободный человек. Черт возьми, я даже могу поселить тебя в твоей собственной квартире, если хочешь. На другом конце страны, если ты этого хочешь. Считай, что этим я заплачу тебе за последние четыре года в качестве стажера, — он остановился на мгновение, глядя на восходящее солнце, прежде чем глубоко вздохнуть. — Все, о чем я прошу, это чтобы ты вернулся и сообщил тете, что с тобой все в порядке. Хорошо? Питер моргнул, его глаза снова наполнились слезами, и он боролся, чтобы отогнать их, но как бы сильно он ни старался, он больше не мог сдерживать их. — Я запутался, мистер Старк, — сказал он срывающимся голосом. Слезы текли по его щекам, и он больше не пытался их остановить. — Я знаю, пацан. — Я делал вещи, которые тебе не понравятся. — Я могу обещать тебе, что я сделал больше, и даже хуже. — Я не могу закончить школу с Недом и Эм-Джей. Я не могу поступить в университет. — Во всяком случае, ты и так умнее профессоров. — Я... я не знаю, смогу ли продолжать жить с тетей Мэй. Я люблю ее, но я... — Мы найдем тебе собственную квартиру. Ты можешь украсить ее так, как захочешь. Я даже куплю тебе старый желтый матрас и потрепанные одеяла. Питер несколько мгновений дышал, не отрывая глаз от солнца. — Я все еще зол, — тихо сказал он. — Я все еще... я все еще расстроен, я... — Я бы забеспокоился, если бы это было не так. Это не то, что можно пережить за один день. Это не то, что можно пережить за неделю или за месяц. На это потребуется время. И даже тогда ты, возможно, никогда... — Тони вздохнул. — Ты учишься жить с новой нормой. Это все, что ты можешь сделать. А иногда... иногда все не так уж плохо. Отличие от твоей прежней жизни не всегда означает что-то плохое. Он был прав. И Питер это знал. Но это еще не конец. Оставалась еще одна вещь, которую Тони должен был знать. — Мистер Старк, я... говоря о... о Человеке-Пауке, я... я не знаю, смогу ли я когда-нибудь... Видишь ли, за последние два года я сделал много такого, чего Человек-Паук не сделал бы... — Питер, мне плевать на Человека-Паука. Если ты никогда больше не захочешь надевать этот костюм, мне все равно. Последние три дня я искал не Человека-Паука, а Питера Паркера. И теперь, когда я нашел его, мне просто нужно знать, что он вернется домой. Запах соленого моря плыл от воды и наполнял легкие Питера, легкий ветерок пробегал по его волосам и высушивал слезы, все еще бегущие по его лицу. Часть его задавалась вопросом, может, уход все еще был лучшим вариантом, что будет слишком трудно встретиться со всеми после всего, что он сделал. Что будет слишком трудно что-либо исправить. Слишком трудно его починить. Но по какой-то причине инстинкты, которые привели Питера к маленькому причалу, больше не побуждали его уйти; и впервые за целую вечность он больше не чувствовал, что хочет двигаться. Питер закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Да, — сказал он, наконец нарушив молчание. — Да, я... Я думаю, что так и сделаю, — и, к собственному удивлению Питера, он говорил правду. Он почувствовал, как Тони откинулся назад, почувствовал, как счастье хлынуло через него, как водопад, наполняющий родник, и ему потребовались все его силы, чтобы не оглянуться на старика. — Знаешь, — небрежно сказал Тони, упираясь ногой в край стены и опираясь на руки, — на самом деле здесь не так уж и плохо. Довольно мирно, если подумать. Возможно, стоит время от времени гулять здесь, осматривать достопримечательности, кататься на лодке и... Из ниоткуда что-то упало с неба, с звонким шлепком упав на лицо Тони. Тони тут же захлебнулся, а Питер недоверчиво смотрел на то, как он неуклюже вытирал очень большой, очень белый подарок чайки. И, сам того не желая, Питер рассмеялся. — Ч-что это за чертовщина?! — почти закричал Тони, хватаясь за край пиджака и пытаясь вытереть грязь со лба. — Я пытаюсь похвалить море и мать-природу, и это то, что я получаю?! Ну и черт с ним, клянусь, я больше никогда сюда не приду! Быть обстрелянным якобы мирными птичьими существами, и... Но Питер смеялся слишком громко, чтобы расслышать остальное. Тони долго смотрел на Питера, его протесты против несправедливой руки матери-природы быстро исчезли, когда он увидел, что Питер продолжает дрожать от смеха. Наконец Тони стер последние остатки и с улыбкой поднялся на ноги. — Пойдем, Питер, — сказал он, протягивая ему руку. — Пойдем домой. Смех замер на губах Питера, но улыбка осталась; схватив Тони за руку, он поднялся на ноги, и, хлопнув Тони по плечу, они пошли прочь. Питер знал, что это будет нелегко. И жизнь никогда не вернется к тому, что было до прихода Сефтиса; но, может быть – только может быть – он сможет начать строить новую. И может быть – только может быть – она даже станет такой же хорошей, как и предыдущая. А может, и лучше.