Бессмысленно искать во всём смысл.
Утро казалось безжизненным, несмотря на то, что это начало нового дня. Пэнси перевернулась на другой бок, вперив взгляд в большое окно, не было ещё и пяти часов. Она опустила глаза на вторую половину кровати, на которую падал блеклый луч уходящей луны. Где-то за створками послышались одинокие, но громкие завывания ветра. Он, подобно волку, жалобно и отчаянно выл о чём-то несбывшемся. О чём-то, что никому не удалось понять. Холодная шёлковая простынь, которую она перекатывала между пальцами, вписывалась в рамки стандартного клише с рассказами об изменах и неудачной любви. Снег за окном мог бы медленно и методично падать, но ветер жестоко подхватывал его и уносил прочь. Паркинсон с выдохом уронила голову обратно на подушку, когда послышался слабый шорох со стороны двери. Блейз тихо приоткрыл двери, впуская в спальню танцующие блики от свечей на её часть кровати. Он бесшумно прошёл в комнату, попутно стряхнув с себя остатки снега, ведь он мог разбудить свою девушку, произнося заклинание. Забини присел на край кровати прямо в одежде и устремил взгляд в то же окно, казалось, не моргая. А потом устало выдохнул. — Ничего не нашёл? — от чего-то шёпотом спросила Пэнси, поднимаясь на локти. Блейз обернулся, первая его эмоция на лице — слабая улыбка, а потом он нахмурился. — Мне стоило пойти в другую спальню, а не будить тебя, — он говорил обвинительным тоном в собственную сторону, будто это такой сложный для них момент, от которого всё пойдёт жирными трещинами. Паркинсон убрала край одеяла, перебираясь ближе к Блейзу. Она заботливо стряхнула оставшиеся талые снежинки с воротника, а потом обняла со спины, касаясь головой влажного холодного плеча. — Мне всё равно не спалось, — просто ответила Пэнси, ощутив щекой катышки кашемира, но Блейз пах её любимым ароматом — домом и спокойствием, поэтому она быстро об этом забыла. Тишина поглотила комнату. Блейз чувствовал, как Пэнси дышала, и от этого самому дышалось легче. Будто она была его личной порцией кислорода, его воздухом. И только чувствовав её дыхание, которое она так и не научилась контролировать, он мог поверить, что с ней всё в порядке. Забини накрыл её руки ещё не согревшимися ладонями, мягко поглаживая. В комнате царило умиротворение. А ещё безысходность, страх и неопределенность. Они устраивали призрачную вакханалию прямо в центре кровати, кокетливо зазывая нырнуть в пучину. — Он держит всех своих лекарей постоянно рядом, невозможно найти кого-либо не в поле его зрения, — сокрушительно произнёс Блейз, будто они уже не сидели на обломках собственной жизни. — А тех, кто становится ему неугоден, он убирает известным всем способом. — Но… — аккуратно протянула она, обдавая горячим воздухом мочку уха парня. — Я же тебя знаю, ты бы не вернулся, пока не нашёл то, что искал. Мурашки всё также бежали по коже Блейза от дыхания Пэнси. Их отношениям уже почти пять лет, и казалось, что за это время от жара ничего не осталось, но верный огонёк неизбежно танцевал на большом пепелище и не собирался угасать, лишь радостно принимал в себя новые порции угля. — Мне удалось перехватить мастера Хо в Перу, но он не смог поведать и половины. Его отпустили из уважения к старости и его службе, но использовали на нём проклятую цепь, — Забини прикрыл глаза, надавливая на них подушечками пальцев до образования бликов на обратной стороне век. — Он умер у меня на руках, успевая сказать, что «сама знаешь кто» слишком слаб и очень встревожен. — Чем? — Паркинсон подняла голову, чтобы встретиться с ним глазами, это не на шутку её взволновало. — Не знаю, милая, не знаю, — Блейз, стянув с себя пальто, бросил его в кресло неподалёку. — Я очень устал, несколько месяцев поисков дали лишь крупицу информации, которая может ничего не стоить. Мастер Хо сказал, что есть такой человек, которого он опасается больше, чем самой смерти, и это уже давно не избранный Гарри Поттер. Пэнси вздрогнула, словно от лёгкой отрезвляющей пощёчины, но быстро попыталась это скрыть. Она слегка перевесила себя через плечо Забини, чтобы поцеловать его. Прохладная миниатюрная ладонь коснулась щеки парня, поворачивая голову в сторону для удобства. Поцелуй был украденным. Губы Паркинсон рвано касались его губ, но каждый раз так плотно прижимались к ним, что ему практически было больно. Пэнси целовала отчаяние, а не его. Но Блейз был не против, он отдавался всецело взамен. Тремор её тонких рук отдавал болью в его сердце, Забини крепче их сжимал. Они этого никогда вслух не говорили, но, казалось, и не надо было. Они боялись. Боялись, — и это нормально. Утро приближалось всё стремительнее, но из-за снега и сильного ветра по-прежнему было темно. Поцелуй закончился, — и в комнате вновь стало холодно. Забини молча разделся и лёг в постель, Паркинсон легла ему на грудь, крепко обнимая за торс. — Через несколько дней ежегодный бал, на этот раз у Петровых, — видимо, хороших новостей у него изначально не было. Ответа не последовало, тишина затянула петли вокруг их горла. Каждый знал, что за этим следовало. Это был очередной вечер самых богатых, известных и, естественно, чистокровных, где каждый должен был представить свои владения. Владение магглорождёнными. Грязнокровками. Ежегодный бал кочевал из страны в страну в преддверии Рождества. От знати к знати. Из грязи в грязь. Всего было лишь несколько центров ассимиляции магглорождёных, куда попадали пленницы, которым не посчастливилось встретиться лицом к лицу с Пожирателями Смерти. В данных учреждениях их перевоспитывают под будущий мир, а потом отдают в чистокровные семьи, которые заботливо обучают их правилам и законам чистокровных. Так гласили заказные газеты. На самом деле, над девушками измывались: насиловали, лишали магии и заставляли прислуживать наравне с домовыми эльфами, если не хуже. У них не было никаких прав, даже на себя, они полностью являлись собственностью своих хозяев и не могли им противоречить. И лишь раз в год их выводили в свет в красивых одеяниях, со сведенными синяками и ссадинами, с нарощенными волосами, которые до этого вырвали ради забавы. Цель данного вечера — похвастаться своей собственностью и получить звание благодетеля со своей отменной ученицей. Волдеморт пытался показать, что его политика не против магглорождёных — она настроена на их ассимиляцию. Каждый должен занимать своё место, исходя из природной магической иерархии, и тогда мир будет правильным. Но что он делает на верхушке этого мира — неизвестно. — Мы должны быть там, — Блейз вновь отнял последние крохи уединения, будто был нацелен рассказать всё, что в нём таилось, а потом уснуть крепким сном. — Зачем? — удручённо спросила Пэнси, к горлу подкатил ком размером с хрустальный шар, когда она вспомнила подобные мероприятия. Перед глазами всплыл момент, когда совершенно случайно Паркинсон увидела такую девушку в тёмной подворотне, которая разделяла Косой и Лютный переулки. Она стояла покорно около стены прилавка, ожидая своего хозяина. Глаза были устремлены в пол, а лицо и тело скрыто огромной тёмно-коричневой мантией, но вот ожоги на её руках так никто и не удосужился скрыть. Паркинсон почти убедила себя подойти к девушке, когда из магазина вышел мужчина, в котором она узнала Торфинна Роули, поэтому Пэнси пришлось уйти оттуда как можно скорее. — Там будет Драко, — резко замолчал Забини, а после сокрушительно добавил: — с Грейнджер… Пэнси вновь приняла положение сидя, будто это помогало трезво мыслить, и перевела на него неверующий взгляд. Паркинсон покачала головой из стороны в сторону, словно была уверена, что он врёт. Она не знала, что в данном случае легче принять: ложь парня или то, что лучший друг полный идиот, идущий на верную смерть. — Он же себя потом не простит… — зашептала в пустоту Паркинсон. — Именно поэтому мы должны быть там, — он притянул обратно её к себе, целуя в макушку. — Всё будет хорошо. Клише, от которого не легче, но она знала, что пока он с ней — всё действительно будет хорошо. Им стоило сказать, как сильно они дорожат друг другом. Сказать, что они — это всегда первый приоритет. Но их чувства немы. Немы, но осязаемы. Блейз мягко массировал нужные точки на руках Пэнси, это помогало ненадолго унять дрожь в них. А Паркинсон с благодарностью и теплотой отвечала на это своим самым нежным взглядом. Снежная королева рядом с ним таяла. Утро наступило, но по-прежнему темно и холодно. Было. Пока двое потерянных душ не нашли друг друга. Это можно назвать любовью, можно назвать чем-то сложным: химической реакцией, биологической потребностью. Но в первую очередь это всегда будет приют, где два одиночества вместе обособляются против остального мира. Это хотеть любить и хотеть, чтобы тебя любили. Это путь меньшего сопротивления. Это их хрупкий мир.***
Гермиона порядком сбилась со счёта, более того, — она сбилась со счёта сколько уже сбивалась со счёта. Малфой больше не тревожил какое-то время, порции пищи возникали на прикроватной тумбе, а номер сам себя убирал и делал всё необходимое для её комфорта. Скорее всего здесь орудовали свои домовые эльфы, которым попросту было строго-настрого запрещено показываться ей на глаза. «Темница» была осмотрена с такой дотошностью, что свойственна только ей. Грейнджер могла сказать, что на стене перед кроватью ровно пятьсот четырнадцать узоров, в дальнем углу — за креслом — отходил нижний плинтус, краска на окне была нанесена не больше, чем несколько дней назад, — запах всё ещё остался. Но не было ничего, что могло ей помочь. Ни вентиляции, ни тонких стен, ни бьющихся окон, когда она, понадеявшись на свой страх и риск, бросила в него вышеупомянутую тумбу. Её лишь оглушил грохот от падения мебели, которая тут же восстановила свой первоначальный вид. Трогать дверь не было ни сил, ни смысла, но она не сдавалась. У всего есть конец — у её кошмара он тоже настанет. Малфой резко зашёл в номер, когда она, сидя на кресле, пыталась снять кольцо. Драгоценность впилась в кожу ровно в тот момент, когда Гермиона потянула его вверх, — шипы не просто проткнули эпидермис, они дошли до кости. Грейнджер закрыла рот другой рукой, прикусывая костяшки. Несколько капель крови упали на ворсистый ковёр. Боль затуманила рассудок, и она не сразу поняла, что не одна. Драко стоял недалеко от входа, облокачиваясь плечом на угол стены. Ледяные глаза целенаправленно смотрели на неё, но, казалось, не находили ничего интересного. Ему нечего сказать, кроме того, что уже было сказано ранее, а повторять он был не намерен. — Зачем… Зачем я и ты здесь? — она практически сказала «мы», но это местоимение не несло смысла — пустое и совершенно неподходящее, они не имели ничего общего, чтобы им быть. — Ты спрашиваешь об этом только сейчас? — он в удивлении приподнял правую бровь, но этого было достаточно, чтобы понять, что Драко просто издевался. — Серьёзно, Грейнджер? Она смотрела, как методично стекала кровь, и как ковёр продолжал впитывать алую жидкость, неустанно очищаясь. Гермиона сжала челюсть, продолжая чувствовать боль — шипы вошли слишком глубоко. Глубже, чем во все прошлые разы, когда она пыталась это сделать. Последний раз рекорд составил двадцать семь минут нескончаемой агонии прежде, чем они вернулись в кольцо. — Я надеялась сама всё понять, — она огрызнулась, как загнанное раненое животное, — но ты не даёшь ни единого шанса на то, чтобы понять ни ситуацию, ни причины, ни тебя. — Тебе не надоело всё анализировать? — устало спросил он, медленно переводя острый взгляд со светлого ковра на её бледное лицо. — Иногда люди поступают так только потому что хотят, потому что это соответствует их сущности. Не у каждого следствия есть причина. Гермиона выровнялась и с вызовом посмотрела на Драко, боль плелась ядом по нейронной сети, но она упорно её игнорировала. Грейнджер не согласна. У каждого следствия своя причина. — Ты лишь ищешь оправдания своей жестокости, Малфой, — резонно заметила Гермиона. — Я уже давно ничего не ищу, Грейнджер, — лениво ответил он. — Мне попросту всё равно. Она громко выдохнула. Как обычно — бетонная стена. Они никогда друг друга не поймут: ни в этой жизни, ни в следующей. Есть противоположности, которые настолько разные, что им нечего сравнивать. Это их история. Казалось, что когда один из них поймёт другого — небо обрушится им на головы. — Одевайся, если хочешь немного прогуляться, ну или можешь сидеть в комнате, пока плесенью не покроешься, — Малфой цокнул языком и направился к двери. — Если через десять минут ты не выйдешь, то у тебя больше не будет возможности выйти из номера. Гермиона шумно втянула носом воздух и зашипела от резкого спазма, когда зацепила палец, который только перестал кровоточить. Она рухнула в кресло. Не было ни мыслей, ни слов. Только чистая неразбавленная усталость. Ей хотелось закрыть глаза, а когда вновь их открыть — оказаться дома. Среди всех близких, от которых она отдалилась и закрылась. Гермиона Грейнджер вряд ли скажет это вслух, но ей нужен кто-то близкий рядом, она уже просто сама не справляется. Но вместо понимающего похлопывания по плечу от Рона и взгляда Гарри, в которым читалось «Только скажи — и я пойду за тобой в ад», — она заставляла Сатану подниматься за ней лично. Спустя шесть минут, сорок восемь секунд и тридцать брошенных взглядов на дверь Гермиона открыла её и вышла полностью одетой. Малфой скептически её осмотрел, будто видел эти вещи впервые, скорее всего, так и было. Она не думала, что он лично собирал гардероб для неё, и этим занимался Блинки. Сердце пропустило болезненный удар, вспоминая сварливого, но милого домовика. Именно благодаря ему она сейчас в зимних сапогах, в тёплом длинном платье и в пальто. Драко молча пошёл к лифту, ожидая, что Грейнджер последует за ним. Он больше ничего не сказал. Ни по дороге в лифт, ни в нём, ни в холле отеля, ни на улице. Лишь когда Гермиона ахнула от снега, который хлестко ударил прямо по лицу — он громко выдохнул, ей показалось, что даже разочарованно. Сама Гермиона поджала губы. Не настанет тот день, когда она начнёт оправдывать ожидания Малфоя. — Если ты подумал, что мороз заставит меня держать рот закрытым, то ошибаешься, — произнесла Грейнджер, наблюдав за спиралевидным паром, вырывающимся из приоткрытых губ. — Мне надоело молчать. Драко хмыкнул, делая шаг на расчищенную от снега дорогу. — Я всегда могу заставить тебя замолчать, — бросил он через плечо. — Помни это. — Так давай, заставь! — Гермиона громко обратилась к нему, наступая практически вплотную. — Заставь меня, Малфой! Драко обернулся, наблюдая, как искрил её взгляд. Гермиона готова была вцепиться в него, не теряя ни секунды. Губы плотно сжатые, выражение лица резкое и воинственное. Он практически напуган, если бы не её кудри, припорошенные снегом. Она выглядела… милой? Малфой наложил на девушку невербальное «Силенцио». — Желание дамы — закон, — он гаденько усмехнулся и обернулся обратно к пути. Гермиона в бешенстве. Она толкнула его, и он поскользнулся, падая прямо в сугроб. Мир замер. Грейнджер стояла с перепуганным выражением лица, не зная, что должна конкретно ощущать, но когда он поднялся с лицом полностью в снегу, — она не сдержалась. Гермиона беззвучно захохотала, выражение мести и победы жутко красило её лицо. Девушка позволила себе вытереть слёзы в уголках глаз и разразилась ещё одним приступом смеха, когда Малфой судорожно и не менее важно пытался выплюнуть весь снег, который успел попасть ему в рот. В очередной раз, когда она согнулась от боли в животе, в лицо прилетел огромный снежок, тут же рассыпаясь на мягкий снег. Она больше не смеялась. Это война. Гермиона тут же наклонилась, чтобы нагрести снега, как в неё пулеметной очередью полетели совсем крошечные снаряды из снега. Бесполезно придумывать стратегии — с ним только напролом. Грейнджер побежала на Малфоя, пытаясь увернуться от снежков. Если бы ей вернули голос, то она бы обрушилась на него с боевым кличем. Гермиона схватила Драко за воротник пальто, когда падала на него сверху. Они оказались в сугробе, и на мгновение, всего лишь на одно краткое мгновение, на его лице расцвела мальчишеская улыбка. Кроткая, но искренняя. Грейнджер удивлённо приподняла бровь, Малфой вспомнил, где они и кто, поэтому вернул себе каменную маску, сбрасывая её с себя. Драко очистил себя от снега и кивнул в сторону одного из разветвлений улицы. Больше слов не последовало, Гермиона только ощутила, что вновь может говорить. Они не дети, уже не дети. Враги с общим прошлым и без точек соприкосновения. Малфой хмуро бросал взгляд себе за плечо, проверяя её, но продолжал вести в неизвестном направлении. Она лишь успевала обращать внимание на вывески на иностранном языке, разные забавные товары на прилавках, зачарованные от снега, краж и людей. Люди казались ей особенно интересными. Ещё ни у кого она не увидела ни палочки, ни посоха, какие были у Дурмстранговцев. Драко и Гермиона остановились около палаты со всякими милыми мягкими вязаными вещами: игрушки, шапки, шарфики, свитера и носки. Грейнджер обратила своё внимание на совёнка из мягкой шерсти. Ей захотелось спросить, чья это шерсть, но она не знала ни общеславянского, ни какого-то отдельного языка, даже болгарский воспринимала только на слух, не думая, что он может ей пригодиться. Через минуту её заинтересовала бабушка, которая сидела под небольшим навесом с большим чёрно-белым котом на коленях. Она смотрела на прохожих таким пронзительным и снисходительным взглядом, словно всё про всех знала. Это вызвало двоякие эмоции: интерес и пренебрежение. Гермиона вспомнила профессора Трелони и подумала, что это очередная глупость. И в этот момент старушка посмотрела именно на неё через всю толпу, что, видимо, на этой улице никогда не заканчивалась. Блекло-голубые глаза смотрели с хитринкой, а слабая улыбка играла на её лице. Гермиона стремительно направилась в её сторону, совершенно забывая о Малфое. — Здравствуй, милая, — добро поприветствовала старушка, поглаживая кота, — ты что-то хотела узнать? — О… Гермиона только сейчас вспомнила, что она без понятия, как поговорить с этой милой женщиной, не зная её языка, поэтому лишь виновато улыбнулась и произнесла: — Я… Я не знаю вашего языка, — Грейнджер ещё раз улыбнулась, надеясь, что её хотя бы отдаленно поймут. — Извините, что потревожила. — Ох, английский — это не проблема, милая, — женщина махнула рукой. — Множество проблем, которые у тебя есть, такими не являются. Гермиона замерла, она не ожидала, что тут знали английский, пусть и с акцентом, но всё же. Но также ей не понравилось, что совершенно незнакомый человек указывал ей на её проблемы, обозначивая их незначительными, хотя даже понятия о них не имеет. — Ещё раз извините, что потревожила, — сквозь зубы произнесла она. — Не обижайся на меня, голубушка, я не хотела тебя обидеть, знаю, что путь твой неблизкий, — Гермиона только раздражённо выдохнула. — Знаю я, как это утомительно — по вселенным путешествовать. За спиной обрушилось небо, а взрывная волна опалила затылок. — Что вы сказали? Повторите ещё раз, — в прострации потребовала Гермиона. Но старушка лишь загадочно улыбнулась, переключив всё своё внимание на толстого кота, мирно посапывающего на коленях. Гермиона осмотрела женщину, а после тихо выдохнула, понимая, как неправильно себя повела. — Я не хотела вам грубить, — с сожалением произнесла Грейнджер. В голосе больше не было ни скептицизма, ни раздражения. — Вы бы не могли мне об этом рассказать подробнее? О путешествиях по вселенным. Блекло-голубые глаза вновь выражали добрую грусть, которая появлялась во взгляде с возрастом. Мудрость пережитков, опыт побед и неудач, колоссальное понимание. Женщина покачала головой и полезла дрожащей рукой во внутренний карман мехового жилета, доставая из него небольшой мешочек. — Я ничего не могу тебе рассказать, а вот они — могут, — она потрясла мешочком и ослабила завязку, протягивая Гермионе. — Достань три штучки и размести их на противоположной ладони слева направо. Грейнджер выглядела озадаченной, скептицизм неосознанно вернулся, упрямо шепча, что она лишь тратит время зря. Гермиона вздохнула и потянулась правой рукой в мешочек, раскрывая левую ладонь. Она достала кусок деревяшки, формой напоминающую монету, с изображением фигуры посередине. Много времени не потребовалось, чтобы мозг подкинул ей информацию о рунах, о том, что было будто бы в прошлой жизни. Но этих она не знала. — Это старославянские руны, — пожилая ведьма будто прочитала её мысли. — Не тяни. Гермиона расположила на ладони руну, которая напоминала ей английскую букву «R», и поспешила достать следующую. На этот раз изображение напоминало ей жирную стрелку, смотрящую наверх. Третья руна оказалась заключительной и имела вид шрама, как на лбу Гарри. Грейнджер вздрогнула. Она повернула ладонь к женщине, чтобы она могла рассмотреть порядок, в котором собрались руны. Ведьма нахмурилась, а потом не спеша взяла самую первую руну, показывая её Гермионе. — Первая руна, которую кладут слева, означает твоё прошлое, — она развернула её лицевой стороной к Грейнджер. — Это «Радуга». Она значит, что что-то было начато. И на сегодняшний день это «что-то» ещё не завершено. Или просто превратилось в долгострой. Но ты не оставляешь мыслей о том, чтобы довести это дело до его логического завершения. С другой стороны, речь в данном случае может идти о каком-нибудь интересном путешествии или воспоминаниях, которые всё ещё волнуют тебя. Ток прошёлся от макушки до пальцев на ногах, она моргнула, пытаясь осознать полученную информацию. Ей не хватило времени для полного и последовательного толкования, потому пожилая женщина уже потянулась за второй руной. — Вторая вытащенная и оказавшаяся посередине руна означает твоё настоящее, — Гермиона вперила взгляд в так называемый «указатель». — Это «Ветер». Есть борьба. Ты ссоришься и миришься, постигаешь что-то кардинально новое и удивляешься истинности вещей, которые считала банальными или рутинными. Материальное стало менее значимым, в жизни появились более высокие цели и задачи. Вздор. Вздор, да и только! Мысленно взбунтовалась Грейнджер, она никогда не стремилась за материальными благами, а то, что у неё происходила переоценка ценностей вообще не укладывалось в голове, это всё больше походило на шарлатанство и издевательство над наукой. А после Гермиона вспоминала, что по велению и использованию деревяшки в руках можно отнять человеческую жизнь. — Третья же руна достается последней и её место с правой стороны, она несёт в себе информацию о будущем, — от ассоциации со шрамом лучшего друга её до сих пор била мелкая дрожь, и Гермиона не находила сил прямо посмотреть на изображение. — Это «Сила». Ты станешь намного сильнее, чем сейчас. Возможно, это произойдёт благодаря успешной борьбе над собственными слабостями, или же потому, что тебе удастся разрешить некое очень важное противоречие. С другой стороны, эта руна может означать то, что ты сумеешь избавиться от застарелой вражды с кем-то из своего окружения. Гермиона не сдержалась, громко хмыкая и закатывая глаза. Ей очень захотелось бросить глупые куски себе под ноги и втоптать в слякоть. Но к сожалению, она изучала древние руны в школе и знала, что в отличие от того же магического шара для предсказаний, они имели непосредственную силу, независимо в чьих руках находились. И это раздражало. Зудело под кожей, потому что слишком правдиво. — Грейнджер! — Малфой оказался около неё настолько быстро, что показалось, будто он материализовался из воздуха. Гермиона окинула его вопросительным взглядом, когда наткнулась на предметы у него в руках, которые он слегка сконфуженно прижимал к себе в районе живота. Нечто объёмное, цвета спелой тёмной вишни. Она присмотрелась, различая очертания ткани. — Прогулка подошла к концу, — спокойно отрезал он, переводя острый взгляд на женщину и мешочек у неё в руках. Он был в ярости. Грейнджер чувствовала это не только на интуитивном уровне, но и кожным покровом, по которому у неё побежали мурашки от холодной злости в его голосе. Он схватил её за руку, и кольцо на пальце засветилось, откидывая блики на стеклянную витрину. Пожилая ведьма изменилась: серость так отчётливо проступила на морщинистом лице. Её глаза бегло смотрели то на Драко, то на Гермиону, то на злосчастное кольцо. Гермиона заметила эту перемену, и догадка о том, что женщина знала о кольце, почти подтолкнула её к озвучиванию вопроса, но Малфой оскалился и уже с нескрываемой злобой спросил на языке, который был ей недоступен: — Что-то не так? — он продолжал улыбаться и сильнее сжимать руку Грейнджер, от чего она поморщилась и попыталась высвободить ладонь. — Ты… — прошептала укоризненно старуха. — Эта девчонка — она у тебя в плену, я узнаю это кольцо, оно порабощает и контролирует магию. Малфой резко перестал улыбаться, и его глаза затянуло туманом и диким нестерпимым морозом. Он перекатывался с каблука на носок туфель и подозрительно долго молчал. — Даже если и так, то что? Что? —Драко угрожающе наклонился к ней, прикусывая край нижней губы. — Ты с этим ничего не сделаешь. А если ты и дальше хочешь сидеть тут и развлекать народ своими дешёвыми фокусами, ну или хотя бы… — он замолк и бросил взгляд на её правую ногу, которую она быстро закрыла длинной шерстяной юбкой, — дышать, то ты просто закроешь на это глаза, так же, как и все вокруг. Пожилая ведьма глухо выдохнула и скрипуче рассмеялась. — Сгубишь ты себя, мальчишка, ещё немного и обратного пути не будет, — спокойно произнесла она, а затем обернулась к Гермионе. — Помни про «молнию», ты справишься. Грейнджер удивлённо округлила глаза и даже перестала пытаться выдернуть руку из хватки Малфоя. Он потащил её прочь, продолжив второй рукой прижимать к себе что-то неизвестное, но следом остановился и выбросил это в урну. Гермиона успела рассмотреть — это был комплект. Шапка, шарф и перчатки. Она осмотрела себя сверху вниз, это были те вещи, которых ей в такую стужу очень не хватало. Но этого было мало, чтобы рассмотреть в нём человека. Чертовски мало. — Нет, Малфой, нет! — закричала Гермиона так, что горло ошпарило кипятком. Она остановилась, упираясь ногами в землю. — Я больше не стану тебя слушать, я не игрушка! Он молча поднял на неё взгляд. Этого хватило, чтобы её смелость практически разбилась. Пустые глаза смотрели прямо в суть Гермионы: залезали под кожу, разрывали капилляры, царапали внутренние органы и заставляли сердце переставать биться. Он молчал, но тело упрямо продолжало говорить, говорить о злости, ярости и ненависти, клокотавших в нём в неисчислимом количестве. Потоки злобы исходили колкими короткими волнами, Грейнджер поежилась и сдалась, позволяя телу принять защитную позу, однако, она не сдвинулась с места, продолжая сверлить его рассерженным взглядом. Она устала. То крохотное, что между ними было, с оглушительным криком ухнуло в бездну, оставляя их по разные стороны пропасти. В следующий момент Гермиона была уверена, что он замахнётся для удара. Вытянувшись, она расправила плечи. Если это единственный способ доказать силу, то он ещё более жалок, чем она думала, но вместо этого Малфой провёл по макушке, убирая снег между прядями платиновых волос. Драко изменился, но вновь стал концентрацией пустоты. Плоское лицо не выражало никаких эмоций, по краям радужки плескались тихие волны Северно-Ледовитого океана, погружая его чувства ещё глубже — на самое дно. Марианская впадина. Слишком затянуто, слишком. — Силенцио, — он специально произнёс это вслух, чтобы ещё больше её унизить. — Ты достала, Грейнджер. Ты чёртова мигрень! Я ненавижу тот день, когда появился в том доме, надо было оставить тебя на развлечение Гойлу. Глаза Гермионы округлись, а ком из тошноты и мерзости собрался в глотке. Она сорвалась на бег. Единственная мысль била набатом, заставляя действовать. Ей нужно распылить его внимание. Истерики, слёзы, крики, попытки сбежать, неадекватные поступки. Всё, что угодно. Лишь бы запутать Малфоя, заставляя его испытать иллюзию потери контроля, чтобы он вышел из строя. Дорога оказалась неизвестной, ухабистой и заваленной снегом, но Гермиона продолжала бежать, оборачиваясь назад. Малфой стоял почти скучающе, что здорово подогревало её панику, нервные окончания неустанно посылали сигналы о провале. Грейнджер остановилась от неожиданной сильной боли, падая коленями в снег. Если бы у неё был бы голос, то она бы обязательно сейчас истошно закричала. Кольцо на пальце буквально проникло под кожу, оплетая кость изнутри шипами. Агония носилась по венам, выталкивая кровь из рваных ран хаотичными импульсами. Ядовитый плющ постепенно плелся вниз по кости, поглотив её руку до кисти, Гермиона упала лицом в снег, чтобы заглушить это истязание, но ничего не помогало. Виски пульсировали, тело дрожало, а горло содрано в немом крике. Она заходилась в беззвучной истерике, проглатывая солёные горячие слёзы. Каждый шип ощущался отдельной пыткой, вонзаясь в ткани и царапая кости. Тёмный силуэт возвысился над ней, пряча руки в карманы брюк. — Я же предупреждал, идиотка, — он опустился на одно колено, погружаясь в снег и громко вздыхая. — Почему ты никогда меня не слушаешь? Я же пытаюсь быть меньшим из зол в этой чертовски хуёвой ситуации! Пытаюсь не быть монстром, но ты не оставляешь никакого ёбаного выбора, Грейнджер! Гермиона провалилась в беспамятство — и это лучшее, что с ней случалось.***
Гермиона сидела в кресле, искоса наблюдая из угла за всем периметром комнаты: от окна и до двери. Шестерёнки в тесной черепной коробке работали перебоями: механизм дал сбой, а металл заржавел. Она боялась закрыть глаза, чтобы не позволить себе даже малейшую слабость. И что самое страшное — она боялась что-либо делать. Мысль о том, что нужно действовать, не давала вздохнуть, но больше ничего из себя не представляла. Ни идеи, ни плана, ни сил. Лишь одно слово: «Надо». Гермиона Грейнджер всегда находила выход, сколько она себя помнила. Иногда ей казалось, что она героиня книги, автором которой являлась женщина. Слишком идеальной была. Умна, удобна, остра на язык и всегда спасалась. Её сделали такой, чтобы поднять дух и уверенность в себе у представительниц женского пола. Но она не такая… У неё полно страхов, провалов и неудач. Она далеко не главная героиня и совсем не идеальна, ей свойственно ошибаться и оступаться. Свойственно поддаваться эмоциям и делать глупости. Переживать за «Выше ожидаемого» по гербологии, закатывать глаза и огрызаться на твердолобость друзей, прятаться за книгами, когда не было настроения. Она забывала ингредиенты для зелий, путала некоторые руны, ненавидела пирог с патокой и прониклась симпатией к школьному врагу. Она не та, с кого нужно брать пример. Гермиона упёртая, первой почти никогда не приносила извинений, слегка цинична. И она боялась… Боялась высоты, низкого балла, потерять близких, проснуться заживо похороненной, грозы и клоунов. И боялась делать ход. Это не ход королевой, а гол в свои ворота. Она могла признаться в чём угодно, если это не задевало её гордость, обострённое чувство справедливости или твердо устоявшееся мнение. И сейчас Грейнджер была бессильна против самой себя, ей не удавалось признать, что её изломали. Изломали, как куклу, отобранную у плачущей девочки, издеваясь над фарфоровым тельцем на глазах ребёнка. Ей страшно действовать и страшно бездействовать. Круг замкнулся. Гермиона ещё раз осмотрела номер, подпирая голову ладонью. Атмосфера и интерьер походили на Малфой-Мэнор: вроде бы дорого, вроде бы красиво, но холодно и пусто. Стены, покрытые золотыми узорами, это могло быть неплохим элементом декора, но Грейнджер видела в них лишь крепкие ветви ядовитого плюща, тянущегося к её горлу. Дьявольские силки. Мебель крепкая, гладкая и дорогая. Хотелось крошить. Разорвать подушки и одеяло, поцарапать красное дерево, оторвать обои, разбить стекло и зеркало, а потом всё поджечь огнём от свечей. Она так и сделала. Но, увы, номер оказался заколдованным и не позволял себе вредить, собирая наглядные факты вандализма, будто невербальным «Репаро». Она сидела в идеально чистой комнате и ненавидела себя. Необъяснимое ощущение безвыходности охватило просевшую грудную клетку. Ржавый спусковой крючок наконец сработал, пуская серебряную пулю в лоб. Гермиона поднялась с кресла, направляясь к двери. Естественно, она знала, что та заперта, но всё равно была настроена попытаться её открыть. Холодная ручка неожиданно обожгла ладонь, Грейнджер отшатнулась, а потом перевела взгляд с круглой ручки на свою поражённую плоть. Это было кольцо. Она разозлилась. Словно на поводке. Гермиона барабанила в дверь, кричала, пыталась отломать ручку и выломать дверь. Ничего не получалось. Она почти отчаялась, когда по ту сторону послышались шаги. Сердце забилось в истерическом припадке, страх шептал отступить и не нагонять на себя беду, а разум твердил, что она не должна отступать. Девушка повысила голос и стала яростнее стучать по деревянной поверхности. Шаги стихли, Гермиона упёрлась лбом в дверной косяк и всхлипнула. Послышался свист, и дверь резко открылась. Она подняла мутный взгляд, но назад не отступила. На пороге стоял Драко Малфой с небольшой фиолетовой карточкой в руках. Его вид говорил о том, что он бы с радостью сейчас оказался в объятиях Дементора, чем на её пороге. Драко спрятал карту в карман брюк и молча прошел мимо неё в комнату. — Тебе повезло, что на номере стоит заглушающее, — слегка грубо обронил он, осматривая пространство. — Одевайся. Гермиона быстро стёрла следы от слёз и развернулась к нему лицом. Она вскинула подбородок так, как делала это всегда. — Как же ты меня тогда услышал? — Грейнджер проигнорировала его последнее сказанное слово. — Я тебе говорил, что кольцо не позволит тебе уйти, — Драко сел в то самое кресло. — Ты меня утомляешь, больше я ничего повторять не стану. — Малфой, ты самая последняя дрянь, — Гермиона направилась к нему. Он усмехнулся. — Ты не понимаешь, когда с тобой по-хорошему. Одевайся, иначе я тебя выволочу в том, в чём ты сейчас, — Малфой, забросив ногу на ногу, по-царски восседал в кресле. Гермиона бросила на себя беглый взгляд. Её одежда сейчас не внушала ни доверия, ни вкуса, но в комнате было прохладно, и она хотела скрыть каждый дюйм кожи, поэтому на ней были тёплые колготки, тёплое длинное платье и сверху надет свитер. Естественно, тёплый. Драко неотрывно за ней наблюдал, будто за раненым приматом, бросая ему оружие. Застрелить его или себя? Патрон один. Избавление от мучений или сладкий вкус мести на сухом шершавом языке? Выбор неоднозначный. Гермиона показательно прошлась до кровати, присаживаясь на край. Она скрестила руки под грудью и выжидающе посмотрела на Драко. Он, казалось, знал, что исход будет таким. Малфой вальяжно поднялся на ноги, оттягивая пиджак. Теперь Гермиона не отрывала от него взгляда. Она никогда не признает, что испытывала одновременно страх и жгучий интерес. — Малфой, только тронь меня, — грозно сказала Грейнджер, не сводя с Драко настороженного взгляда. — Я не понимаю тебя! — ей показалось, что он практически сдался. — Пытаюсь вести себя адекватно насколько это возможно при данных условиях — ты кусаешься, веду себя, как ты того заслуживаешь на самом деле, — ты продолжаешь кусать! Грейнджер, терпение у меня, к счастью, не вечное. Я сорвусь совсем скоро, и тогда ты действительно меня возненавидишь. — Может так и надо поступить? — она смотрела на него с укором. — Невозможно поверить, что ты не хочешь навредить! Малфой, ты желал мне смерти столько раз, что, уж извини, совсем не верится в твои внезапные добрые порывы. — Когда я пущу в тебя первый круциатус, то вспомни все мои попытки быть с тобой человеком и пожалей об этом разговоре. Малфой выглядел угрюмо несколько секунд, но потом, словно по велению волшебства, лицо расслабилось. Он будто сложил на неё все полномочия последствий и развязал себе руки. Вероятно, она действительно пожалеет. Его тонкие губы насвистывали лёгкий классический мотив, Гермиона вопросительно изогнула бровь и поспешила отсесть подальше по мере его приближения, но Малфой оказался проворнее. Он подхватил её на руки и забросил на плечо. Гермиона закричала, пытаясь нанести ему увечья. Она соврёт, если скажет, что только для спасения, ей хотелось сделать ему больно. Хотелось залезть под кожу и разорвать её изнутри, разодрать его в клочья. Она била его, царапала и кусала. Он продолжил свистеть, направляясь к лифту. Даже не сбился со своего раздражающего ритма. Когда он заходил в кабинку лифта, то совершенно «случайно» Грейнджер ударилась головой, хотя она пыталась увернуться от столкновения с проёмом. Малфой этого, конечно же, не заметил. — Грейнджер, ты и правда неуклюжая, — со смешком проговорил он. Лифт спустил их вниз на несколько этажей. Драко с невозмутимым видом вышел в холл, перебрасывая Гермиону с одного плеча на другое. Он продолжал насвистывать раздражающую мелодию, прерываясь лишь на некоторые короткие фразы на иностранном языке. Девушка пыталась призвать на помощь, но все смотрели на неё лишь с каким-то пониманием, снисхождением и теплотой. — Зря пыталась, перед выходом я использовал на тебе чары иллюзии, но я оценил, пять баллов Гриффиндору за артистичность Грейнджер, — Драко опустил Гермиону на пол. Она осмотрелась: столики, стулья, бар. Он привёл её в кафе? Что за чёрт? Здесь витал аромат пряностей, специй и дома. Будто в гостях у бабушки в честь праздника. Это нежелательно успокаивало. Притупляло бдительность. Грейнджер покрутила головой, подмечая незначительные детали: деревянная мебель, выкрашенная в приятный оттенок кофе с молоком, расписные стены, незамысловатые лёгкие картины в тёмных тонах. Если бы её сюда привёл не Малфой, то, возможно, ей понравилось бы. Этого всё равно недостаточно. Никогда не будет достаточно. — Что они видели? — Малфой изучал меню, садясь за стол. Гермиона смотрела в упор, но он так искусно её игнорировал. Она опустила взгляд на ноги — на них не было обуви, а пол был не просто холодным — он был ледяным. Грейнджер села на стул и держала ноги в напряжении, чтобы они не касались пола. — Я, по-моему, предупреждал, — издевательски протянул он. Грейнджер не успела плюнуть в него, потому что он вскинул руку вверх, и около столика возник официант. — Нам две порции супа, две порции жаркое, блины с творогом и две чашки травяного чая. Спасибо. — Здравствуйте, как пожелаете. Могу я вам ещё что-нибудь предложить? У нас отличные вареники и борщ, прямиком из украинской кухни, — прытко пишущее перо летало на пару с блокнотом вокруг официанта, записывая заказ. — Я, кажется, ясно завершил свой заказ, — он отложил меню и откинулся на спинку стула. — Сию минуту, мистер Малфой, — официант нервно сглотнул и исчез. Гермиона недовольно покосилась на него, поджимая губы. Внешний вид Драко никак не помогал в его анализе: чёрный костюм, лакированные туфли, запонки из белого золота, уложенные волосы, и, Годрик, прости, — потрясающий парфюм. — Ты мог быть с ним помягче, я ничего не поняла, но не думаю, что он заслужил грубость, — она опустила ступни на пол, вздрагивая от холода. Никогда не удавалось промолчать при виде несправедливости, Гермиона могла сделать замечание по этому поводу и самому Волдеморту. — Грейнджер, я искусен в грубости, кому как не тебе это знать, — Драко усмехнулся, ослабляя воротник рубашки двумя пальцами. Гермиона лишь хмыкнула, поднимаясь с места. У неё было чёткое намерение уйти отсюда. Неприятный скрип эхом оттолкнулся от стен, повторяясь раз за разом, стоило ей отодвинуть назад стул. Малфой молча поднял глаза: стальной цвет с интересом касался её кожи, это единственный возможный способ для него коснуться её. Только взглядом и мыслями. Ни словом, ни телом, ни духом. Никак и не ему. Шаг. Один. Второй. Дыхание сбилось, будто она с разбега прыгнула со скалы. Ей всего лишь нужно пройти мимо, но она медлила. Не специально, неосознанно, непозволительно. Воздух прерывистым потоком вырвался через плотно сжатые губы, когда её запястье властно схватили. Гермиона замерла, но руку не вырывала. Их взгляды пересеклись: её ядовито-карий и его грозно-серый. Прохладные пальцы медленно нашли выпуклую вену, нежно поглаживая. Взгляд не отрывал. Нахальный, вызывающий, тёплый? Она не могла не прервать зрительный контакт, когда почувствовала, что пальцы Драко спустились и коснулись раскрытой ладони. Он играл с ней Она отдёргивает руку — это уже слишком. Слишком интимно. Слишком неправильно. Слишком нереалистично. Слишком желанно, чтобы быть правдой. Гермиона на краю пропасти, но она не боялась. Ей хотелось плакать. Это было нездорово. Больное, неправильное, требующее терапии. Они в шаге от выведения последней руны убивающего заклинания. — Они думали, что ты новоиспечённая жена, которая перебрала с алкоголем, — сказал Малфой, убирая руку. — Что?! — Грейнджер подавилась слюной. — Да как ты посмел? Всего алкоголя мира не хватит, чтобы заставить меня связаться с тобой! — Ты уже связана, Грейнджер, очнись, — он окинул её едким взглядом, вздыхая от её непробиваемой тяжёлой натуры. — Сядь на место. Сейчас подадут обед. — Малфой, я сыта тобой по горло, — она съёжилась, когда с его бескровных губ сорвался смешок. Чёртов извращенец. За его спиной открылись стеклянные двери, и он обернулся. Гермиона отметила, как он изменился в лице. Ещё мгновение назад он насмехался с её неосмотрительной двусмысленной фразы и пытался её приструнить, а сейчас он снова восковой. Красивый, плохой, злой. — Быстро сядь на место и только попробуй раскрыть свой бездонный рот, — голос Малфоя резкий, грубый, приказной и не терпящий возражений. Естественно, что она собралась возразить, но он потянулся ко внутреннему карману пиджака, где лежала волшебная палочка. Гермиона пришла в ступор. Драко внушительно, но практически безболезненно толкнул её в живот, чтобы она сделала эти несчастные два шага назад и села на своё место. Грейнджер не просто села — она осела. — О, Малфой! — скрежет зубов грозил ему испортить идеальный прикус. — Точно ты, у кого может быть такая платиновая макушка? Ты как чёртов шар от Люмуса. Гермиона невзначай исподлобья посмотрела на обладателя голоса. Им оказался молодой парень, примерно их возраста. Она сразу поняла, что дело плохо, потому что рука Драко по-прежнему находилась рядом с карманом пиджака. Малфой собирался использовать магию против этого парня, а не против неё. Он показался относительно знакомым, вероятно, что они какой-то период учились вместе, но на разных курсах и факультетах. А если учесть, что он свободно разговаривал с Малфоем, то он однозначно учился на Слизерине. — Уоррингтон, — произнёс Драко не оборачиваясь. — Что ты здесь делаешь? Гермиона замерла, словно статуя, когда словила на себе неприятный колючий взгляд. Молодой человек подошёл к столу и брезгливо осмотрел присутствующих. — Майнер отправил меня проследить за тем, как проходит твоё задание здесь, — он сально усмехнулся, посмотрев прямиком на Гермиону, которая стойко возвращала ему всю брезгливость в трехкратном размере. — Как я вижу, что своим постом ты не дорожишь, а к заданиям и нашей идеологии относишься крайне пренебрежительно. К тому же, я не мог пропустить ежегодный бал, который в этот раз устраивают Петровы. — Не тебе говорить о положении, Кассиус, — Малфой расслабленно откинулся на спинку стула и посмотрел на него с таким количеством превосходства во взгляде, что Гермиона почувствовала себя так, как чувствовала в начале первого курса — никчёмно. — Как давно ты перестал выпрашивать у Тёмного Лорда о пощаде, выплёвывая лёгкие на пол, потому что проваливаешь даже самые лёгкие задания? Если бы не Майнер, то ты бы и первое поручение не пережил. Атмосфера накалялась, а Гермиона оказалась в тупике. Она абсолютно не знала, как себя вести. Встать и попытаться уйти? Но рациональность упорно вопила, что сейчас лучшим вариантом являлось не привлекать к себе внимание. Слиться с интерьером и не влезать в дискуссию, где ей нет места. — За меня есть кому вступиться, — Кассиус сверкнул тёмными глазами, — а что же насчёт тебя? Отец мёртв, а мать… — А я не нуждаюсь в хозяине, Уоррингтон, — резко перебил его Малфой. — И в этом вся разница. Я до сих пор жив, ценен и нахожусь в высоких чинах, потому что мне нет в этом равных. Ты же ещё дышишь только потому, что прячешься за спиной Майнера. Грейнджер готова поклясться, что несмотря на всё ледяное равнодушие, которое исходило от Малфоя — он был зол. Настолько зол, что способен уничтожить всё вокруг и её в том числе. Драко был на грани потери контроля, но продолжал держать маску. Он был сыном своих родителей. — А знаешь, почему Майнер за тебя впрягается? — Драко позволил себе коротко рассмеяться. — Потому что командир в первую очередь отвечает за солдата в своём подчинении. И отвечает так, что тебе в кошмарах не снилось. Именно поэтому он подчищает за тобой косяки — чтобы не лишиться своей головы. На тебя всем плевать, смирись. Лицо Уоррингтона налилось краской, он практически потянулся к карману за палочкой. Гермиона неосознанно бросила взгляд на столовой нож перед собой. Мысль о защите Малфоя пронеслась со скоростью света. Драко заметил взгляд, но едва покачал головой. Ей не было дела до его одобрения, потому что в голове оглушительно взорвалось благоразумие, когда она поняла, что подумала о его защите. Очередная точка невозврата под её босыми ногами. — Малфой, старайся лучше, я всё обязательно передам начальству, — Кассиус шумно сглотнул, отступая в сторону двери. — Ты на волоске от собственной кончины, не заставляй меня класть последний траурный венок, потому что я сделаю это с превеликим удовольствием. Он бросил последний склизкий взгляд на Грейнджер, который не сулил ей ничего хорошего, если они встретятся где-то один на один. Подошва ботинок противно заскрипела, когда он, не оторвав от пола носки туфель, развернулся к выходу. Уоррингтон ушёл, оповещая об этом громким стуком двери. Гермиона отмерла и перевела расфокусированный взгляд на Драко. Теперь она была уверена в собственном желании — вспороть ему или себе горло ножом, лежащим так близко, что дух захватывало от одной подобной мысли. Терять было до смешного мало. По коже бежали мурашки от холода, сквозившего между двумя людьми, сидящими в нескольких дюймах друг от друга. Со стороны это было похоже на прощальный ужин двух осуждённых на смертную казнь: роскошь, тишина и бескрайняя пустота внутри. Официант появился через несколько минут с парящими подносами заказанных блюд. Он пожелал приятного аппетита и тактично удалился. Грейнджер скептически покосилась на горячую еду, которая, к её сожалению, безумно вкусно пахла. Драко, грациозно взяв столовое серебро, приступил к первому блюду. — Малфой, — начала она, смотря на него сквозь гору красивой белоснежной посуды. — Ешь, — он её перебил своим повелительным тоном. Она начала злиться. Её изначальный план втереться ему в доверие с треском пошёл к чёрту, хватая Гермиону за собой. Она не сопротивлялась на этот раз. Если не взяла пряником — возьмёт кнутом. Глаза Грейнджер ярко сверкнули, а лицо приобрело напускное спокойствие и принятие, когда она медленно потянулась к тарелке с супом. Нос щипало от яркого аромата, а желудок завязался в морской узел. Она взяла ложку в руку, черпая ею горячую жидкость. Малфой наблюдал. Она колебалась. Напротив неё сидел бывший однокурсник. Гермиона помнила, как на втором курсе его за палец укусил малыш Мандрагоры, как на третьем курсе он разозлил Клювокрыла. Помнила его лицо, когда его отправили с ней, Гарри и Невиллом в запретный лес в качестве наказания на первом курсе. Помнила, как он гордился своим местом в команде по квиддичу, ведь действительно умел летать и как он с грацией свалился с вышеупомянутой метлы. Помнила его потерянным и бледным на шестом курсе. Она помнила того задиристого мальчишку — и это не давало дышать. Если бы всё сложилось иначе… Если бы. А потом она вспомнила, как он назвал её трофеем и практически передал в руки Волдеморту. Ярость. Обида. Несправедливость. Грейнджер помнила свой план отвлечения внимания. Гермиона приоткрыла рот, чтобы вкусить пищу, но резко остановилась, отправляя содержимое ложки прямиком в лицо Драко. Энергия и ярость от долгого бездействия взрывала в ней последние баллоны закупоренной спрессованной адекватности. Со стола полетело всё: тарелки, салфетки, чашки, столовые принадлежности; она сбросила даже скатерть. На полу настоящий артхаус из разбитого стекла, кусочков пищи и разлитого чая. — Если ты ещё не понял, Малфой, то я не собираюсь тебя слушать, — она яростно дышала, облокачиваясь руками на стол и угрожающе нависнув над ним. —У меня нет хозяина, как ты точно ранее высказался. Драко со скучающим выражением лица вытер его от остатков супа, но желваки предательски дёрнулись от напряжения. Он осмотрел беспорядок на полу, выбрасывая туда же использованную салфетку. — Грейнджер… — протянул он, злая ухмылка красочно играла на его натянутых губах. Его взгляд скользил по разъярённой девушке. Малфой схватил её за запястье, сильно дёргая на себя. Гермиона заскользила по мокрому столу, больно падая на него грудной клеткой — весь воздух вышел из неё. — Если ещё не дошло, то у тебя нет выбора. Нет хозяина? У тебя уже есть я. Его взгляд — изучающий, ликующий, животный. Он с упоением наблюдал, как часто она дышала, как вздымалась её грудь, а лицо налилось пурпуром. В глазах блестели слёзы от внезапной боли. Ему практически жаль, но она перешла грань. У любого поведения есть черта, которую нельзя переступать, не поплатившись за это. Гермиона скривилась от боли, пытаясь заставить себя сделать вдох, но ей слишком больно. Она не слышала Малфоя, ей буквально всё равно на всё то, что вылетало из его рта. Грейнджер вырвала ладонь из его хватки, пытаясь подняться — руки по-прежнему скользили по поверхности стола, а на грудь будто уронили бетонную плиту. Взгляд острый, как опасная бритва. Она медленно разрезала его на части, слой за слоем, кусочек за кусочком. Его маску Гермиона с ювелирной аккуратностью вырезала ровно по шву, по которому он её пришил. Стык в стык. При этом она поглаживала грудную клетку, словно умершего новорожденного ребёнка — горько и отрывисто, подрагивающими пальцами. — Я тебя ненавижу, — сухо ответила она. Это не способ задеть, это горькая правда. — Ты снова на правильном пути, — равнодушно бросил Малфой, поднимаясь из-за стола. Воздух пропитан гнилью и последней степенью разложения. Возможность человеческого взаимодействия торжественно разлагалась между ними, требуя скорейшего погребения и чёрного гроба с розовым бантом. Он оставил мешочек с приличным количеством галлеонов и молча ждал её. Гермиона, вперив взгляд в его спину, перебирала босыми ногами по холодному полу. Довольная улыбка слабо растянулась на бледном от боли лице, а в рукаве мокрого платья приятно согревала пластиковая фиолетовая карта. «Прости, Малфой, но мне не жаль. В этой войне есть выбор, и я выбираю себя».