Old fairy tales are great stories for witches

Сегодня канун Дня всех святых, поэтому Ибо с опаской спускается вниз, но на удивление в доме тихо, а на проверку оказывается, что никого нет. Он находит записку от мамы, в которой она сообщает: они уехали за редкими ингредиентами и вернутся поздно. Будь умницей, Ибо, никуда не ходи и не зови никого к себе. Ибо хочет покатать на скейте, но после вчерашнего страшновато — вдруг за ним придут, когда он покинет пределы родного дома? Самайн не так страшен, обычно они пекут пироги, закупают сладости, мама обновляет свои запасы редкостей. Ибо с сожалением думает, что не ценил беззаботное время, когда спал в этот день до обеда, а потом шел гулять в единственный городской парк. Он зло пинает кучку сухих листьев; жизнь не успевает преподнести долгожданный сюрприз, как все остальное хочет отобрать. Ему не страшно, ему… грустно. Правда уродливым шрамом расползается на сердце, душит его неопрятной вязью мелких хитросплетений. Есть демон, есть белая ведьма, одно принадлежит другому. Так просто. Так странно. Тривиальная арифметика, от которой никуда не сбежать. Ибо снова пинает листья, но промахивается, описывает ногой дугу и, возможно, даже грозит свернуть себе шею, если бы не цепляется всем телом за воздух. Он лежит навзничь в паре метров над землей, отчетливо чувствует как промозглый ветер забирается под ярко-красный свитер. Сегодня день перед самайном — сегодня красный можно. Он осторожно вытягивает пальцы, хватается за пустоту, чтобы перевернуться или выпрямиться. Не выходит. Попросту лежит на спине над грудой сухих листьев, его шляпа валяется рядом. Так сильно жмурится, что мелкие слезинки скатываются в уши. Зло бьет кулаком в пустоту и наконец оказывается объят страхом. Он всего лишь маленькая ведьма, которой уготовили нелепую судьбу. Слезы катятся градом, Ибо начинает казаться, что он оглох. Сердце распято неведомым доселе чувством, а сам он растерял всю магию, на которую был способен. Вон, даже листья не в силах поднять. Ибо пинается снова, опять описывает дугу и словно изображает воздушного гимнаста. Ведьма исключительно сильна на своей территории. Черта с два он просто так подастся в жертвы. Маленькая храбрая ведьма тонкими пальцами цепляется за воздух во всех смыслах. Спускается на землю, как по ступеням, и снова пинает злосчастные листья, на этот раз рукой. Он умеет собирать звездную пыль — что ему старые листья! Тянет их к себе, собирает в воронку, тонким серебристым светом обнимает собственные плечи. Листья жалобно хрипят на ветру, желтые уголки цепляются друг за друга. Ибо отбрасывает их одним взмахом; иссохшим ковром они стелят дорожку кошмаров вдоль живой изгороди: листья ведут к обрыву. Ибо не раздумывает, пальто летит на землю, руки сжимаются в кулаки, ведьмочка бежит навстречу свободе. Он прыгает камнем вниз, все равно как приземляться, зачем жить, если не суметь испробовать все тебе данное. Он особенный, ему постоянно об этом твердят, так в чем же эта особенность? В волосах? В серебряных искрах глаз? Или в звездной пыли, которую он собирает по ночам? Ветер между пальцев теплеет ближе к воде, Ибо смеется во весь голос, растрепанные пряди лезут в глаза. Он вспарывает воздух грудью в красном свитере и останавливает время, и себя в нем над гладью ледяной воды. На пробу окунуть палец — сладкая шалость, даже если одернуть от боли холода сразу же. Он над водой стоит, боясь шевельнуться, положение все еще шаткое, неуверенность рождает неловкость. Мыски ботинок уже влажные, но ведьмочка изо всех сил старается подняться повыше. Серебряным светом вновь обхватывает собственные предплечья, тот блестящей изморозью заплетается под ногами. Ибо делает шаг по невидимой лестнице, еще один, два одновременно, еще и еще. Совсем скоро руки его в свободно раскинутом жесте больше противятся ветру, чем хватаются за него в поисках спасения. Ибо задумчиво-сложный, но удивительно волшебный, а плечи его всегда в звездной пыли. Он сидит перед живой изгородью в обнимку с доской и тарелкой неизменных блинчиков. Восхождение по скале с обрыва вверх так греет душу, что даже неимение живых собеседников не омрачает радость. Кот, конечно, не в счет. Кот всегда не в счет. Кажется, океан шумит так же громко, как его собственные мысли. Моцарт бесшумно проскальзывает к нему на колени и тыкается мордой в тарелку. — Ты сироп забыл, — недовольно говорит он. Какие же блинчики без него. Ибо щедро поливает сладким сиропом всю тарелку. В этой семье кленовый сироп любит только Моцарт. Ибо кормит кота кусочками блинов, макая их в сладкую лужицу до тех пор, пока на тарелке ничего не остается. Затем облизывает пальцы и обнимает недовольное животное. — Я только что поел, хватит. Ты задушишь, — отбрыкивается Моцарт, но Ибо держит крепко. В конце концов, коту ничего не остается, как смириться и затихнуть. Ибо ласково чешет за ушами, под мордочкой, заставляя черного смутьяна урчать. Закат окрашивает горизонт разноцветным. Словно кто-то набрал разные краски в воздушный шар, лопнул его потом со всей жестокостью — брызгами испачкало небеса. Ибо смотрит на все с ужасом осознавая, что завтра может это не увидеть. Или вообще уже никогда. Желавший взрослеть побыстрее сейчас он хочет, чтобы время повернуло вспять. Не успевает Ибо додумать мрачную мысль, как грохот за спиной приносит волну, которой его отбрасывает к обрыву. Удивленно он вскакивает на ноги и бежит к месту, где клубится сизовато-молочный дым. В дымке сначала появляются очертания, а потом силуэт, и, только когда все рассеивается, Ибо видит коренастого демона в синем пальто. Тот плотоядно оглядывает ведьмочку, лишь открывает рот в кривоватой ухмылке, как весь пафос его появления сдувает яростным порывом ветра. Ибо не успевает отреагировать, изгородь подхватывает его удлиннившимися ветками, тянет к себе, заключает в живую клетку. Он трясет переплетенные ветки, но их невозможно разжать или сломать: изгородь держит крепко. Сизая дымка впереди рассеивается, тут же смешивается с черной, в клубок опасных теней прыгает Моцарт. Ибо не может поверить, что кто-то может навредить его любимому коту, он с удвоенной силой тянет ветки в стороны, только ладони ранит. Из черной дымки теперь видны два силуэта. Ведьмочка в замешательстве видит, как тень кота растет, а на его месте теперь видны очертания высокого мужчины. — Моцарт? — Да, ведьмочка, — улыбается хамоватой улыбкой недокот. Ибо не может ничего больше сказать. У этого Моцарта очень знакомая ухмылка, и слишком знакомые разные глаза. Они в темноте блестят светом драгоценных камней. Сяо Чжань неспешно отворачивается, с Ибо объясниться можно позже, а вот нарушитель спокойствия вовремя пришел под горячую руку. У Сяо Чжаня который день очень чешутся пальцы сломать кому-нибудь шею. Демон в сизой дымке коренастый, несмотря на одутловатое лицо, внешность не так отталкивает, как его скрюченные неестественно большие руки. Короткие ноги изогнуты под неправильным углом. — Девятый брат? — красные глаза неизвестного демона округляются в почти искреннем удивлении. Конечно, он знает на чью территорию залез, немного не ожидал радушного хозяина сразу на пороге. Сяо Чжаню даже слова тратить слишком лениво на такое отребье, как демон третьего круга, что он вообще тут забыл? Демон пытается приосаниться, плечи развести пошире, все же рядом с Девятым многие по внешности проигрывают беспрецедентно. Получает еще один непритязательный взгляд и ни одного слова вслух. Разные глаза Девятого все еще скучающе блестят в сумерках. — Не знал, что ты здесь, — начинает Третий. Он мягко переступает с ноги на ногу, прежде чем начать двигаться по дуге. Ибо напряженно следит за этими двумя. Он при всем желании и усердии не справится ни с одним из них, а убежать не выйдет, так хоть изгородь защитит, пока родители и тетки не вернутся. — Странно, что не знал, — Сяо Чжань щелкает языком. На смуглой коже в секунду словно возникает тень от маленьких огненных искорок. Ибо не может отвести глаз от черной родинки и красных губ. — Я слышал про договор, — осторожно продолжает Третий. Его грузная фигура подбирается к Девятому сбоку, ненавязчиво становясь в позицию удара исподтишка, расстояние его рукам не помеха. Сяо Чжань фыркает, совсем как кот. Все эти уловки и маневры его веселят, а за эти дни веселого было мало. Возможно, с Третьим захочется поиграть дольше. Дать ему себя обойти, например. Третий не слишком умен — потому что обходит вокруг, нелепо полагая, что его планы непонятны. Сяо Чжань откидывает полы пальто, чтобы достать из кармана пачку сигарет. Закуривает от собственной ладони, синеватый дым клубится вокруг пальцев. Он отшвыривает его неспешным движением. — Брат, я слышал, ты не слишком заинтересован в договоре, — Третий осторожно прощупывает зыбкую почву. Девятый и правда пропал на три года с глаз, но видевший только что превращение его из кота даже дурак смог бы понять, где он эти годы провел. Сяо Чжань улыбается одним уголком губ. В его непростой деятельности самое сильное — скука. Если в тебе нет жажды, ты ищешь больше покоя от низменности адской суеты, скука — твой вечный спутник. Нет ничего скучнее установленного порядка. Но есть такие, как Третий, верные суете, постоянные в своей жажде. Возможно, иногда Сяо Чжань бы завидовал им, если бы не считал, что она управляет ими, а контроль терять он не любит. — Меня никто не спрашивал напрямую, — говорит Девятый. Голубоватый дым красивой струйкой вырывается из его рта. — Так откуда такие слухи? — Брат, — Третий подходит ближе. — Я понимаю, ты и так занят. Позволь мне подготовить все к обряду. Всем известно, я рисую лучше всех в адской канцелярии! Вся скука, просачивающаяся в едком взгляде разноцветных глаз, обволакивающая атмосферу вокруг, рассеивается за несколько секунд. Сяо Чжань в пыль крошит недокуренную сигарету в руках, еле сдерживается не разорвать Третьего пополам прямо сейчас. Это его ведьма, и он сам будет на ней рисовать. — Все готово к обряду, — говорит он, чеканя слова, но Третий уже видит произошедшие перемены. Расслабленная поза высшего демона меняется на напряженную, готовую к внезапной атаке. — Брат. Позволь мне присутствовать, — Третий улыбается широко кривоватой улыбкой. — Брат. Я не брезгливый. Я буду счастлив принять ведьму после тебя. Этих слов оказывается достаточно, чтобы желание Сяо Чжаня смело лавиной ярости. Горло Третьего сжимает черная тень. Сяо Чжань поднимает правую руку, сжатую в кулак, тянет тенью к себе, Третий вынужден потянуться, но ноги не слушаются. Его горло растягивается слишком неестественно, когда как ноги остаются приросшими к земле. — А я брезгливый. Моя ведьма останется со мной, — сообщает Девятый. Сжимает его горло нестерпимо, хруст позвонков в повисшей тишине раздается неприятной трелью. Те самые искорки вспыхивают от узловатых пальцев, ползут по тени прямиком к искалеченной шее. Третий вскрикивает от ужаса, потом от боли. Огненная тень дробит его кости с особым вкусом. Сяо Чжань не отрицает, что чувствует жажду, но оно так редко случается, что отказать себе в удовольствии выместить сполна — кощунство. Третий корчится в муках, но не может больше издать ни звука — язык сожжен маленькими искорками. Ибо с ужасом смотрит, как минуту назад стоявший и ухмыляющийся демон превращается в бесформенную груду. Сяо Чжань брезгливо фыркает. Тень возвращается к хозяйским ладоням, а маленькие чудесные искорки кружат над его головой. Отблеск от них, рыжеватый, уютно устраивается на его прядях. Картина и впрямь ужасающая, но и в той же мере прекрасная. Очень красивый демон с особой жестокостью убил собрата, а теперь стоит перед ведьмой в свете огненных искр. Изгородь мягко выпускает Ибо из объятий. Ноги не слушаются, поэтому одна из веток остается у него под рукой, он благодарно хватается за нее. Ведьмочка пытается сохранить лицо, держится неестественно прямо, но в глаза демону смотреть не решается. Отблески маленьких искорок завораживают, поэтому взгляд ведьмочка предпочитает оставить на волосах Девятого, но тут его сознание услужливо возвращает момент, где Девятый — его кот. А это требует объяснений. — Моцарт? — Ибо с опаской опускает взгляд ниже. Разноцветные глаза гипнотизируют. — М? — Сяо Чжань стоит, не двигаясь. Ибо в сумятице, он только что видел, на какую жестокость способен демон, но это ведь Моцарт, его Моцарт, лучший друг и единственная отдушина. — Ты никогда им не был? — обида сильнее всех чувств сейчас. То есть он даже лучшего друга лишился за эту осень. — Котом? Нет. Сяо Чжань делает медленный шаг вперед. Ибо напуган, озадачен, не стоит его пугать напором. Но признаться самому себе, напор хочется отпустить и сжать уже, наконец, ведьму в своих руках. — И я опять один? — Ибо обиженно смотрит в сторону. В его голове мысли пытаются найти определенное русло, иначе она сейчас взорвется. — Нет, — Сяо Чжань делает еще шаг. Его разноцветные глаза переливаются сильнее, а ухмылка становится шире. — Я ведь пришел за тобой. И я — это я. Какая разница, как выглядит мое тело? Ибо хочет закричать, что разница очень большая. Моцарт мягкий и пушистый, пусть без ласкового характера, но его удобно обнимать, носить в рюкзаке. А этого демона как в рюкзаке носить? А обнять? Услужливое сознание подкидывает несколько интересных советов, как обнять демона. Ибо замирает. Словно сон накатывает ощущение томности и чужого дыхания на губах, Ибо машинально тянется пальцами к булавке в ухе. Сяо Чжань в тон ему облизывает губы, руки непроизвольно сжимаются. Ибо шумно сглатывает. — Я… мы… — он смотрит во все глаза, но закончить ему не дают. У калитки слышится шум, а потом и толпа старушек в разношерстных нарядах собирается вокруг них. Мама быстро подбегает к нему, вертит из стороны в сторону в надежде найти увечья, вздыхает слишком преувеличенно, когда понимает, что ее мальчик не пострадал. — Какой мерзкий запах, — кряхтит тетушка Эстер. Она становится между ним и демоном. В своей старомодной шляпке с вуалью, сумочкой, больше напоминающей походный мешок, с воинственным выражением на морщинистом лице. Сяо Чжань невольно испытывает уважение к храброй старушке. — Тут был демон, — объясняет Ибо. Начинает дрожать, расслабившись от присутствия знакомых и близких. Мама оборачивается к Сяо Чжаню с ужасом, Девятый коротко кивает. Облегчение в глазах женщины делится напополам с благодарностью. — Раз уж мы все здесь, — тетушка Эстер перехватывает эти взгляды, упрямо дергает плечом. — Не будем терять времени. — О чем она? — спохватывается Ибо. Воронка событий затягивает слишком быстро, что он не успевает за ними. — Все хорошо, дорогой. Вы должны быть помолвлены до Дня всех святых. Так ты будешь в безопасности до основного обряда. Ибо дергается назад, колючки изгороди больно впиваются в спину, но он не замечает ничего от слез, заволакивающих глаза. — Не хочу, — хрипит он. — Не буду. Меня никто не спросил! Мама пытается протянуть к нему руки, тихо зовет по имени, совершенно не зная, как ему объяснить. Тетушка Эстер неодобрительно смотрит выцветшими голубыми глазами на все со стороны, бросает свой колючий взгляд на демона. Она как арбитр, решает кому когда выступать, как двигать ситуацию в нужное русло. Сяо Чжань словно ждет ее команды, подходит к Ибо, обойдя старушку, искры все так же отбрасывают блики в его волосах. — Доверься мне, — просто говорит он, чем вызывает обратный эффект, причем у всех слышащих. — Почему бы я должен? — Ибо хмурит темные, в отличие от волос, брови. Кусает без того истерзанную губу. Сяо Чжань ухмыляется — уж очень хочется запустить в эту издевательскую ухмылку чем-нибудь большим и тяжелым, калиткой, например. Демон легко оттягивает ворот черной рубашки, давая только одному Ибо увидет шрам под левой ключицей. Я же тебе доверился, говорит одними губами. Ибо становится не по себе. Этот шрам — его вина. Он сбежал в очередной раз из дома через окно, взяв с собой Моцарта. Долго уговаривал его прокатиться с ним на доске. — Доверься мне, — сказал тогда Ибо, и они упали. Когда Ибо смог подняться, Моцарт был в крови. Рану, конечно, зашили, вылечили кота, но шрам остался. На самом деле Сяо Чжань мог бы запросто стереть отметину со своего тела, но оставить было предпочтительней, а сейчас выходило, что не зря. Ибо виновато исподлобья смотрит на демона. — Прости, — еле слышно говорит, тонкие пальцы мнут края яркого свитера. Сяо Чжань закрывает глаза. Не нужны ему извинения, он жалеет лишь о том, что не знает как получить доверие ведьмочки. — Ты просто будешь под моей защитой, — говорит Девятый, не открывая глаз. — Если до завтра не совладаешь с полетом, мы не проведем обряд, ты останешься дома до следующего самайна. Разноцветные глаза снова гипнотизируют. То ли цветом, то ли блеском. — Но совладаешь в течение пары месяцев, ты ведь уже летаешь. Тогда станешь еще более желанной добычей, а я не могу переступать черту, пытаясь тебя защитить. — Почему? — вскидывается Ибо. Сам же сказал «‎моя ведьма», и раз он высший демон, то может все, разве нет? Это читается в его глазах, что Сяо Чжань невольно улыбается. — Я могу все, только если твоя рука будет в моей. А ты отказываешься. — То есть ты хочешь меня просто защитить? — недоверчиво косится ведьмочка. — Почти. — Так и знал, что твоя тут выгода. Темные глаза сейчас так завораживающе блестят, для них не нужно никакой магии, только чувства самого Ибо. Он сам весь такой завораживающий в своем алом, как страсть, свитере, с растрепанными прядками света. Сяо Чжаню кажется, что его настигла карма в этом тысячелетии. — Хочу новые наушники, — Ибо сжимает избаловано губы, совсем никого не стесняясь, словно они привычно одни. Сяо Чжань кивает с улыбкой, совсем не как Моцарт на его озвученные желания. Воздух искрит, щелкает, напряжение раскалывается мелкими щепками. Девятый тянет руки к ведьмочке. Искры красят его ладони киноварью, осень раскидывает вокруг них драгоценную охру. Ибо медленно проводит пальцем по раскрашенным ладоням демона, теплые. Правда теплые, правда их хочется держать. Ведьмочка со вздохом вкладывает свою руку в большую ладонь, по сравнению с кожей демона она отчетливо бледнее. Мама и остальные собираются в круг подальше от них, демон и ведьма в этом круге тоже на расстоянии друг от друга. Ибо с сомнением смотрит на свои руки, себе под ноги. Он хочет стребовать с демона объяснений, крепко сжимает зубы, чтобы не разреветься и — взлетает. Его смешно подкидывает вверх, но огненные искры успевают подхватить, чтобы не унесло. Старушки со смесью страха и надежды ждут, как поведет себя демон. Но Сяо Чжань не двигается с места. Его огненные искры поддерживают Ибо под руки, опоясывают талию. Легкое головокружение сменяется радостью — он не привязан, его не приземляют! Ведьмочка в десятках сантиметров от земли. Он неуверенно смотрит на демона. Тот ухмыляется, коротко кивает, кажется, подталкивает быть смелее, а потом и вовсе наглядно показывает — приподнимает ногу и словно делает шаг. Ибо шумно сглатывает, но повторяет за ним, как маленький ребенок, которому сказали «иди, я поймаю, если что». Ведьмочка сжимает ладони в кулаки, поднимает ногу для шага вперед, делает его так размашисто, как акробат, красиво делает сальто. Сяо Чжань беззвучно посмеивается, за что получает горсть листьев в голову. Ибо возмущенно сопит и очаровательно дует губы. Девятый демон всем известной адской мифологии везде обозначен как самый сильный, самый страшный и самый никому не желанный. Если с остальной нечистой на душу братией можно договориться, сойтись на взаимовыгодных и не очень условиях, с Девятым разговор короткий. Сяо Чжань безусловно лаконичен и всецело ненавидит даром терять время. Он может лишних пару минут считать ресницы своей ведьмочки, пока тот спит, а может лишние пару минут давать себя обнимать, всем остальным пока не удалось предложить ничего ценнее этого, чтобы Девятый согласился выслушать поступающие предложения до конца. Специфика его должности тоже влияет — вверенный ему круг наказаний самый последний, самый высший, здесь карают тех, кто предал самых близких. Сяо Чжань не любит компромиссы ровно настолько, насколько любит кленовый сироп, поэтому бюрократии в самом низу и не существует, она попросту туда не дошла, потому что самого хозяина девятого круга вечно нет на месте. Он третий год проводит в доме с живой изгородью и считает дни, когда сможет наконец отдохнуть в рутине своей основной работы. Но несмотря на долгое отсутствие, адский круг работает, отчеты добросовестно поступают, реестры исправно заполняются. Адский круг живет на силе ненависти своего хозяина. Ненависть движет всем, в кроваво-красном жерле грешники горят именно в ненависти. Столь сильна сила Девятого. Иногда Сяо Чжаню кажется, что ничего кроме ненависти он никогда не чувствовал, но только иногда, ибо живет он со светловолосой ведьмочкой, взгляд темных глаз которой обещает его бездушному существованию облегчение. Старушки с опаской выжидают, пока Сяо Чжань стряхивает с волос остатки листьев. Госпожа Ван напрягается, готовясь бросится к сыну, защищать собой. Но демон не меняет выражения лица, оно скучающе-ухмыляющееся. Ибо зло стискивает зубы; и вот тут все получается — нога описывает полудугу, возвращается на место, ведьмочка крутится вокруг себя, раскинув руки в стороны. Огненные искры переплетаются с его пальцами. Ибо ошалело смотрит на Сяо Чжаня, он настолько оглушительно рад, что может только позволить скатиться двум слезинкам по щекам, слова остаются на языке. Он и сам не понимает, что может или хочет сказать, но смотрит со смесью тотального счастья, обсыпанного толикой благодарности. Всего-то нужно было не привязывать его к стулу. Сяо Чжань прикасается взглядом, каленым трепетом ласкает маленькую ведьму, слишком острыми росчерками нежности по щекам проходятся искорки. Ибо задыхается от интимности жеста. Огненные искры ласкают его лицо, когда как взгляд демона ласкает сердце. Все остальные здесь сейчас лишние. Сяо Чжань не скрывает всей катастрофы своих эмоций в собственных глазах. Впервые в жизни Ибо становится жарко в самом холодном краю планеты. Круги нужно замыкать, а брошенные камни подлежат сбору. — Маяк не горит, — говорит тетушка Эстер. Она, как и все остальные, в традиционных цветах ковена, а старую шаль скрепляет брошь в виде лилии. Когда успели переодеться? Ибо должен зажечь маяк, он знает об этом, ровно как знает, что не сможет. Откуда бы ему взять столько сил, чтобы суметь. Огненные искорки оплетают его ладони горячим потоком. Он задумчиво жует губу, возможно, попробовать стоит. Ничего ведь не будет, если он немного попробует собрать искорки. Но они не слушаются, только шутливым потоком ускользают между пальцев, ласкают костяшки. Ибо обиженно дуется. Становится больно-больно, здесь в груди, под красным свитером. Он юная ведьма, даром что белая, он еще так неопытен, так несведущ, он не умеет поджигать звезды, только собирает их холодный свет и согревает. В этом нет волшебства, это как фокусы в цирке. Он не волшебный — просто талантливый фокусник. Поток красного вокруг него становится в разы больше, снопы искр водопадом обрушиваются со всех сторон. Ибо думает, что может хватать их руками и подбрасывать вверх. — Представь, что это старая мостовая, — подсказывает Сяо Чжань. Конечно, демон знает обо всех его вылазках. Ибо с надеждой запускает руки в водопад огненных искр. Они теплые, приятные, они слушаются. Он слышит, как они едва слышно шелестят, складываются в неуловимую мелодию. Ибо так хорошо, так спокойно. На самом краю Земли, в самый неопределенный момент, ему тепло. Это важно. Без тепла нет ничего, и ничего не будет. Он поддается вперед, выбрасывает руки перед собой. Звездочки над его головой стекают в одно русло с красными искрами. Ибо — ведьма. Вот так просто. Красивая, кому интересно. Самая красивая из всех когда-либо живших, считает Сяо Чжань, а сейчас — вовсе божественна в свете своего счастья от повеявшего духа свободы. Светлые звездочки сладким холодом окутывают огненные искры, те же, в свою очередь, красным огнем ударяют со звоном. — Я собираю слезы в малахитовые шкатулки, — начинает своим сухим голосом тетушка Эстер. — Я высекаю искры в каменных сердцах. Остальные подхватывают песню дружным хором на удивление гармоничных голосов. Сяо Чжань стоит, не шелохнувшись, пока беснующиеся старухи подталкивают его ведьму к обрыву. Искры сейчас высекают скорее из воздуха, потому что Ибо вторит мелодии. Легко, до неприличия непринужденно, уплывает по узкой дорожке, а с конца уже с разбегу бежит вниз. Сяо Чжань срывается следом. Он может сам зажечь, даже поджечь, и не только маяк — весь этот край сгорит дотла, стоит ему захотеть, и откровенности ради — плевать ему на обряды и алгоритмы принадлежностей. Ибо стал его ведьмой с той самой секунды, как он увидел его маленького и нескладного, с разбитыми коленками впервые. И для Ибо важно сделать все самому, поэтому Сяо Чжань может только отдать ему в пользование свои искры, терпеливо ждать, когда ведьмочка придет к нему после. Ибо танцует над ледяной гладью океана, искры вперемешку с мелкими звездочками окутывают его своим свечением. Красный сплетается с белым, обвивает со всей страстью, вдвоем они подхватывают ведьмочку под руки. У Ибо заходится сердце, отбивает такой бешеный ритм, грозит выломать ребра. Страхом кроет наравне с радостью, одна грация в мерцающем танце застывает под коркой сомнений. Ведьмочка оглядывается на демона в поисках помощи, Ибо не знает как быть дальше, что делать. И можно ли. Сяо Чжань силой воли удерживает себя на месте, чтобы не долететь в секунду, не швырнуть все искры в старый маяк. Всего-то нужно его зажечь. Но смотрит на Ибо тепло, красные ладони в ободряюще жесте подталкивают вперед. Ибо улыбается счастливый от предоставленного выбора, он понимает — даже если ошибется, есть тот, кто защитит от последствий. Становится легче. Сердце скрадывает страх как может, по венам растекается тепло, а в груди расползается та самая киноварь. Ибо собирает все свои силы в ладонях, смешивает к собственным звездам огненные искры, которых снова прибавляется новым потоком. Изящным жестом тасует переплетения пластами, схлестывая перед собой. Аккуратные красно-белые пласты складываются в яркую звезду. Пусть Ибо просто фокусник, но со звездами обращаться он умеет лучше всех. Звезда мерцает, больно колется, когда он обнимает ее, но все перевешивает стимул и ощущение счастья, ведьмочка бежит по воздуху к старому маяку на соседнем обрыве. Не долетев, толкает изо всех своих сил, а после — направляет как может. Серебристая пыль мелко колет ладони. Звезда влетает в такой же красно-белый маяк и оглушительно взрывается искрящимся светом. Ее отблеск озаряет все близлежащее. Воды океана отражают отголоски счастья маленькой ведьмы. Ибо откидывает ударной волной, он бы летел далеко и долго, как оказывается подхвачен Девятым. Сяо Чжань держит свою ведьму крепко. — Получилось, — лаконично говорит он. Огненные искры кружат теперь вокруг них, а маленькие звезды путаются в темных волосах. — Они признали меня? — улыбается Ибо. Его красивые глаза излучают целый ураган эмоций, а в голосе трепещут мурашки. — Они решили помочь тебе, — Сяо Чжань ухмыляется. Сердце стучит в ушах, заглушая все звуки вокруг. Ничего вокруг и не существует. Красные ладони путаются в красном свитере, демон обнимает трепетно. Ибо встает на цыпочки, чтобы заглянуть в разноцветные глаза, увидеть в них ответное довольство, а успевает поймать чужие губы, прижимающиеся к своим. Сяо Чжань целует медленно, давая себе привыкнуть к тому, что теперь можно, теперь это войдет в норму. Прижимает крепче, словно впечатать в себя хочет. Ибо смотрит во все глаза на закрытые веки демона, его целуют по-настоящему. По-взрослому! Так нравится это ощущение, эти руки. Киноварь в груди начинает жечь, нестерпимо знакомым становится этот жар. Ибо по инерции хватается за булавку в ухе. — Я помню странный сон, — говорит он, пытаясь выровнять дыхание после. — Я тоже, — улыбается Девятый. Его разноцветные глаза темнеют. — Ты мне расскажешь? — подозрительно косится Ибо, а в ответ получает еще один поцелуй вместо слов, в котором все лучше, чем в странном сне. На живой изгороди у дома распускаются розовые цветки, она цветет, как по весне. На брошках старых тетушек лилии оказываются в огне. Кажется, все прошло удачно, ковен получил свое покровительство.