***
Наруто не помнил, в какой момент чаща расступилась перед ним. Он смотрел в холку Шикамару, гладил тёплую шкуру, ссутулив плечи, однако в какой-то момент поднял голову. Волк вёл его другой тропой, шагая впереди на несколько десятков метров, сминая траву под лапами и оставляя дорожку склонённой к земле травы. Небо темнело, тяжелело, подмешивая в свой чистый оттенок примеси меди и лиловой гортензии, а потому сам лес начинал казаться темнее, гуще… Если бы не потихоньку просыпающиеся островки света посреди мглы. В траве то тут, то там мерцали светлячки, по воздуху парили диковинные светящиеся насекомые, и, главное, на ветках и из-за стволов выглядывали многочисленные кадама, с любопытством провожая своими пустыми чёрными глазницами чужеземца, расступаясь перед ним и изредка треща головой, как погремушкой. В его родных лесах кадама встречались крайне редко, а здесь на каждом шагу они поднимали свои непропорциональные головы и то улыбались, то нет. У каждого было своё странное застывшее выражение лица, характеризующееся исключительно формой чёрных дырок-глазниц и рта, и нельзя было сказать, испытывают ли эти очаровательные духи вообще хоть какие-то эмоции. Узумаки настолько засмотрелся на эту пробуждающуюся ночную красоту, раскрыв глаза, что даже тупая пульсация в груди немного утихла, уступая трепету перед домом божеств. Однако ближе к опушке духи стали больше прятаться, и исчезли почти все пятна света, кроме светлячков в траве. Волк остановился чётко на границе леса чуть в стороне, смотря на идущего позади оленя с наездником навострив уши. Наруто потупил взгляд и вздохнул, краем глаза видя, как Шикамару миновал белый силуэт. Немного погодя, он слегка потянул оленя за рог, останавливая. Тот фыркнул, мотнув головой, но послушно замер, и юноша обернулся, смотря на возвышающийся в потёмках лес. Несколько мгновений взгляд блуждал по веткам с торчащими в разные стороны листьями, мягкому ковру со светящимися мягкими жёлтыми пятнышками и, в конце концов, встретился взглядом с волком. И вдруг понял, что ушёл, толком и не попрощавшись со своим спасителем. Даже не знал, сможет ли ещё с ним увидеться… Сердце кольнуло, но он лишь улыбнулся, наконец цепляясь пальцами за выступ колеи своего амплуа и потихоньку возвращаясь в норму после разбивших все надежды слов. — Спасибо, что проводил. Сказал он, коротко склонив голову. Волк не ответил, лишь повёл ухом, но и этого было достаточно. Наруто улыбнулся шире и, отвернувшись, коротко пришпорил оленя и пустил его лёгкой рысцой по пологому лугу, спускающемуся вниз и плавно переходящему в берег залива, дальше на котором и стояла Коноха. Знакомый отвратительный запах ударил в нос, и тогда Узумаки понял, что на верном пути. Он больше не оборачивался. Лес закрыл для него проход, загромоздил его корнями, закрыл ветками и белошёрстными защитниками, скалившими клыки. Но это не повод отчаиваться. Раз у него осталось так мало времени, его нужно потратить на что-то стоящее! Возможно, он успеет перехватить что-то в Конохе. Если Тобирама не пристрелит его раньше… На полпути к ведущей в Коноху тропе Шика перешёл на шаг, давай хозяину время обдумать все опасения и сомнения. Всё же идти вот так напрямую в плавильню не стоило, так как же… Вдруг мысль оборвалась. На склоне показалась одинокая фигура, неуверенно бредущая по траве к лесу, словно заблудшая душа, и с каждым шагом длинных ног копытного эта фигура становилась всё ближе и ближе, пока в какой-то момент в ней не стали различимы хрупкие девичьи очертания. Наруто нахмурился и обхватил ладонью рукоять короткого клинка за спиной, больше являющегося охотничьим ножом для разделки, чем оружием, но в битве не на жизнь, а на смерть способного стать решающим элементом. Опустившаяся на горные склоны тьма укрывала и идущего навстречу человека, и лишь шёлк лунного света шалью лёг на причёску и плечи, очерчивая их от остальной мглы. Уже готовый в случае чего пустить Шику галопом или же броситься на обидчика, Узумаки изумлённо раскрыл мерцающие в полумраке глаза, убирая расслабившиеся пальцы от рукояти и исступлённо шепча: — Сакура-чан.? Девушка, с которой он проводил почти всю неделю в Конохе, в первый день встретив её у мехов плавильни, коротко вдохнула и, сложив руки на груди, кивнула, вынудив светло рыжие, почти розовые волосы взметнуться и снова упасть на плечи. И тогда Наруто, уже опомнившись, спросил уже громче, останавливая оленя возле девушки и слегка наклонившись. — Что ты здесь делаешь, Сакура-чан? Разве можно из Конохи выходить? Сакура дёрнула уголком губ и покачала головой. — Даже у такой стены найдутся лазейки, через которые можно пролезть. Наруто, а что здесь делаешь ты? — Возвращаюсь. — С ума сошёл?! Вся Коноха только и делает, что скалит зубы на наёмника за предательство, а… А где он? Юноша нахмурился и отвёл взгляд, поджав губы. Харуно посмотрела сначала на него, отвернувшегося, а после за Шикамару, где возвышались над землёй далёкими призраками вековые деревья. Её лицо вытянулось, и тем не менее она протянуто произнесла. — Ясно… Вздохнула. — Тогда мне будет проще. — О чём ты? Изумрудные, нехарактерные для здешних земель, как и его собственные, глаза, в темноте ночи кажущиеся глубокими провалами, пристально посмотрели на чужеземца. — Если ты идёшь в Коноху, то я помогу тебе спрятаться. Ты ведь… с Итачи.? Она произнесла это имя так неуверенно, словно только что распробовала, в первый раз произнеся оклик мальчика из дедушкиного рассказа. Сакура помялась, но твёрдость её взгляда никуда не исчезла, всё также сосредоточившись на восседающем верхом собеседнике. Тот кивнул. — Я спрячу тебя у себя дома. Никого, кроме дедушки, нет, и он всецело поддержит тебя. — на возникший на чужом лице вопрос и было распахнувшиеся губы она взмахнула рукой, обрывая так и не сорвавшиеся с губ слова. — я всё расскажу, но дома. Наруто, поперхнувшись вопросами, вздохнул и смиренно кивнул. Слегка наклонился и протянул руку. — Запрыгивай. Подсказал он и качнул ладонью, призывая девушку не медлить. Сакура неуверенно оглядела протянутую смуглую ладонь, испещрённую мозолями от оружия, и всё же схватилась, с лёгким пыхтением взбираясь на фыркнувшего оленя позади Узумаки. Шика повёл ушами и помял траву под копытами, недовольный тем фактом, что уже два раза за день божий его седлают незнакомые люди. Стукнул рогом нерадивого хозяина. Наруто шикнул и потёр саднящий висок ладонью, смотря в затылок друга и щипая его за шерсть на загривке. — Да будет тебе, это ненадолго… Пробормотал он и чуть пришпорил пятками, пуская лёгкой рысцой. Сакура за спиной с непривычки охнула и обвила руками чужой торс, опасливо скашивая взгляд на скользящую внизу луговую траву. Лишь спустя несколько секунд она поняла, что касается кожи лишённого кофты тела и оттого вспыхнула, максимально отстраняясь, но не осмеливаясь расцепить рук. Не дай бог свалиться. Наруто же только рассмеялся, хлопая Шикамару по шее. — Показывай путь. Попросил он, и Сакура, со всё твёрдостью преодолевая невинное смущение, стала подсказывать дорогу, через ночную мглу направляя знакомого к той самой лазейке в частоколе.***
Через черноту перед глазами, вату, набившую тело, как мягкую игрушку, чувствовалось, как проклёвывалась колющая внутренности боль и как встаёт поперёк горла ком, не дающий продохнуть. Сжав зубы почти до скрежета и едва ли поменявшись в лице, Учиха приоткрыл глаза. Перед мутным взором вместо бессознательной тьмы закрытых глаз предстала тьма укрытой тенью пещеры, и на мгновение мужчине показалось, что он ослеп. Впрочем, пару раз моргнув, он понял, что это не так. Мелкие трещины и пятна на камне доказывали обратное, а потому, собравшись с силами, Итачи с выдохом сел на устеленном шкурой камне, выпуская воздух из лёгких и слегка жмурясь. Лишь когда головокружение улеглось, он раскрыл глаза, тут же краем глаза замечая белую шкуру. Скосил взгляд. На соседнем месте комком лежал уже знакомый юноша, завернувшись в белую шкуру так, что лишь волосы и выглядывали, чернильными мазками рассыпавшись на сухих листьях. Мужчина несколько мгновений смотрел на этот ком меха, слабо приподнимающийся в такт дыханию и источающий тепло, сложив тонкие жилистые запястья в ногах. Слабость и болезненное покалывание мелкой дрожью осела в костях, и несмотря на это, наёмник с усилием подогнул под себя ноги и одним толчком поднялся, стараясь не тревожить спящего воина и выходя наружу. Пещера, в которой они были, оказалась высоко в горах, сложенная из вековых камней и окружённая божественным лесом. Итачи безмолвно впитывал глазами открывшийся вид, доступный не каждому и далеко не с каждым драгоценным украшением способный сравниться. — А здесь… Немногое изменилось. Тихо произнёс он, втягивая носом свежий прохладный воздух и разворачиваясь. На валуне, являющимся потолком пещеры, лежала сама Моро, лениво и с высокомерным снисхождением смотря на человека, которого много лет назад видела в колыбели. — Некоторые вещи живут так долго, что перемены в них не застать и за всю жизнь… Этим и отличаются хрупкие существа, вроде людей, от божеств. Итачи спрятал взгляд за ресницами и опустил голову, отводя глаза от волчицы. Та исказила чёрные губы в слабой ухмылке. — Ты права. Однако, между нами всё же есть и схожие стороны. Время — вот, то что нас меняет. Независимо от того, кто мы. — Надо же, даже таких жалких существ жизнь чему-то, да учит. Её голос, низкий и едва ли сравнимый по тембру с человеческим, источал мягкую насмешку, так что и сам Учиха улыбнулся, пусть и слабо, с оттенком горечи. — Это правда он.? Спросил наёмник, снова вскидывая голову и смотря на существо более настойчиво, пытливо, словно стараясь разглядеть на обитой белым жёстким мехом морде малейшие признаки лжи, пусть та и не свойственна божествам. Волчица лишь ещё сильнее растянула губы. — Он. — Тогда почему.? Почему я не знал? С выдохом спросил Итачи, подавшись вперёд на один шаг и поджав губы. В голубом свете луны казалось, что он побледнел ещё сильнее, одолеваемый отчаянным чувством несправедливости. Он столько лет бегал, столько лет душил в себе слёзы, обращая в пепел собственную душу, лишь бы не чувствовать того сжигающего одиночества и тоски… Испачканный в саже и в обугленных обмотках, заплаканный и потерянный, маленький мальчик неприкаянной душой скитался по охваченному огнём кварталу и надрывно звал свою семью, едва перекрикивая оглушительный треск огня. А увидев фигуры в боевых плащах — испугался. Почувствовал сковавшие тело цепи страха и ужаса при виде самоуверенного и жестокого юноши в тёмно-синем плаще, смотрящего на пылающую землю теми самыми светло-карими, почти красными глазами, которые отпечатались в памяти, на самой подкорке мозга… Он не нашёл младшего брата. Думал, что тот остался в углях отчего дома, навеки упокоившись пеплом в земле вместе с родителями и отдав душу Лесному Богу. А тот, оказывается, всё это время был жив… Чудом спасён покровителями их клана, вынесен из Конохи в волчьих клыках. Он был жив и рос все эти годы, расцветал в злобе постоянных боёв с когда-то родной землёй. Прекрасный юноша… «Почему вы не вытащили и меня.?» Моро молчала, не ответив на заданный вопрос, и Итачи отвернулся, втягивая носом воздух. С болезненным прищуром оглядел знакомые в детстве места — волчица снисходительно позволяла им приходить сюда, если хватало сил добраться. Только им — наследникам мудрого и близкого к лесу клана, разделяющего обязанности защиты Лесного Бога. Леса. Отличающиеся от остальных жителей деревни, они были готовы тесно переплести корни собственного существования с существованием Леса и, как говорила Моро: «жить вместе с Лесом, и когда придёт время — умереть вместе с Лесом». Саске — теперь Учиха произносил в голове это имя увереннее, пусть и с трепетом, неверием, опасением — именно так и жил, слившись с волчьей шкурой и ведя постоянную битву на стороне природы, против которой так настойчиво и твёрдо шёл Тобирама. А он, Итачи… — Прошло так много времени, что теперь он тебя едва ли узнает, а ты всё также отчаянно любишь его. Или не его? А лишь того, кого ты помнишь — образ маленького хрупкого мальчика, которого ты катал на спине и которому срывал сочные плоды в саду, лишь бы вызвать улыбку на его лице? Вы, люди, любите обманывать сами себя… — Чем я пожертвовал в обмен на свою жизнь? Неожиданно и весьма дерзко для себя прервал волчицу Итачи, поджав губы. Слова о самообмане резали слух и вызывали недоумением — он только встретил живого мертвеца, только понял, что тот всё это время дышал и топтал землю. Он даже не успел принять это, что говорить про давние чувства, которые лишь копошатся в груди, ещё не проснувшиеся, но готовые вновь царапать грудную клетку? Глубоко вдохнул и медленно выдохнул через плотно сжатые губы, возвращая себе утерянный контроль над эмоциями и снова смотря на Моро беспристрастно и холодно. Так, как он привык, день за днём утопая в мире людей. Волчица внезапно растянула губы в широком оскале, обнажая десна с полуметровыми клыками, и неожиданно раскатисто захохотала. — А я всё ждала, когда ты задашь этот вопрос! Продолжала смеяться она и наклонился голову, вытянув шею и словно присматриваясь к мужчине. Итачи подавил порыв отпрянуть, лишь чуть сильнее сдвинув брови к переносице. — Неужто ты думал, что твои родители оставят тебя, даже испустив дух? Они оставили тебе дар, награждённый печатью. Неужели эта безделушка, висящая на твоей шее, никогда не казалась слишком тяжёлой для своего размера? Полуночные глаза распахнулись, и тонкие пальцы неосознанно сжали висящий на тонкой бечёвке кулон. И Учиха понял, что в нём изменилось… — Не может быть… В исступлении прошептал он, сжимая острые грани подрагивающей рукой. Моро продолжала смеяться, но вскоре перестала, с щелчком сомкнув челюсти. — Я бы сказала, что мне жаль тебя. Твои родители слишком легко отделались от своих долгов, перекинув их на своих детей… — она окинула человека снисходительным взглядом. — Возвращайся в пещеру, щенок. Исцеление имеет свою цену, и на этот раз убежать от неё получится. Итачи опустил голову, упёршись взглядом в свои босые ноги, всё ещё облачённые в пыльные после стольких приключений хакама, и молча последовал совету, ступая по прохладному камню обратно во мрак пещеры. После него мягкие шкуры казались блаженством, и наёмник сел на них, сложив ноги крест-накрест и уперев ладони в колени. Скосил взгляд на лежащего рядом юношу, так и не шевельнувшегося за всё это время. Было до одури непривычно даже в мыслях звать его своим младшим братом, но вместе с тем это вызывало какой-то нескончаемый трепет и отголосок утерянного счастья, оставшегося на пропитанных пеплом землях Конохи… А вот нет, как оказалось. Учиха отклеил ладонь от колена и приподнял его над белым мехом, желая осторожно опустить руку на плечо, ощутить, что это всё правда, а не навеянная смертью сказка, однако едва подушечки пальцев коснулись кончиков шерстинок, мужчина замер, а после, помедлив, убрал ладонь, сжав её в кулак и отвернувшись. Провёл несколько минут в тишине, не меняя позы, и лишь после этого опустился на шкуры, поддаваясь неспокойному сну. Он не знал, сколько дней прошло, раз тело стало таким истощённым без еды, однако это было и не важно — Итачи уснул довольно быстро, позволив смоляным прядям рассыпаться по меху и укрыть щёки. Он не боялся спать без оружия, хотя будь он где угодно в другом месте, да даже в Конохе, то не сомкнул бы глаз без клинка на бедре. Раз уж ни Моро, ни её дети — включая Саске — не перегрызли ему глотку, то не станут этого делать теперь… Однако через некоторое время, когда с губ наёмника срывалось равномерное спокойное дыхание, кокон рядом пошевелился. Юноша открыл глаза, словно и не спал, и повернул голову в сторону Учихи, сумев разглядеть его из подобного положения через плечо. Тот спал спиной к нему, и потому Саске осторожно поднялся на подстилке из листьев, садясь на колени рядом и бесшумно наклонившись над ним. Помедлил несколько секунд, а после, почти касаясь носом кожи шеи, тихо втянул воздух, хмурясь и закрывая глаза. Пробыл так несколько секунд и раздражённо цыкнул, отстранившись. Отвернулся, не понимая самого себя. Он смерил злобным взглядом лежащего мужчину и утёр нос рукой, словно стараясь стереть отдающий чем-то родным запах.***
Днём Лес ощущался совсем иначе, нежели ночью. Картина, полная умиротворения и спокойствия, вышитая серебром луны и крупицами обсидиана, сменялась яркими красками жизни, пропитанная лучами солнца и кобальтом бескрайнего небесного купола, она дышала жизнью и цвела. Слышался щебет птиц и стрекот насекомых, мелодией переливающийся за стенами пещеры. Первым, что увидел Учиха по пробуждению — пустая подстилка из сухих листьев. Итачи огляделся по сторонам, поднявшись на руках и откидывая шкуру с ног. Не было никого, лишь отголоски запаха псины. Солнечный пласт за пределами пещеры слепил своей яркостью, и тем не менее, наёмник с удовлетворением вышел наружу, впитывая после промозглого камня тепло света. Усталые чёрные глаза прищурились, оглядывая усеянный зеленью склон и виднеющийся отсюда простор Леса. Отсюда не было видно залива и, соответственно, Конохи, но оно и хорошо — последним, что мужчине хотелось видеть, так это её. — Набрался сил, как я погляжу. Послышалось сверху, и, прямо как ночью, Итачи обернулся и вскинул голову. Однако вместо волчицы на прогретом солнцем камне, согнув одну ногу и свесив другую, сидел Саске, смотря сверху вниз. На нём не было белой шкуры, к виду которой привык за эти короткие мгновения знакомства Учиха, и потому можно было детальнее разглядеть юношу. — Набрался. Коротко подтвердил наёмник бесстрастным голосом, щурясь сильнее то ли от солнца, то ли от стремления лучше рассмотреть сидящего. Одежда была лёгкой и светлой, но не такой, в которую обычно одевались жители деревень. Оно и понятно — в конце концов, портных здесь нет, шить Саске судя по всему умеет, но не по принятым законам. Шов шёл наискосок, и грубые чёрные стежки отлично виднелись на светлой ткани безрукавки. Почти все руки облачало нечто похожее на чёрные перчатки, но без пальцев и с защитными пластинами на обратной стороне ладоней. Обнажёнными оставались лишь пальцы и полоска кожи на плечах. Где он их достал — загадка. Штаны были самыми обычными, тёмными, голени обвязаны чем-то, лёгкая обувь. Просто, но удобно. Для битв. Саске, получив ответ, дёрнул уголком губ. Он не улыбался и смотрел на человека с постоянной настороженностью, хмуростью, не даря ни единой положительной эмоции. Учихе было всё равно. Отметив для себя ещё почти стёршиеся нарисованные кровью клыки на щеках и линию на лбу, характерную для воинов Моро, он вернулся к созерцанию вида, отвернувшись от юноши. Тот цыкнул. — Ты не ел несколько дней. Я оставил мясо в пещере, если оно вдруг оказалось незаметным для твоих глаз. — Твоя забота крайне мила, но без надобности. Юноша ощерился, но сдержал поток едких словечек, лишь раздражённо дёрнув ногой. — Не зарывайся. Единственная причина, по которой ты ещё жив — благословение Лесного Бога. «Да неужели.» Хотелось ехидно поинтересоваться, однако на лице не промелькнуло и тени этого стремления. Уж Итачи знал, что Моро даже без благословения вряд-ли бы убила его, что безусловно льстило. Учиха ещё несколько минут смотрел на залитые солнцем лесные просторы, после чего тихо вздохнул и направился в пещеру, чувствуя, как крутит от голода живот. Саске проследил за ним пренебрежительным взглядом и фыркнул, возвращая внимание к залитым солнцем красотам, вдыхая пряный воздух нагретой пыли и сухой листвы. Ничего, кроме далёкого пения птиц и редкого стрекота цикад не нарушало тишины, этого ленного и пропитанного светом спокойствия, идиллии… — Где Моро? Послышалось из пещеры, и юноша недовольно нахмурился, раздражённо вздыхая. — Ушла. Только и сказал он, цыкнув, не собираясь давать никакой конкретики. Итачи, услышав подобный ответ, лишь вздохнул и обхватил пальцами кусок неумело вроде как вяленого на солнце мяса, поднося ко рту и впиваясь зубами. Поморщился. Совсем не солоно, но оно и не удивительно. Саске наверняка давным-давно отвык от такой вещи как какие бы то ни было специи, да и мясо ест не вяленое. Это так, исключение для него… Вяленые мышечные волокна закончились быстро, найдя прибежище в желудке, и Итачи облегчённо вздохнул, чувствуя, как отзывается приятной слабостью насытившийся организм. Да, это не рис и не похлёбка, но лучше, чем ничего, уж это можно было сказать смело. Наёмник несколько минут просидел в пещере, а потом, словно набравшись сил, убрал ладонью волосы с шеи и поднялся, снова выходя в свет. Саске был там же, где и до этого, расслабленный и жмурящийся от солнца. Учиха сел на нагретый камень, смотря на него. — Спасибо. Негромко поблагодарил он спустя какое-то время, отметив, как едва заметно поморщился юноша. Вероятно, претит благодарность столь презренного существа… Саске ничего не ответил, и Итачи не стал продолжать. Вместо этого он пересел ближе к краю скалы, свешивая ноги вниз и смотря, как щекочет верхушки деревьев ветер, чувствуя, как он ласкает босые стопы и забирается под одежду, щупая без единого следа зажившую кожу на месте пулевого ранения. Благодать и спокойствие, в котором нет места суете человека. Тот так изолировался от своего родного края, от своей сущности и изначального места существования, что позабыл, какого это — не копошиться, торопясь прокормиться, заработать деньжат, вернуться домой после трудной работы с заработанным куском хлеба и кульком риса… Этот прекрасный солнечный покой, что укутывал тело и разум, подобно одеялу. Люди глупы и смертны, даже гоняясь за какой-либо целью, они не всегда находят то, что им действительно нужно, не всегда успевают узреть и ощутить то, что действительно стоит. Ветер зарывался бестелесными пальцами в волосы и трепал их, развевая по воздуху, и в голове возникла мысль, что неплохо было бы помыться. Интересно, река, что рассекала лес, спускаясь вниз по холмам из Озера, всё также журчит, стачивая камни и превращаясь в усеянное лепестками слив зеркало по вёснам.? Почему бы и не проверить. Итачи глубже втянул пряный от запаха листвы и нагретой земли, травы, чистый воздух, совсем не похожий на тот, что в скопищах людей, сердцах городов. Воздух, которым он грезил по ночам в детстве, искренне веря, что однажды станет полноценной частью этого места, словно высаженная в землю рассада. Учиха поднялся на ноги и, не смотря на сидящего наверху Саске, прошёл в пещеру, в которой был второй выход. Маленький и незаметный, он был основным и выходил на пологий травянистый склон, где пёстрой ярко-жёлтой россыпью ютились пятна света и пасся верный конь. Мужчина блекло улыбнулся и тонко просвистел короткую незамысловатую мелодию, чем привлёк внимание животного. Жеребец, без седла и уздечки, поднял голову и навострил уши, услышав знакомый зов, а увидев своего хозяина тут же с храпом подбежал к краю невысокому краю камня. Итачи, здраво оценивая свои силы, не стал самонадеянно прыгать, хотя в обычном состоянии это не вызвало бы проблем, и потому снова сел, свесив ноги, и осторожно, опираясь о спину коня, преодолел оставшиеся до земли пару десятков сантиметров. По спине табуном пробежались мурашки от чувства щекочущей ступни травы, и Учиха несколько раз растопырил и сомкнул пальцы, ероша и сминая тонкие ниточки жизни. Конь радостно фыркнул и изогнул шею, дотягиваясь до головы человека и легонько щипая смоляные длинные волосы. Итачи дёрнул уголком губ в улыбке и погладил животное по шее, кое-где почёсывая упругую шкуру. Стоило признать, он был рад видеть своего друга в целости и сохранности. Мужчина взъерошил густую гриву и, напрягая ослабевшее тело, залез на жеребца, обхватывая ладонями шею. Пару раз хлопнул, подсказывая направление и изредка корректируя его по пути. Скала с пещерой Моро довольно быстро исчезла из виду, скрывшаяся за густыми кронами деревьев и громоздкими линиями стволов. Неровная земля, плавающая то вверх, то вниз благодаря крупному рельефу корней и небольших овражков, была усеяна густым ковром травы и небольших кустарниковидных цветов, прожилками мха и комковатой земли, падшей листвы. Всё это было разделено на две части — тень и свет. Крупные гроздья пятен света сменялись россыпью теней, ажур переплетения которых падал и на покрытые мхом и грибами стволы, листики молодых деревьев, прутья их стволов. Пели птицы, и то тут, то там порхали бабочки и мотыльки, осторожно поблёскивали нити паутины. Итачи, опираясь о холку коня, с прикрытыми глазами наслаждался запахами, звуками, жмурился от света, когда тот попадал ни лицо через резьбу крон деревьев. Когда-то ему было предназначено защищать эти земли, и вот, он здесь… — Далеко собрался? Послышалось сбоку, и Учиха, скосив взгляд, заметил подходящего сбоку волка с Саске верхом. Тот выглядел недовольным и даже несколько злым — видимо, рассердился на то, что не уследил за едва шевелящимся человечишкой. — К реке. Воин недоверчиво покосился на него. — Ты знаешь эти края? Итачи безрадостно дёрнул уголком губ в кривом подобии улыбки: — Знал. — Странно, что тебя, человеческий выродок, не сожрали, как только ты ступил на эту землю. — Ты тоже человек, но ты здесь. — Не говори так! Тут же ощетинился Саске, и глаза его блеснули ненавистью. — Я волк, слышишь! И не имею ничего общего с этими ублюдками! — Кааар! Вдруг раздалось над головами, и вспыхнувший, как гнилая головёшка от искры, воин осёкся, поднимая голову и смотря наверх. Упитанный чёрный ворон повернул голову, с некоторым интересом смотря на него одним глазом, после чего ещё раз хрипло каркнул и грузно слетел с ветки дерева, шурша крыльями и садясь на плечо наёмника. Тот чуть покачнулся от лишнего веса, но не упал и повернул голову к хлопнувшей крыльями птице. Ворон что-то проурчал ему на ухо, стал перебирать клювом пряди распущенных волос. А Итачи и не возражал, вернув внимание к дороге и уже отмечая впереди тонкую ленту реки. Саске, кривя губы, с прищуром смотрел на вырисовавшуюся картину. Некий скепсис проскальзывал в его глазах при взгляде птицы на чужом плече, и уязвлённость — когда эта птица снова надменно на него посматривала и иногда даже гоготала. Да что это такое, а?! Дальнейший путь прошёл в молчании, разбавляемом лишь шорохом травы и листьев под лапами и копытами. Волчий воин мрачно поглядывал на идущего рядом Учиху, а тот, удовлетворённый тишиной, не спешил завязывать разговор. Да и о чём говорить таким как они… Словно бы тот факт, что они братья, остался лишь в его голове и уже никак не фигурирует в реальности. Как запах благовоний улетучивается из комнаты… Даже когда они вышли к реке, с уст не сорвалось ни слова. Итачи слез с коня, продолжая держаться за его холку и направляясь к небольшому спуску в воду, по пути стягивая сначала хаори, а после и хакама, оставляя их на берегу. Дикая вода совсем не та, что в купальнях, к которым привыкли богатенькие или просто чересчур городские люди, которым чужда природа иная, чем рисовые поля. Она холодная и кусачая, неприветливая, но тем не менее, текучая, обволакивающая тело и сгрызающая всю грязь, от которой хотелось избавиться. То, что нужно человеку, которому были чужды нежности. Холодная податливая поверхность небольшой бухточки, отличающейся от основного потока тихим спокойствием, а не бурным течением, постепенно охватывала тело, пока не достигла груди. Итачи отпустил коня ещё на берегу, и тот беспокойно топтался на влажной траве, в то время как наёмник тёр кожу руками, стирая засохшую и неприятно липнущую кровь, перебирал волосы, как недавно их перебирал чёрный клюв ворона, что слетел с плеча и теперь чистил перья, сидя на крупе жеребца. Влажные пряди облепляли шею, лицо, чёрными змеями или разводами чернил плавали в воде, пока мужчина невозмутимо отмывался от отвратительной недели, игнорируя волка и воина на берегу. Вплоть до тех пор, пока те внезапно тоже не зашли в воду — парень даже не снимал одежду. Зверь прошёл мимо наёмника в нескольких метрах, дыша через пасть и время от времени зачерпывая языком пошедшую волнами воду. Саске забирал воду сложенной лукошком ладонью и протирал меж мокрых пальцев белый мех, промывая его и сваливая. Время от времени и кидал взгляды на так и стоящего по грудь в воде Учиху, пока волк наворачивал круги по более глубоким местам, вплоть до того момента, пока игривая собачья натура не одержала верх и зверь не скинул с себя наездника, тут же выбегая на мелководье. Весёлый оскал исказил белую морду, и со стороны берега послышался остервенелый гогот: ворон вытягивал и втягивал шею, пуша перья и с забавой прыгая по крупу коня, явно довольствуясь ситуацией. Зверь, повизгивая, явно поддакивал птице, пока всплывший на поверхность воин отплёвывался от воды и злобно смотрел на цирк, в котором выступил в роли шута. Даже Итачи смотрел на это с едва заметно приподнятыми уголками губ. Он старался держаться в стороне и мыться невозмутимо, но чуть искрящийся от веселья взгляд то и дело находил спутников. Волк тем временем опять ринулся на глубоководье, разбрызгивая воду вокруг и в первую очередь окатывая волной Саске. Тот закрылся рукой и, когда атака подошла к концу, сам с рыком ударил кистью по воде, направляя прицельный брызг на белую псину, которой так не вовремя и в неподходящей компании приспичило поиграться со своим человекоподобным братом. Как можно дурачиться в обществе этого двуногого выродка?! Как оказалось, можно. Вскоре Саске и вовсе забыл о присутствии мужчины, промокнув с ног до головы и одарив подобной привилегией и волка, он с азартным оскалом пытался дотянуться до посеревшей от влаги шерсти, гибкого жилистого животного тела, играясь в салки, но с каждым разом терпел неудачу, проваливаясь в выемки на дне и бултыхаясь по грудь в воде. Итачи давным-давно вылез на берег и сел на мягкую траву рядом со своим конём, опираясь о его ногу и наблюдая за игрищами. Это было странно. Страннее, чем всё, что он видел на своём веку. Недавно видеть, как стынет людская кровь на подрагивающей от ярости коже, как искрится ненавистью взгляд, а сейчас… Ворон плавно спикировал к мужчине под бок, урча и потираясь головой о его колено, и Учиха, не глядя, стал почёсывать пальцами перья, с неким умиротворением смотря на брата. Всё же несмотря на странность картины, он где-то в глубине души был счастлив, что тот улыбался и умел быть весёлым, каким не мог быть он, несмотря на своё пребывания в мире людей. А может, как раз поэтому и не выходило. У зверей нет правил, кроме одного — службы Лесу, веры Лесу и готовности умереть ради него. Если подумать, то мир людей гораздо более жестокий к ним, чем мир Лесного Бога… Он создаёт из своих детей чудовищ, и он же их убивает. В нём нет круговорота жизни, который есть в природе: мёртвое не служит живому, живое не появляется из мёртвого. Может, то, что он вернулся в родные края — это всё же благодать, посланная ему свыше.? Плата за те мучения, которые он перенёс… Даже если ему суждено скоро умереть, он чётко для себя решил: эти мгновения — то, ради чего стоило выжить. Пусть и такие странные, в окружении, которое тебе не радо, в месте, от которого ты давно отрёкся… Они были лучшими за последние десять лет. Итачи прикрыл веки и позволил себе расслабиться, опираясь о ногу коня и словно бы впадая в дрёму, слушая всплески воды, волчье повизгивание, человеческий смех… И слабая улыбка мелькнула на губах. Как хорошо…