***
С каждым днём Учиха набирался сил всё больше и больше. Постепенно слабость уходила из его тела, его движений, в жилы возвращалась сила, в разум — лёгкость и гибкость мысли. От божественного исцеления ли, или само пребывание в Лесу так на него повлияли, но восстановление шло с очевидным успехом. И с каждым днём Саске недоумевал всё больше: почему Моро мало того, что не убила жалкого человека, так ещё и позволяла остаться ему так долго. Он не шибко горел желанием разговаривать с двуногим отродьем, но не отказывал себе наблюдать за ним и заметил нечто, что вызывало диссонанс с его представлением о людях. Итачи не был похож на жителей Конохи — он относился к природе… с уважением. И — вот что самое невероятное — Лес отвечал ему снисхождением. Даже кодама не боялись его. Мужчина покорно принимал любую еду, даже самую безвкусную, и время от времени, когда воин с волками пропадали на очередных стычках с плавильней, сам приносил добытое мясо. Волки ели сырое, а вот Учиха в такие моменты пытался придать пище вкус: искал приправы и даже высушил морскую воду, тем самым раздобыв самую невероятную и необходимую для людской жизни специю — соль. Волки перестали относиться к нему с прежним желанием отгрызть голову, и только Саске упрямился. Он в упор не понимал, как… Как человек может быть настолько гармоничен здесь? И как он может быть столь красив… Моро больше не появлялась, но Итачи всё равно время от времени выходил ночью из пещеры. И в эти моменты волчий воин наблюдал за ним, настороженно и пристально рассматривая фигуру. Чаще всего Учиха ничего не делал, иногда же курил чудом сохранившуюся кисеру, сложив по-турецки ноги и смотря на облачённые в серебряную фату лунного света просторы, чернильное небо с россыпью звёзд, иногда накрывал ладонью зажившую рану, от которой осталась лишь дыра в одежде. Впрочем, от неё он избавится нескоро: ниток и иголок здесь нет. Молочный месяц отражался в радужках задумчивых глаз, но этого Саске увидеть не мог. Вместо этого он огибал взглядом каждый изгиб, отстранено думая, что такие длинные волосы ещё не видел. И пахнут приятно… Парень нахмурился. Ему не нравились такие мысли в адрес отродья, но поделать с ними он ничего не мог. Он не мог перестать думать о том, почему этот запах вызвал в нём что-то. Какие-то смутные образы, далёкие и оттого ещё более непонятные, но определённо светлые. Родные… Саске хмуро насупился. Нечто глубинное столкнулось со столь трепетно взращиваемой ненавистью, и юноша не знал, во что это может вылиться, что в итоге может родиться. Он не хотел узнавать. Скорее бы этот выродок ушёл. До того, как здесь развернётся настоящая бойня… Волчий воин чувствовал её приближение, словно стервятник — запах падали. Божественный край был на грани битвы, что должна была определить дальнейший ход войны. Люди и Лес. Они, дети Моры, и ублюдки с ружьями, что плюются железом. Учиха был слишком тёмным и ненавистным персонажем, чтобы довериться ему в решающий момент, и Саске не хотел, чтобы он остался в Лесу в тот момент, когда им придётся идти на бой. Нет. Пусть уходит. Моро оставила его в живых, так пусть убирается к себе на родину. Саске зло стиснул зубы и закрыл глаза, более не позволяя себе смотреть на спину мужчины. Лучше собрать силы перед завтрашним днём, когда шахматная фигура сделает новый ход. В эту ночь Итачи лёг обратно лишь тогда, когда клык месяца пересёк половину небосвода. Шелест листвы, перешёптывания деревьев — они всё никак не могли убаюкать его. Они плакали. Впервые он почувствовал отголоски того, о чём ему когда-то сказала Моро. «Когда-нибудь вам будет дано слышать и чувствовать то, что чувствую я. Как стонет и кричит под чужими ногами и копытами лес, как он ждёт и дрожит, умирая…» — вот что она сказала, задумчиво глядя на те же просторы, на которые смотрел сейчас Итачи. Лес чувствовал войну. И Учиха впервые за годы своей жизни среди людей почувствовал себя причастным к ней. Никогда ранее не вмешиваясь и обходя кладбища мечей стороной, он впервые понял, что не готов уходить. Сейчас, когда он вернулся туда, откуда так бежал. Сейчас, когда он нашёл того, кого когда-то потерял навсегда. Сейчас, когда ему наконец есть, что защищать… Причины всегда простые. Мужчина какое-то время вглядывался в свернувшегося в привычный клубок Саске. Тот как всегда был спиной к нему, но и этого было достаточно. Призрачно улыбнувшись, Итачи лёг на своё место. Сколько лет он не засыпал так… Чувствуя тепло родного человека за спиной. Да, он однозначно попал в рай… Сказал бы он, если бы всё было так легко. Иногда младший брат пропадал утром. Учиха не беспокоился: тот часто уходил поутру вместе с волками. Этот раз не отличался от остальных. Солнце ещё не успело взойти высоко, и его лучи лишь вскользь очерчивали край скалы, бледными полосами огибая насыщенно-голубое небо. Итачи положил ладонь на листья, примятые и образовавшие яму по форме обычно лежащего здесь Саске. Тёплые. Ушёл недавно. Наёмник вздохнул и поднялся, перевязывая волосы лентой. Своё оружие он так и не получил, но это не мешало: изготовить лук со стрелами можно было и так, пусть они и не были так хороши, как его обычные, добротные, из хорошей семейной кузни. Подхватив лук со скромным набором стрел, Итачи вышел из пещеры, чувствуя босыми ногами прохладу камня, окончательно выведшую его из остатков сна. Внизу пасся, помахивая хвостом, его парнокопытный друг. Легонько просвистев незамысловатый мотивчик, мужчина со слабой улыбкой пронаблюдал, как поднял голову и навострил уши конь, и спустился к нему, ловко спрыгивая наземь. Ноги тут же увязли в мягкой траве, и когда жеребец с тихим ржанием лёгкой рысцой подбежал ближе, Итачи легким слитным движением вскочил ему на спину, хватаясь за загривок одной рукой и другой держа незамысловатые орудия. С лёгким цоканьем он подал импульс телом, и конь, мотнув головой, послушно двинулся вперёд. Они пробыли вместе слишком долго, чтобы отсутствие узды могло доставить неудобства большие, чем элементарный дискомфорт. Постепенно солнце поднималось всё выше, и тем дольше пропадал в лесу наёмник. И тем больше его одолевало смутное беспокойство: Лес будто затих. Притаился. Редко можно было услышать песни птиц, и живности было гораздо меньше. Благо на пути встретился не смышлёный кролик. Итачи осторожно вознёс лук, натянул тетиву, легко сдавив бока коня, чтобы тот остановился. Прицелившись и выдохнув, чтобы не дрожали руки, он вдруг почувствовал, как сгустилась вокруг тишина плотным коконом. Он даже не слышал своего дыхания, стука сердца, как вдруг отдалённо, словно вчерашний плач Леса, послышался тревожный металлический гонг. Итачи вздрогнул и резко повернул голову, не заметив, как спустил стрелу. Ему почудилось.? Попытка прислушаться вновь успехом не увенчалась, но внезапно разошедшееся бешеным стуком сердце не оставляло ему шансом. Тревога царапала грудь. Пару мгновений помявшись, Учиха бегло посмотрел вбок, куда недавно целился. Стрела на половину засела в землю, но цель не поразила. Тут же забыв о провале, Итачи хлопнул коня по шее и лёгким цоком языка о нёбо пустил его галопом прочь из леса. К этому моменту Солнце совсем скатилось к горизонту и наполовину укрылось за ним, как за покрывалом, так что скакать приходилось практически в полумраке. Учиха гнал жеребца, чувствуя, как взволнованно заходится в груди сердце. Он не мог отпустить мысли, что слышал тревожный знак Конохи. Неужели Саске.? Ветки хлестали по плечам и изредка — лицу, но Итачи не обращал внимания, гонимый глубинным шестым чувством, внутренним инстинктом старшего брата. Лес покорно пропускал его, и вскоре показалась опушка. Небо едва ли было различимо: тьма сумерек опустилась на землю, и лишь мазки потухшего заката и огни Конохи разгоняли её. Мужчина остановил жеребца у опушки, вглядываясь вперёд, и понял, что не ошибся, о металлическую пластину на дозорной вышке и правду долбили во всю, разгоняя высокие, резкие, неприятные звуки и тревожные крики смотрителей. Учиха напрягся, различив где-то внизу под частоколом фигуры мечущихся волков. Без всадника. Итачи обомлел от чего-то, что не испытывал слишком давно: внутри едким холодом колыхнулся ужас.***
Наруто не сразу понял, что за переполох начался. Как только смерклось и явилась безлунная ночь, внезапно гулко отозвались на окраинах Конохи тревожные удары молотка о пластину. Сакура на соседней тканево-соломенной подстилке непонимающе вскинула голову, вслушиваясь в сигнал тревоги, словно думала, что ей послышалось. Однако когда удары окончательно дошли до сонного рассудка, она переглянулась с также подскочившим Наруто и резво поднялась, откидывая покрывало. Стоило лишь выбежать из дома, как в глаза бросился поток жителей. Кое-где в руках виднелись факелы, встревоженные и озлобленные голоса слились в гудящий рой. — Что происходит? Выдохнула Харуно, и Наруто поджал губы — он тоже ничего не понимал, но предчувствие подсказывало, что ничего хорошего. Не озаботившись тем, чтобы надеть обувь, парень с девушкой побежали в том же направлении, что и толпа, но в обход. Наруто всё ещё был здесь нежелательным гостем. Поток людей со всех концов Конохи плавно стекался к главному во всём городке зданию: плавильне. Площадь перед той был полна, разве что небольшой кружок, что был вплотную к зданию, оставался пустым. Наруто с Сакурой остановились у угла одного из небольших домиков из глины и прутьев, спрятавшись за ним в тени, чтобы их никто не заметил. Все смотрели на крышу плавильни, некоторые вскидывали руки, указывая на неё пальцами, и Узумаки осторожно высунулся из-за стенки, смотря на то, что вызвало такой переполох. Одновременно с этим через почтительно расступающуюся толпу широким шагом в сопровождении одного мужчины и одной девушки шёл никто иной, как Тобирама в своём боевом облачении. Выйдя на пустое пространство перед плавильней и позволив факелам осветить свою фигур, он вскинул голову и громко, отчётливо произнёс, грозно хмуря светлые брови: — Выходи! Тебя здесь никто не боится! Хочешь отомстить людям?! Вперёд, да вот только у многих здесь и с тобой имеются счёты! Жёны не забыли мужей, которых загрызло твоё племя! Так раз уж ты желаешь мести, то покажись! Наруто нахмурился, смотря наверх, на самую крышу плавильни, где из дымоходов валил дым и пар. Пару мгновений он не замечал ничего, но потом… Глаза распахнулись от недоумения и шока. Из-за увесистого бревна на самом сломе крыши показался белым пятном волчий воин. Он был далеко и слабо можно было различить человеческие очертания, но Наруто не сомневался, что это был именно младший брат Итачи. Он был таким же, как и во время их первой встречи, разве что вместо короткого клинка в руке находилась знакомая бликующая катана. Порывистый ветер раздувал белую шерсть шкуры, но сама фигура оставалась недвижима, чёрные прорези маски пугающе-пристально всматривались куда-то вниз, в толпу. В Тобираму. В толпе возбуждённо зашептались, и Наруто сглотнул, чувствуя, как лоб покрылся испариной. Он мельком окинул взглядом стены частокола, виднеющиеся отсюда, и заметил располагающихся там отрядами стрелков. Этот… идиот… Какого чёрта он творит?! Сакура рядом взволнованно прижала руки к нижней части лица, но Узумаки сейчас было не до этого. Знает ли Итачи, что Саске здесь? Что ему делать с этим кретином, как помочь, как, как, что делать, чёрт возьми?! Тобирама мрачно и хищно ухмыльнулся уголком губ. — Вылез, гадёныш… Видать совсем башня съехала, раз сюда сунулся. Прорычал рядом подчинённый с саблей наготове. Сам же властитель Конохи не шевельнулся, словно выжидал чего-то. — Когда окажется у края — стреляйте. Тихо, но так, чтобы стрелки услышали стрелки, сказал Сенджу. Воин некоторое время стоял неподвижно, и лишь потом, чуть повернув плотно сжатую в руке катану, бросился вниз, стремительно преодолевая расстояние края пологой крыши и лишь оставляя лёгкие вмятины черепицы от широких шагов бега. Наруто почувствовал, как замерло сердце, но не успел он даже дёрнуться, как раздались оглушительные выстрелы, и чёрная черепица под ногами буквально взлетела на воздух, бутонами пламени раскидывая осколки крыши и лишь чудом не разорвав порывистого юношу на кусочки. Волчий воин, едва успев прикрыть лицо скрещенными руками, потерял равновесие и оставшиеся несколько метров просто катился, так и не отпустив катаны. Едва только толпа восторженно вскинулась, желая подбежать к краю и разорвать наглеца, как Тобирама охладил их пыл, громко и грозно одёрнув: — Стойте все! У волка даже отрубленная голова кусается… Как упадёт — стреляйте. Несколько мучительных секунд, и облачённое в белую шкуру тело сваливается, на несколько секунд зависая в воздухе и падая на холодную землю, слабо приподнимаясь. Осколки черепицы звякнули где-то рядом, мимолётом упав на белую шерсть, и стоило воину поднять голову, как Тобирама властно приказал: — Стреляйте! И только Наруто дёрнулся, увидев, как собираются зажечь фитили помощники, как вдруг Сакура тронула его за плечо и показала куда-то в противоположную от плавильни сторону, и юноша выдохнул от удивления, широко распахнув глаза. — Все назад! Громко и с яростью раздалось откуда-то позади толпы, и прямо перед хлынувшей к воину толпой обрушилась огромная дымящаяся ветвь. На носу крыши, ближайшей к небольшой площадке перед плавильней стоял, запыхавшись, Итачи, судорожно сжимая только что державшие огромную тяжесть кулаки. Рукава хаори были засучены, так что при желании можно было прекрасно увидеть вздувшиеся вены. Учиха, несмотря на растрепавшиеся волосы, смотрел на людей непривычно яростно, с примесью страха, впрочем, адресованного не обезумевшей толпе. Он безумно испугался за Саске. Глубоко дыша и раздувая грудь, он сжал челюсти, позволяя скулам заиграть на лице. Тобирама первый обратил на него внимание, подняв взгляд. О, какого было его изумление, когда он увидел наёмника, которого какие-то пару недель назад застрелил… Итачи бы усладился этой мыслью, но сейчас было не до чёрного наслаждения. — Кто к нам пожаловал… Собака, укусившая кормящую руку. Итачи прищурился и, казалось, на мгновение его глаза полыхнули алым. — Я тебе не собака. Со сталью в голосе произнёс он и, пока толпа была отрезана от них горящей и дымящейся ветвью, спрыгнул с крыши, твёрдым шагом подойдя ближе к Саске и встав ровно между ним и лидером Конохи. — А кто же тогда? — Это неважно. — Итачи нахмурился, закрывая спиной всё ещё опирающегося о подрагивающие руки брата. Тихо сказал уже ему: — дай мне меч. Саске вскинулся, дыхание спёрло, словно он вот-вот зарычал бы, но осёкся, хмуро и с напряжением оглядев бушующую за пламенем толпу. Ситуация явно не располагала упрямству. Рыкнув, юноша отцепил от пояса клинок мужчины и протянул владельцу. Тонкие пальцы на мгновение соприкоснулись, и наёмник резким слитным движением вынул клинок из ножен, позволяя блеску стали наконец вырваться в свет, отбликовывать пламя. — И что ты собираешься делать? Ты в меньшинстве, наёмник с честью. — Это тоже неважно. Дай нам уйти, и мы обойдёмся без крови… — и тут лицо Учихи помрачнело. Он чуть опустил голову, смотря на Тобираму исподлобья. — или ты снова решишь избавиться от неудобств реками крови? Могильщик без могил, построивший плавильню на пепле и костях! Не выдержал он, сжав до треска кожи рукоять клинка. Тобирама изумлённо и с гневом посмотрел на него, словно увидел другого человека, а потом снова дёрнул уголком губ в презрительной гримасе: — Выродок. — Поднимайся. Шепнул Итачи брату, незаметно протягивая за спиной ладонь. Саске упрямо встал сам, становясь рядом с мужчиной. Воин понял, что в растерянности. Что происходит.? Что это за разговоры.? Учиха перехватил рукоять клинка и шагнул вперёд, идя навстречу Тобираме. Тот напрягся, но ничего пока не предпринял, и лишь когда наёмник оказался в паре метров от него, оскалился. Итачи смотрел на него всё также, исподлобья, и неожиданно спокойно, привычным для себя тоном сказал: — Дай пройти. — Ах ты! Вдруг не выдержал стоящий рядом юноша, замахнувшись копьём, и стоило лезвию свистнуть, как пальцы наёмника сжали пластину острого металла, словно бумажную поделку, без труда сгибая её в хлам. Юноша обомлел, подрагивая от страха. Тобирама прищурился. Одно движение, и никакая сталь не поможет… Сейчас противник внезапно оказался в удобном для себя положении. Он цыкнул: Учихи всегда были сродни бесам. Их нельзя недооценивать. Так что когда Итачи, схватив Саске за руку и насильно не позволяя тому даже дотронуться до Тобирамы, прошёл мимо, лидер не шелохнулся, глядя куда-то в землю. Девушка, стоящая рядом с ним, недоуменно отшатнулась, как и толпа, когда наёмник откинул пылающую ветвь одним пинком, проходя мимо шокировано отшатывающихся людей, растерявших весь свой пыл. Саске брыкался и вырывался, оборачиваясь на хокаге — тот был так близко, просто рукой подать, чтобы прирезать его! — но в какой-то момент Итачи сжал его руку так сильно, что юноша покорно замер, идя за мужчиной едва ли не на подогнутых ногах. Убедительный аргумент. Блестели в свете огня острые лезвия копий — нагинат — и никто не смел даже шелохнуться, в напряжении замерев. И когда Учихи оказались у ворот, послышались шепотки: «они не выйдут», «эти ворота открывают десяток людей, они не откроют…». Итачи, словно и не слыша их, встал вплотную, вытянув ладонь. Саске недоуменно смотрел на то, как кладёт руку на грубую поверхность бревенчатой створки ворот мужчина, а после дёрнулся. Это безумие, полное безумие, люди хорошо старались над защитой — уж не ему ли это знать — эти ворота не откроются.! Но стоило Учихе налечь на ладонь, делая усилие, как дверь, натужно скрипя, пыхтя, недовольно стеная, начала приподниматься. Острые колья освобождали пробитые собой колеи, впуская темень ночи, и толпа поражённо ахнула. Лишь Тобирама был не удивлён, если так вообще можно было сказать: уж не ему ли знать о бесовской крови Учих… А то, что Итачи оказался именно им, не вызывало сомнений. У волка даже отрубленная голова кусается… Даже уничтожив, растерев в пыль, смешав прах бесовского клана с пеплом, его «голова» осталась и сейчас порывисто и яростно скалит зубы, прямо рядом с ним, прямо за его чёртовой спиной! Послышался грохот столь оглушительный, что земля содрогнулась. Ворота захлопнулись.***
Итачи без разговоров довёл Саске до коня и рывком потянул его за руку, чтобы тот сел. Воин хотел возмутиться, но каменное — впервые за всё время их знакомства — с бурлящей ледяной яростью лицо Учихи всячески давало понять, что сейчас это не лучшая идея. Наёмник был в бешенстве. Одним слитным движением взобравшись на спину жеребца, Итачи коротко присвистнул, и тот покорно двинулся рысцой обратно к лесу. Маска всё ещё скрывала лицо юноши, но даже она не могла скрыть тот пристальный злобный взгляд, которым Саске чуть ли не впивался в спину спасшего — воин произносил это внутри себя с ощутимым неприятием и презрением — его мужчины. Сам же Итачи не шелохнулся, смотря только вперёд с идеально прямой осанкой. В какой-то момент к ним со стороны прибились и волки, показываясь откуда-то из-за прибрежных валунов и постепенно сокращая расстояние до тех пор, пока не стали бежать почти вровень с конём. Юноша при виде их стянул маску назад, позволяя ветру езды приласкать запревшее после керамики лицо и лучше рассмотреть своих братьев. Целы. Через некоторое время пути, когда они оказались уже почти у леса, Саске не выдержал и пихнул спутника в спину, злобно зарычав: — Какого чёрта ты вмешался?! Сунул нос, куда не следовало! Выродок! «Выродок» — отозвалось в голове шипение Тобирамы… Итачи рывком остановил коня. Руки с всё ещё вздутыми венами подрагивали. Он резко повернулся, ухватив брата за полы шкуры, и скинул со спины жеребца, после чего спрыгнул сам и от души залепил ему пощёчину. Голова воина мотнулась от удара, и лицо застыло в шоке. Саске растерянно приложил пальцы к пылающей щеке. — Ты идиот! Совсем с ума сошёл, идти в самое сердце плавильни на Тобираму?! Страх потерял, да, железа тебе отведать захотелось?! Не помня себя от ярости впервые на своей памяти кричал Итачи, гневно раздувая грудь и поджимая побелевшие губы. Взгляд пылал, чуть ли не мерцая красной пеленой. — Плевать! Да, отведал бы, но зато люди отсюда убрались бы! — не понимая, почему, парень чувствовал, что его слова скорее походят на оправдание и звучат совсем неубедительно, будто бы он был не больше чем щенком. — Ты — кретин, если так думаешь! Твоя смерть была бы напрасна, и Коноха лишь радовалась бы, что избавилась от последнего представителя бесовского клана! Саске побледнел, скалился, но ничего сказать не мог: слова застревали в глотке. В конце концов он сипло спросил, рыча и надеясь, что хоть капля гнева была в его образе. — Что ты сказал.? Учиха вздохнул, усмиряя гнев и расправляя пальцы. Костяшки хрустнули, сухожилия словно нитями натянулись под кожей, но спустя пару мгновений кисти расслабились, и контроль над эмоциями был возвращён. Он уже холоднее, непроницаемо посмотрел на юношу, и отвернулся, возвратившись к коню. Итачи понял, что позволил себе сказать лишнего: Саске был уверен, что он волк, и его истинный дом — Лес. Не стоило его разубеждать, даже если… Даже если это значило бы, что он узнает об их кровном родстве. Саске просто не примет этого. Не примет то, что его родной брат — самое ненавистное существо на всём свете. Оседлав коня, мужчина равнодушно дождался, когда и воин влезет на одного из волков, и лишь после этого пустил жеребца прежним темпом, постепенно достигая опушки. Та встретила их непроглядной мглой, ласково зовущей к себе в объятия, обещая спрятать и приголубить… Всю дорогу до пещеры Саске исподлобья смотрел на наёмника, потирая ноющую после хлёсткого удара щёку. Он даже не понимал, что его разозлило и унизило больше: пощёчина или продолжительные крикливые укоры. Он со всем этим столкнулся впервые. Как этот человеческий выродок вообще посмел коснуться его.? Эти длинные мозолистые пальцы… Почему он это сделал? Зачем рисковал в который раз? Встав на пути Тобирамы, закрыв его спиной — того, кто ненавидел и презирал его — он вырвал его из лап смертельной опасности, хотя никто не просил об этом. Что движет этим странным двуногим? Какого чёрта он так ведёт себя? Воин не знал, как охарактеризовать подобное поведение. Он ничего не знал. Столкнуться с подобным покровительством было непонятно и унизительно, ведь никогда не было такого, чтобы из людей кто-то относился к нему иначе, нежели с ненавистью. Взаимной ненавистью. Он ненавидел людей и не хотел ничего знать о них, он хотел лишь чтобы они убрались из Леса, а потому увидеть нечто, отличное от жажды крови, от гнева, ярости… Что это? Как это называется? Саске ничего не понимал и злился ещё больше — он хотел схватить Итачи за грудки и вышвырнуть из леса, чтобы больше не смел делать подобных непонятных вещей, чтобы катился ко всем чертям и не заставлял так реагировать на него. Чтобы не вызывал непонятную бурю смятения внутри от одного лишь взгляда на него. Дурацкий человечишка… Когда Учиха лёг на своё привычное место, отвернувшись к каменной стене, Саске не стал ложиться. Он сел на ворох листьев и нахохлился, смотря в спину Итачи так, как никогда не смотрел ему в глаза: спокойно, пристально, без въедливой ненависти. Сверлил острые лопатки взглядом, словно бы мог доковыряться до ответа, что же с этим двуногим не так. Итачи, Итачи… Кто же ты такой? Почему ты так странно пахнешь…? Спустя какое-то время, когда чужая грудь вздымалась равномерно, спокойно, воин осмелился пододвинуться. Наклонился, как в первый раз, едва-едва отодвигая волосы ладонью и наклоняясь к шее почти до прикосновения, осторожно втягивая воздух. Запах тёплой кожи почему-то приносил успокоение. Саске вдохнул глубже, но потом, осознав, что он делает, фыркнул и рывком поднялся, по звериному плавно поднимаясь и выходя из пещеры на скалу, где постоянно все эти ночи сидел Итачи. Мимолётом он поднял взгляд наверх — Моро не было. А жаль… Сегодня был бы прекрасный вечер, когда юноша впервые за долгое время хотел бы поговорить со своей матерью, попросить её совета. Саске вздохнул и сел на край скалы, откинувшись спиной назад и развалившись на облачённый в серебряную пелену лунного света камень. Чуткий нюх уловил едва заметные нотки табачного дыма — пепла, который оставался после курения кисэру. Парень и сам не заметил, как глубже вдохнул этот странный горький запах, чувствуя твёрдую ассоциацию с лежащим в пещере человеком. Надо же… Он воровато оглянулся, словно кто-то из волков мог внезапно поймать его мысли за хвост, и, успокоившись, лёг обратно, прикрывая глаза. Чтобы разобраться, нужно подумать. Не хотелось понимать, что теперь его отношение к Итачи далеко от ненависти, но рано или поздно это пришлось бы принять. Так что, с неприязнью и отвращением пытаясь содрать с мыслей пренебрежительный и презрительный окрас, час за часом Саске делал то, чего никогда не делал ранее: копался в себе. Это было странно, непонятно, то и дело хотелось остервенело протереть лицо руками и вскочить, убежать от этого глупого неприятного занятия, но воин должен быть честен перед собой, чтобы быть достойным защищать Лесного Бога, он должен идти в бой без сомнений в сердце и голове. Раньше над подобным думать просто не приходилось, но этот странный Учиха поставил всё с ног на голову: то защитил его от пули, то выжил, вопреки всем законам Леса оставшись здесь, то спас из плавильни… Даже Моро приняла его, как… Как волчонка! Но что же чувствовал он сам.? «Ненависть и презрение» — хотелось сказать, и язык так и хотел повернуться этими словами. Однако, ближе к утру, когда бледным маревом над горизонтом возникла светлая полоса, Саске, нехотя и поражённо сказал себе: «Мне хочется касаться его. Мне нравится его запах.» Отчётливо произнеся это в своей голове, юноша ошеломлённо сел, уставившись куда-то перед собой. Тряхнул головой на собачий манер, пытаясь согнать накативший шум от подобного открытия. Обернувшись и растерянно посмотрев на укутавшегося в шкуру Итачи, Саске приложил ладонь к щеке, на которой ещё оставался красный след, но которая уже не болела. Это было, можно сказать, одним из единичных касаний, которые вообще между ними происходили, включая тот жест строгого родителя, когда Учиха чуть ли не до хруста костей сдавил его запястье, пока вёл за собой. И тот момент, когда воин тащил его после ранения к озеру Лесного Бога… Внезапно это заиграло другими оттенками. Нет. Слишком рано. Нельзя так сразу менять своё отношение. Учиха остаётся человеческим отродьем, и то, что ты хочешь касаться его, не значит, что ты стал добрее к нему. Уйми свой внутренний жар, Саске. Утерев нижнюю часть лица обратной стороной запястья, юноша фыркнул. Нужно сконцентрироваться на Конохе, а не на странном комке в грудине. Сложный, очень сложный Учиха…