Антипатия

Жан был ранен. На его правом плече болезненно ныли три уродливые рваные полосы от волчьих когтей. Раны перестали кровоточить, но недостаточно быстро, регенерация вампиров значительно замедлялась, когда дело касалось оборотней. Древняя история, а может быть, эволюция или магия, что бы там ни было, но оно обеспечило им это небольшое преимущество. Именно поэтому не срастались и два ребра, сломанных в тот момент, когда Жан имел неосторожность приземлиться слишком далеко от ближайшего дерева, и волки тут же воспользовались этим, навалившись всей кучей. У Жана слезились глаза, и он предпочитал думать, что происходило это от нестерпимой вони из запаха мокрой псины и грязных, пышущих жаром пастей. Стая двигалась как единый слаженный организм, и, возможно, Жан справился бы с ними, будь их хотя бы в половину меньше. Но они наступали ему на пятки, их челюсти клацали в миллиметрах от его шеи, когда ему приходилось спускаться на землю. Волки рычали и воинственно выли, от чего Жан испытывал такую непривычную головную боль. Она была совсем не сильной по сравнению с болью, которую причинял ему Рико, но она была в иной степени раздражающей. Она сбивала его, отвлекала от единственной задачи, с которой он должен был справиться несмотря ни на что — убежать. С этой задачей он катастрофически быстро переставал справляться. Он неплохо ориентировался на местности. Ему нужно было совсем немного продвинуться к югу и оказаться на дороге, подойти поближе к людским домам и инфраструктурам, ведь это могло бы помочь скрыться от оборотней — они не смогут позволить себе показаться в своей волчьей форме перед людьми. Но к великому сожалению Жана даже на четырех лапах его преследователи не теряли разума. Они не пускали его ни к дорогам, ни к поселениям. Они сжимали его в кольцо, их грудное, утробное рычание смешивалось с запахом их шерсти и душило Жана. Он чувствовал себя загнанным в угол и задыхался, хотя ему даже не нужно было дышать. Он слышал, как бьются их мощные горячие сердца, и в их ритме звучало безусловное желание убить его. Момент, когда это желание исполнится, оставался лишь вопросом времени. Эта мысль не пугала Жана. Смерть от волчьих зубов могла быть болезненной, но она, безусловно, будет быстрой. Он бежал и бежал, отбивался от них, как мог, и по пути переломал немало когтистых лап. В голове же он из последних сил сдерживал иной страх, иное неизбежное ожидание. Иногда, когда на пару секунд кто-то из стаи почти добирался до него, этот страх призывал тихий, предательский голос, который шептал ему не уворачиваться. Остановиться, подставить шею, чтобы сильные челюсти сомкнулись на ней, перекусили все артерии, жилы и кости. Его голова покатилась бы по низкой пожухлой траве, оставляя за собой кровавый след. Его глаза потухли бы навсегда, и если бы у Жана была душа и он смог бы напоследок заглянуть в свои мертвые глаза перед тем, как отправиться в ад, то увидел бы в них не что иное, как облегчение. И бесстрашие. Волнами накатывала апатия. Здесь, на этой земле, испещренной древними существами и туманными, тихими полями в густых травах между горами, в проносящихся мимо его глаз лесах и в сумрачных глубинах оврагов, его ждала смерть. Но там, куда ему следовало вернуться, его ждало кое-что похуже. Он знал, что наказание за проваленное задание будет беспощадным. Жан буквально мог видеть снисходительное выражение на красивом лице Рико, а в его темных глазах — алчную жестокость. Возможно, это с самого начала было планом молодого господина: не было ни единого шанса, на самом деле, чтобы оборотни не вмешались. Он винил себя в глупости и самонадеянности, затмивших его разум от похвалы и доверия Рико. И только сейчас, когда действительность дышала ему в спину волчьим воем, он будто очнулся от дурмана приказа своего хозяина и понимал, насколько все это было фальшивым. Жан горько усмехнулся, подумав о том, кто из участников этой погони был в большей степени псом. Верным, зависимым псом. Вампир не мог сопротивляться воле своего создателя. Конечно, на эту тему существовали и мифы, и слухи о том, что если все-таки попытаться, то нужно обладать неимоверной силой крови и воли, при этом столкнувшись с ужасными страданиями из боли, как моральной, так и физической. Жан знал, что в этом раунде он заведомо проиграл бы. Он любил Рико. С самого раннего детства, сколько он себя помнил, он рос в окружении из его заботы, его взглядов и чего-то слишком похожего сначала на братское наставничество, а затем на дружбу. Жан понимал, что ему никогда не сравниться с Кевином, что он никогда не станет кем-то, настолько же значимым для молодого господина. Он пытался заслужить принятие и быть ценным хотя бы за счет своей преданности. Он был готов заталкивать голос своего разума и свои стремления поглубже, был готов позволять воле Рико и его желаниям затмевать свои, смешиваться с ними и превращаться в его собственные. Он прекрасно понимал, что для Рико этого было недостаточно. Возможно, этот страх как раз и не нравился Рико. Кевин всегда говорил за себя, и Рико, как бы сильно он не пытался считать его своей собственностью, видел в нем равного и даже больше. Жан, будучи приближенным к ним, одновременно завидовал Кевину и жалел его. Их история была слишком неоднозначной. Жан усмехнулся, отметив, что эти мысли наполнили его голову именно в тот момент, когда ему следовало бы сосредоточиться на выживании. Перебить к чертовой матери всех этих собак. Или же остановиться и, смеясь им в зубы, позволить убить себя, и дело с концом. Он не заметил лисицу, которая подобралась к нему сзади. Она была свирепой и быстрой, чуть меньшей в размерах по сравнению с волками, но от этого не менее смертоносной. Она была быстрее и проворнее, как секретное оружие, скрытый кинжал, спрятанный в ножнах под одеждой. Жан был бы глупцом, если бы не знал, что у стаи была стратегия. Он изучил их всех, перед тем, как отправиться сюда, знал, как они выглядели людьми и насколько были убийственны в животном обличии. В активной стае было четыре лисицы, три запасных, и только одна из них могла представлять реальную опасность. Жан даже не сомневался в том, что именно она будет ключевым звеном, когда дело коснется погони. И в этом случае знания ему не очень-то помогли. У лисицы была узкая морда с большими миндалевидными серыми глазами, такими же красивыми, как и у девушки, которой она была в своем людском обличии. Жан увидел их так близко к себе и на мгновение растерялся, прочитав в них простую и неоспоримую установку — убить. Связь между волками в стае была нерушимой, телепатической. Она была сравни связи между вампиром и его создателем, только между вожаком и подчиненными. Безусловно, она была более лояльной, но чем сильнее стремление члена стаи совпадало со стремлением вожака, тем крепче она становилась. Жан, который ранее имел достаточную заносчивость для того, чтобы познакомиться и, как ему казалось, обвести вокруг пальца доброго и доверчивого Джереми Нокса, вновь почувствовал себя неоспоримым глупцом. Вслед за блеском серых глаз последовал блеск острых, огромных зубов и темно-розовое нутро раскрывшейся пасти. В одно мгновение Жан ощутил мягкость светло-рыжей шерсти, макушка и уши лисицы мазнули кожу под его шеей и у плеч. Он обхватил ее голову словно мягкую огромную игрушку. Его хватка была сильной и еще бы совсем немного, одно лишнее усилие, и он свернул бы ей шею. Она почти уютно просунула морду под его левой рукой, со стороны все выглядело так, будто он обнял ее и уткнулся носом в пушистую, милую голову. И только складки оскала и злости у ее мокрого темного носа, визжащий лисий крик и удар сильных лап на ужасающей скорости говорили о другом. Она добралась до него. Он не смог ни закричать, ни выругаться, да и вообще сделать что-либо еще. Он открыл рот, и из его горла выплеснулась кровь. Жан знал, что именно произошло, но оно случилось так быстро, что он не смог в полной мере осознать это. Он видел острые рыжие уши с черными кисточками, как на картинках в детских книгах у смертных. Он даже не подозревал, что шерсть лисицы будет настолько мягкой и успокаивающей. Она была похожа на теплое, пуховое облако, щекочущее нос. Он чувствовал запах, от которого испытывал отвращение, но сейчас это не имело значения. Острые зубы лисицы беспощадными лезвиями вонзились в его грудную клетку. Точнее сказать, не просто вонзились. Удар ее челюстей сломал все кости и разорвал плоть, что встретились на их пути. Боль пришла с запозданием в секунду. Вампиры были бессмертными существами и такое повреждение, каким бы неприятным оно ни было, в обычной ситуации было бы не более, чем неудобством. Чертовы оборотни. Лисица метила в его сердце и безошибочно попала в цель. Именно поэтому Жан закашлялся кровью. Он был бессмертен, но чувствовал все, что происходило с его телом, будь то сводящее с ума возбуждение, тошнотворное отвращение или же боль, во всех ее гранях и проявлениях. Он в тайне всегда жалел, что не мог потерять сознание от ужаса или болевого шока. У вампиров не было этой привилегии. Жан чувствовал, как зубы лисицы пробили его кожу, затем как ломали ребра и, наконец, вонзились в сердце. Оно не билось уже многие годы, только гоняло в нем магию и жизнь каким-то неведомым образом, было сосредоточением его жажды, его способностей и, что не изменилось с тех времен, когда он был еще смертным, осталось хранилищем его чувств и слабостей. Убить вампира можно было несколькими способами. Насколько бы далекими не казались людские мифы и интерпретации, кое-что в них было правдивым. Вампиры не боялись чеснока (испытывали лишь неприязнь из-за своего чуткого обоняния), не сгорали от солнечного света и, с горем пополам, могли войти в любую церковь и прикоснуться к распятию. В конце концов, сокровища религии и священные артефакты были достоинством не только христианства. Жан когда-то держал в руках Коран, один из оригиналов, и в течение нескольких месяцев жил в имении, где на каждом шагу стояли статуи Будды. Это было неприятно, но терпимо. Вампиры являлись существами более древними, чем любая мировая религия, и подчинялись лишь некоторым законам, сохранившимся с тех пор. Кровь, в конце концов, всегда была главным запретным и сильным магическим составляющим для любого обряда, в любой точке мира задолго до нашей эры и вне языков, которые можно было бы перевести. Вампиры с течением истории оказались существами бессмертными, но отнюдь не неуязвимыми, а еще, по мнению самого Жана, весьма жалкими и зависимыми. Их тела функционировали за счет жизненной энергии. Энергии, добытой особым способом, обладающей особыми качествами. Каждый вампир и человек, имеющий причастность к клану Морияма или к любому смежному клану, был обязан пройти и безупречно освоить курс истории и, самое главное, понять, в чем разница между каждым разумным существом, населяющим доступный мир. Вникнуть в суть иерархии, мировоззрения и особенности подчинения. Все эти знания и установки вдруг оказались такими незначительными, когда зубы лисицы разрывали его сердце. В его теле было всего два уязвимых места: сердце и голова. Жану даже казалось насмешкой судьбы то, что по сути они могли погибнуть, как и другие смертные. Вампир не восстановится, если пронзить его сердце серебром или деревом. Даже если вырвать это сердце голыми руками, он не выживет. То же самое случится, если отсечь его голову (в крайнем случае есть надежда, если приставить ее к телу в течение пары минут после отсечения) и сжечь. Огонь вообще был самой губительной субстанцией после серебряной пули и деревянного кола в сердце. Угроза со стороны оборотней была реальной и опасной, но, почему-то, замалчивалась. Если ты был достаточно сильным вампиром, то ни один оборотень был тебе не страшен. И плевать, если в их зубах (как и во всех костях) содержались мельчайшие, но убийственные частицы серебра. И глупы были те люди, которые пытались в средние века убивать оборотней серебром. Сердце Жана, что не билось уже несколько лет, пропустило удар. Его острый взгляд помутнел от охватившей его паники. Он чувствовал, как кровь, его собственная мертвая и живая, полученная от недавних жертв, сбивается со своего привычного ритма и подходит к горлу, выплескивается холодным потоком наружу. Его тело застыло. Он хотел вздохнуть, хоть в этом и не было необходимости. Челюсти лисицы разомкнулись всего на мгновение, а затем укусили снова. Он собрал все свои последние силы и оттолкнул ее от себя. Ее длинные клыки вышли из его груди с влажным жестким звуком. Его левый бок был ранен с двух сторон, лисица задела его так сильно, что даже удивительно, как она не откусила его плоть, прихватив с собой его сердце. Если бы это было правдой, то он не смог бы больше двигаться. Он захлебывался в собственной крови. Он хотел выкрикивать проклятия и ругательства, но из горла вылетали только сгустки багряной вязкой жидкости. Жан схватился за свою разодранную грудь, так крепко, как будто хотел остановить кровотечение. Он знал, что все это было бесполезно. Если лисица нападет на него снова, то он погибнет со стопроцентной вероятностью. Если оставит его в покое, то его шансы на выживание были равны один к двум: два, что он умрет и рассыпется в пепел, и один, что каким-то чудом выживет. Лисица смотрела на него почти равнодушно. Она все еще скалилась, ее пасть и шерсть на морде были покрыты кровью Жана. Но в глазах ее не было ни сочувствия, ни ненависти, разве что только безразличное презрение. Она согнула лапы, как будто приготовилась прыгнуть на него снова, и тогда Жан понял, что скорее всего, для него на сегодня все кончено. Ему захотелось улыбнуться, но вместо улыбки на лице появилась какая-то кривая гримаса. Он все еще прижимал руки к груди, его ладони тряслись. Он ждал прыжка, но лисица почему-то медлила. Она была напряжена и готова наброситься в любой момент. Жан почувствовал, как у него слабеют ноги. — Чего же ты ждешь, Кейт, — сказал Жан, опускаясь на одно колено. Он не мог больше стоять. — Разве так сложно добить меня? Лисица не двигалась с места, просто смотрела на него. Жан хотел ещё что-то ей сказать, но снова закашлялся. Он мог бы попробовать сбежать, если бы у него были для этого силы. О контратаке можно было даже не думать. Лиса повернула голову, как будто прислушивалась к чему-то, и шевельнула ушами. — Общаешься со своими? — догадался Жан. — Что, хотите убить меня все вместе? Лисица мотнула головой, а затем, к удивлению Жана, выпрямилась и убежала. Он услышал движение по правую руку от себя, аккуратное и тихое, размеренные шаги по опавшим листьям и веткам. Шаги эти принадлежали не животному. К нему приближалась знакомая широкоплечая фигура. Джереми шел осторожно, словно боялся спугнуть его, как раненого зверя. Жан слышал только его одного, никого из стаи поблизости не было. Торс Джереми был обнажен, на плечах и груди виднелись легкие царапины, наверное, от веток и камней. Жан усмехнулся. — А я думал, что оборотни, когда возвращаются в людскую форму, остаются полностью голыми. Когда ты успел надеть штаны? Неужели решил поберечь мою честь? Спасибо, конечно, но мог бы и не утруждаться. Я не против посмотреть. — Слишком много говоришь для того, у кого полный рот крови, — ответил Джереми. — Видимо, не все так плохо. — Ты же сам видишь, — сказал Жан. В его голосе появилась нервная дрожь. — Насколько все на самом деле плохо. Джереми подошел к нему ближе и без предупреждения и жалости толкнул его ногой в грудь. Жан думал, что уже давно привык к боли, и все же, не смог сдержать короткого вскрика. Вся его грудная клетка полыхала огнем. Он рухнул на спину, как тяжелый мешок с песком. — Если хочешь жить, — сказал Джереми, глядя на него сверху вниз. — Ты должен поделиться дальнейшими планами своей шайки. — Рико снимет с тебя шкуру и постелет у дверей имения, чтобы вытирать об нее ноги. Вот такие планы! — выплюнул Жан. Джереми усмехнулся. Ему не шла эта злобная эмоция. Он опустился на корточки перед Жаном и схватил его за горло. — Мне не нужен воздух, идиот, — прошипел Жан. — Да, но от сломанной шеи ты будешь не в восторге, — спокойно ответил Джереми. — Что нужно твоему хозяину? — Кажется, я уже ответил про твою шкуру, пес. Джереми убрал руку с его горла. Он задумчиво посмотрел на Жана, не мог не заметить ошалелого, нервного блеска в его глазах, тонкого слоя пота на лбу и болезненной, клыкастый улыбки. Он медленно, почти нежно опустил ладонь на его грудную клетку, а затем, без видимых усилий, надавил на нее. Мир перед глазами Жана вспыхнул ярко-красным и белым, а затем потемнел. Он услышал влажный хруст своих сломанных ребер, их острые края были направлены внутрь. Его тело пыталось справиться с повреждениям, начало сразу восстанавливать ткани и сращивать кости. Слишком медленно. Раны от волчьих клыков в сердце не затягивались. И поэтому все остальное работало не так, как нужно. — Вот уж не думал, — выдавил Жан. — Что ты можешь быть таким жестоким. — Я просто говорю с тобой на том языке, который ты понимаешь. Жан собрал силы, которые у него ещё оставались, поднял ладонь и схватил Джереми за руку, которую тот все ещё прижимал к раздавленной грудной клетке. — Давай же, — прохрипел Жан. — Сломай мне все кости, вытащи внутренности. Только вот, как бы сильно ты не старался, хозяин все равно сделает больнее. Джереми не отрывал от него взгляда и заметно вздрогнул от его слов. Он вырвал руку из слабой хватки Жана, и что-то изменилось в его лице, среди холодной жестокости промелькнуло знакомое сочувствие. Жана затошнило при виде этого выражения. — Ты боишься, — тихо сказал Джереми. — Если тебе так страшно и неприятно, почему ты останешься с ними? — Ты никогда не поймешь, — сказал Жан. Он уже жалел о том, что вообще отвечал ему. — Наверное, не пойму, — сказал Джереми. — Что они сделают с тобой, если ты вернешься? Ты же провалил задание, каким бы оно ни было. — Не знаю, — ответил Жан. Он повернул голову на бок, рассматривая подножия ближайших деревьев и кустов. Его зрение начинало подводить его, картинка была не такой яркой и четкой, как ещё пару часов назад. Его сила, его превосходство и напускная надменность исчезали, оставляя за собой его самые ужасные, скрытые мысли, за которые он сам себя ненавидел. Он не то что бы не знал, что его ожидает. Он просто боялся представить себе, насколько все будет ужасно. И как бы сильно он не старался убедить себя, что он все это заслужил, ему определено было страшно. Он чувствовал себя жалким. — Они не убьют тебя, — сказал Джереми. — Нет, — тихо, едва слышно ответил Жан. Он не мог посмотреть на Джереми, боясь увидеть в его взгляде слишком многое. Его бы это сломало. — В этом и весь смысл. Джереми долгое время ничего не говорил. Жан тоже молчал. Его состояние не ухудшалось, но и не становилось лучше. Он как будто повис на границе между медленным угасанием и надеждой на восстановление. — Почему ты просто не уйдешь? — наконец, снова сказал Джереми. — Я же сказал… — Да-да, что я не пойму. Неужели они могут дать тебе что-то, что стоит всех этих мучений? Унижения. — Я обязан Рико жизнью. — Нет, насколько я вижу, ты обязан ему смертью, — резко сказал Джереми. — Это не жизнь. — Слушай, — Жан устало вздохнул. — Нахрена ты сейчас говоришь со мной об этом? Я по природе твой враг, напал на твоих друзей, покалечил половину твоей стаи, охотился и убивал людей на твоих территориях. Моя «шайка», как ты выразился, состоит из безжалостных вампиров, гораздо сильнее меня, они вернутся и уничтожат не только твою стаю, но и всех людей в ближайших городах. Если к ним в зубы попадет Натаниэль, то можете даже не пытаться бороться с ними. Может, уже просто убьешь меня? Разве ты не за этим сейчас здесь? — Ты прав, — сказал Джереми. — Я могу просто поднять с земли ветку, воткнуть ее тебе в сердце, даже не напрягаясь. Ты умрешь. И что это изменит? — Если не убьешь, это тоже ничего не изменит. — Я мог бы помочь тебе, — предложил Джереми. Смеяться было невыносимо больно, но Жан все же сделал это. — Больше всего, — сказал он сквозь хриплый смех. — Я терпеть не могу вот таких, как ты. У тебя же комплекс спасателя. Могу я называть тебя Стивом Роджерсом? Вечно лезете, куда не просят, со своим идеалами… — Твои руки, — перебил его Джереми. Жан знал, что имел в виду Джереми. Последнюю минуту он не чувствовал пальцев на руках, и ему не хотелось смотреть на то, что происходило. Возможно, чаша весов все-таки качнулась в сторону его медленной смерти. Когда он был ещё ребенком, его кожа была смугловатой, сказывались южно-французские корни. Семья Морияма не отказывала своим смертным детям в солнце, и поэтому Жан довольно много времени проводил в Ницце, Тулоне или Марселе. Сейчас он думал, что это было просто насмешкой над его национальностью, но раньше это время казалось ему счастливым. Он помнил только хорошее. После обращения и всего того, что с ним происходило, его кожа приобрела болезненно-бледный оттенок, он не узнавал себя в зеркале. Если бы он посмотрел на свои руки прямо сейчас, то по-настоящему ужаснулся бы. Жизнь уходила из них. Тонкие пальцы стали почти серыми, суставы, как у иссохшего мертвеца, потемнели и как будто распухли. Вот, что со временем ждало его — он разрушится, истлеет, сначала руки и ноги, затем все остальное, пока увядание не доберется до головы. И в итоге останется только серый пепел, который когда-нибудь смешается с землей. — Ты умираешь, — сказал Джереми. — Какой ты проницательный, — тихо ответил Жан. Сказать по правде, он не любил язвить. Он вообще был довольно дружелюбным и любил много болтать. Он больше не мог позволить себе такого общения, особенно тогда, когда он начал ощущать настоящий холод в груди. — Как это остановить? — Джереми, я же вампир, все очень просто. Хотя мне кажется, что здесь уже ничем не поможешь. Джереми думал недолго. Одной рукой он приподнял голову Жана, а вторую подставил к его рту. — Моя кровь подойдет? — спросил он. — Упаси боже, — сказал Жан, поморщившись. — Ты же оборотень, да я лучше сдохну. — Ты в любом случае сдохнешь, — отметил Джереми. — Почему бы не попробовать? Я живой, в конце концов. Ну же, давай. Он сделал усилие и помог Жану сесть. Все это казалось таким абсурдным и нереальным, что Жану хотелось смеяться и плакать одновременно. — Это бесполезно, — сказал Жан. — Тогда мне придется тебя заставить, — упрямо ответил Джереми. — Успокойся уже, дай мне спокойно уйти. Эй! Джереми осмотрелся вокруг себя, нашел рядом маленький острый камень и полоснул по своему предплечью. Жан не успел ничего сказать. Джереми просто разжал его губы и прижал рану к его рту. Оказалось, что кровь оборотней была обжигающе горячей. На вкус она была похожа на горькую, раскаленную текилу. — Фу, блядь! — Жан выругался. Его рот будто облили кипятком. Он попытался вырваться, отпихнуть от себя оборотня, но силы были против него. Только когда Жан, со слезами на глазах, сглотнул, Джереми отпустил его. Жан повалился на землю, кашляя и матерясь, затем поднялся на четвереньки. Его буквально выворачивало наизнанку. — Полегчало? — спросил Джереми, встав на ноги. Затем он молча наблюдал, как Жан корчился, ругался, и не мог не заметить, что руки его больше не темнели. — Придурок, — сказал Жан, вытирая рот. — Ты выживешь? — Не знаю. Зачем ты сделал это? — Можешь называть меня Стивом Роджерсом. — Когда твоя стая узнает, они отвернутся от тебя. — Я скажу им, что оставил тебя умирать, — Джереми говорил спокойно и уверенно. — Это ведь все ещё правда. Нет стопроцентной гарантии, что ты выкарабкаешься. — Зачем?! — Жан нашел в себе силы повысить голос. Он ничего не понимал. — У тебя будет возможность вернуться. Только не в качестве врага. Подумай об этом, на досуге. До встречи. Джереми не стал дожидаться ответа. Он развернулся и ушел, не обернулся, когда Жан окликнул его. Все остальные волки были вне досягаемости чутья, они послушно сохраняли дистанцию и ждали возвращения своего вожака. Жан снова задыхался. Надежда, такая ядовитая и болезненная, скручивал его еле живые внутренности, разъедала разум. Возможность вернуться была самым страшным предложением, которое он только мог получить.

***

В комнате Эндрю почти не было света, только два тусклых ночника над кроватью. Сама комната была больше, чем у Нила, но меньше, чем у Ники. Довольно простая, почти обезличенная, если не считать полок с книгами, небольших картин и фотографий на стенах. На темном столе у окна лежал ноутбук и наушники. Нил пока еще не мог представить, какую музыку мог бы слушать Эндрю. Наверное, что-то тяжелое и неоднозначное. Сам хозяин комнаты лежал на кровати и читал. Когда Нил постучал, он ничего не ответил, что в его случае можно было считать разрешением войти. Нил осторожно открыл дверь, его глаза уже привыкли к приглушенному свету, весь их этаж был погружен в похожий полумрак. Эндрю сначала никак не отреагировал, только замер, подождав, когда Нил закроет за собой дверь. — Зачем ты пришел? — спросил Эндрю, поднимая глаза от книги. — В смысле? — Зачем ты пришел? — повторил Эндрю. — Ты же сам позвал меня, — ответил Нил, не совсем понимая реакции Эндрю. — Чушь собачья, я не мог тебя позвать, я не выходил из комнаты. — Ну, я просто почувствовал, что ты хочешь меня видеть, зовешь как бы... в голове? Эндрю медленно поднял голову, нахмурившись. Он, видимо, тоже ничего не понимал, но затем откинул книгу в сторону и закрыл глаза руками. — Блядь, — протянул он. — То есть… — медленно произнес Нил. — Это случилось не совсем намеренно… — Ничего не говори больше. Нил не стал продолжать и осторожно присел на край кровати. На месте Эндрю он был бы сильно смущен. Нилу захотелось рассмеяться, но он сдержался. — Ну, раз уж я все равно здесь, — сказал Нил. — Нам есть о чем поговорить. Тем для разговоров было слишком много. Голова Нила кипела, снова, от неизвестности и вопросов, связанных со вчерашним открытием. И, к счастью или нет, обсудить это ни с кем, кроме Эндрю, он больше не мог. Он почти не спал этой ночью, хотя и был уверен, почти на сто процентов, что ему не будут сниться кошмары. Он долгое время лежал в темноте, прижав руку к шее, где под пластырями заживали раны от укусов. Судя по скорости, с которой они затягивались, через день или два от них ничего не останется. Он прокручивал в голове все, что случилось после. Как они выбрались на дорогу и пару часов шли по направлению, которое задавал Эндрю. Иногда они переходили на вампирскую скорость, а затем замедлялись, когда Нил уставал. Это случалось достаточно часто — сказывалась потеря крови. Они ничего не говорили друг другу, слишком шокированные, а может быть, и испуганные. Нил очень ценил это молчание. Нарушили тишину только два звонка Эндрю. Сначала он позвонил Ники и коротко сообщил о том, что все живы. Следующим контактом, как ни странно, оказался Роланд. Именно к нему в бар, а не домой, они попали в первую очередь. К этому времени уже почти стемнело, и, судя по всему, Роланд готовился к открытию. Роланд не подал виду, когда увидел, в каком состоянии находился Нил. Повсюду на его коже и на куртке, и на футболке уже подсохла кровь, шея была ничем не прикрыта, все было довольно очевидно. Эндрю выглядел не лучше, но взглянув именно на него, Роланд не смог удержаться. — Что у тебя с глазами? — спросил Роланд. — Небольшая побочка, скоро должно пройти, — отмахнулся Эндрю. — А ты обещал мне не задавать вопросов. — Ты вообще себя в зеркало видел? Ты выглядишь, как мутант какой-нибудь. — Я знаю, — сказал Эндрю. — Нам нужна чистая одежда. И в душ. — Я что-нибудь найду для вас, — ответил Роланд. — Дорогу в душ ты и сам знаешь. Только, пожалуйста, по очереди. — Спасибо, — коротко ответил Эндрю. Оказалось, что Роланд жил прямо здесь, в отдельном помещении, обустроенном как вполне себе уютная и современная квартира. Эндрю неплохо здесь ориентировался. Повсюду были разбросаны старые виниловые пластинки, в упаковке и без, хотя рядом с проигрывателем стояла музыкальная гарнитура и новенький по виду ноутбук. Гостиная была совмещена с миниатюрной кухней, на которой относительно работающими выглядели только холодильник и раковина. Роланд направился к себе в спальню, за одеждой, а Эндрю отправил Нила мыться первым. Нил справился с задачей довольно быстро, с максимальной эффективностью. Шея болела, но не так сильно, как он ожидал, кожа вокруг ранок как будто онемела, поэтому он смог их нормально помыть. Хотя он и чувствовал себя в относительной безопасности, но все равно не смел посмотреть на себя в зеркало. Он знал, что увидел бы там, но пока что не был уверен в том, как на это отреагирует. Он обнаружил чистое полотенце на крючке, но не нашел чистой одежды. Он наскоро вытерся, натянул нижнее белье и джинсы, которые к счастью почти не пострадали от его кровавых злоключений. В дверь постучали сразу же, как только он застегнул ширинку. — Заходите, — сказал Нил и, спохватившись, отодвинул щеколду. Он ожидал увидеть за дверью Роланда, но это был Эндрю. С порога он кинул Нилу чистую футболку, а сам протиснулся внутрь. Оказавшись с ним в замкнутом помещении, Нил немного занервничал. Эндрю больше не выглядел, как серийный убийца. Скорее всего, он смыл с себя всю кровь в раковине на кухне и уже успел переодеться. Синий тонкий пуловер Роланда был ему великоват, и поэтому Эндрю выглядел слишком безобидно, что сбивало с толку. Цвет его глаз почти вернулся к привычному, только маленькие фиолетовые вкрапления собрались у края радужки. Он осмотрел Нила с ног до головы, затем сделал шаг ближе к нему, и Нил с трудом поборол желание отступить назад. Он не боялся его, там было что-то другое. Но он устоял на месте. Эндрю протянул руку к его лицу, несильно взял за подбородок и повернул его голову пару раз в разные стороны, оценивая повреждения. Его взгляд задержался на ранах, но единственной реакцией стали чуть сильнее сжатые губы. Нил заметил это. — Эндрю, — произнес он. — Подожди, — ответил Эндрю и взял у него из рук полотенце. Он быстро намочил его краешек под краном и вернулся к Нилу. Он снова взял его за подбородок и повернул его голову в сторону, на этот раз чуть сильнее. — У тебя кровь за ухом. — Эндрю, — снова произнес Нил, пока Эндрю вытирал остатки крови. И был благодарен ему за то, что тот молча принял его нежелание смотреться в зеркало. — Когда нужно будет объяснить всем, почему я все ещё жив, я скажу правду, то есть отчасти правду. Я скажу, что ты смог остановиться. — Это ложь, — сказал Эндрю. — Я бы убил тебя. — Нет, не убил бы. Я верю в это. — Тогда ты наивный идиот, — сказал Эндрю. — Но пусть будет так. Другого варианта все равно нет. Эндрю достал из кармана несколько пластырей. Он выглядел спокойным, но внешняя картинка больше не могла обмануть Нила. Он ощущал чужое напряжение, чужое любопытство и легкий страх, все это доносилось как будто издалека, но в то же время было осязаемым в его собственной голове. Когда Эндрю потянулся к его шее, Нил просто задержал дыхание и закрыл глаза. Он боялся перепутать свои собственные чувства с чужими и очень надеялся, что этот странный эффект скоро пройдет, ведь его пульс ускорился, и это не могло остаться незамеченным. Эндрю аккуратно заклеил его ранки пластырями. Они добрались до дома на машине Роланда. Как только они оказались на подъездной дорожке, вся семья вышла их встречать. — Господи, Нил, ты жив! — с порога воскликнул Ники. — Но как? — Я же сказал, что справлюсь с ним, — ответил Нил. — Идём внутрь, я умираю с голоду. Дальше было много разговоров, почти бессонная ночь, ведь только когда Нил оказался в безопасных стенах, он снова обрел возможность думать. И это было ужасно. Сейчас он говорил с Эндрю впервые за этот день. И хотя он оказался в его комнате благодаря очень интересному стечению обстоятельств, что не могло не заинтересовать его, Нил и сам подумывал прийти к нему. — Знаешь, — сказал Нил. — Я всегда осознавал, что со мной что-то не так. И я до такой степени боялся понять, что же именно, что просто… Бежал, прикрываясь выживанием. Сейчас я понимаю, что опасен для вас всех. После того, что моя кровь сделала с тобой, я— Эндрю молниеносно приподнялся и закрыл ладонью рот Нила. Затем он приблизился к его лицу так, что казалось, будто он хочет положить голову ему на плечо или что-то в этом роде. Но Эндрю заговорил, на этот раз очень тихо. — Не забывай, что находишься в доме с кучей вампиров. Они слышат каждое наше слово, — Эндрю отстранился и убрал руку. — Идём за мной. — Куда? — удивился Нил, наблюдая как Эндрю встает и направляется к выходу из комнаты. — Туда, где можно поговорить. Он вышел из комнаты, а затем бесцеремонно, даже не постучавшись, ворвался к Ники. — Ники, — сказал он. — Изолируй крышу. — Эй! — возмутился Ники. Он сидел за компьютером и что-то смотрел, поспешно свернув все окна. — Стучать не учили?! А если бы я мастурбировал? — Ты слышал, что мы идем. — И это не значит, что можно заходить без стука. — Изолируй крышу. — Какой же ты… Ладно, только не надолго. Эндрю захлопнул дверь в его комнату так же быстро, как и открыл ее. Он подозвал к себе Нила и направился к небольшой лестнице, ведущей на чердак. Нил и раньше замечал ее, но не думал, что ей могли пользоваться. В этом доме была масса странных и ненужных вампирам приспособлений и помещений, которые служили больше декором и не имели никакого практического применения. В конце концов, чтобы забраться на крышу дома, вампирам не нужна была лестница. Хотя сам дом был с трёх сторон окружен скалами и деревьями и находился в небольшом углублении, крыша была покатой. На самом ее краю у передней части имелась небольшая плоская площадка, окруженная только низеньким бетонным бортиком. Нил не боялся высоты, поэтому это открытие привело его в легкий восторг. Было темно и тихо, осенняя ночь опустилась со спокойствием и ледяной свежестью. — Что значило «изолировать крышу»? — спросил Нил, когда они оказались наверху. — Никки, если постарается, может усиливать барьер на маленьком пространстве. Ненадолго, но надежно. Здесь никто ничего не услышит. — Это… Очень удобно, — сказал Нил. — Так вот, если моя кровь действует так не только на тебя, но и на всех, то я понимаю, почему они искали меня все это время. И я так же понимаю, что не знаю совершенно ничего о вашем мире. — Нашем мире, — резко сказал Эндрю. — Этот мир всегда был твоим и всегда будет, и даже не пытайся отгородиться от него. — Я знаю, — признал Нил. — Именно поэтому я решил кое-что сделать. — Надеюсь, это не очередное жертвенное бегство? — усмехнулся Эндрю. — Нет, — сказал Нил. — Я хочу попросить Бетси снять с меня гипноз.