Антипатия

Ники лежал на кровати в своей комнате и смотрел в потолок. Он был совершенно неподвижен, что было диким контрастом к его обычному поведению; всегда активный, забавный и веселый Николас Хэммик был похож на труп, его глаза потухли и безжизненно отражали тусклый свет ночника на прикроватной тумбочке. Как будто кто-то погасил тот огонь, всегда горевший в нем, осталась только пустая оболочка в виде бессмертного тела. Нил застал в его в таком состоянии после того, как несколько раз постучал в закрытую дверь и зашел, не получив никакого ответа. Ступив за порог, он позвал Ники по имени, но не услышал ничего, кроме молчания. Казалось, что в комнате пахло смертью. Нил подошел к кровати, сел на край, а Ники даже не шелохнулся. Ники вел себя странно с тех самых пор, как они уходили из леса после столкновения с Джексоном и его компанией. Он не разговаривал, ни на кого не смотрел и только с задумчивой отрешенностью следовал за остальными. Дома он сразу же поднялся наверх и до самой ночи не выходил из комнаты. — Ники, — снова позвал Нил. Он коснулся его руки, осторожно, потому что Ники казался хрупким, несмотря на мертвое, словно окоченевшее тело. — Хэй. Ники закрыл глаза. Наверное, это было первым его движением за долгие часы, но даже оно показалось каким-то отстраненным. Нил никогда не видел его таким. Даже в те моменты, когда все становилось действительно плохо, Ники всегда оставался как будто бы живым. Сейчас Нил мог определить то, что даже сила, которая обычно покрывала дом невидимым коконом, не работала. — Что бы ты сделал, — тихо произнес Ники через пару минут молчания. Он приоткрыл глаза, но его взгляд все еще был направлен в никуда. — Если бы увидел призрака? — Не знаю — ответил Нил. — Наверное, сначала испугался бы. А потом поговорил с ним. — А если этот призрак… — Ники сглотнул, поморщился, на его лице появилось болезненное, тяжелое выражение. И хотя это не было поводом для радости, Нил почувствовал облегчение, потому что Ники хотя бы подавал признаки жизни. — Если этот призрак… Когда-то был живым человеком, который был твоим единственным светом? Ради которого ты был готов пойти на все, на что угодно, только бы он жил, был счастлив… Ты умер ради него. Нил замер. Его поразили не только тихие слова Ники (хотя и они тоже), но скорее эмоция, с которой он их произнес. Там было столько неверия и сожалений, какой-то ужасной грусти, смешанной с воспоминаниями. — Я бы… — начал Нил, но не смог продолжить. — Вот и я так же. Я потратил лет десять, чтобы избавиться от желания узнать, как у него дела. Решил, что нужно двигаться дальше, отпустить его, чтобы он мог, твою ж мать, жить. У меня выбора особо не было, да я и не огорчался на этот счет. А этот… Этот придурок…Просто взял и последовал за мной. Нил молчал. Он постарался остаться одним лишь присутствием, на которое можно было бы опереться. Ники опустил границы, потому что у него не осталось сил, чтобы их держать, Нил чувствовал это. В отличие от остальных, Ники никогда не говорил и не показывал своего прошлого, только мельком и со смехом упоминал об этом, как будто он пережил его, оно было незначительным, всего лишь ступенькой к его настоящему. Ники всегда производил впечатление того, кто смирился со своим бессмертием, своей сущностью; казалось, что он наслаждался этим и всеми бесконечными шансами, которые ему предлагала вечность. Ему нравилось быть самим собой, нравилось не скрываться и быть свободным настолько, насколько позволяли обстоятельства. Если вспомнить эти маленькие кусочки из слов и выражений, которыми он иногда делился, картинки все равно не складывалось. Ники похоронил их, как и свою прежнюю жизнь, а теперь оно всплыло на поверхность и захватило его. — Знаешь, — продолжил говорить Ники. — Пусть мне тогда и было двадцать четыре, по всеобщим меркам я считался уже взрослым мужиком, который должен был содержать семью с как минимум двумя детьми, но я был мальчишкой, который гонялся за ветром. Война закончилась, я смог выдохнуть, и тогда мы встретились и… И он… А тогда как раз начали закручивать гайки, я попал в самую первую волну, когда все только очухались, начали думать не только о бомбах. Я даже и представить не мог, что мы снова встретимся когда-нибудь. Только иногда, уже спустя лет так двадцать, как умер, начал представлять, что может, случайно встречусь с ним и его семьей. Типа, ему было бы уже под пятьдесят, постаревший чуть-чуть такой, взрослый мужчина, возраст прибавил бы ему сексуальности, я был в этом уверен, и он случайно увидел бы меня… Такого же молодого, мексиканских кровей парня, подумал бы, что это галлюцинация, и изменил бы со мной своей жене, потому что не смог бы устоять. Господи. У него было столько вариантов, а он вдруг… Он выглядит, как тогда, ему было двадцать семь всего. Ни на секунду не поменялся. — Ники… — Подожди, дай я закончу, — Ники вдруг поднялся и сел на кровати, схватив подушку и прижав ее к груди. Нил еле сдержал облегченную улыбку — он правильно сделал, что пришел к нему. — Я уже смирился с его смертью. От чего там мрут люди? От старости, от рака или от сердечно-сосудистых. Я даже думал, что со временем встречусь с его сыном, который будет как две капли похож на него. Он был бы уже совершеннолетним, и он заметил бы меня так же, как и Эрик, и так же не смог бы устоять. У нас была бы встреча с семьей, как в сериале, и я бы сделал вид, что не помнил его отца. А Эрик бы словил вьетнамские флешбеки, и потом драма, драма, драма. И я смог бы окончательно отпустить его. Но я не пытался нарочно искать его, так было лучше, я просто решил положиться на случай. И что я получаю в итоге? Мало того, что он мертв, что он не прожил свою счастливую, смертную жизнь, как я хотел бы для него, так он еще и оказался замешан во всю эту ерунду с вампирскими разборками, черт бы их побрал! — после этого Ники выругался, и кажется, Нил еще никогда не слышал от него столь изощренных выражений. Ники был зол, но злился он не на Эрика, который появился вместе с теми, кто пришел за Нилом. Что-то не складывалось, ведь Эрик вел себя крайне странно. — Он передал тебе сообщение, так? — спросил Нил. — Да, — ответил Ники. Он сгреб одну из подушек и злобно обнял ее. — Он назначил встречу. Сказал, что расскажет обо всем и будет помогать. И что это может ему многого стоить. — Но кто он? — Он не успел передать, прикосновение было слишком коротким, — ответил Ники и устало вздохнул. — Интересная у него сила, да? — Идеальная для кого-то вроде шпиона, — сказал Нил. Он все еще не понимал роли Эрика, но то, как он подыграл ему в тот день, добавляло ему очков. Мысли, которые Эрик передал Нилу, казались искренними, и именно поэтому ему хотелось доверять. — Я боюсь, если честно, — вдруг тихо произнес Ники. — Вдруг он стал совершенно другим? Что, если он пользуется нашей с ним давней связью, чтобы мы доверяли ему, а на самом деле он заведет нас прямо в самое пекло. Ох, Нил, а если мне придется убить его? Такой драмы мне не нужно, уж лучше первый вариант с сыном и прочим… — Тебе лучше? — улыбнулся Нил. — Я не знаю, — Ники пожал плечами. — Теперь буду только об этом и думать. Мне кажется, если меня поставят перед выбором, даже если Эрик окажется самым последним отморозком… Я не смогу ему ничего сделать. Понимаешь? — Мне кажется, понимаю. Я бы не хотел, например, чтобы Эндрю умирал, — сказал Нил. — Да это он тебя быстрее прикончит, чем помрет сам, — усмехнулся Ники. — Не думаю, что у него получится, не теперь. — Откуда ты знаешь? — Потому что… Когда он кусает меня, я знаю это. И когда целует, тоже. Он позволяет мне быть сильнее него, — ответил Нил. И он невольно задержал дыхание, ожидая реакции Ники. Он сказал это нарочно, потому что в голове у него созрела небольшая хитрость, которая могла бы помочь Ники прийти в себя. — Такое бывает, — сказал Ники, очевидно отвечая на какую-то другую реплику Нила, из его воображения. — Особенно когда дело касается такой крови, как твоя, да и особенностей силы Эндрю… Погоди, что? Что ты сказал? — Он не убьет меня. А даже если и попытается, я смогу его остановить, — Нил постарался говорить непринужденно. — Нет-нет, не то. Что ты там сказал про целует? — Ты все прекрасно слышал. — Слышал, но не поверил… Погоди… Я сейчас немного в шоке. Ты точно имел в виду то, что сказал? — Ну да. — Тогда почему я об этом не знал?! — Потому что я не хотел, чтобы кто-то знал. Только Кевин пока что в курсе. Да я и сам не могу точно определить, что это все значит. — Кевин? — Ники отбросил подушку в сторону и метнулся в сторону Нила, так что тому пришлось чуть отклониться, чтобы не столкнуться с ним лбами. — Почему он знает, а я нет? Нил, это предательство– — Если хочешь узнать подробности, изолируй комнату, я не хочу чтобы все слышали, — Нил улыбнулся и еле удержался от того, чтобы подмигнуть Ники. Это было не в его стиле, но он старался держаться придуманной роли. — Ох… Точно, — Ники как будто очнулся от дурмана. Он встряхнул головой, прикрыл глаза и на мгновение сосредоточился на чем-то, понятном только ему. Это не было определенным ощущением, но Нил все равно почувствовал его; стены, невидимым коконом окружающие Ники и тех, до кого он мог дотянуться, вернулись, дышать стало как будто бы легче, потому что вернулась и та толика безопасности, всегда сопровождающая Ники. Нил улыбнулся. Его замысел удался. — Я рад, что ты пришел в себя, — сказал Нил. — Давай рассказывай, — поторопил его Ники. — Изоляция от других сильно выматывает меня. — Если честно, — признался Нил. — Нас и до этого никто не слышал. Я просто хотел, чтобы ты вернулся. — Мне неинтересны твои мотивы, я жду подробностей. — А я, кажется, проголодался, — Нил встал с кровати Ники и потянулся. — Приготовишь мне обед? Это еще одно мое условие. Ты же не думал, что все будет так просто? — Нил Джостен, ты обманщик, — прошипел Ники. — Гадкий, хитрожопый лис… — И конечно же, если узнает Эндрю, ты же понимаешь, что мы оба с тобой трупы в таком случае? — Даже не сомневаюсь в этом, — согласился Ники. — И именно поэтому у меня возникает еще больше вопросов насчет вас двоих… — Не у тебя одного, — сказал Нил. — Идем вниз, заодно расскажешь, что там насчет встречи с Эриком. — Ты вьешь из меня веревки, Нил Джостен, — Ники вздохнул. Но в уголках его губ виднелась улыбка. Нил был крайне доволен собой.

***

Они высосут из тебя саму душу и не подавятся. Возьмут белую салфетку и аккуратно вытрут рот. Выбросят ее, окровавленную, в мусорное ведро, и слуги сожгут его, и никто ничего не узнает. Эрик жил среди них полвека. В разных странах и на разных континентах, но среди одинаковых мыслей и власти. В них не осталось ничего живого, кроме жажды. Они прогнили так же глубоко, как прогнили бы их тела, если бы остались в земле. Эрик все еще цеплялся за то живое, что в нем осталось. Он постарался выбрать самый приличный коттедж, который смог найти. Участок премиум класса, окруженный холодным лесом, с трехэтажным домом, где имелось множество дорого обставленных комнат. Этот выбор не должен был вызвать никаких подозрений и прекрасно сочетался с его текущей задачей — находиться близко, но не слишком. Всего два, может три часа на машине, но волки не почуют его. Казалось, что здесь было немного теплее, чем в Рэдхилле, не так ветренно. Океан был далеко, убористый сосновый лес стоял плотными стенами во все стороны, уберегая небольшой коттеджный поселок от порывистых холодов поздней осени; это было отличным местом отдыха для смертных при деньгах, которые хотели спрятаться и уединиться. Если бы не вычурно дорогая мебель и круглосуточный сервис, Эрик мог бы почувствовать себя здесь как дома, в Германии. Он не был там уже лет десять, если не больше. Было уже поздно, на участке вокруг его дома горели низкие фонари по бокам аккуратных асфальтированных дорожек, а за забором чернела тьма. Эрик сидел на полу большой гостиной, на восхитительно мягком ковре, комната утопала в тусклом теплом свете напольных ламп. Он ждал гостей. Эрик был вампиром уже давно, по его собственному мнению. По меркам совсем древних он был юнцом, еще не успевшим уловить вибраций изменений; по меркам людей он был старцем. По меркам своего окружения он был в самом расцвете сил, скорее даже на стороне молодости, чем зрелости. Это злило его, порой — ты ходил по земле уже седьмой десяток лет, но тебя могли все еще назвать мальчиком. Эрик терпеть не мог снисходительного к себе отношения, и пусть оно не выражалось ни в чем конкретном, древние вампиры вроде Джексона до сих пор общались с ним именно так, каким бы «полезным заграничным гостем» он ни был. Но он готов был стерпеть все, потому что, наконец-то, он был настолько близок к тому, что так давно искал, ради чего он, собственно, и умер. Впервые за последние пятьдесят лет (а может и больше) Эрик ждал чего-то с таким нетерпением и страхом; впервые после того, как сердце его перестало биться, он чувствовал, как от волнения сжимается грудь, и ему трудно дышать. Даже ладони дрожали и потели, чего с ним не случалось уже слишком долго, он почти успел забыть это ощущение, и был благодарен за то, что оно никуда не ушло, что оно все еще было живо в нем. Он был живым. Он не знал, в каком составе они приедут, но не сомневался ни на секунду, что увидит среди них Ники. Эрик помнил о своей миссии, обязанностях, и не собирался этим пренебрегать. Он просто был честен с собой — разговор с человеком, благодаря которому он держался все эти десятилетия, был для него важнее всего. Всего несколько часов, оставалось всего несколько часов подождать. Это буквально ничто по сравнению со всем, что он пережил. Эрику нравилось предаваться меланхоличным, потускневшим воспоминаниям о своей смертной жизни. Когда-то у него была стабильная карьера в политической сфере и пусть не слишком безопасная, учитывая те временные реалии, но интересная работа. Его обеспеченная семья, как и все остальные немецкие семьи, выбравшие другую сторону, пострадала от войны. В конечном счете, они оказались правы, и смогли вернуться, когда с самым темным временем было покончено. Его отец оказался превосходным дипломатом, и Эрик многому у него научился. Он мог бы достичь определенных высот, если бы не одна случайная переменная, случившаяся далеким жарким летом. У этой переменной была смугловатая кожа и блестящие, глубокого карего цвета глаза. Безумная, живая улыбка и способность говорить о чем угодно, никак не связанная с поверхностностью. Когда он увидел все это впервые, то сначала не понял, почему не смог отвести взгляда. Николас Эстебан Хэммик говорил на английском с акцентом, иногда так быстро, что Эрик не понимал его, но все равно слушал, впитывал в себя все тайные и очевидные смыслы, и тонул с такой самозабвенной радостью, что сам себе казался дураком. — Я увезу тебя с собой в Мюнхен, — говорил Эрик. — А кто же будет кормить моих двух бабушек, деда, мать, сестер и их детей? — улыбался Ники, потягиваясь. У Эрика сжималось сердце (да и не только сердце), когда он смотрел на такое прекрасное и совершенно обнаженное создание рядом с собой. — У них разве нет мужей? — Были, или могли бы быть. Оба мертвы. А пользованные женщины, да еще и с детьми, не особенно популярны. — Я этого не понимаю. Они же ведь у тебя настоящие красотки. Как и ты. Ники на это забавно морщился, и называл его идиотом (хотя Эрик знал, что ему очень нравятся такие слащавые комплименты). — То, что многие хотят их поиметь, не значит, что они хотят их обеспечивать, — вздыхал Ники. — Мы можем отправлять им деньги. — И навряд ли они их увидят. Им скажут, что потерялись на почте, ты же сам знаешь, каждый конверт вскрывают. — Тогда возьмем их с собой? — Если тебе удастся оторвать деда от его маленького поля, то тебе можно будет поставить памятник за героизм. Ах да, еще он считает тебя фашистом. Они смеялись над этим. И над всем остальным, над людьми, над политикой, над предрассудками, с Ники было очень легко чувствовать себя самым счастливым человеком на планете. Эрик будет винить себя в этом всю оставшуюся жизнь. Он не думал о последствиях, не был осторожным. Самый прекрасный в его жизни год в Мексике закончился так страшно, что снился ему в кошмарах до сих пор. Он не знал до последнего, что их заметили. Какими бы ни были законы, каким бы ни было общество, в то время Эрик был защищен статусом и дипломатической миссией. А парнишка из бедной семьи, у которого за душой не было ничего, кроме его симпатичного лица и бойкого нрава (что делало ситуацию только хуже), должен был заплатить за них обоих. Эрик горько усмехнулся. Грех, содомия, извращение — только так об этом говорили вслух. Кто-то видел их и донес на них, в мгновение ока для Эрика был подготовлен билет на самолет через пару дней, а для Ники уже заряжены винтовки. То чувство, когда он услышал первый выстрел, он никогда не забудет. Стреляли недалеко, он выбежал тогда из своего отеля, который был просто более-менее чистым сараем, если можно так выразиться, и помчался сломя голову к месту казни. Он успел прибежать как раз к очереди Ники. Рядом с ним лежали еще двое уже мертвых мужчин. Их преступления могли быть любыми: убийство, кража, гос. измена, нацизм, да что угодно, но только Ники наказывали за любовь, и Эрик ничего не мог с этим поделать. Его не пустили за ограждение, которое представляло собой натянутую по периметру железную сетку, поэтому он прекрасно все видел. Пять пуль. Левое плечо, правая грудь, бедро, пах, и сердце, наконец. Они не тронули его лицо, и Эрик просто наблюдал за тем, как угасал его любимый взгляд, как рот кривился от боли. Эрик не смог тогда даже закричать, ничего не смог сделать, просто стоял как вкопанный, не способный пошевелиться от шока, потому что его мир разрушился. Тот волшебный пузырь из счастья лопнул, оставив после себя только реальное остывающее тело и море крови на горячем песке. Эрик тогда думал, что это конец. Первую ночь он пролежал на своей кровати, не закрывая глаз. Он смотрел в потолок и беззвучно плакал. Не помнил, как провел следующий день. Он не нашел в себе сил пойти к семье Ники и выразить свои соболезнования, потому что был слишком виноват пред ними, Эрик просто не мог показаться им на глаза. На вторую ночь он пошел пить. Мексиканское пойло было настолько же огненным, как и еда. Впервые за все его пребывание там ему это понравилось, горящее горло казалось спасением, хотя таковым не было, он просто все еще не мог поверить. Он видел труп, мог безоговорочно проследить, что последняя пуля попала точно в цель, не было никаких шансов. Он видел и то, как грубо оттащили в сторону тело Ники, словно мешок с мусором. Бросили куда-то за гаражи. Мехико тогда был не таким большим городом, как сейчас, но он был в самом начале своего роста, расцветал понемногу и быстро множился, а потому жизнь кипела там, как муравейнике. Выпить можно было, где угодно, бары на каждом углу. Эрик бродил по улицам от одного места к другому, и если сначала он помнил дорогу, то после четвертого или пятого заведения уже просто шел, куда глаза глядят. Кое-где его узнавали, и если раньше к нему относились с уважением, то теперь старались избегать. Шептались. Но мексиканцы не умели тихо шептаться. — Жалко паренька, да? — спросил у него кто-то где-то. Эрик к тому времени уже порядком поднабрался. — Хороший был, работящий. Жалко, что гомосек. Эрик заметно вздрогнул. — Да не переживай ты так, тебе же лучше. Но умнее будет тебе побыстрее уехать, местные начинают говорить между собой. Я тебе по-хорошему говорю, ты вроде нормальный мужик, а такие, как Ники, могут шороху в голове навести, это понятно… Эрик не стал слушать, поднялся, взял с собой бутылку и вышел. Он не мог этого выносить, любое упоминание и намек на Ники сопровождался болезненным спазмом и тошнотой. Ему хотелось убежать. Наверное, с того самого момента началось все то, что привело его сюда. В это место, в эти события и время, но что самое главное — привело его сюда уже мертвым, другим существом, которое может не дышать и существует за счет крови живых. Эрик до сих пор думал, что это вселенная так распорядилась, что его пьяные ноги принесли его именно в те закоулки, где было так мало света. Он шел, спотыкаясь, и иногда прикладывался к горлу бутылки. Все перед ним размывалось в одно сплошное коричневое пятно из низких домов и ржавеющих американских автомобилей. Он слышал, как громко ссорятся соседи, как плачут дети и лают собаки, как весело смеются мужчины, которым посчастливилось вернуться с войны — видимо, они были пока еще слишком трезвыми, чтобы начать плакать и молчать. Эрик не понимал, насколько далеко от центра города он ушел. Здесь было грязно, пахло довольно скверно, но ему было все равно. Он выглядел, как один из местных с небритым лицом, грязной, пропахшей потом одеждой, которую он не менял уже два дня и ночь. Он был настолько пьян, что мог бы упасть прямо на той неровной дороге, если бы не повернул голову в сторону. Там был какой-то переулок, или тупик между гаражами, и снова что-то грязное, мало освещенное. Хорошо видеть помогали только огромная луна и звезды. По крайней мере лучше, чем масляные фонари под козырьками у дверей. Он сразу подумал, что видит галлюцинацию. Он находился слишком далеко, чтобы рассмотреть подробно, и все же видел. Какой-то первобытный, странный инстинкт заставил его скрыться за ближайшей преградой в виде безымянного колодца. Его сердце колотилось как бешеное, а разум вдруг прояснился, как это всегда бывает с алкогольным опьянением, если оно встречается с чистейшим шоком или ужасом. В темном переулке между домами Ники разговаривал со старой женщиной. Или это была молодая девушка, невозможно было понять, потому что она была настолько же худой и серой, сколько безликой. Движения Ники были неестественно красивыми, даже эстетичными, как будто у профессионального бального танцора, хотя он всего лишь наклонял голову или шевелил губами. Его смуглая кожа казалась слишком светлой под лунным светом, слишком гладкой, и хотя вокруг было темно, Эрик отчетливо видел его лицо. Теперь, спустя почти семь десятилетий, Эрик понимал, что именно он видел. Понимал он и то, почему Ники не обратил на него внимания тогда и в следующую ночь. В голове Ники не было ничего, кроме самого ближайшего к нему бьющегося сердца, он слышал только тепло кожи и пульс, все это заглушало его восприятие. Первые недели, они всегда именно такие, когда ты бросаешься и зацикливаешься на том, что ближе всего или на том, что почуешь первее всего. Но той ночью Эрик всего этого еще не знал. Когда первичный шок прошел, Эрик подумал, что испытывает что-то вроде белой горячки. Все выглядело как во сне, образ Ники был слишком красивым и слишком нереальным, не похожим на живой. Словно его воспаленное сознание играло с ним, заставляло его видеть то, что видеть в принципе больше было невозможно. И все это казалось таким реальным, что Эрик не мог побороть желание приблизиться, окликнуть Ники, хотя и понимал, что видел не больше, чем призрака. Ники кружил вокруг женщины, иногда наклонялся к ней настолько близко, что это казалось слишком интимным, шептал ей что-то на ухо — Эрик не различал слов, хотя и умел читать по губам, этому его научили. Ники никогда не вел себя так с женщинами, да и ни с кем другим, все это было слишком странным, чтобы быть реальным, и тем не менее, оно вызвало в душе Эрика необъемлемое количество надежды, смешанного с ревностью. За мгновение до того, как Эрик решил подать голос, позвать его и выйти из своего убежища, Ники сделал какое-то слишком быстрое движение, Эрик не смог за ним уследить. И уже в следующую секунду он подумал, что окончательно сошел с ума. Все это случилось так давно и вспоминалось, как далекий сон. В тот момент Эрик был все еще приземленным смертным, смотревшим на жизнь вполне реально, он осознавал свою девиацию в виде влечения к мужчинам, и был достаточно умен, чтобы умело ее скрывать. Он был начитанным молодым человеком (хотя по тем временам не таким уж молодым? Неженатый мужчина в двадцать семь лет все еще выглядел странно), он не интересовался ни мифологией, ни мистикой, они не привлекали его, пусть для общего кругозора он и знакомился с подобными книгами. Когда он увидел лицо Ники, прижавшееся вплотную к шее женщины, то это показалось ему поцелуем. Когда он увидел темные полосы жидкости, устремившееся вниз по коже, прямо подо ртом Ники, то снова списал все на галлюцинацию. Он не думал об этом тогда, но его порыв позвать Ники вдруг умер, сменившись чем-то холодным, вроде леденящего страха. Когда Ники сжал ее тело слишком сильно, настолько, что колени женщины подогнулись, Эрик с отвращением подумал о страсти и почувствовал себя преданным. Подобная ревность к мертвецу никак не пересекалась со здравым смыслом, но именно это он тогда ощутил. Всего на пару секунд, пока Ники не отрывался от шеи женщины. А потом Ники укусил ее слишком сильно, не рассчитав силы, сжал ее снова, что-то хрустнуло, очень громко. Тело женщины разом обмякло, руки, сжимающие предплечья Ники, опустились. Словно марионетка, у которой перерезали нити. А Ники не отрывался от нее, не поднимал лица. Эрик смотрел на это, не понимая, что видит, но это зрелище вызывало в нем тот же самый первобытный, сковывающий все тело ужас. От обморока или бездумного бегства его тогда спасли две вещи: как ни банально, но алкоголь, все еще немного притуплявший восприятие и дававший ощущение галлюцинации, и его чувства к Ники. Прошло, наверное, всего несколько минут, когда Ники поднял лицо. Он испачкался, темная масса покрывала его губы и шею, а его это как будто не заботило. Пусть Эрик не мог детально видеть его, но даже так он мог сказать, что привычная острота и осознанность во взгляде Ники отсутствовали, он был похож на пьяного или находился под веществами, разве что слишком хорошо контролировал свое тело. Ники осторожно опустил женщину на землю и выпрямился, опустив взгляд вниз. Он не шевелился, и эта неподвижность была абсолютной, его гибкое, стройное тело было словно выделано из холодного камня, при виде этого Эрик почувствовал, как волоски на руках встают дыбом. А потом Ники чуть приподнял голову, принюхался и повернулся в сторону Эрика. Это было похоже на какой-нибудь современный фильм ужасов, такое резкое, неестественное движение. Только вот в начале пятидесятых таких спецэффектов еще никто не умел делать, Эрик видел подобное впервые в жизни, так что его реакция была запоздалой, он почувствовал, как его тело вдруг сделалось как будто ватным или наполненным водой. Стук сердца в горле был оглушающим. Его спасло появление второго человека. Или скорее его нужно было назвать существом, потому что он появился словно из ниоткуда, заслонив собой Ники, человеческие глаза Эрика не смогли ни уловить его шагов, ни определить, с какой стороны он пришел и где до этого находился. Он был прочной стеной, отрезавшей этот странный, напряженный взгляд, и Эрик с облегчением сделал вздох, поняв, что несколько секунд до этого вообще не дышал, его грудь налилась свинцом, легкие закоченели. Он осел прямо на землю, хватая ртом воздух. Тот второй человек был высоким, крепкого телосложения мужчиной, Эрик видел только его спину и оголенные руки. Мужчина не двигался, тем самым не позволяя Ники видеть Эрика. Эрик узнает, кем был этот мужчина, только через десятки лет. Сейчас он надеялся, что в скором времени сможет встретиться и с ним, чтобы поблагодарить. За то, что вернул Ники, за то, что защищал его, а еще за то, что в ту ночь он спас жизнь Эрику, по сути. Это была первая ночь Ники в качестве вампира, его жажда должна была затуманить ему мозги настолько, что он не узнал бы никого, ни своих родных, ни Эрика. После первого убийства, когда дурман от полученной крови немного рассеялся, Ники должен был снова почувствовать ближайшее к нему бившееся сердце, теплую кровь и запах человека, коим был Эрик. Дэвид Ваймак был тем, кто обратил Ники, поэтому он смог увести его, словно несмышленого, еще маленького ребенка, который пусть и нехотя, но не мог ослушаться его. Эрик плохо помнил, как вернулся домой после того, как те двое ушли. Он с трудом поднялся на ноги, подошел к телу женщины. Когда он увидел кровь, его стошнило. Вот и все воспоминания, дорога домой была смутной, полной бесконечных вспышек желтого света, лая собак, запахов десятков помоек и мочи. Эрик рухнул на несвежую кровать в своем номере и забылся спасительным сном. Утром его голова, конечно же, раскалывалась. Все произошедшее могло показаться странным, ужасным сном, и Эрик мог бы позволить этой мысли укрепиться, мог бы позволить себе забыться и списать это на алкоголь и душевную травму после потери своего любимого человека. Но Эрик не сделал этого. Он решил дать себе шанс убедиться, что сошел с ума. Он пообещал себе, что если найдет доказательства, то попытается отпустить Ники и жить дальше. Этой ночью он должен был сесть на самолет. Эрик сделал над собой усилие, умылся и побрился, сменил одежду. В зеркале на него смотрел уставший, словно постаревший человек. Тела с позавчерашней казни еще не успели похоронить, потому что к ним должны были добавиться еще трупы с сегодняшней. Их пока только свезли к окраине города, где должны были закопать в общей яме, без церемоний и прощаний. Там не было ни ограждений, ни охраны, да и людям в принципе не было до них дела. Эрик приехал туда, встретившись с тишиной и ужасным запахом смерти. Тела на солнце начинали разлагаться гораздо быстрее. Крепкие мексиканцы копали яму, изредка морщившись от запаха. Они двигались быстро, несмотря на жару, но один мужчина стоял чуть поодаль и изредка прикрикивал на них. Определив его, как старшего здесь, Эрик пошел прямо к нему. — Добрый день, — поздоровался Эрик на английском. — Чего ты здесь забыл, парень? — неприветливо отозвался мужчина. Усатый, с мускулистыми руками, но с обозначившимся возрастным брюшком. — Тут не место для таких как ты. Запачкаешь свои светлые брючки в дерьме. — Мне нужно осмотреть тела, — твердо произнес Эрик, решив не церемониться. Он, как и рабочие, копавшие яму, хотел побыстрее уйти отсюда. Мужчина прищурился. — Зачем? — Там был один парень, не успел плюнуть ему в лицо напоследок, если ты понимаешь, о чем я, — быстро соврал Эрик. Эта ложь обожгла ему рот, осела тошнотой в желудке. Но, видимо, это понравилось старому мексиканцу. — Ну валяй, — сказал он, плюнув на землю. Эрик коротко кивнул и направился к телам. Десятки мух уже жужжали над ними, хотя они еще не успели сгнить, но были на пути к этому, поджариваясь под беспощадным солнцем. Они лежали неаккуратно, но и не были свалены в кучу. Их должно было быть около дюжины, не больше, поэтому сердце Эрика снова заколотилось о ребра, ведь он понимал, что ошибиться будет невозможно. Он осмотрел каждого дважды. Подходил близко, приподнимал головы, переворачивал тела. Он действительно испачкался, увязая в кровавом песке, и чем больше проходило времени, тем сильнее становился холод внутри него. Прежде чем уйти оттуда, Эрик напоследок еще раз подошел к старшему. — Там точно все? — спросил он. — Точно, я лично всех считал, кого приносили, — мужчина пожал плечами. — Всех этих ублюдков записал. — У вас есть список? — спросил Эрик. Его голос дрожал, как и ладони. Мужчина засунул руку в карман своих грязных широких штанов и извлек оттуда желтую смятую бумажку. — Зачем тебе, парень? — Мне кажется… — начал Эрик, но замолчал, потому что вдруг понял, как странно будет звучать фраза кого-то не хватает. — Просто убедиться, что именно нужный мне ублюдок мертв. Мужчина протянул ему список. Прежде чем прочитать его, Эрик выдохнул. Эта бумажка была его последней связью с реальностью, последней ниточкой, ведущей к избавлению. В тот момент он все еще надеялся, что ошибся. Но он не ошибся. Десять имен на листке, девять тел в грязи. Можно было бы представить, что кто-то забрал одно, или допустить еще более дикую мысль — что Ники был жив. Эрик усмехнулся своей глупости. Даже если бы он был жив, пусть такая фантастическая вероятность существовала, Ники не смог бы ходить на следующий день после пяти пуль, хотя бы потому, что ему прострелили ногу, не говоря уже об остальном. О прямом попадании в сердце. Эрику хотелось рассмеяться. Уже тогда он начал сходить с ума, но что-то все еще оставалось, какая-то толика здравого смысла. Мысли его вертелись, как те мухи над трупами, и так же назойливо жужжали. Пока он собирал чемодан, в его голове всплывали картинки с предыдущей ночи, которые все больше и больше переставали походить на сон. Пока он рассчитывался с управляющим отеля, вопросы зрели и множились, и Эрик боялся себе признаться в ответах на них. Думать о трупе, бродящем под лунным светом, все еще казалось из ряда вон выходящим. Эрик еще пока не сдался под натиском этого сумасшествия, все еще держался и надеялся, что воздух в Германии исцелит его и превратит все это в сон, по-настоящему. Это не воскресило бы Ники, но хотя бы позволило Эрику жить дальше. К концу дня, уже перед самым вылетом, он вышел на улицу и решил в последний раз пройтись, подышать тем воздухом, которым они с Ники когда-то дышали вместе. Долго гулять ему не пришлось. Когда он зашел в один из баров, чтобы попрощаться с персоналом, потому что успел подружиться с ними, он увидел знакомую спину. Это был не Ники, но тот второй мужчина. Эрик сразу узнал его, он был в той же одежде, что и вчера. Эрик хорошо запомнил этот момент. Мужчина обернулся, когда Эрик зашел. Он смотрел прямо на него, как будто узнал. Они точно виделись лицом к лицу впервые, но мужчина смотрел на него пристально, спокойно. Эрик так и замер в дверях, не решился подойти. Он смотрел в ответ, а в голове вертелись сотни вопросов, просьб. Ваймак, а это был именно он, как будто прочел это по его взгляду и кивнул. Эрик почувствовал, как слабеют его ноги, ухватился за дверной косяк, но когда он всего лишь моргнул, Ваймака уже не было. Он исчез. Пристегивая ремень безопасности в самолете, Эрик ощущал странную отрешенную уверенность в том, что для него больше нет дороги назад. Когда самолет взлетел, подняв за собой вихри еще не успевшей остыть пыли, Эрик знал, что улетает не от Ники, а наоборот, к нему. Гудели двигатели, салон, несмотря на позднее время, был наполнен суетной английской речью, а скучающие одиночки опустили носы в книги, не собираясь спать. Эрик смотрел на уменьшающийся ночной Мехико, уже ни секунды по нему не скучая. Эрик помнил, что как только он ступил на землю в тогда еще работающем, относительно новеньком аэропорте Мюнхена, началась его личная погоня за призраками. Тогда Эрик еще не понимал, что именно он должен искать, а потому исследовал все возможное. Началось все довольно тихо. Гадалки, воркующие над картами, ведуньи, обещавшие заговорить его от всего что угодно, хоть от смерти, хоть от поноса. Люди, величающие себя магами, заявляющие, что имеют связь со сверхъестественным, они были, есть и будут во все времена. Тех, кто пророчил ему процветание, детишек и жену-красавицу, Эрик браковал сразу, лишь из вежливости дожидаясь конца гадания; тех, кто обещал ему смерть в течение пяти лет, он запоминал и добавлял в свой личный список потенциально полезных. В первые полгода его поисков один из медиумов, коим был молодой парнишка не старше двадцати, сказал ему, что Эрик слишком сильно связывает себя с миром мертвых и что если он не прекратит, то мир этот примет его. Мальчик пообещал разорвать эту связь, только вот Эрик не собирался прекращать. Тогда он просто поблагодарил его, сказал, что не верит в эту чушь, и заплатил ему вдвое больше, чем требовалось. Оказалось, что по всей стране и за ее пределами существовал как будто отдельный, скрытый мирок из всего, что было связано с нечистью, духами, всякой до смешного потусторонней энергией и прочим. Большая часть всего этого была ничем иным, как шарлатанством и умелой психологией. Конечно же, Эрик добрался и до определенной ниши — вампиров. Хотя он по-прежнему не останавливался на чем-то конкретном. Даже в этой своей мании он оставался тем, кем был — рассудительным, критичным, сознательным человеком. Вампиры в разные эпохи отличались друг от друга. Эрик увлекся историей, обнаружив, что рассказы о живых мертвецах встречались во всех культурах, по всему земному шару. Шумерские Акшару, вавилонские Лилу, славянские Штриги и румынские Стригои, так похожие друг на друга, китайские Цзяншу, чего только не было, казалось, с каждым прошедшим столетием в мире появлялось с десяток новых имен. Где-то они описывались как вселяющие ужас монстры, где-то — как неземной красоты существа, а где-то почти не отличались от людей до тех пор, пока не показывали зубов. У кого-то зубов не было вовсе. Конечно, правдивы были все версии, как оказалось. Со временем его поиски не только не угасли, но стали выглядеть еще более одержимыми со стороны. Если в первый год после смерти Ники он продолжал работать, то на третьем году все шло из рук вон плохо. Он перестал следить за собой, отрастил бороду и научился не реагировать на сетования матери о том, что такими темпами он останется без жены. Он продолжал искать. Вступал в секты, присоединялся к сообществам оккультистов, магов, познакомился, наверное, с каждым «медиумом» в Германии. Он побывал на сотне спиритических сеансов, и на пяти из них ему говорили — «такого духа нет, он все еще на земле, тут ничем не помочь». Им, конечно же, Эрик платил щедро. Только уже не своими деньгами, а деньгами своего отца. Вся его семья, друзья и коллеги думали, что он сходит с ума. И он действительно начал походить на сумасшедшего. Удача, наконец, улыбнулась ему на тридцать втором году его жизни. Он поехал в деревеньку под Мюнхеном к бабке, почти неизвестной, о которой по счастливой случайности он узнал от своей подруги, навещавшей эту бабку время от времени. Сейчас, сидя на полу и раздумывая о том, чтобы смешать себе бокальчик крови и вина, Эрик не представлял себе, что сталось бы с ним, если бы не эта счастливая (или проклятая) случайность. В аккуратном, образцовом поселке было не больше сотни домов. Хозяйство у Элизы Бекер было добротным, даже можно сказать богатым, она ни в коем случае не походила на тех всяких странных гадалок и провидиц, обвешанных шалями и пахнущих старинными благовониями. Фрау Бекер оказалась крепкой, маленькой женщиной в современном костюме, ей было около шестидесяти, в ее светлых глазах остался острый блеск, свойственный сильным женщинам, побывавших в пекле войны и вернувшимся оттуда победительницами. Фрау побывала сразу на двух войнах. Она, на самом деле, не творила чего-то особенно сверхъестественного. Могла только рассказать что-то особенное о прошлом, отыскать пропавших без вести живыми или мертвыми, ну и добыть интересную, бытовую информацию. Она не брала денег за встречи. Их беседа проходила медленно, спокойно, фрау расспрашивала Эрика о его жизни, рассказывала кое-что о себе. Она ни разу не обратила внимания на тот факт, что Эрик не женат. В ее доме было много фотографий в простых рамках. Черно-белые, какие-то совсем старые, какие-то были сняты недавно. Эрик не мог не отметить, что в молодости она была очень красивой женщиной, да и сейчас ее красота не ушла, просто с благородством постарела. Они прохаживались мимо полок и фрау рассказывала ему истории. Эта встреча не была похожа ни на один спиритический сеанс. — Так что же привело вас сюда, Эрик? — наконец, спросила она. К этому времени была выпита не одна чашка чая, а за окном начинало смеркаться. — Говорят… Вы можете найти любого человека? — сказал Эрик, как будто прощупывая почву. — Ну что вы, — отмахнулась женщина. — С кем-то могу помочь, но точно не со всеми. Вы кого-то ищете? — Да, — ответил Эрик, сглотнув. — Моего очень близкого друга. — Тогда, может быть, расскажете, почему вы его потеряли? — она уселась в кресло и посмотрела на Эрика с участливым вниманием. Он не чувствовал в ней никаких «особенных» энергий, если можно так выразиться, за последние годы Эрик успел набраться опыта в этом деле. — Он спас меня, но был убит, — сказал Эрик, наблюдая за реакцией фрау Бекер. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Вы хотите найти его могилу? Это сложно, особенно если дело касается войны, но можно постараться. — Не совсем. Его не хоронили. Если честно… — Эрик опустил взгляд. — Хоронить было нечего, потому что он ушел. В тишине, которая последовала за его словами, можно было ощутить осторожные движения фрау Бекер, которая лишь немного поерзала в кресле. — Эрик, дорогой, — произнесла она через некоторое время. — Судя по вашим словам, он умер, но ушел? Я не совсем понимаю… — Я тоже не понимаю. Он точно умер, но я увидел его на следующую ночь. Он… Он убил кого-то, вы можете считать меня сумасшедшим, но я убедился в том, что это не было галлюцинацией, — Эрик начал говорить быстрее и громче, вываливая на женщину свои переживания, которые с каждым годом его поисков становились все увереннее и реальнее. Ее лицо стало зажатым, она смотрела на него, сузив глаза, пока он говорил, но не так, как будто раздумывала вызвать санитаров, нет. Она глядела настороженно, даже боязливо. — Он выглядел, как призрак, но как бы это сказать. Его тело было живым, было много крови… — Эрик, — она повысила голос. Эрик замолчал. — Тише, успокойтесь. Я ни в коем случае не сомневаюсь в ваших словах. Просто поймите, что мертвые — особенно, дорогие нам люди — могут оказывать на нас различное влияние. Пока вы зациклены на вашем друге в таком ключе, боюсь, я ничем не могу вам помочь. — Что же мне делать? — в отчаянии спросил Эрик. — Я ищу его уже пять лет. — Отпустите его, — тихо сказала фрау Бекер. Эрик посмотрел на нее. Ее лицо казалось спокойным, даже умиротворенным, но Эрик умел читать. Там все еще было это странное, скрытное напряжение. Маленькая, углубившаяся морщинка в уголке рта. — Дайте ему умереть, проститесь с ним. И живите дальше. Женщина поднялась с кресла, подошла к Эрику и опустила руку на его плечо. Ее ладонь была холодной, в ее прикосновении не было ничего успокаивающего, но Эрик все равно нашел в нем некоторое утешение. Он не знал, почему в сердцах сказал ей все это. Возможно потому, что его надежда и терпение начинали заканчиваться. — Спасибо, — сказал он ей. — Я правда все перепробовал. Может, я просто сумасшедший? — О, нет, — сказала фрау Бекер, махнув рукой и подмигнув, как молодая девушка. — Вы не сумасшедший, вы просто влюблены. Эрик ничего не ответил и просто улыбнулся. Очаровательная особа, эта фрау Бекер. Они поболтали еще немного, распили успокаивающего чая с ромашкой. Фрау снова начала рассказывать про фотографии, свою жизнь в этой деревне, о хозяйстве, про свою молодость и немного про войны. Эрик был благодарен ей за истории. Они осматривали картины, вышивки, которые фрау сделала сама. Замечательный дом, замечательная, интересная хозяйка. Но так же, как она не спрашивала о предполагаемой жене, она не говорила ничего о своем муже. Она упоминала о своих интрижках с офицерами первой мировой, о своих подругах и их детях, но ничего такого, что касалось бы ее собственной семейной жизни. Когда в тот момент Эрик ходил по ее большому дому и слушал ее, он не обращал на это внимания. Понимание пришло после, уже через пару недель. Ее огромное хозяйство было ухоженным, те вещи, которые требовали присмотра мужской руки, находились в безукоризненном состоянии. Вся техника, хозяйственные инструменты, возделанное поле — все это одна женщина в возрасте не смогла бы поддерживать в таком виде самостоятельно. Никакой прислуги, рабочих, кроме нее никого не было. Это подтверждалось отсутствием дополнительных спальных мест, да и вообще намеков на жизнь других людей в этом доме, где должно было бы по-хорошему поместиться не меньше десяти человек садовников, доярок, пастухов и других. Они зашли в ее комнату. Эрик обратил внимание на фотографию, что стояла на полке в такой же, как и все остальные, простой рамке, где фрау, уже пожилая, стояла на фоне дома под руку с каким-то очень красивым молодым человеком, на вид ему было около двадцати. — Кто это? — спросил Эрик. Ему было не особенно интересно, он уже успел уверить себя в том, что ничего здесь не найдет. Он просто спрашивал из вежливости, поддерживая ненавязчивый, приятный разговор. Фрау Бекер опустила глаза, легко улыбнулась, снова, как юная девушка. — Это мой муж, Райнер, — тихо ответила она. Через пару секунд, в течение которых она любовно смотрела на фотографию, фрау нахмурилась. Эрик, чья молодость проходила на поприще дипломатии и психологии, не упустил этого. Он все еще был погружен в спокойную атмосферу, но его натренированные инстинкты заставили его спросить: — Ваш муж? Простите, если лезу не в свое дело, правда, возможно, я слишком бестактен, но он выглядит таким юным. — Ох, я что-то обозналась, — нервно усмехнулась фрау. Она врала. — Это мой внук, его назвали в честь моего мужа, тоже Райнер, восхитительный юноша… — У вас есть дети? — Конечно, иначе откуда взяться внуку? — Вы не рассказывали о них. Сколько их? — Только дочь, почему вы вдруг спрашиваете? — У вас нет ее фото, как ее зовут? Фрау нахмурилась еще сильнее. — Ее зовут Ребекка, она не очень любит фотографироваться. Никогда не могла заставить ее попозировать для фотокарточки… — Даже в детстве? У вас есть старинные фото детей всех ваших сестер, но нет собственной дочери? — Господин Клозе, — сердито произнесла женщина. Но Эрика больше невозможно было обмануть, он сосредоточился. — Это не вашего ума дело. — Ваш муж не стареет? — бросил Эрик, не обращая внимание на злость фрау. Он видел в этом защитную реакцию и уцепился за нее, как утопающий на единственную соломинку. — Мой муж погиб еще в первую войну, а мой внук просто очень похож на него, — твердо заявила она. В ее взгляде был и вызов, и страх. — Я старая женщина, вот и путаю их иногда. — Вы не такая старая, и уж точно не страдаете деменцией. Фрау Бекер… — Эрик обратился к ней с умоляющим тоном. — Если вы хоть что-то знаете, но не можете мне сказать, я пойму, я буду осторожным, только… — Я ничего не знаю! — крикнула фрау. В ее глазах было нечто, близкое к панике. — Ничего! А вы, господин Клозе, просто в отчаянии, потому что не можете смириться с потерей вашего возлюбленного. Он мертв! Хоть я и не экстрасенс какой-нибудь, но могу сказать точно — он мертв! Дайте ему жить в мире мертвых, а сами оставайтесь среди живых, создайте семью, найдите радость в том окружении, где существуете. — Вы говорите мне это… Тогда почему же сами не следуете своему же совету? — Уходите, — тихо произнесла фрау Бекер. — Если вы не понимаете, что я вам пытаюсь сказать, то мне больше нечем вам помочь, господин Эрик Клозе. Уходите, ради бога, я могу вас заверить, у меня есть это понимание — тело вашего друга гниет в земле уже давно, его не воскресить, оставьте его. — Вы лжете, — дерзко заявил Эрик. — Это не вам решать, лгу я или нет, — сказала Фрау Бекер. — Мне было очень приятно провести вечер в вашей компании, но время уже позднее, а я не молода. Старушкам пора спать. Идемте, я провожу вас. Она развернулась и вышла из комнаты. Эрик еще раз напоследок взглянул на фотографию. Молодой человек на ней улыбался, нежно обнимал фрау Бекер, и если бы не разница в возрасте, они бы действительно выглядели как влюбленные. У него были светлые волосы, стандартная арийская внешность, а холодность в его чертах, какая-то странная красота состоявшая из остроты и опасности, была слишком похожа на образ Ники в ту ночь пятилетней давности. Эрик не стал давить на фрау в этот вечер и ушел, вернулся к себе домой. Он не собирался упускать этот проблеск надежды, впервые за те годы ему показалось, что он нащупал что-то, двигался, наконец, в правильном направлении. Он оказался прав. В течение следующих двух недель Эрик обивал порог дома Бекер. Иногда ему удавалось с ней поговорить, иногда она игнорировала его; если Эрик задерживался допоздна, она жалела его и угощала бутербродами, однако молчала, как рыба. Он видел, как с каждым днем росло ее недовольство и рушилась выдержка, так что он не собирался сдаваться. Если бы пришлось ночевать в поле, что ж, он был готов на это пойти. Но до этого не дошло. На тринадцатый день его попыток разговорить фрау Бекер, которые так и не увенчались успехом, он возвращался домой, уже почти ночью. Была суббота, город еще не спал, но уже не был оживленным. Эрик шел по мощеной узкой улице, потирая лицо от недосыпа и голода, фрау сегодня была совсем не в духе — не вышла к нему ни разу, не предлагала ни воды, ни еды. Эрик мечтал о сочном стейке, хотя в его однокомнатной квартирке его ожидал только черствый хлеб и старый сыр. Он думал о том, что надо бы принять ванну, ведь он не делал этого уже несколько дней, сбрить щетину, сдать утром одежду в прачечную, да и вообще привести себя в более менее приличный вид. Он не заметил, как с крыши позади него спрыгнула тень, и узнал о ней только тогда, когда она перекрыла ему путь. Эрик резко остановился. Темная фигура, черты которой невозможно было различить, медленно двинулась вперед, к свету ближайшего фонаря. И Эрик не смог сдержать ошеломленного выдоха, когда увидел лицо. Потому что это было то самое лицо с фотографии. Молодой мужчина на вид был немного ниже него, он был одет в современный светлый костюм, только без пиджака, в одном жилете, и одежда сидела на нем безукоризненно, как влитая. Эрик мог бы позавидовать его портному, если бы не леденящий взгляд голубых светлых глаз, сковавший все тело Эрика с головы до ног. Он не смел пошевелиться. Теплая ночь превратилась в зимний мороз, как будто этот человек перед ним излучал его, словно радиоактивный элемент. Его лицо, кожа, все это казалось нереальным в желтоватом свете, как будто отражало его, не воспринимая, и оставалось холодным. Молодой человек был очень красив, даже слишком, контраст между красотой и необъяснимой угрозой, исходящей от него, кружил голову в плохом смысле. Эрик понимал, что если заговорит, то его голос дрогнет, однако все равно нарушил тишину. — Кто вы? — это был глупый вопрос, потому что Эрик узнал его. Он просто не нашел в себе сил произнести фразу подлиннее. — Меня зовут Райнер Бекер, — произнес молодой человек. — Хотя ты, наверное, и так это понял. — Что вам нужно? — снова коротко и сдавленно. Эрик как будто говорил под напором шквального ветра. — А ты довольно настойчивый человек, герр Клозе, — сказал Райнер Бекер. — Даже слишком настойчивый. Ты доставляешь неудобства моей жене, она уже не знает, что с тобой делать, так что я решил вмешаться сам. — Кто вы? — повторил Эрик. — Кажется, я уже представлялся. — Что вы? — Эрик слышал отчаяние в своем голосе, но ничего не мог с этим поделать. Райнер улыбнулся вместо ответа. Эрик моргнул, а фигура перед ним уже исчезла, как будто ее и не было. Ни звука шагов, ни шлейфа парфюма, ни теней — ничего. Холодная рука коснулась его плеча со спины. Эрик вздрогнул, рука на его плече оказалась ледяным камнем. Волосы на затылке встали дыбом, Эрик медленно повернул голову, увидев краем глаза крепкую руку и бок в идеально подогнанной рубашке и жилете. — Как ты это сделал? — прошептал Эрик. — Denn die Todten reiten schnell, — тихо ответил Райнер. «Ибо мёртвые передвигаются быстро». Эрик так хорошо знал эту фразу, хоть и не сразу применил ее смысл на текущую ситуацию. Он попытался развернуться к Райнеру лицом, но не смог этого сделать. Прикосновение чужой холодной ладони удерживало его на месте с неимоверной силой. — Прекрати досаждать моей жене, — сказал Райнер. — А если ты продолжишь совать нос не в свое дело, я убью тебя. Прикосновение исчезло так же быстро, как и появилось. Тело Эрика пребывало в панике, и не потому, что Эрик действительно испугался одних лишь слов, просто это существо так воздействовало на него. Хотелось закрыться, кричать, бежать, а затем забыть все это. Как будто какое-то воздействие извне науськивало его, шептало в подсознательном, посылало дрожь в мышцы и страх, побуждающий к бегству. Эрик был слишком хорош в сознательности, и единственным, кто ослаблял его контроль над собой, был Ники. Возможно, именно это качество помогло Эрику умереть так быстро, как он того хотел. — Я не прекращу, — сказал Эрик, собрав в кулак всю свою волю. — Потому что мне нужна твоя помощь. — Правда? — Райнер снова появился перед ним, теперь ближе. Он был действительно пониже Эрика, но почему-то казался внушительнее. Сильнее. — Почему же именно моя помощь? Ты хоть знаешь, с кем имеешь дело? — Я очень хочу узнать, — тихо произнес Эрик. С большим усилием он посмотрел Райнеру в глаза. Он не знал, что делать этого не нужно было. — Хотя я догадываюсь, что такие, как ты, уже не живые люди. Мне очень нужно знать… Райнер поймал его взгляд. Эрик почувствовал, как его дыхание потяжелело, голос исчез, осталось лишь глухое уханье сердца в груди. Это было похоже на гипноз или легкий транс, почти даже приятный, и Эрик вдруг понял, что если не справится с этим сейчас, то упустит свой шанс. Это было очень тяжело. Оторваться от этих холодных голубых глаз было практически невозможно. — Выслушай меня, умоляю, — тихо выдавил Эрик. Райнер молчал, не разрывая зрительного контакта. — Прошу, — снова прошептал Эрик. — Ты не боишься меня? — спросил Райнер Бекер, слегка наклонив голову в бок. Казалось, он немного сбавил давление. — Боюсь, — признался Эрик. Он не сказал, что боялся скорее неизвестности и провала в поисках, чем реальной угрозы. Или смерти. Сложно напугать человека, которому нечего терять. — Но мне нужна твоя помощь. Я в отчаянии, так что если тебе что-то нужно от меня — забирай. Я готов на все. Райнер усмехнулся. Он моргнул, и тягучее наваждение спало. — Какой ты, конечно, интересный, герр Клозе, — сказал он, медленно шагая ближе. Это было страшнее, чем когда он передвигался быстрее пули. — Говоришь, что готов на все? А ты хоть знаешь сам, что тебе нужно? Ты знаешь, кто я? И что нужно мне? — Нет, — сказал Эрик. Он не знал, как удержать интерес этого человека, аура вокруг которого была смертельной, а сам он был молодым, хотя называл пожилую женщину своей женой. — Ответ на все твои вопросы — нет. Ничего я не знаю, ни про себя, ни про тебя, но мне кажется, я наконец-то нашел то, что искал. Или хотя бы просто подобрался ближе к ответу. — На какой вопрос? — Несколько лет назад я был в Мексике, — Эрик вздохнул и выпрямился. Он никогда не рассказывал о Ники прямо, даже всем тем медиумам. Больше всего знала только фрау Бекер. — И я встретил там парня, его звали… Точнее, его зовут Ники Хэммик, и он стал самым дорогим, что у меня когда-либо было. В пятьдесят первом году его застрелили за содомию, и меня не было бы здесь, если бы я не видел, как он восстал из мертвых. Если бы я этого не видел, то наверное. не знаю? Сам бы был мертв уже. Иногда мне кажется, что я сошел с ума, но ты… Ты такой же как он. Я хочу найти его, если есть шанс. Проси взамен, что угодно. — Ох, — Райнер снисходительно усмехнулся. — И что же ты можешь мне дать? — Жизнь? Кровь? — предположил Эрик. Его голова шла кругом, но все равно цеплялся за остатки этого нелогичного здравого смысла. — Это я могу забрать за просто так. — Преданность? Навсегда. — Ты не знаешь, на что в таком случае подписываешься, — сказал Райнер, уже без насмешки. — Преданность означает смерть и жизнь во тьме. Ты не увидишь больше солнечного света. Не сможешь проститься с родителями и друзьями. Будешь убивать, и не по приказу, а по своему собственному желанию. Ты больше не сможешь ослушаться меня, даже если я прикажу тебе убить твоего возлюбленного. Эрик действительно не понимал. Он на каком-то интуитивном уровне говорил это, лишь предполагая, чем может отплатить за одну возможность увидеться с Ники. Он увяз в этом сумасшествии слишком сильно, чтобы сомневаться в нем. — Я не думаю, что до этого дойдет, — предположил Эрик. Он, конечно же, блефовал, совершенно ничего не зная о мире, в который хотел попасть. Он говорил лишь своими догадками, надеясь, что они попадут в цель. — Но если того потребует долг, я готов пойти на это. Разве ты сам не жертвуешь самым дорогим, что у тебя есть? Твоя жена… Она все еще жива, и она стареет. Ты любишь ее настолько сильно, что уважаешь ее решение остаться в смертном мире. Не покидаешь ее. Мое стремление похожее, только ситуация другая — я хочу присоединиться к вашему миру. И я готов заплатить за это. Эрик замолчал и замер. В тот момент он знал, что поставил на кон все. И он не проиграл. Райнер переместился к нему, снова слишком быстро, чтобы Эрик не мог уследить за его шагами своими человеческими глазами. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. — Ты храбрый и настойчивый человек, герр Клозе, — тихо произнес Райнер. — Эти качества ценятся и в моем мире. — Расскажи мне о нем, о твоем мире — попросил Эрик. Ему казалось, что он проваливался под землю. Так оно, впрочем и было. Ведь уже через пару дней ему предстояло оказаться в сырой могиле, в дорогом, обитым бархатом гробу и абсолютно, окончательно мертвым. Много чего произошло в следующие несколько суток. Похороны были официальными, многолюдными, даже несмотря на то, что к тому времени Эрик почти растерял всех своих друзей. Он думал, что потерял и свою семью из-за своего помешательства, но они все равно любили его, как оказалось. Смерть обнажила эти настоящие чувства. Так или иначе, он никогда не жалел о своем решении. Даже сейчас, спустя многие десятилетия, Эрик не знал, почему Райнер выполнил его просьбу. Почему он рассказал ему о своей сущности, почему обратил его, и что именно в словах Эрика заставило этого вампира принять его в свои ряды. Они никогда не говорили об этом. Однако, Эрик догадывался. Райнер Бекер стал его вторым отцом. Он был на десять лет младше Эрика по меркам смертных, но это не имело значения в рамках вечности. И дело было не только в ужасающе сильной кровной связи между вампиром и тем, кто обратил его. Хотя с этой связью, конечно, нужно было считаться. Она давала безоговорочное, прочное доверие и нечто большее, чем семейную привязанность. Она могла иметь разные степени, ведь личность новорожденного не исчезала, как и его характер, но в целом имела всегда одно свойство — подчинение. Эрику повезло вытащить счастливый билет в бессмертии. При первой встрече Райнер пугал его, казался неземным, надменным созданием. В первый же раз, когда Эрик почувствовал жажду людской крови, когда он потерял себя настолько, что не сожалел бы об убийстве, Райнер сумел остановить его вовремя. Во второй раз и в третий, он уберег Эрика от этого, пусть и восстановление сознательности заняло в итоге гораздо больше времени. Эрик пришел в себя через месяц после смерти, и он плакал от тяжести жажды и от облегчения, потому что никого не убил. Райнер, которому все это стоило неимоверных усилий, спас его душу. Ненадолго, но спас. Когда Эрик стал способен более менее питаться сознательно, Райнер предоставил ему самому выбирать смерть для тех, кто в ней нуждался. Это было невыносимо больно, но Эрик научился различать оттенки в том смысле, когда это было действительно нужно — подарить долгожданное забвение. Эрик сжал в ладони крупный, мягкий ворс ковра, на котором сидел. Пока в его голове ворочались картинки прошлого, он успел сходить за вином и кровью. Затем за вторым бокалом, потом за пятым. Десятым. Он наливал так много вина, насколько это было возможно. Он волновался перед встречей с Ники. Это было его целью с самого начала, он не отступился от нее, и все же теперь он был совершенно другим. Они с Райнером охотились в глубоких сумерках шестидесятых. Берлин прочно обзавелся неоном, прожекторами, флуоресцентом. Этот свет не сжигал кожу, как солнце сжигало древних тысячи лет назад, и не резонировал с ней, как в нынешнюю эпоху. Эрик сполна смог осознать смысл фразы: Ночь нежна. Прикосновение сумерек, подкрашенное прохладой после знойного дня, или оно же, но приносящее тепло ясного горизонта после затяжных осенних изморосей; стагнация серости в своем угнетающем умиротворении. Порой не находилось слов, чтобы передать красоту и запахи родных мест, которые были доступны глазам и нюху вампира. Деревья вокруг дома фрау Бекер становились выше, и постепенно Эрик утрачивал чувство времени. У Райнера и Элизы Бекер не было детей. Эрик был взрослым мужчиной, но Элиза относилась к нему по-особенному. — Элиза! — кричал Эрик, размахивая обеими руками. — Сынок! — кричала Элиза Бекер, спускаясь с крыльца. Эрик слишком поздно заметил, с каким трудом она стала держаться за перила. Наверное, все дело было в Райнере, который перемещался к ней сразу, как только ее фигура показывалась в дверном пролете. Эрик все еще помнил их лица, даже сейчас. Первые годы в качестве вампира Эрик провел как любимый сын и брат, и кажется, он почти с детской непосредственностью отпускал время, не задавал вопросов. Его новый мир занимал его полностью, да и Райнер обучал его постепенно. Он все еще подробно не рассказывал ни о том, чем занимался по ночам, когда не бывал дома, ни о том, что происходит с другими вампирами, а они точно существовали, это было известно. Эрик не забывал про свою цель, не забывал про Ники. Просто его новый образ существования, а также все сопутствующие ему ужасы и волшебные мгновения стали слишком большими и значимыми, вышли на первый план. И он окунулся в них с головой. Но одним весенним утром Элиза умерла. И это было тяжело, Эрик не любил вспоминать те дни, потому что тогда он разделял боль Райнера во всех смыслах. Самое главное, что после этого Райнер, наконец, отвел его в свою организацию, познакомил с другими вампирами. Он просто дожидался смерти Элизы, потому что у него был готов план, на целые десятилетия вперед, для выполнения которого был необходим Эрик. Тогда Эрик узнал, что и с обществом, в котором он теперь вынужден был находиться, ему повезло. Он очень быстро влился и во внутренние дела бессмертных, и нашел себе место, так как его силы начали проявляться. Он был идеальным кандидатом для того, что задумывал Райнер. Как бы больно от этого не было. Об этом он тоже не любил вспоминать. Сегодня ему предстояло не только освежить это в памяти, но рассказать, словами. Голосом. Ради Ники. И еще ради этого парнишки, который родился не в том месте и не в то время, который был слишком ценен, и не только как источник крови. Вот кому уж точно не повезло, так это Нилу Джостену. Он родился одним шансом на тысячи, его сущность забрала себе все самое дорогое от смерти и жизни, приумножила и смешала в той самой идеальной пропорции, которую так долго пытался вывести его отец. Эрик убедился, что все вампиры, кем бы там они не хотели казаться, по сути своей — ублюдки. Без исключений. Конечно, в разной степени. Но Нила Джостена угораздило родиться именно в той семье, которая была настоящим змеиным клубком. Эрик отдал свое бессмертие именно для того, чтобы этот клубок распутать, и он собирался сделать это, потому что должен был Райнеру настолько же много, как и Ники. Он не услышал, а скорее, почувствовал, как они приближаются. Он поднялся, поставил стакан на стол, его ноги держали его крепко, но сердце дрожало. Он знал, что за ним никто не следит и никто не подслушивает, однако он давно отвык говорить прямо, как есть. Правду. Придется вспомнить, как это делать. Иногда ему даже казалось, что он превратился в ту личность, которую изображал вот уже пятьдесят лет. Но он сохранил себя, разве что задвинул свое реальное «я» очень далеко. Настолько, что даже если и появится у Морияма и их организации кто-то, умеющий копаться в мыслях или душе, то он не сразу докопается до сути Эрика. Ощущение становилось ближе, и если бы сердце Эрика билось, оно бы начало стучать чаще. И, как ни прискорбно было это признавать, дело было не в Ники, с физической точки зрения. Дело было в Ниле Джостене. Эрик все удивлялся, каким образом мальчику удавалось почти десять лет скрываться, при том что к нему буквально тянуло. Однако, нельзя было сказать, почему именно. До тех пор, пока не попробовать его крови, его нельзя было слишком явно отличить от просто хорошей пищи. Он благодарил судьбу за то, что последние сто лет у Морияма и их союзников не появлялось хороших ищеек. А единственный существующий кандидат, с огромным талантом, был прямым потомком Ваймака. Эрик имел доступ к архивам Веснински. Поэтому он знал, что мальчик способен не только снабжать кровью целый клан, но и защищаться. В отчетах говорилось, что он может скрывать свое присутствие, может пользоваться скоростью и чрезмерно развитой интуицией, что его инстинкты слишком остры для человека и почти не уступают среднему вампиру, хотя до древних и сильных ему далеко; так же говорилось, что в его потенциале — воздействие на разум бессмертных, но это так и не удалось подтвердить, потому что мальчик исчез в пламени имения. В отчетах не было написано прямо, но Эрик умел читать между строк — острота реакций и способности зависели напрямую от его воли и эмоционального состояния, ведь он был человеком. Именно поэтому Эрик отследил связь между некоторыми происшествиями и последующими наказаниями со стороны Натана. Они стали бояться его. И поэтому начали подавлять. Эрик собирался помочь Нилу Джостену, у которого теперь должно было быть два пути. Либо Эрик дает ему возможность раскрыть свой потенциал и бороться, либо провожает до могилы, с пониманием и спокойствием. И если Нил слишком привык убегать, он выберет второй вариант, который даже Эрику казался самым простым и самым желанным. Так было бы лучше для всех.