«Ни у кого нет идеальной жизни. У каждого случается что-то, чего он хотел бы избежать»
— Ещё утром всё было спокойно и мирно… Я завтракал вместе с мамой, сидел на скучных лекциях в университете, а потом веселился вместе с парнями в репетиционной. А сейчас я сижу в больнице и жду, когда врачи выйдут из операционной. Все руки в крови, и тело до сих пор дрожит. Одежда уже пропиталась чужой кровью, наверное, не отстирать. — Красная вывеска и запах уже больничных средств замедляют течение времени, здесь оно не спешит и сливает тебя с атмосферой вокруг, которая уносит тебя в начало дня, когда вместо сплошных белых стен перед тобой привычные глазу обои собственной комнаты.***
— Тук-тук, пора вставать, — тёплый голос матери врывается в не менее тёплый сон, а затем смех пробуждает и эхом раздается по комнате сына. — Мам, отстань… ещё минут пять, — сонный Чонгук не намерен вставать так рано, особенно, когда всю ночь напролёт он учил ноты пьесы и сейчас хочет насладиться тишиной, но в частности мягким одеялом в обнимку. — «…ещё минут пять» было пятнадцать минут назад. У меня сегодня собеседование на новой работе, и мне нужно уже собираться, а ты юноша снова опоздаешь в университет, если за тобой не проследить. Жду тебя внизу ровно через десять минут, иначе… — обхватив ладонью ручку двери, женщина, не спеша поворачивает её в сторону, специально замедляя каждое своё движение, и уголком глаз следит за последующей реакцией своего сына. — «…иначе»? — повторяет слова мамы Чонгук, слово которое моментально его выводит из спокойствия в состояние «слушаюсь и повинуюсь». Словно щелчком пальцев лишает тебя выбора. — Иначе… сам знаешь, что я непредсказуемая женщина и могу сделать всё, что угодно, но ты спи дальше, если тебе так хочется — она заметила ответную реакцию, но игра не окончена. Завершающим приёмом для победы будет, испепеляющий взгляд матери, который не один живой человек не выдержит. Представь, что ты без солнечных очков играешь в гляделки с солнцем, уже понятен исход и кто победитель. Это явно не Чонгук. — Что сегодня на завтрак? Я могу приготовить гренки и кофе, — приняв очередное поражение, с горящей жопой встаёт с кровати и подбегает к маме с самыми яркими глазами, за которые она готова простить ему все грехи. Глаза, которые она хочет, чтобы никогда не повидали страх и боль, чтобы в них отражалось всё то хорошее, что есть в этом несовершенном и наполненным предательством мире. Закрывать собой своё маленькое и любимое чудо, она сможет не всегда. Поглаживая ладонью растрепавшиеся во время сна родные волосы, женщина, улыбнувшись, отвечает: — Завтрак уже готов, тебе всего лишь нужно его съесть. — Если бы ты сразу сказала, что завтрак готов, то я бы пулей выбежал, чтобы прикончить его, — возвращаясь в свою комнату, тараторит Чонгук. Затем он аккуратно застилает свою кровать и направляется в ванную комнату, чтобы умыться. Через десять минут в быстром темпе берёт из шкафа любимую чёрную футболку, надевает изношенные чёрные штаны, которые уже протёрлись и накидывает на плечо чёрный рюкзак с тетрадными нотами и единственной пишущей с чернилами ручкой, спешно хватая куртку и чехол с гитарой. Мама у Чонгука женщина приятная и добродушная. Не сказать, что мягкосердечная, но за сына она готова порвать глотку. Про таких говорят с «боевым характером» и стараются им не переходить дорогу, лишь только прочитав это во взгляде. Работа её обязывает быть сдержанной и спокойной, чтобы держать ситуацию под своим контролем. В глазах её отражалась твёрдость и стойкость, но за этой мнимой каждодневной улыбкой скрывалась горечь и сожаление от прошлого, которые едва можно распознать. Да и улыбку она редко могла кому-то показать. Её внешний вид — это белая рубашка и чёрные брюки, так как поверх накинутый белый халат всё равно скрывал одежду под ним. Но гулять по парку вместе с сыном её любимое занятие, поэтому выбирает всё кроме штанов и рубашки для прогулки. Отец Чонгука совсем противоположного характера, чем его мама. Полностью и целиком убитый как внутри, так и снаружи. Сплошная гниль и вонь олицетворяли его. Вечные ссоры, вечная ругань и даже драки между супругами были в доме Чонов постоянным зрелищем. Он просил деньги, а она отдавала. Он просил прощение, а она прощала и забывала. Каждый раз терпела и молча впускала его обратно домой. Но с каждым разом ей становилось страшнее не только за свою жизнь, но и за жизнь своих сыновей. У Чонгука был ещё старший брат. Единственная опора для них с матерью. Только он мог защитить маму и маленького Чонгука от отца. Но он не всегда мог быть рядом и помочь им. После первой поднятой руки на себя, старший осознал, что и братику отец когда-нибудь сделает больно. memories — Он снова тебя ударил! Почему ты не можешь его выгнать?! Я больше не могу терпеть то, что он делает с тобой мам… и Чонгук всё видит! Невозможно каждый раз скрывать эти чертовы синяки за слоем тоналки и улыбаться каждый день, как будто всё в порядке. Я не слепой и вижу твоё притворство, — лёгкие движения руки уже не в первый раз замазывают новые синяки. Старший научился умело обрабатывать раны перекисью и накладывать повязки там, где тональный крем не помощник. — Ты всегда мне помогаешь с этим, хотя я и сама могу справиться… — взгляд матери был опущен на отёкшие руки, которые были искалечены не меньше лица, а побитые губы снова пытались изобразить подобие улыбки, только ради сына. Ради своих мальчиков она держалась и улыбалась через боль. За домашней одеждой было не мало таких же гематом, — ты стал таким взрослым, что мне не нужно беспокоиться о Чонгуке, если я… — нежно прикоснувшись ладонью к щеке сына, тепло которой утешало внутреннюю боль, а другой рукой зажимала край стула от злости на саму себя, женщина не успела договорить, как напротив сидящий перебил её. Отложив ватный валик с тональным кремом к аптечке на кухонный стол, он перехватывает двумя руками полностью окрашенную синяками ладонь матери. Внутри всё сжимается от таких слов, он понимает, что сейчас мама нуждается в молчаливой поддержке, но необдуманные слова сами вырываются из уст: — С ума сошла?! Как я смогу без тебя? А Чонгук? Ему всего лишь десять лет. Забудь об этой мысли навсегда. Я не смогу… без вас… — еле слышимым шёпотом договаривает последнее предложение парень, а у самого края глаз уже мокрые. Но такой же, как и его мать оба пытаются сдержать накопившиеся потоки слёз и злости. — Знаешь… я люблю тебя, Чонгука и… но у него кроме нас никого. Когда он узнал, что я беременна тобой, то сказал, что всегда будет защищать нас и быть всегда рядом. Быть нам опорой. А когда появился твой младший братик, он был ещё счастливее. Какой бы сейчас он не был его любовь к тебе и Чонгуку всё ещё есть. В конце концов, он ваш родной отец… — то ли саму себя, то ли сына она пытается убедить и уверовать каждому своему слову. На лице была чуть заметная улыбка, но в глазах была совсем не любовь или ненависть, а что-то пустое и стеклянное. — Любит? Это ты называешь «любовью»? — парень взглядом указывает на побитые руки. — Когда ты поймешь, что прежнего его уже нет? Только тебе до сих пор дороги эти воспоминания. Он уже даже не спрашивает, а просто ворует твои деньги, те деньги, что ты откладывала на подарок Чонгуку. — Ты кого вором назвал, щенок? — низкий голос, который до боли знакомый и пробирающий до мурашек, раздаётся у двери кухни, заставляя заткнуться присутствующих — Ну?! Или ты языком трепать только за спиной родного отца можешь, как баба сплетничаешь с матерью на кухне? Ноги старшего слегка дрожат, но он заставляет себя встать и быть смелым ради мамы, которая до чертиков уже боится его голоса. Боится сказать или уже дышать подле него, чтобы не разозлить мужа. Он понимает, что кроме него сейчас, кроме родного сына маму никто не сможет уберечь от рук нелюдя, стоящего напротив. Усмешка, высокомерный взгляд, весь его вид бесил старшего в отце, но бить его он не хотел, если раз ударит, то считай, что такой же, как он. Этого он боялся в себе, как клеймо родная кровь пропечатывает то, что яблоко падает недалеко от яблони. Дурацкое высказывание. — Кроме, как куска дерьма перед собой я ничего не вижу, поэтому и говорить нечего. — Ах, ты сопляк! — цедит он сквозь зубы, слегка замахнувшись рукой на сына, но её останавливает другая рука, прикладывая все силы, которые остались, чтобы перехватить удар. — Не надо! Он не это имел ввиду, дорогой, прошу… — женщина пытается остановить, но сил недостаточно. Она саму себя то не может защитить от этой тяжести и грубости, а уж тем более принять удар, предназначавшиеся сыну, точно глупо. Мужчина принимает её попытку задержать свою руку и отвечает одним толчком движением прямо, прописывая в стену, а другой рукой успевает захватить волосы сына в крепкий кулак, взглядом указывая на него, параллельно обращаясь к жене: — Он оскорбляет отца, потому что мать его так научила, но признаю, что я немного проглядел этот момент в воспитание нашего сына. Выйди отсюда, дорогая, — приказывает мужчина женщине, кидая быстрый взгляд на дверь и переключаясь обратно на парня, который сам упирается одной рукой за край стола, а другой стараясь вырваться из отцовских рук, — нужно с сыном по-мужски поговорить, — не давая ослабить хватку, мужчина сжимает чужие волосы в кулаке ещё сильнее, лишь по его дикой усмешке можно было понять, что явно не математике он его учить собрался. — Я сама его отругаю. Он ещё ребёнок и не понимает, что к чему, — упираясь за спинку стула, встаёт женщина и жалобно пытаясь отговорить своего мужа от задуманного, но его только забавляют и злят слова жены. — Ребёнок? — точно не весёлый, а психический смех раздаётся по комнате — ему пятнадцать лет. Я повторять больше не буду. Выйди. Или хочешь вместе со мной его «поучить»? — с ухмылкой предлагает он, приближаясь к жене жестом свободной руки, приглашая её за стол. — Мама, всё нормально. Я не боюсь его. Твой сын не такой слабак, как его отец, поэтому я выдержу… — резкий удар разносится эхом по комнате, которая уже привыкла к этому звуку. Кухня первое место, после спальни, где пощёчина бывает чаще других оскорблений от мужчины. Не успев ничего понять, мальчик падает от оглушающего удара, сталкивая со стола медицинские принадлежности на пол вместе с собой. Мужчину только развлекает это и придаёт удовольствие от собственных действий. В следующий миг он выбрасывает женщину за порог кухни и закрывает дверь изнутри на замок. Стены снова запечатают крики, но уже другой жертвы. — Ты давно напрашивался, и сейчас я как следует дам тебе отцовский урок, который твоё тело запомнит надолго, — закатывая рукава толстовки, произносит он. Спустя час женщина слышит, как внезапно открывается входная дверь квартиры. Младший сын вернулся из школы. Мать в спешке пытается уложить пряди волос, чтобы не было видно половины покалеченного лица. Руки трясутся от незамедлительного битья кулаками в дверь, и в добавок охрипший голос от бесконечной мольбы отпустить сына. — Мама? Ты чего около двери сидишь? А где братик? Хочу ему показать свой рисунок из школы. Сегодня мы рисовали… — Привет, малыш. Уже вернулся из школы? Что это у тебя там? Покажи папе — дверь кухни резко распахивается, и, выходя из неё, мужчина подходит к младшему и садится на корточки напротив, вытирая руки о спину толстовки, и приближается после к маленьким ладоням сына, которые держат в своих рисунок. В крошечных светлых глазах отражался не человек, а нечто, что стоит напротив него. Чонгук знает, что кухня давно не место, где они наслаждаются едой, а самая плохая комната в квартире, которую он боится посещать. Тот монстр из рассказа Стивена Кинга, которым пугает старший брат был всего лишь страшилкой для детей на ночь, только вот маленький Чонгук ощущает прямо перед собой огромного монстра. Ощущает этот пожирающий и ожидающий верного для него ответа — взгляд. Кажется, что он сейчас, действительно, откроет свою огромную пасть и сожрёт тебя длинным языком за неправильный ответ. Брат сказал, что защитит от злого чудовища в любой момент, но брата нет рядом, а точнее этот кошмар настиг его самого. Глаза напротив поглощали и не давали тонуть сразу, лишь медленно и мучительно затягивали в болото, наполненное пустотой. Нет за ними души, как и любимого папы, лишь тень и то была больше похожа на него, чем то, что перед ним. — Это с-семья. Мы рисовали семью, — слегка дрожащим голосом и, немного пятясь назад, невнятно отвечает младший. — Какой интересный рисунок. А где я? — взглядом осмотрев весь рисунок, на котором было трое человек и у каждого написано рядом имя, не находя своего, интересуется отец. Одной рукой держа рисунок, а другой, сдавливая шею Чонгука и затягивая в эту пустошь глаз ещё глубже. С каждой прошедшей секундой молчания, пальцы на маленькой шее сжимались, а выражение лица мрачнело в ожидание, когда тот ответит. — … я … не успел… нари… — почти всхлипывая бормочет мальчик. — Ну раз не успел, то иди в свою комнату и дорисуй, а потом покажи мне. Ты же ведь послушный сынок, и любишь папу? — Не трогай его — раздается хриплый голос из открытой кухни. Чонгук не дает монстру себя сожрать, но, услышав голос брата, понимает, что нет спасения, что он один на один с кошмаром из снов. Точнее кошмар из жизни, который вошёл в реальность и останется навсегда в воспоминаниях маленького мальчика. Теперь он следующая жертва чудовища. — Да, я люблю… папу — сквозь скрежет зубов и сдерживая слёзы, отвечает младший, уткнувшись закрытыми глазами в зажатый с краёв рисунок пальцами. — Вот и умничка, — отец приближается к уху младшего и тихо произносит, — твоя мама и твой старший брат были не послушными, но ты у меня умный мальчик. Поэтому не разочаруешь своего отца, так ведь?***
Красная вывеска над операционной загорается зелёной, возвращая сознание Чонгука обратно в больницу. Операция закончилось. Дверь открывается, и из неё выходит высокий мужчина лет тридцати, а за ним ещё двое — ассистенты, которые были с ним во время операции. Он направляется к Чонгуку, который уже вышел из состояния анабиоза, и быстрыми шагами идёт навстречу врачу. — Вы опекун? — больничную тишину прерывает монотонный голос врача. Стоя напротив, ещё не отойдя полностью от шока всего произошедшего ранее, Чонгук, молча уткнувшись в пол отрешённым взглядом, пытается ответить врачу, но только покачивает с отрицанием головой. — Понятно, — продолжает мужчина в белом халате и жестом подзывает медсестру из приёмной неподалёку. — Переведите пациента в палату. Если никто не свяжется насчёт пострадавшего, то позвоните в полицию и расскажите о нём. Молодой человек, у вас случайно нет с собой его документов или что-то, что помогло бы нам связаться с его семьёй? — переводя взгляд на рядом стоящего Чонгука, обращается врач. Сам Чонгук всё это время, словно не тут был, а опять в том переулке. Слышит, как сейчас его кто-то зовёт, а он дрожит от страха и не знает, что делать. Внутри всё кричит, чтобы тот бежал, а ноги будто прилипли к земле. Мужская рука ложится на его плечо, назад возвращая парня в больницу и тот на секунду, вздрогнув, приходит в себя. Он моментально задаёт свой вопрос, не отвечая на посторонний, который даже не слышал: — С ним всё в порядке? Он жив? — Жить твой друг будет, — растерявшийся врач от внезапных вопросов Чонгука, выдыхает и положительно кивает в ответ. — Он не мой друг… Я не знаю кто он. Я шёл мимо и услышал чей-то голос, а потом увидел кровь… — Если бы ещё мгновение, то он мог бы погибнуть от избыточной кровопотери. Ты спас его, — видя, как парень до сих пор растерян, мужчина пытается его утешить словами. Чонгуку уже достаточно того, что врач успокоил его, сказав то, что человек за этой дверью жив. — Это вы его спасли, — проносится в голове парня. — Я всего лишь не прошёл мимо и вернулся. Но это всего лишь не прошёл мимо и вернулся, возможно, куда важнее, чем то, что сделал врач. Его работа спасать жизни. Безусловно одна из самых драгоценных профессий, которые существуют. Но даже он осознаёт, что в таких ситуациях он не решающий фактор. Всё зависит от решения того, кто прошёл бы мимо, а кто бы вернулся. Для него истинное счастье видеть таких, как Чонгук, которые оставляют веру в людей. Время на разговоры нет, поэтому мужчина уходит с задумчивой улыбкой на лице. — Возвращайся домой, наверное, и твоя семья беспокоится и ищет тебя, — интересуется рядом стоящая медсестра, перебирая в руках больничные карты. — Точно! — выкрикивает Чонгук на всю больницу. — Простите, у вас есть телефон? Мой разрядился. — Конечно, — женщина указывает взглядом на приёмную, где находится телефон, затем уходит по своим делам, оставляя Чонгука одного. Парень уже набрал нужный номер, но не может придумать, что сказать, чтобы она дослушала до конца, и ей самой не понадобился врач. Он максимально вдыхает и сразу же выдыхает, нажимая кнопку вызова, и с каждом гудком его сердце учащалось в биение. Чонгук почти не дышит, когда слышит родной мамин голос, а точнее «Чонгук?», который с надеждой произносит его имя и наверняка уже со слезами на глазах. А в ответ дрожащим голосом отвечает «да, мама… это я Чонгук» и мягко добавляет «всё в порядке, не плачь». Через несколько минут молчания и дав маме успокоится на том конце провода, она обеспокоено спрашивает: — Где ты? Я сейчас приеду. — Только не нервничай, я в больнице. Лично со мной всё нормально. — Господи… — выдыхая прямо в трубку отвечает мама, — только не говори, что ты… — Нет, нет, что ты, — мямля говорит Чонгук, — наоборот, он чуть не умер, а я принёс его в больницу, а телефон разрядился, и я не смог вызвать скорую. — Кто он? Ладно… об этом позже. В какой ты больнице? — Извините, а какая это больница? — спрашивает Чонгук у вернувшиеся медсестры. — Седьмая городская больница на окраине, — укладывая карты пациентов на стол, отвечает женщина и садится за рабочий стол. — Сейчас приеду только не уходи никуда, — хриплый голос тут же даёт указания Чонгуку. Повесив трубку, он собирается вернуться обратно на скамейку, на которой судорожно ждал окончания операции, но внезапно его останавливает медсестра. — Вот, возьми. Твоя мама будет ещё больше волноваться, когда увидит тебя в таком виде. — Рубашка? — Чонгук вопросительно смотрит на медсестру, а затем переводит взгляд на свою футболку, пропитанную кровью. Парень не мешкает и берёт в руки рубашку одновременно благодаря медсестру, — ...спасибо вам. Спустя несколько минут Чонгук возвращается обратно, переодевшись в новую и чистую вещь. — Зачем вы одолжили её мне? — зажимая кончиками пальцев чёрную ткань и, смотря вниз, указывает на одежду. — Я здесь работаю уже давно и вижу такое почти каждый день. Вот и оставляю в больнице запасную одежду, чтобы родные не пугались, когда встречают их. Иногда они остаются здесь на ночь, и я укрываю их пледом. Хотя главный врач меня частенько ругает, но я всё равно делаю для них всё возможное, стараясь их успокоить и утешить от мучительного ожидания. По сравнению с тем, что делают настоящие врачи, моя помощь — мелочь, — её выражение лица стало от чего грустным, и, пока Чонгук старался понять, почему она так говорила, другая женщина чьё лицо выражало что-то между злостью и радостью, надвигалась прямо на него. — Чонгук! — наверное это один из единицы случаев, когда его мама теряет привычное для неё спокойствие и контроль, переходя в гнев и злость. — Прости… Я не хотел, чтобы ты волновалась из-за меня… — крепкие мамины объятия сжимают и не дают закончить предложение. Злость меняется на спокойствие, ощущая тепло своего сына. Теперь можно выдохнуть, а беспокойство в глазах за секунду испаряется, снова становясь обычным для неё хладнокровием. Она берёт родную ладонь за руку, и вместе они направляются к выходу из больницы. — Ладно. Поехали домой, если с человеком, которому ты помог всё хорошо, то не нужно о нём беспокоиться теперь это забота его семьи. Медсестра, стоявшая за стойкой мягко, улыбалась, смотря, как мальчик и его мама вместе уходят домой. Ещё одна тревожная ночь позади подумала она. Слегка прищурив свой взгляд и задумчива произнесла: — Госпожа, Чон? Наверное, показалось… Мама внимательно слушала объяснения сына и изредка смотрела краем глаз на него, параллельно следя за дорогой у руля. — Стой, ты же вроде из дома с гитарой выходил? — перебивая рассказ, спрашивает женщина. — Гитара? — в спешке осматривая вокруг себя и не находя нужной вещи, выкрикивает — мама, я её походу в том переулке забыл! — Без паники, сейчас найдём, — спокойно отвечает его мама, снижая скорость машины. — Сама же знаешь, что это… — Знаю. Вспомни, что было рядом с тем местом. Через пару улиц, Чонгук находит нужный переулок и быстро бежит туда, оставляя маму позади. Вода уже давно унесла следы чужой крови. Будто здесь и вовсе никто не умирал пару часов назад. В углу, где лежал парень всё ещё разбросанно лежали его вещи. То, что нужно скорее всего уже забрали, а его самого бросили, как и всё остальное. Женщина не торопит сына и терпеливо ждёт, пока он пытается найти документы, чтобы сообщить врачам хоть какую-нибудь полезную информацию. Взгляд её останавливается на карточке в луже после дождя около ноги. — Не может быть… — подняв удостоверение, женщина удивлённо вскинула бровь. — Ты что-то нашла? — Чонгук, услышав маму позади, разворачивается к ней. — Нет. Ничего, — торопливо пряча находку, тараторит она — Нам пора домой, Чонгук. Самое главное ты уже нашёл. Садись в машину. — Хорошо… Я хотел помочь найти его семью, врачи спрашивали документы… — с унынием говорит Чонгук, открывая заднюю дверцу машины и кладя на сидение гитару. — Не переживай. Думаю, когда очнётся, то сразу же позвонит родным, чтобы успокоить их — заводя двигатель и выезжая, успокаивает женщина. — А вдруг у него и вовсе нет семьи…? — касаясь губ пальцами, вздрагивает Чонгук. — Родной, ты слишком переживаешь за чужого человека, сам же говорил, если бы не ты, то он бы мог погибнуть там. Для него уже будет счастьем, что его спасли. Не накручивай себя — убедительные слова матери помогают немного расслабиться, а звук двигателя убаюкивает и не в силах держать глаза открытыми парень постепенно засыпает. Женщина слегка поглаживает тёмные волосы сына и, задумчиво всматриваясь вдаль дороги, нервно постукивала по рулю машины. Как бы она не пыталась уберечь своего сына от опасностей и сделать его жизнь идеальной, всё равно неизбежное настигло его. Мысли о том, что её мальчик встретил того, кого никогда не должен был встречать до самого дома не покидали её. — Ким Тэхён… — в мыслях пробегает имя, прочитанное с найденного удостоверения.