***
– Гарри! – позвала она, когда услышала звук закрывающейся входной двери. – Ты рано! Ах. Они ожидали Поттера. Он наложил временные заглушающие чары на квартиру и последовал на ее голос по лестнице. – Я взяла обед, – продолжила она. Звук гнущегося платика, этого омерзительного маггловского изобретения, эхом отдавался по лестничной площадке из гостиной. Она стояла спиной к нему, он отметил, что она была маленькой и когда стояла, на позвонок у ее шеи мягко падал свет, когда она наклонилась к стопке книг. Он сделал всего пару шагов по направлению к ней, перед тем как она повернулась. Ее охватил страх, и она отступила назад. – Ступеф… Он обезоружил ее быстрым движением палочки. – Не подходи ко мне! Он надвигался, пока она не уперлась в угол, она бросила в него книгу, вжимаясь в стену. Магия была яростной, но интимное влечение, когда он обхватил ее руки своими, было непреодолимым. Он приблизился к ней и повалил на пол. Ее ногти прошлись по его шее, когда она падала, и она начала кричать, извиваясь, когда оказалась под ним. Режущий ухо крик заставил его затаить дыхание. – Когда должен прийти Поттер? – он зажал ее рот рукой. Другой рукой придавил ее запястья над ее головой и посмотрел ей в глаза. В ночи когда он приходил, они светились такой чернотой отвращения, но в свете дня они были теплого коричневого оттенка, который напоминал ему античную древесину. Она все еще пыталась кричать через его руку, затем притихла, тяжело дыша, и бросила взгляд на окно. Шум улицы оставался безучастным к ее ужасу. – Они тебя не услышат, – сказал он, испытав чувство удовлетворения от того, что она осознала, что он снова поимеет ее, – Наш интим должен быть приватным, моя ведьма. Так когда мы увидим Поттера? Он убрал руку от ее рта. – Ты мне отвратителен, – бросила она. Он поднял бровь. – Круцио. Этот крик был роскошным, непрерывный высокочастотный звук, который поможет ему долго оставаться твердым внутри нее, песня серены для его естества. Он остановил действие проклятья спустя только пару секунд – это опасно для ее здоровья – и она обмякла в его руках. Движением палочки он заставил ее маггловские вещи упасть на пол, и ее ноги тут же сомкнулись, протестующий вскрик сорвался с ее губ. Ее кожа сияла в дневном свете. – Отвали от меня! Он поднял ее на ноги, материализовав веревки вокруг ее запястий, и повесил ее на наколдованный крюк на стене, пока она пиналась, как дикий зверь. Ее ноги не касались пола, она была растянута, как подвешенный олень, что выделяло его метку на ее груди. Он невербально наколдовал диагностическое заклинание и узнал, что она все еще не была беременна. Глубоко в нем проснулся болезненный голод, который требовал изменить это. «Как замечательно, – подумал он, исследуя ее извивающееся тело, пока она кричала, – Что это тело принесет ребенка для меня». Его жадный взгляд поднялся вверх, найдя надпись «Грязнокровка» на ее предплечье. – Безвкусица, – заключил он, – Беллатрисса всегда была неотесанной. Само же действие было изящным. Он не стал снимать одежду, взяв ее прямо у стены, и она кричала и пиналась так сильно, как могла – куда настойчивее, чем обычно. Его уши будут звенеть весь вечер. Он наслаждался упругостью ее бедер и ног, которой обладало молодое тело, прижимаясь к ней сильнее, пока она безумно пиналась. При виде ее алой крови при свете дня он застонал ей в ухо, а его мышцы болезненно сжались. Он не испытывал раньше ничего подобного, это было сакрально, скользко, это было криком жизни и смерти и удовольствием между, что заставляло мышцы его живота напрягаться. Страдание, отражающееся на ее лице, было прелестным, но смотреть вниз, туда, где он трахал ее, было восхитительным. Она начала плакать, когда он скользнул пальцами вниз к ее половым губам и круговыми движениями стал поглаживать жемчужину ее нервов, превращая крики в сдавленные стоны. – Зачем ты делаешь это? – ее голос дрожал, а глаза были закрыты, опухшие и красные от слез. – Это? – он снова прикоснулся к ее клитору, и она дернулась, застонав. – Потому что это заставляет тебя рыдать. А еще это открывает тебя для меня, моя ведьма. Как замок ключом. Сначала его расстраивало, что ему приходилось спешить из-за нависшей над ним угрозой появления Гарри Поттера, но чем быстрее он двигался, и чем больше она плакала, тем сильнее его тело стремилось к ее узкому теплу и жаждало оставаться там. Когда он почувствовал вибрации ее оргазма, и она дала волю несдерживаемым рыданиям, он перестал себя контролировать. Ощущая напряжение в районе живота, он двигался назад и глубоко вперед, до самого ее предела, который продавливался от его напора, вызывая идеальную симфонию ее мучительных, срывающихся стонов. Это было божественно. Наконец, оглушительный рев разгоряченной крови, стоящий в его ушах, утих. Ритм его сердца замедлился. Ее рыдания сменились периодическими сдавленными хныканьями, которые он ощущал грудью, как прелестные мелкие подрагивания. Охотничий инстинкт, который раздирал его всю неделю, умолк, и в его ушах осталось лишь слабое и далекое гудение. Он задумался о тех изнурительных беременностях, которые были у женщин по линии его матери – утренняя тошнота, изматывающая их, пробирающая до костей и беспорядочные вспышки магии. Это измучает ее. Все еще чувствуя периодические подрагивания внутри нее, он обвил ее тело руками, обнимая, и лениво круговыми движениями растер ей спину. – Нет! – умоляла она. – Не трогай меня. Он вздохнул, мягко вышел из нее, позволив ее ногам опуститься вдоль стены, и на секунду замер над ней. Она пахла кровью, потом, им самим и мылом. – Тебя становится трудно отыскать, моя ведьма. Где ты положила свою подушку на ночь? С минуту она только тяжело дышала. Наконец, она успокоила дыхание и, отвернувшись к окну, произнесла: – Я отказываюсь говорить с тобой. Он знал, что она, как минимум, была под защитой чар Феделиус. Допрашивать ее было бы бессмысленно и тщетно – хотя в иных обстоятельствах он бы себя этим порадовал. Он хмыкнул ей в ухо и провел рукой между ее ног, размазывая скользкую кровь по ее коже. Она вздрогнула. – Жаль. Я мог бы оставить тебя раненой на этот раз. Тогда бы ты знала, что я приходил. – Ты ненавистный, омерзительный зверь, – от ярости ее голос дрожал. – Ты не боишься, что я убью тебя? – он отступил и провел кончиком палочки вниз к центру ее живота. Ее окровавленные бедра были невыносимо прекрасны. – Раскрамсать тебя тут было бы очень легко. Мракоборцы были бы в ужасе от вида твоего прелестного тела. Он убрал член обратно в брюки и подошел к ее сумке. – Но я не стану этого делать. Это была бы такая потеря. Акцио контрацептивное зелье. Золотистое зелье звякнуло, соприкасаясь с содержимым ее сумки по пути наружу, и прыгнуло в его руку. – Ты злобный человек, – прошептала она. Ее красные глаза блестели гневом. – Так, так, – он быстро наложил заклинание, сначала нагрев зелье, потом остудив его, что делало его неактивным, затем он вернул его в сумку, – Предохраняться противоестественно. – Твой жалкий «Темный Лорд» перевернулся бы в могиле, если бы увидел… – Скорее жалкими являются грязнокровки, – Антонин подошел к ней, посмотрев на нее сверху вниз, его черная мантия шелестела по деревянному полу под ним, он задумался на пару секунд, – А ты никогда не интересовалась своей кровью? – Моими родителями-магглами? – ее едкое замечание разожгло в нем раздражение. – Магглы не смогли бы создать тебя. Они животные, а ты нет. – Я бы знала о своем происхождении, подлец. Он запустил руку в ее кудри на затылке и сжал в кулак, пока она не застонала. – Я бы никогда не кончил в тебе и не оставил бы тебя дышать, если бы ты была грязнокровкой, – резко бросил он. Она отвернулась к окну, ничего не ответив, и он решил, что пора закругляться, чтобы не испытывать судьбу ввиду скорого прибытия Поттера. Он приставил кончик палочки к своему виску и зафиксировал в сознании картину – она перед ним, задыхающаяся, потеющая, раскрасневшаяся и обмякшая в его руках. – Ирретиум сомнио, – прошептал он. Длинная, пурпурная нить вырвалась из его виска, зависнув в воздухе. Когда он потянул ее дальше, по направлению к ней, нить двинулась вперед голодными рывками. Она мотнула головой, ударившись о стену, гнев сменился страхом. – Еще одно фамильное заклятие, моя ведьма, – сказал он, – Оно объединит наши сны ночью. И, если повезет, поможет утолить его жажду крови. Он не собирался ждать неделями, чтобы получить ее. Пурпурная нить достигла ее виска и проникла внутрь. Она отшатнулась, а потом посмотрела на него новым взглядом, полным злости. – Ты будешь гнить в Азкабане до конца своей жалкой, никчемной жизни. Он едва узнал ее. Поднеся палочку к ее виску, он заглянул ей в глаза, ощущая потребность увидеть исчезновение этого воспоминания, тот стеклянный взгляд, которым она однажды наградила и его. – Обливиэйт. Несмотря на то, что его вмешательство в ее память будет очевидным для целителя, он также может посеять в ней некоторые разбросанные, едва различимые инстинкты, которые будет намного труднее распознать и которые не будут подозрительны. После подмены воспоминаний о его визите чтением книги, он поместил в нее инстинктивное желание избегать переездов. Он также усилил уже поселившиеся в ней чувство беспокойства, которое он отметил с удовлетворением (хорошая девочка). Возможно, это было слишком. Еще какое-то вмешательство, в более чем одно воспоминание, но, по крайней мере, эти инстинкты позволят ему выследить ее. Он бы с удовольствием насладился тем, как она ускользнет снова, и он прикинул, сколько раз ему нужно было бы поймать ее, чтобы сделать ей ребенка. Прекрасный тест на отцовство. Как завершающий штрих, собственнический порыв, с которым он больше не мог бороться – он поместил в ней желание заплетать волосы в косу. «Заплетенные волосы помогают женщине быть более подготовленной к вынашиванию ребенка», - однажды объяснила ему мать, когда он был еще ребенком. Небольшая семейная примета.***
Неделю спустя Гермиона направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок, когда целительница позвала мракоборца. – Воздействие заклинания памяти, – объяснила целительница, и перед тем как Гермиона успела выскочить из ванной, добавила, – я имею в виду повторное заклятие, наложенное недавно, да. Не экзотическое заклинание, а настоящее Забвение. Это было больше, чем она могла вынести. Гермиона заплакала, уткнувшись в собранную горсть туалетной бумаги, и подавила свои сильнейшие стоны, чтобы сохранить гордость. Наконец, она услышала, как щелкнул замок на двери ванной, и целительница передала ей тканевые салфетки. – Они нежнее для кожи, – предложила целительница, и молча покинула ванную. Гермиона ясно услышала жалость в ее голосе. Что-то из этого поселило в ней гнев, который трансформировал страх, который она ощущала, во что-то пылающее. За ней охотились, наблюдали и никто не смог это предотвратить. Целительница осмотрела ее, мракоборцы помогли ей организовать переезд в коттедж «Ракушка», русский диалект лондонского английского завел расследование на территорию России – но это все равно произошло. Она почувствовала набухаюшую решительную ярость. Как посмела она не помнить, что случилось. Как вообще это посмело произойти. Как посмел Антонин Долохов. Она посмотрела на салфетки в ее дрожащей руке, и не знала, от чего ее больше трясет, он гнева или страха. В ванной голоса разговаривающих снаружи мракоборца из Когтеврана и целительницы звучали приглушенно, и Гермиона осознала, что они ждут ее. Применив охлаждающее заклинание на лице, она постаралась избавиться от мешков под глазами. Несколько прядей выбились из ее косы, и она заправила их обратно. Наконец, она вернулась в кабинет целительницы, больше не давясь слезами, но будучи ужасно разочарованной. Она знала, это не их вина, но она был охвачена сильной злостью, которая была соизмерима с яростью венгерской хвостороги, жаждущей крови. – Я хочу, чтобы русскоязычные части моих воспоминаний были извлечены и переведены, – Гермиона ощутила, что ее взгляд жестко сверкнул, и она повернулась к мракоборцу из Когтеврана, – Сегодня. – Мы все сделаем. – А также мне нужно другое контрацептивное зелье, – продолжила Гермиона. Обе женщины рядом с ней притихли. – Полагаю, это хорошая идея, – сказала целительница. Гермиона достала контрацептивное зелье из своей сумки и поставила на стол целительницы. – Проанализируйте его, просто для уверенности. И я хочу каждый день получать информацию о… симптомах беременности, – произнесла Гермиона, посмотрев на целительницу, которая кивнула, – Я очень беспокоюсь о своем здоровье, и мы можем обсудить мой случай завтра, а сегодня я… я просто хочу побыть одна. Или с Глотиком, не важно. Казалось, мракоборец ее поняла и начала говорить о совершенно бесполезных вещах: еще один опрос, еще одна ведомость, повторный осмотр ее жилья. Дальнейшие действия. С каких пор ты стала внезапно полагаться на мракоборцев, Гермиона? Они едва помогли справиться с Волдемортом. Целительница дала ей другую партию тестов и зелий, чтобы подстраховаться, и пообещала, что они поговорят на следующей день. Перед тем, как с сопровождением отправиться в коттедж «Ракушка», Гермиона повернулась к целительнице и закусила губу. – Мне очень неловко говорить это, но… я забыла, как Вас зовут. Целительница сказала ей, но к тому времени, как она прибыла домой, она забыла. Это расстроило ее.***
Сидя на кровати в коттедже «Ракушка», Гермиона приняла решение вести дневник о происходящих событиях. Она также будет встречаться с целительницей в Св.Мунго каждое утро, чтобы получать свежую информацию, даже если новостей не будет. И надо записать ее имя в следующий раз, ради всего святого. Она также будет продолжать оставлять одну пуговицу своей пижамы специально не застегнутой, перед тем как лечь в кровать и пройдет полный комплекс тестов, если, проснувшись, обнаружит, что все пуговицы застегнуты. Никаких исключений. Своей памяти доверять нельзя. Больше это не вопрос чувства безопасности. Ей нужна система, которая будет работать независимо от ее инстинктов или ее воспоминаний. Теперь важно быть в безопасности. Флер была в саду, так что Гермиона могла молча найти Глотика в гостиной, не испытывая чувство стыда за свои слезы ярости. Она плюхнулась на кровать вместе с ним, и несмотря на его протесты, обняла его сильнее. Он пах стеклом с пляжа. Снаружи ветер понимал песок в воздух и опускал его обратно на пляж. Поначалу коттедж «Ракушка» ощущался как настоящая клетка: оставлять что-то снаружи (оставлять его снаружи своего тела) и самой оставаться внутри. Но Билл сказал не уходить слишком далеко, потому что она может случайно выйти за пределы защитных чар. А разве она не ходила в одиночестве вокруг Норы во время празднования известия о беременности Флер? Сделала ли я это сама? Она сильнее подтянула ноги под себя и беспокойно заерзала, держа палочку. Ничего в ее комнате не изменилось, но это больше ничего не значит. И она не могла сказать, что не показывала Долохову коттедж «Ракушка», как она позволила Яксли увидеть здание Гриммо, 12. Флер беременна, Гермиона. Ты собираешься позволить Долохову добраться и до нее тоже? Ее живот скрутило. Флер склонилась над садовым участком снаружи, пока ее шляпа колебалась на ветру, и Гермиона противилась желанию затащить ее внутрь и встряхнуть. Выглядя опустошенным, Гарри прибыл даже не на час позже, с письмо из Министерства в руке. Она встретила его у камина, и в течении нескольких долгих секунд они не говорили друг другу ни слова. Она почувствовала усталость от стремления утешить его. – Я не могу говорить об этом сегодня, ладно? – выпалила она. Он закрыл рот и кивнул. – Мне надо немного времени, чтобы все обдумать. – Конечно. Гермиона покручивала кончик косы между пальцев. «Это становится нервным тиком», – подумала она. Она должна была что-то сделать, чтобы что-то произошло. – В библиотеке есть мракоборцы? – Да… Да, есть. Что тебе нужно? – Что-нибудь о русской магии. Магии снов. И… Я составлю список позже. Она взяла министерское письмо из рук Гарри и стала читать его, затаив дыхание. Оно содержало длинный перевод, озаглавленный ключевыми переведенными фразами вверху: --[Первый фрагмент воспоминания] «Хочешь детей от меня, маленькая ведьма? Ты сможешь это вынести?» --[Второй фрагмент воспоминания] Спутывающая ода [?] – спряжение не ясно, корень слова: прятаться, скрываться. Кровь Гермионы застыла в жилах. Переводчики не могли знать, но второе воспоминание – его медленный шепот, который звучал в тот момент, когда он держал руку на ее животе ниже пупка. Письмо также содержало утверждение, что ее контрацептивное зелье «было нейтрализовано и более не эффективно». «Было нейтрализовано». Пассивный залог этого предложения маскировал его истинный ужас, горько отметила Гермиона. Как если бы зелье выскользнуло и произошел несчастный случай, или оно просто забыло как работать должным образом. Это необходимо читать как «Антонин Долохов сделал Ваше контрацептивное зелье бесполезным». Там нужно было бы прочитать «Антонин Долохов скорее всего хочет насиловать Вас до тех пор, пока Вы не забеременеете». Она чувствовала свое медленное дыхание и стук сердца, будто они было не ее собственные. Будто она была просто телом в комнате, находящимся рядом с ней, создающее шум, чтобы она слышала, стуком сердца, покалываниями кожи, телом, которое Антонин Долохов наполнил изнутри. Она хотела разорвать министерское письмо и развеять его по ветру снаружи. Вместо этого она взяла его в руку и положила в книгу про посттравматический синдром (будто пытаясь скрыть его непристойность), посмотрев на пораженного Гарри. – Ты можешь сопроводить меня в маггловский Лондон сегодня после обеда? – Да, – тут же сказал Гарри, – Все, что захочешь. Позже в тот же день, Гермиона осознала, что Гарри, очевидно, никогда не был у маггловского доктора, что на короткое время отвлекло ее от мыслей об изнасиловании в сторону того факта, что Дурсли были никакими опекунами. Когда они сидели у доктора и проходили предварительный опрос о сексуальном здоровье, уши Гарри покраснели, когда врач предположила, что они двое были близки. – Вы предохраняетесь? – она посмотрела на Гермиону и Гарри поверх очков. Гермиона резко замотала головой, в то время как Гарри дернулся. Терапевт вскинула бровь и направила Гермиону сделать тест на беременность в уборную. Когда она вернулась, Гарри вертел в руках брошюру о безопасном сексе. – Вы не беременны, – с улыбкой произнесла терапевт, снимая перчатки и утилизируя тест. – Но заботьтесь о защите, хорошо? Вам всего лишь…, – она проверила записи, – восемнадцать, слишком рано для детей. Вам нужны презервативы? Гермиона сохраняла спокойный вид, но не могла остановить свою челюсть, когда та клацнула, и, когда у нее на руках был рецепт, она сопротивлялась желанию хлопнуть за собой дверью. Когда она вышла из терапевтического отделения, Гарри шел позади, сохраняя, она это чувствовала, острожное молчание. Когда они пришли к фармацевту, Гермиона взяла так много тестов на беременность, сколько могла унести в обеих руках, бросая их на стойку с остальными рецептурными препаратами. Маггловские контрацептивы. Маггловские утренние таблетки. Маггловские тесты на беременность. Все, что чистокровный насильник не понимает или не знает как нейтрализовать. Антонин Долохов может гореть в аду.