***
Полю не спалось. Бывали такие дни, когда вроде бы все было хорошо, и он достаточно устал от работы, но не перетрудился, а сон все равно не шел. В окно смотрела яркая полная луна — может быть, все дело в полнолунии. Или в его новом соседе… Не совершил ли он ошибку, пригласив в дом этого человека? Комиссар смотрел на него так, будто он был полнейшим кретином, который копает собственную могилу, но Маркелю положено было по статусу смотреть на Поля так. — Смотри в оба за этим хитроглазым, понял? Я не хочу твой зад доставать из неприятностей, в которые он тебя втянет. Достаточно было и твоего брата. — Только не надо начинать о Люка, — стоило Маркелю упомянуть Люка, как настроение Арно тут же испортилось. — Вот именно. Не лезь в это опять, Поль. Твой брат чуть не похерил твою жизнь, если бы не я. Спасай сколько хочешь своих кошек и собак, но тащить в дом незнакомых людей не лучшая идея. — Я доверяю своему чутью! Поль вздернул нос, конечно, из упрямства, не желая признавать правоту комиссара и друга своего покойного отца. Рядом с ним он все еще ощущал себя мальчишкой. Но в глубине души он понимал, что слова Маркеля не лишены разумности. Никто из них ничего не знал о Питере, даже он сам. Это могло сулить неприятности для каждого из них. Но Поль действительно доверял своему чутью, за что его особенно ценили в участке. Он редко ошибался на счет людей. Питер был хорошим парнем, даже если его прошлое скорее всего не было таким уж чистым. Они не смогли ничего узнать о нем ни по базам, ни разослав досье в отделы пропавших. На месте Арно другой человек мог бы расслабиться: Питер был таким заурядным, что не оставил никакого следа в этом мире, кроме того, что оказался не в том месте, не в то время. Поль чувствовал, что это не могло быть правдой. Да, Питер не был ни злым, ни корыстным человеком. Не смотря на то, что он хорошо держался, был вежлив и шутил, Полю было по-настоящему жаль его. Он нуждался в помощи, но не мог попросить о ней. Была ли эта гордость? Страх показаться уязвимым? Питер привел его в свой дом, оступился на лестнице и посетовал на социального работника, пока Поль сочувственно кивал, осматривая его чистое, хотя и бедное, жилье, достаточный запас еды, хотя и дешевой, таблетки, которые он без сомнения пил от боли в ноге и голове. У него не было денег, но было все, что нужно человеку, чтобы продержаться какое-то время на плаву, не умерев с голоду. Он не хотел работать в колл-центре, так же как сам Поль не захотел бы заниматься столь скучной работой. Питер в пустой комнате социального общежития один на один со своими мыслями. Ему было страшно. И Поль знал, что полиция Парижа не может гарантировать его безопасность ни здесь, ни где-либо еще, поскольку никто из них не знал, откуда можно было ждать угрозы. Если Питер был мишенью для кого-то, кому не удалось убить его в прошлый раз, то где он мог быть в безопасности? Если не в тюремной камере, то только с личным охранником, которого не мог себе позволить. Но Питер не намекнул ему на то, чего хочет. Он мягко подталкивал Поля к тому, чтобы тот принял лучшее решение: выгодная сделка. Питер помогает ему с делом и получает защиту, кров и работу, которая не будет унылой рутиной. Возможно, Питер раньше был из тех, кто убеждает по телефону купить то, что тебе совершенно не нужно. Он держал лицо, умел правильно смотреть, подбирал нужные слова, менял интонацию. Поль подыграл ему, хотя не так уж сильно. Внутри у Поля горел азартный огонек, который уверял, что забрать Питера будет чем-то, что принесет ему не только раскрытое дело. Все изменится. Ему нужно было это — не меньше, чем потерянному одинокому человеку, искавшему защиты. После стольких лет безуспешных поисков сбежавшего брата, он мог помочь хотя бы Питеру. В этом было немного надежды на то, что он может выкупить у злодейки-судьбы немного чужой милости к Люка, где бы он не находился, если все еще был жив. И Питер остался, а Поль продолжил изучать его. Как кот, он был всегда настороже, чутко реагируя на любой шум. Они шли по улице, и Питер следил за людьми в отражении витрин, примечая тех, кто идет позади. Он заходил в помещение, и первым делом бросал взгляд на потолок и углы — высматривал камеры слежения. Они заказывали еду в ресторане, решив не ужинать дома, и Питер невзначай осматривал автомобили, стоящие на парковке. Даже будучи хромым, он бесшумно передвигался по дому, ступая так мягко, что иногда Поль вздрагивал, обнаружив его у себя за спиной. Проверял замки на дверях перед сном, прислушивался к телефонной трубке, когда они заказывали по телефону пиццу. И все это он делал легко и незаметно для постороннего человека. Не для Поля. Ведь Поль сам был тем, кто по долгу службы обязан быть внимательным. Питер перерыл его дом, но сделал это так аккуратно, что Поль заметил, только потому что ожидал чего-то подобного. Больше этого не повторялось, но и одного раза было достаточно, чтобы понять: может, Питер и был хорошим человеком, но он не был случайной жертвой и скучным обывателем. Он попал в неприятности из-за того, чем занимался по жизни, только Поль не мог разобраться, что это было. Питер не хотел жить в социальном жилье, но он так же довольствовался скромным домом Поля и не гнушался грязной работы, он разбирался в искусстве, моде и хороших вещах, но так же спокойно ходил в потасканных футболках, не выражая никакой брезгливости, он увиливал от некоторых вопросов, но никогда не лгал нагло в глаза, а его манипуляции для Поля были так очевидны, что было сложно представить, что этим можно кого-то одурачить. Он не стремился ничего украсть, не пытался устанавливать в доме свои порядки, не использовал подлость или шантаж, чтобы получить желаемое. Поль не видел в нем той акульей хватки преступников, которые делают деньги, управляя и обманывая. Он не видел причины, по которой Питер мог быть втянут в преступный мир, но знал, что не стоит расслабляться ни на минуту. Внизу послышался какой-то шум, и Поль насторожился. Часы показывали половину второго, Питер давно лег спать, но Поль знал, что его мучают кошмары. После того первого дня, когда он с криком упал с кровати, Арно старался не лезть лишний раз. От насильственного пробуждения было только хуже. Он прислушивался к стонам и бормотанию, пока они не стихали, потому что Питер, наконец, засыпал или наоборот просыпался сам. Но сегодня что-то было не так. Дверь в спальню снизу заскрипела и послышались шаги. Поль бесшумно выскользнул из-под одеяла и вышел из комнаты. Сердце тревожно колотилось в груди, мешая прислушиваться. Он подошел к перилам, чтобы посмотреть вниз. Босиком, одетый только в пижамные штаны и не обращая внимания на больную ногу, Питер замер посреди холла на секунду, а потом, слегка хромая, поспешил к двери. — Питер, куда ты? — Поль спустился по лестнице, испугавшись, что во сне его гость может уйти на улицу, где давно было не лето. Но тот остановился у тумбочки, на которой стоял телефон, как раз в тот момент, когда Поль подбежал к нему. Глаза Питера смотрели сквозь него, блестящие чернотой расширенного зрачка в полутьме. Он схватил телефонную трубку и приложил ее к уху, пальцы скользнули по кнопкам и набрали девять-один-один. — Что ты делаешь? — Поль мягко положил ладонь ему на плечо, слыша, как в трубке раздаются монотонные гудки неверно набранного номера. Во Франции службой спасения служил номер сто двенадцать. — Я должен позвонить Питеру. Я должен предупредить его, — Питер говорил полушепотом, глядя на Поля и сквозь него одновременно. Он перешел на английский, как всегда было, когда он спал. — О чем предупредить? — Они хотят убить его, он под прицелом, — страх на лице Питера сменился отчаянием. — Он не слышит меня, но я вижу его. — Послушай, все в порядке, — Поль положил вторую руку ему на плечо, поворачивая к себе и пытаясь привести в чувство. — Ты в безопасности, как и Питер, я уверен. Он старался звучать убедительно, с холодком внутри понимая, что на самом деле они ничего не знали о состоянии другого Питера, который мог быть мертв, если дело дошло до угроз и прицела. Его Питер покачал головой, с ужасом глядя в пустоту и сильнее стискивая трубку. — Питер, обернись. Уходи оттуда! Питер! — Почему он не слышит тебя? Эй, — Поль тряхнул его за плечи, рискуя прервать сновидение, но когда не получил реакции, обхватил ладонями его лицо, заставляя сфокусироваться на своих словах. — Почему Питер не слышит тебя? Питер судорожно втянул в себя воздух, нервно сглатывая. Поль ощущал, как дрожат от напряжения его мышцы, как трясется рука, держащая телефонную трубку. — Потому что я умер…***
Несмотря на то, что сегодня было утро субботы, они встали рано. Еще не было и семи, а Поль и Нил уже сидели в гостиной. Поль на диване с ноутбуком, Нил в кресле, закутанный в плед с чашкой кофе и стеклянным взглядом, направленным куда-то в сторону колена Поля. Тот бросил на него очередной сочувствующий взгляд, вздохнул и снова вернулся к файлам на ноутбуке. В этой неприятной, густой тишине они сидели уже час, предпочитая компанию друг друга, но не желая разговаривать. Нил отхлебнул остывший кофе. Поль щелкнул мышкой и, в конце концов, выдохнув, отстранился от экрана. — Может, скажешь что-нибудь? Какое-то время Нил продолжал молчать, пока галка, не понимающая, почему сегодня ее новый кормилец поднялся так рано, нарушив их ритуал, не села ему на плечо, с беспокойством заглядывая в лицо человека. Нил склонил голову, разглядывая Рависёра, и предложил ему свою руку, чтобы тот мог перепрыгнуть. Из кармана пижамных штанов он достал мятый фантик и предложил его галке на вытянутой ладони. Та присмотрелась к подарку, потом подхватила его клювом и улетела, чтобы спрятать за фикусом. — Если Питер погиб от рук тех, кто пытался убить меня, я бы хотел об этом знать, Поль. Возможно, нам стоило искать его в других списках…***
Собрание, посвященное статистике раскрываемости, было настолько занудным, что во время него каждый, пока не читал свой доклад, находил какое угодно занятие. Питер отчитался одним из первых. Обычно он не позволял себе невежливого невнимания к другим коллегам, предоставляющим данные по своим отделам, но сегодня взгляд сам соскальзывал за окно С серого однотонного неба сыпался мелкий снег — редкий морозный день в ноябре, да еще и с осадками. Когда Питер собирался на работу, по телевизору как раз шел прогноз погоды, обещавший снег с дождем до самого вечера. — Хорошего дня, зай, — Эл чмокнула его в щеку и поднесла Нила-младшего, чтобы Питер мог поцеловать на прощанье и его. — Постарайся не задерживаться, сегодня на ужин обещали прийти Бэккеты. — Слушать весь вечер увлекательные истории банковских сделок — это то, о чем я мечтал всю неделю, дорогая, — он скорчил лицо, и Нил засмеялся, засовывая палец в рот. — Нашему малышу нужна компания, они привезут Майкла, — Эл усадила ребенка поудобнее в своих руках. — Ему тоже восемь. — Я буду. День отчета всегда был скучным. Полдня Питер проводил на собрании, потом занимался документами, если, конечно, не было какого-то горящего дела. Сейчас его не было, и он мог отключиться от проблем бюро и сосредоточится на личном расследовании. Но мысли расползались снежной кашей, через которую он пришел сегодня на работу. Питер любил расследования, но он также любил, когда дело двигалось хоть в какую-то сторону, а он топтался на месте уже пару недель, двигаясь по кругу без какого-либо результата. Наутро после своего спасения из лап кровавого художника Габена Питер очнулся в палате, подключенный к капельницам и мониторам. Наверное, отчасти это было действием лекарств, которые ему ввели. Обезболивающие, успокоительные… Химический коктейль из медикаментов, физраствора и чужой крови тек по его венам, заставляя Питера чувствовать себя расслабленным, парящим в легкой эйфории. Он позволил себе плыть в тихой полудреме, наслаждаясь моментом приятного покоя. В воздухе витал тонкий запах духов Элизабет — она, наверняка, была где-то рядом, ожидая пока он проснется. Желание поскорее увидеть ее и обнять, прижать к себе, чтобы почувствовать родное тепло, усиливалось, выгоняя его из полусна. Он не мог понять, что держит его в этой невесомости, пока не почувствовал, как проминается кровать под чьей-то тяжестью и по его предплечью невесомо скользит плотная ткань пиджака. Конечно, Нил был здесь. Хьюз подкорректировал радиус его браслета, чтобы он мог прийти к Питеру и рассказать первым, чем закончился арест Филиппа. Наверняка, он нашел вырезки со своими фотографиями на полу квартиры. Питер должен был сказать Нилу, что это не его вина, ведь Филипп был больным психопатом. — Питер. Голос Нила звучал в странном отдалении, теряясь в белом шуме, будто он находился очень далеко. Это невозможно, ведь Питер ощущал, что Кэффри здесь, сидит на краю больничной кровати. Он должен был слышать его так же хорошо, как писк кардиомонитора с другой стороны. «В чем дело, Нил?» — Время пришло. «Время для чего?» Нил юлил, не говоря прямо, и Питер чувствовал, как начинает быстрее стучать сердце, разгоняя кровь: если Нил не говорил о чем-то прямо, значит, пришло время готовиться к неприятностям, которые нужно предотвратить, пока не стало слишком поздно. — Пора проснуться. Веки были тяжелыми, отказываясь подниматься. Сердце забилось уже не от пробуждения, а от смутной тошнотворной тревоги, прорывающейся в полусонный разум. Зыбкий разговор начинал ускользать. «Нет, постой. Нил, что ты хотел сказать?» — Ты сам знаешь. Три… три… один… Голос Нила растворялся в больничном шуме все быстрее, и Питер уже почти не слышал его. В отчаянии, он стиснул край его пиджака, пытаясь удержать рядом, и, вздрогнув, очнулся. — Питер? — Элизабет была здесь. Ее рука заскользила по его волосам в ласковом приветственном жесте, она улыбалась, обещая, что все будет хорошо. Питер бросил короткий взгляд на другую сторону кровати, где никого не было. Его пальцы стискивали больничное одеяло. — Эл… — он хотел спросить «где Нил?», когда, наконец, проснулся окончательно и все вспомнил. — Я думала, что уже никогда тебя не увижу, — на глаза Эл навернулись слезы, и Питер поспешил притянуть ее к себе, чтобы успокоить и успокоиться самому. — Я в порядке. Все в порядке. Как там Нил-младший? — Он с няней, соскучился по тебе. — Я тоже… Я по вам тоже. Утыкаясь носом в ее мягкие волосы, Питер прокручивал в голове воспоминания прошедшего дня. Они прорывались в память урывками, жуткой слабостью в теле и бессильной злостью. Он ничего не помнил о том, как его спасли. Вот он привязан к стулу, а вот лежит в карете скорой помощи. Диана держит его за руку, и он говорит, что «Нил был там…» Питер прижался к Эл сильнее, часто моргая, пытаясь разогнать туман, заволакивающий разум. Почему он думал, что Нил с ним в плену? Что такое «три-три-один»? Он видел это в доме Габена? Неясные образы плавали у поверхности сознания, не давая ухватиться за них. Казалось, если сосредоточиться еще чуть-чуть, то все получится, но от предсмертного бреда Питера отделяла невидимая вуаль остаточных ощущений: контрастирующее со страхом смерти умиротворение, тревожное предвкушение… Случилось что-то из ряда вон выходящее, пока Питер был без сознания, но он не мог вспомнить что. Нил и раньше был в его снах сразу после смерти. Живой, улыбающийся, он убегал, позволяя ловить себя, пытался перехитрить Питера, рвался в самое пекло, откуда Питер пытался вытащить его. Воспоминания, сплетавшиеся в лабиринты сна, наутро оставляли Питера с тяжелым чувством опустошенности. В реальности больше не было Нила Кэффри, и Питеру не за кем было присматривать, не за кем было гнаться, незачем было тревожиться во внерабочее время, переживая, что кое-кто шустрый влезет туда, откуда вытаскивать его придется другим людям. В последние месяцы это прекратилось. Питер спал спокойней, сосредоточившись на будничных делах и семье. Теперь ему снился детский плач, отчеты для Хьюза, забытые игрушки в гостиной и семейные ужины с родителями Эл. Он не хотел возвращаться к этому снова, позволив еще несколько минут побороться с самим собой. Нет. Он должен был узнать, о чем речь. Что скрывают загадочные цифры? Но не сейчас. Сейчас надо было успокоить жену, позаботиться о себе, увидеть сына. А потом он наверстает. Питер отвлекся от вида за окном, чтобы вернуть немного своего внимания к агенту Перкинсу, который решил спорить с выступающим агентом Роуди, но так и не смог вникнуть в суть вопроса. Мокрый снег за окном продолжал засыпать улицы Нью-Йорка, обещая вечерние пробки на дорогах из-за слякоти и аварий. Он был верен самому себе и продолжал держать всех в неведении своего нового небольшого расследования, которое и делом нельзя было назвать. Габен мертв, материалы забрала команда агента Клэптона, оставив белым воротничкам только электронные документы и отчеты. При личной встрече с Клэптоном он предоставил отчет о случившемся и запросил доступ к материалам, но получил отказ. — Мы благодарны вам за помощь, агент Берк. Мне очень жаль, что вы оказались жертвой Габена, и как раз из-за этого я не могу дать вам допуска. Дело просочилось в прессу, родственники жертв дают интервью, обвиняя ФБР и полицию в бездействии и медлительности, требуют компенсации. Наше расследование находится под пристальным вниманием начальства. Они будут искать козла отпущения, и я не хочу давать им лишнего повода повесить это на меня. — Вы же не думаете, что я пойду с материалами дела в прессу? — Конечно, нет, я бы никогда такого даже не предположил. Но вы должны понять меня, Питер… Питер понимал. Закон был на стороне Клэптона, и он ушел ни с чем. В тот вечер у квартиры-студии, в которой его держали, дежурил офицер Эллис. Их с Питером связывали дружеские отношения. Небольшая личная просьба за любую услугу — и Эллис закрыл глаза на то, что Питер вошел под желтую ленту и провел в квартире несколько часов, внимательно осматривая место преступления. ФБР хорошо поработало здесь, но Питер мог увидеть то, что помогло бы ему в личном расследовании… — Три-три-один… три-три-один… — он бормотал себе под нос эти цифры, как заезженная пластинка, но в квартире Габена не нашлось ничего, что могло бы связать его с Нилом. Папка с делами Кэффри, Хейгана и прочих фальсификаторов и мошенников исчезла — ее пришили к делу. И, кажется, это было единственным, что имело отношение к Нилу в комнате. Питер обшарил пол, углы и стены в поисках тайника. Влез в вентиляцию, где нашел заначку Филиппа. Он пролистал купюры, просматривая серийные номера, пересчитал деньги, но три-три-один нигде не фигурировал. Схватил со стола книгу с картинами великих художников, но в ней было только двести тринадцать страниц. Взял еще несколько. В толстом талмуде по истории искусства на триста тридцать первой странице были примечания, ни одно из которых ничего не говорило Питеру. Он остановился посреди комнаты, осматриваясь. На полу все еще была засохшая кровь — его и Габена. Одеяло и простыни застыли бурым жестким комком. Здесь ничего не было. Питер не хотел признаваться сразу, но понимал, что знал это с самого начала. О чем бы ни говорил Нил, это было не здесь. И усложняло все десятикратно, потому что Питер понятия не имел, что и где теперь искать. Ему нужно было место, где он мог спокойно разложить бумаги, развесить фотографии и вырезки, делать пометки. Место, о котором не будет знать бюро и самое главное — Эл. Он помнил, как она молчаливо переживала за него, разрываясь между ребенком и мужем, расстроенная, волнующаяся и в какой-то степени разочарованная. Питер был с ними рядом, делая все, что должен делать отец: старался приходить вовремя, ходил за покупками, вставал ночью к кроватке, гулял с женой в парке. Но мысленно он часто был не рядом, не способный просто отдаться семейному счастью поначалу. Когда все более-менее устаканилось, Эл выглядела самой счастливой женой и мамой на свете, и Питер хотел, чтобы все так и оставалось. Ей ни к чему проходить это снова, ни к чему переживать за него. Он не хотел ультиматумов и осуждающих взглядов. И не хотел объяснять, зачем ему это нужно. Может, потому что сам точно не знал, зачем, но как гончая, почуявшая лису, он уже не мог остановиться, пустившись в погоню. Даже если лисы давным-давно нет… — Пит, ты с нами? — агент Дэвис шутливо толкнул его в плечо, вырывая из воспоминаний, и Питер сообразил, что собрание подошло к концу. — Да-да, пошли. — Папочка сегодня плохо спал ночью, — Дэвис подмигнул ему, и Питер улыбнулся, не опровергая. Пусть лучше все думают, что он нянчил ночью ребенка и не выспался, чем подозревают его в том, что последние полторы недели он завалил небольшое офисное помещение бумагами, фотографиями, вырезками и исписанными листами бумаги. Он проводил там ровно час после работы, иногда приезжал в обеденный перерыв и в любое время, когда была лишняя минута. Офис триста тридцать один в бизнес-центре. Это было символично, и никто не стал бы искать его в столь странном месте. Он повесил на дверь хороший замок и поставил камеру, чтобы обнаружить, если кто-то по недомыслию или злому умыслу влезет туда и получит доступ к закрытым данным бюро. Дело Кэффри он успел получить до того, как попал на прием к мадам Брэдфорт. Нил смотрел на него с цветной фотографии, прикрепленной к середине магнитной доски. Этот снимок сделала Эл в их квартире, когда они работали над делом, завалив обеденный стол кучей бумаг. Она проверяла новый фотоаппарат, и Нил вызвался позировать ей, на самом деле разминая затекшую спину после долгого сидения над столом. Уставший, но улыбающийся, он смотрел открыто в объектив, еще не зная, что через полтора года его жизнь оборвется. Карточку из фотоаппарата Эл вытащила в тот день и убрала в коробку, а достала только когда делала уборку перед рождением сына. Она не хотела показывать Питеру. Увидев снимки, захлопнула ноутбук, когда он подошел, чтобы поставить перед ней чашку чая с печеньем. Секреты были слабостью Питера, поэтому он влез в ноутбук как только тот оказался вне поля зрения Эл. — Это фото понравилось бы тебе больше твоих снимков под арестом. Питер вернулся сюда и сегодня. Хьюз разрешил ему уйти пораньше после сдачи отчета. — Питер, — Диана задержала его на выходе, — говорят, на черном рынке всплыла пропавшая картина Рафаэля. Не хочешь взглянуть. — Рафаэля? Что за картина? — Портрет молодого человека. — Та, что затерялась в Польше в сороковых? — Может, она, может, подделка. Угадайте кто покупатель? — Слишком много вариантов, — Питер покачал головой, вдевая руки в пальто, не готовый в пятничный вечер загружаться новым делом, картина скорее всего была подделкой, и дурак, купивший ее, остался с носом. — Фернандо Эстеро. Услышав имя покупателя, Питер скривился вовсе, забирая свой дипломат и выходя из офиса. — Я сегодня пас, прости, Диана. Меня ждет ужин с друзьями Эл, так что, если хотите, начинайте с Джонсом, а я присоединюсь к вам в понедельник. А лучше отложи все это до следующей недели, тебя тоже ждут дома, — Питер улыбнулся Бэрриган, намекая на скучающего без матери Тео, и та кивнула, возвращаясь к своему столу. До шести вечера у него было еще два часа, и Питер отправился в свой личный офис, чтобы подумать. Из окна открывался еще более унылый вид за шумную улицу, забитую гудящими в пробке машинами. Нахохлившиеся пешеходы, закутанные в шарфы и прячущиеся под зонтами, спешили по своим делам, меся под ногами лужи, снег и реагенты. По подоконнику монотонно стучали капли, навевая дремоту. Питер осмотрел свой офис. От пола до потолка одна из стен была завешана всеми вариациями цифр три-три-один, которые он только смог представить. Первой мыслью было, что это номер банковской ячейки, и он перерыл все, что мог, но не нашел связи Нила или каких-то его псевдонимов ни с одним из банков. Номер камеры хранения, которая могла находиться где угодно? Номер дома? Номер автомобиля? Гаража? Склада? Код доступа? Код от сейфа? Шифр? Питер перебрал различные комбинации, пытаясь применить короткий шифр к некоторым записям Нила, но это была полная бессмыслица. Может, пароль? Телефона, компьютера? Телефон Нила хранился в отделе вещдоков, и на нем ничего не было. Его компьютер был очищен и заново запаролен техниками. Возможно, речь шла о странице книги, но тогда вопрос был — какой? Питер наведался к Джун и заново облазил комнату Нила, обшарил его схроны и тайники, но не нашел ничего стоящего. Он перебрал сначала те книги, которые, по его мнению, могли быть интересны Нилу. Потом наоборот перешел на те, которые были, скорее всего, ему не интересны. Все триста тридцать первые страницы, которые он нашел, были теперь здесь, сшиты в одну папку и преследовали Питера в дурных снах, где его заваливало библиотечными талмудами. Это мог быть номер партии. Партии чего? Чего угодно… Питер обошел ближайшие крупные галереи и музеи, рассматривая номера, присвоенные картинам и экспонатам. Он собрал гору брошюр и книг, в которых экспонатам были присвоены порядковые номера и отобрал те, что имели номер триста тридцать один. Разрозненные, ничем не связанные вещи: картина, канделябр, статуэтка, украшение. Они принадлежали разным эпохам, разным создателям и имели разную стоимость. Питер не нашел между ними никакой связи. Он с особым тщанием изучил историю картины и саму картину, но не смог найти никакой связи с Нилом. А что если это был номер в отеле? Номер поезда или рейса? Автобусной остановки? Вагона метро? Питер с некоторым ужасом обнаружил, что у каждого электрического столба и гидранта тоже есть номер, благо они состояли больше, чем из трех цифр обычно. Номер квитанции? Чека? Последние цифры счета? Пин-код карточки? Почтовое отделение? Питер обнаружил, что они жили в мире, где у ВСЕГО был номер. Номер дела, номер страховки, номер машины и номер дома, номер значка агента, номер членской карты клуба, номер банковского счета и даже номер могильного участка. Все было пронумеровано и от полного хаоса его спасало лишь то, что большинство номеров были длиннее трех цифр. В попытке как-то ограничить сферу поиска, Питер зарылся в дело Нила, которое, казалось, и так знал вдоль и поперек. Он мог что-то упустить, какую-то мелочь, которая была в его подсознании и говорила голосом Нила, но не мог ее найти, снова и снова вчитываясь в собственные отчеты, письма и открытки Нила, которые он отправлял Питеру, его письма Кейт, записи с камер, фотографии, вырезки из газет. По ночам он снова стал видеть Кэффри. Только теперь это были не смутные воспоминания. Питер пытался угнаться за ним в толпе людей, видя, как далеко впереди мелькают его плащ и шляпа, но Нил каждый раз ускользал, не оборачиваясь и не отзываясь на свое имя. Люди толкали Питера, мешая делать ему каждый шаг, оттесняя его от Нила. Их было много, они шумели, отвлекали Питера, дергая его за одежду. — Триста сорок три… — Тысяча пятьдесят шесть… — Ноль-ноль-один… — Девять-шестнадцать-двадцать восемь… Они общались друг с другом не словами, а цифрами, и от этой какофонии Питер просыпался в поту, стараясь резко не вскакивать, чтобы не разбудить спящую рядом Элизабет. Может, он немного и приврал психологу в ФБР, говоря, что у него нет кошмаров. Но ведь это смотря что, считать кошмарами, не так ли? Он рассуждал, как Нил. Вдруг речь вообще шла о времени? Три часа и тридцать одна минута! Питер устало выдохнул и тут же дернулся, пытаясь найти в кармане телефон. Того не оказалось. За окном уже давно стемнело, а будильник, который он поставил, выходя с работы, все еще не прозвонил. Черт возьми! Питер забыл мобильник на приборной панели в машине и понятия не имел сколько сейчас времени. Он побросал все, выключил свет и запер дверь. Часы в коридоре показывали половину восьмого. — Проклятье! — чертыхаясь себе под нос, он несся по коридору, представляя, что с ним сделает Эл. На его мобильном было двадцать три пропущенных. Двадцать от Эл, еще три от Дианы. Наверняка, не дозвонившись, Эл позвонила ей и узнала, что Питер давно покинул офис и отправился домой. Он схватил телефонную трубку, когда та снова зазвонила. — Эл, я. — Питер! Слава богу! — с той стороны звучали судорожные всхлипы. — Где ты? — Прости, Эл. Черт возьми, прости меня, я… я сам не знаю, как забыл о времени. Я оставил мобильник в машине. Боже, родная, прости. Его сердце обливалось кровью, пока он слушал сдавленные рыдания испуганной Эл. Не прошло и двух недель, как его похитили, он не должен был забывать об этом. Питер не представлял, что было бы с ним, если бы вот так трубку перестала брать Эл, пропав на пути с работы домой. — Сейчас же приезжай домой, Питер Берк! — Я уже еду. Дорога по всем пробкам Нью-Йорка показалась Питеру вечностью. Он варился в котле вины и сожаления, не представляя, что говорить Эл и как объяснить свое отсутствие. Питер не хотел врать ей в глаза и не хотел говорить правды. В дом он входил как на плаху. Желудок скрутило неприятным комком, когда Питер обнаружил, что в гостиной сидит не только Элизабет. Мадлен — ее подруга, — держала Эл за руку, ее муж сидел на диване, присматривая за детьми в манеже, где Нил и Майкл возились с игрушками. Ужин стоял на столе нетронутым, по бокалам было разлито вино, по лицу Эл — краснота. Она уже не плакала, ее глаза горели злым огнем, когда она увидела Питера. — Эл, я… прости. — Наверх. Она вскочила, чтобы пронестись на второй этаж мимо гостей. Мадлен смотрела на Питера осуждающе, Джек сочувственно покивал, проявляя мужскую солидарность. Он поднялся за женой в спальню и прикрыл за ними дверь, понимая, что едва ли деревянные перегородки помогут скрыть их скандал от чужих ушей. Кто-то включил внизу телевизор, создав шумовой фон, чтобы дать им немного личного пространства. — Эл… — он снова попытался, но на самом деле не знал, что сказать еще, понимая, что провинился. — Питер, просто замолчи. Ты… — Эл тоже подбирала слова, то запрокидывая голову, чтобы сдержать злые слезы, то упирая руки в бока, чтобы удержаться от пощечины. — Ты просто не представляешь, что это такое: сидеть здесь и не знать, что с тобой. Слушать в трубке гудки снова и снова, зная, что ты можешь быть в плену, можешь лежать в больнице с пулей в груди, можешь быть мертв. Ты не знаешь, что это такое, Питер Берк. — Эл, со мной все в порядке. Я обещаю… — Нет, ничего не обещай. Я не хочу ничего слушать, — она ткнула пальцем ему в лицо, ее подбородок дрожал, но она так пылала от гнева, что не могла позволить себе плакать. — Диана сказала, что ты ушел с работы в четыре часа вечера и поехал на ужин домой, а потом просто пропал на три с половиной часа черти где, забыв мобильник в машине. Я хочу услышать только одно слово в ответ: да или нет. Хорошо? Питер ощущал себя загнанным в угол, не в силах ни злиться на жену, ни мямлить объяснения. Он просто кивнул. — Это из-за Нила? Это, — она выделила слово, под которым подразумевала весь кошмар сегодняшнего вечера: сорванный ужин, ее слезы и страхи, исчезновение Питера, который забыл о времени и, никого не предупредив, где-то пропал, — все снова из-за Нила Кэффри? — Эл, послушай… — Одно слово, Питер. Ты обещал мне. Если существовал худший вопрос, который Эл могла придумать, то это был он. Питер отвел взгляд, не желая отвечать. Эл обреченно покачала головой. — Можешь не отвечать. Я все поняла. — Эл, пожалуйста, — он остановил ее, когда она попыталась выйти из спальни, мягко взяв за локоть, и она замерла. — Я виноват в том, что случилось сегодня вечером, и я не хотел, чтобы ты так волновалась обо мне, не хотел срывать ужин. Ты знаешь, что я не могу дать слово, что этого никогда больше не повторится, потому что моя работа непредсказуема, как бы я ни старался. — Дело не в твоей работе, Питер, а в тебе, — она развернулась, и сердце Питера снова пронзило болью, когда он увидел, что из ее глаз ушла вся злость и остались только боль и текущие слезы. — Нил был и моим другом тоже, и я тоже по нему скучаю. Он был хорошим человеком, он был твоим напарником, твоим лучшим другом. Я знаю, как тебе было тяжело, милый, — ее ладонь легла на его щеку, и Питер ощутил, как трудно становится дышать от горячего сочувствующего прикосновения. — Но Нил умер. Его больше нет. Он умер, Питер, и чувство вины, которое ты испытываешь, не поможет его воскресить. Я думала, что ты смирился с этим, что мы можем идти дальше. У тебя есть семья, у тебя растет сын, которого мы оба так долго ждали. И мы живы. Ты не можешь жертвовать нами ради покойника. Если ты хочешь лезть головой в петлю, я не смогу тебя остановить, но я не полезу туда с тобой. Нашему ребенку нужна мать. И отец тоже. Она прижалась лбом к его лбу, не желая больше ругаться, но и не давая Питеру своего прощения, отворачиваясь от его губ и убирая его руки с талии. Они постояли какое-то время в тишине, деля одно дыхание на двоих, успокаиваясь и не желая нарушать хрупкий мир. — Ты должен его отпустить. Что бы ты ни делал, прекрати это. Иначе это никогда не закончится. Питер позволил себе длинный медленный выдох, чтобы восстановить дыхание и немного успокоить пульс. Он представил, как сжигает все бумаги в своем офисе и отдает ключи от нового замка администратору на посту… «Ты сам знаешь. Три… три… один…» …как убирает коробку с вещами Кэффри на самую верхнюю и дальнюю полку в кладовке; «Пора проснуться» …как удаляет с компьютера файл с его делом, чтобы больше не иметь соблазна заглянуть туда. «Время пришло» Навсегда. Насовсем. Обрубая все концы. «Питер…» Больше никогда не вспоминать, не говорить, не видеть… Питер мягко вплел пальцы в волосы Эл на затылке, собираясь ответить, когда голос в голове зазвучал так отчетливо: «Питер, у нее в волосах заколка. Воспользуйся ей. Ради Элизабет…» Он застыл, пораженный внезапным воспоминанием, но только на секунду, прежде, чем Эл, начавшая отстраняться, успела увидеть его лицо. — Питер? Он заранее извинялся, думая, чувствовал ли себя так же Нил, когда говорил полуправду ему о чем-либо или его вообще не мучила совесть. — Обещаю, Эл. Все закончится. Дело Нила больше никогда не встанет между мною и вами. Я люблю тебя. — Я хотела услышать только это, — она улыбнулась ему, но Питер с трудом выдавил из себя улыбку в ответ, понимая, что однажды Эл раскусит его обман. — Но на сегодня никакого десерта, ясно? — Приму свое наказание в полном объеме, миссис Берк. — Переоденься, я провожу Бэккетов. Вместо ужина им пришлось терпеть мои слезы. Стоило ей покинуть комнату, как Питер шагнул в ванную и открыл кран, чтобы вымыть трясущиеся руки. Горячая кровь Габена, брызгающая из раны в шее, будто только что залила его руки с зажатой в пальцах острой заколкой из волос мертвой девушки. Питер вдруг четко, во все подробностях вспомнил, как открыл глаза и увидел над собой склонившееся лицо Филиппа. Приятные правильные черты лица, зеленые глаза с широкими зрачками, выбившиеся из хвоста пшеничные пряди волос. Увидев, что Питер очнулся, Филипп даже обрадовался, но только на одну секунду, прежде чем его жертва собрала все оставшиеся силы, стиснула заколку в кулаке и нанесла смертельный удар. Наверное, проткнуть этим кожу и мышцы было не так уж просто. Прочный пластик вошел глубоко, и так же быстро Питер выдернул руку. Кровь брызнула горячим густым фонтаном, заливая его кулак, грудь, брызгая на лицо. Лицо Филиппа исказилось от страха, он отшатнулся, пропадая из поля зрения, пытаясь зажать рану и остановить кровь. Питер больше не видел его, теряя сознание, но теперь он вспомнил, как именно смог защититься. Нил подсказал ему. Он был там, в его предсмертном бредовом сне, в котором Питер лежал в этой спальне с Элизабет, готовясь умереть. Питер не видел Нила, но слышал его голос, чувствовал, как под тяжестью его тела просела кровать, как скользнул по коже шелковый галстук. Питер поднял руки из-под крана, глядя на дрожащие пальцы, словно на руках мог остаться след от призрачного прикосновения. «Три-три-один…» Он видел в отражении свои расширенные зрачки. Бессмысленно было искать эти цифры в книгах, папках и отчетах. Они были в его голове, в его сне, спрятанные где-то в памяти. Нил-из-больницы сказал: «Ты сам знаешь…» Он был прав, разве нет? Ведь все это лишь игра его разума, и Нил во сне был порождением его подсознания. А раз что-то знал его воображаемый Нил, значит, это знал и Питер. Нужно было только вспомнить.