***
— Ма-а-нь, — протянула Лукина, пытаясь докричаться в другой конец квартиры. Уже очень давно, как казалось, она ждала возлюбленную в тёплой постели, пока та возилась с сюрпризом, привезённым Лаурой же из Франции, который пришлось ждать неделю. — Ты скоро там?***
— Когда ты прилетишь? — взвыла в трубку Мария. — Не знаю, Маш, — бросила Лаура. Даже без привычного «Мань», ставшего родным до ломоты. Ее пребывание в столице, полной любви (по стереотипам о Париже), уже переваливало за рамки дозволенного. Лукина и сама позабыла, который день подряд идёт к своему знакомому модельеру в номер, они обмениваются парой фраз на ломаном английском, причём ломаном как из уст Лауры, так и из уст француза, хотя она всеми силами язык изучала, а затем, выяснив, что ему нужно "кое-что" добавить, злостно сжимает челюсть едва ли не до хруста и уходит, ругая всё и вся. В сроки он не укладывался, а летать туда-сюда… Ей есть, чем заняться. Стоит заметить, директор зря времени не теряла: ходила по музеям, выставкам, осматривала местные достопримечательности, в общем, самосовершенствовалась и, по всем законам туризма, покупала сувениры. А спустя недели две, Мария таки услышала заветное: — Я в Шереметьево! Еду домой, — так устало, но так довольно произносит Лукина. Франция вымотала ее окончательно, ведь какой смысл пребывать там, где все любят друг друга и целуются на каждом шагу, без любимой? Ровным счётом – ноль. — Шутишь? — третий час ночи. Третьякова едва понимает, где сейчас находится, виной тому ее полусонное состояние, однако новость заставляет ее более-менее растормошиться: встретить надо, иначе никак. — Нет, Мань, не шучу, скоро буду, — улыбаясь, проговаривает директор, зная, что заставила и возлюбленную невольно улыбнуться, после чего кладёт трубку. Тридцать минут – и девушка уже встречает ее с поцелуями и распростертыми объятиями.***
— Это я нетерпеливая после этого? — усмехнулась Третьякова, входя в спальню. На ней белое кружевное белье, сшитое специально каким-то известным модельером, но, к сожалению, неизвестным для неё самой, о котором девушка то и дело слышала из уст директора, а ещё прочитала на упаковке его инициалы. Восхищения в ее глазах не было предела: Лаура была довольна и работой своего знакомого, и тем, как комплект сел на шикарную фигуру возлюбленной. — Иди ко мне, — Лукина протянула руки, игнорируя вопрос. Мария, недолго думая, нырнула в объятия директора, которых так давно хотела, прижимаясь к ней как можно сильнее, словно эта ночь – их последняя. Хотя, после такого длительного расставания, ночей должно быть минимум двадцать. Она ещё совершенно не знает, что такое истинное длительное расставание, тоска по телу, и… Непреодолимое желание. Просто быть рядом. Касаться. Каждого сантиметра. Лаура поцеловала девушку в макушку, перебирая пальцами ее блондинистые кудри, и усмехнулась: — Хочешь выдавить из меня всё, что можно и нельзя? — директор заглянула возлюбленной в глаза, приподнимаясь на локтях. — Тебя хочу, — Третьякова вдруг посерьёзнела, глядя на женщину, и обвила руками ее шею. — Даже так? — Лукина игриво вскинула бровь, едва касаясь уст девушки своими губами. Не ответив на колкость, Мария накрыла губы директора своими, сливаясь в жарком поцелуе. Слова излишни, важны движения. Взяв инициативу в свои руки, Лаура нависла над девушкой сверху, прокладывая влажную дорожку из поцелуев ниже, обжигая горячим дыханием тело Третьяковой. Сейчас она была полностью во власти Лауры Альбертовны. Дойдя до шеи, директор аккуратно прикусила нежную кожу Марии, оттягивая. Девушка тихо прошипела от боли, обвивая ногами бёдра возлюбленной, запуская пальцы в ее каштановые волосы. Лукина лишь тихо усмехнулась, продолжая покрывать тело девушки поцелуями, и наконец добралась до низа живота, где уже все трепетало от нежелания ждать. По-прежнему действуя аккуратно, Лаура вошла в возлюбленную двумя пальцами, заставляя Марию прогнуться в спине. Третьякова тихо простонала, подаваясь директору навстречу. Она почувствовала, как движения Лауры стали резче, напористее, постепенно теряя всю плавность. Однако руки ее напряжены, и видно усилие оставаться с возлюбленной нежной. Мария прижалась к директору, потеревшись щекой об ее щеку, победно вскрикивая: — Ахх… Лара… — и ее накрывает волна оргазма, окутывая все вокруг в пелену. Всё становится неважным, не имеющим смысла, кроме этих двоих. — Тише, моя девочка, — Лукина медленно выходит, целуя девушку в губы, ложится рядом. — Умница. — Я тебя… Ну ты знаешь, — Третьякова улыбается, все ещё тяжело дыша. Лукина рада такому приёму. И это именно то, ради чего стоило терпеть так долго, так мучительно.***
— Знаешь, в чем мой главный минус? — спросила Лаура, поворачиваясь к девушке полу-боком. — Интересно? Не заметила их во время нашей совместной жизни, — усмехается Мария, пытаясь сделать вид а-ля: «как жаль, что она закончилась». — Я совершенно не умею себя контролировать, — вновь встречаются взглядами, наполненными безумным желанием. Обе хотят одного и того же, обе боятся сделать больно друг другу. Щадят свои нервы всеми силами. — Что же нам с этим делать? — Лукина приблизилась к девушке, скрещивая руки на груди. Крайне малое расстояние между ними, и директор прекрасно понимает: не сдержится, потому отдаляется, но сантиметров на пять-семь. — Нам? Есть ты, есть я. И мы по отдельности. Я научилась жить без тебя, научилась прощать, даже, в каком-то плане, стала твоей маленькой копией. И потому прощаю тебя, Лаура, — твёрдо сказала Третьякова, пытаясь сдержать лицо, однако выступающие слёзы дали о себе знать. — В тот вечер, когда… это случилось… Помнишь, что я сказала? — Лаура села перед девушкой на корточки, заглядывая ей в глаза. — Ч… что? — Мария нехотя подняла взгляд, встречаясь с обеспокоенным, но уверенным взглядом женщины. — Я никогда не допущу, чтобы ты плакала. Особенно из-за меня, — произнесла Лукина, заключая девушку в свои тёплые, искренние объятия. Третьякова, не раздумывая ни секунды, прижалась к ней, обнимая в ответ. Директор поцеловала Марию в макушку, проводя рукой по кудрявым блондинистым волосам. Лаура, заметив, что девушка только сильнее разрыдалась, тихо прошептала на ушко: — Тише… Я рядом. Все хорошо, веришь? — Лукина заглянула ей в глаза, стирая слёзы с щёк. — Д-да, — заикаясь от волнения, с горем пополам произносит Третьякова. — Ты ж моя радость, — Лаура беззаботно улыбнулась, целуя девушку в лоб. — Давай, успокаивайся. Ну? Кто у нас самый сильный? — Лар… Спасибо, — Мария благодарно улыбается, слегка сжав ее локти в своих руках. — Я… Пойду. — Да, я понимаю, — Третьякова уже было развернулась, чтобы покинуть гримерку, как вдруг Лукина окликает ее: — Маш, и… — та поворачивается, с опаской глядя на женщину. — Спасибо. Ты самая лучшая. Я тебя… Ну ты знаешь, — и улыбаются обе, вспоминая ту ночь.