«Всегда вставай здесь, когда мы деремся» — чистым звоном прозвучало в первый день.
«Хотя вы и разу не вынули меч против меня» — Нет, со мной сражаться тебе еще рано, — отворачивается к чему-то движущемуся в клетке. — Но это прекрасно подойдет, — не удосужившись добавить «сам выбирал», продолжил: — Я тебе говорил, что тоже фруктовик? — даже не смотрит назад. — Мой фрукт Мета-Мета…а хотя ты сейчас сам все узнаешь… — Железные прутья приоткрылись, выпуская…раба что-то мычащего. Асмодей отпрянул назад под смешок Вильяма, что приложил ладонь к мужчине бормоча нечто на латыни. — Наслаждайся, — обращаясь к мальчику он потихоньку растворился в пустоте. Мальчик чувствовал, как энергия альфы слилась с другой разгоняя чужое сердце до скорости света, что в конце взорвалось, прекращая нечеловеческие стенания, но вскоре заменяясь алыми пузырьками надутой кожи и увеличивающимися размерами частей (бывшего человеческого тела). Тошнота плыла к горлу, но Асмодей не отвернулся. Чем было это теперь — человеком или человеком? «Конечно, человеком», — подумал Асмодей. Посеянные зерна ненависти, про которых никто уже не помнил, плющом обвили костяные ребра не давая дышать. Я не хочу убивать. Я не такой, как они. Существо, перетянутое кожей болотного цвета, уставило глаза-щели на него ставя две передние конечности с тремя пальцами на пол и готовясь к атаке противно запищало. Луффи замешкался и чуть не подставился под хвост с острым концом, который мог спокойно его убить. Несмотря на размеры, оно двигалось ловко и быстро в отличие от мальчика, что передвигался, только на инстинктах. По большей части Асмодей уворачивался и не атаковал, он не знал, что делать. Бывшая беспричастность сползала с лица словно летний дождик. «Остановись! Остановись! Остановись!» умолял он про себя казавшееся ему еще не уплывшее сознание мужчины (раба). Но, нет. От него веяло необъяснимой кровожадностью и болью (?). Чужое недовольство чувствовалось всеми фибрами мальчишеской спины. “ Только не это» пронеслось в мыслях как монстры перешли в режим хищника и теперь, только уходить от грызущей пасти было летально. Сделав опасный кувырок маневрируя между хвостом и пастью, он подрезал заднюю сторону предполагаемого колена, из-за чего чудовище запищало, еще раз закладывая уши. — Убей — Кто это? — Спас…и.…те… Луффи практически организовал себе встречу со стеной отвлекшись, но вовремя подпрыгнул на спину монстра, видя лишь цветные пятна перед глазами. Все вокруг плясало каруселью черного и красного, но время пробило свои законные минуты и смертельна точка на бугорке чудовища было проткнуто, а умиротворенный голос со словами: спасибо… покинул тело, лежащее перед мальчиком. Он теперь тоже монстр? Внутри него такие же существа гуляют. Его никто отсюда не заберет. Зачем же он здесь нужен? — Крохотное сердце постукивало тиками часов не утихая. «Мы же все это проходили, Л.Асмодей, — говорит он сам себе. — Во что ты веришь, болван? Посмотри на то, что ты сделал. Ты такой же, как они. Я как они? Но я не хочу. Это не я. Это не я. Не я. Не я. Не я, я, я, я, я, Я. Я.» — круглые глаза смотрели на деформированного человека и думали, признавали, боялись — самих себя. Все повторяется. Как в кругах Данте не кончается. Все одно и то же. Он везде дрожит, опять теряясь. «Ты тратишь последние силы на то, чтобы уберечь себя. Я же сбегу. От него сбегу. И больше такого не будет. Правда? Я эту кровь стеру, смою — все будет хорошо. Ты же уже хуже видел. В той железной комнате. Я убегу и все исчезнет. Я не хотел же этого, — Асмодей неподвижно сидел со свисшими руками и понурыми плечами. — Я виноват. Их из-за меня всегда убивают?» — Тихо, — говорит Вильям, закрывая мальчишеские глаза своими пальцами. — Ты мне нужен. Будь спокоен. Воин должен всегда быть спокоен. — прижал свободную руку к дрожащей груди. Лихорадочное сердце повиновалось нежности исходящей от того, кого терпеть не могло. И, кажется, успокоилось, отдалось. — Дай энергии течь по тебе, — говорил Кио управляя веером. — Терпение — залог к балансу твоей души, — уже подросший Асмодей речными движениями повторял за учителем. — Твой внутренний мир приведет тебя к справедливости, — позванивали бубенчики и монеты на одеждах. — А храбрость с первой секунды твоей жизни течет по твоим венам вместе с честностью и чистотой души. Не теряй ее. Где лежала правда в словах Киеши известно только Асмодею, который впервые за долгое время нервничал. Он шел увидеть только-только родившегося малыша, но как всегда незаметно появился дьявол и, что тот собирается делать, мальчик не знал. Однако, Вильям просто сравнялся с ним, и они вдвоем зашли в покои Матиаса, который сидя на кровати рядом с уставшим Кио держал ребенка. Асмодей нахмурился. Теперь Киеши будет занят малышом, а на него у того времени не будет. Я останусь один. Вильям что-то сказал родителю взяв ребенка на руки, а Асмодей не двигался, пока Кио махом руки не позвал его. Он подошел с другой стороны кровати и встал около омеги. — Я давно тебя не видел. Все хорошо? — беловолосый взял ручку в свою. Мальчик кивнул. — О, Асмодей, — подключился Матиас, — Как успехи? — повернулся к сыну, но тот лишь хмыкнул, смотря на братика. — Какое имя вы решили ему дать? — Зено. — Не простое ли? — Ему идет, — ответил Матиас. Вильям, кажется, быстро потерял интерес к родственнику и вскоре обратился к Луффи: — Иди сюда, подержи его. Асмодей нехотя подошел, звеня браслетами, но взял Зено на руки побаиваясь уронить. Малыш пристально (осознанно) очерчивал нового для него человека. Асмодей словно впал в гипноз покачивая малютку, скоро привыкнув к весу на руках он поднес пальцы к крошечной ладошке, которые были ею же захвачены. Маленький озорник беззубо улыбнулся, выполнив задуманную «пакость», а сердце Асмодея пропустило удар. Замороженные губы поддались наверх отзеркаливая лицо Зено. Чувства переплелись в одно медовое, давно забытое. И, пепел окутал его вместе с малышом шепча только слышимо для него: — Не мне одному нравится поводок на твоей шее, – Зено в ответ радостно бежал к нему крича: — Амодей! Амодей! Ну, Мо, где ты? Увядшие цветы его души попались Асмодею в саду под видом гниющих белых роз. Он захотел их вырвать, но услышав, как его звали, выпрямился показывая, где находится. Мальчик в белом костюме вместе со своим поведением стал причиной нервных приступов всех жителей замка так, как был ужасным непоседой. И сейчас скорее всего сбежал с завтрака ища Амодея (малыш плохо проговаривал "с"). — А вот ты! — мальчик подбежал к Мо обнимая его. — Зено-сама! — кричали служанки, но увидев обсидиановый взгляд резко замолчали. «Отото, возвращайся. Не заставляй всех волноваться», — жестовым языком сказал Асмодей. — Ну идем шо мной, пожалуйшта, — дергал он подростка за ткань кафтана. «Что-то случилось?» — Папа опять ш другими будет разговаривать, а меня будут тишккать, — указывая на пухленькие щечки жаловался он. — И ты тоже должен кушать! «Я ем, просто в своей комнате. Я же говорил», — он начал гладить мальчика по черным волосам. — Хотя бы йаз! «Ты не отстанешь, да?» — служанка, которая понимала, что он говорит чуть не упала в обморок, ведь даже с маленьким Тэнрюбито нельзя было так разговаривать. Но султан был сплошным исключением, поэтому говорить что-то себе дороже. — Да! — квадратной улыбкой засиял малыш, таща за руку. Гарем, как всегда, был наполнен гулом, пряностями, слухами и разговорами за спиной. Стоило Асмодею войти как разговоры стали сплошным шепотом, а головы обратились в их сторону. Но ни Зено, ни Мо не обратили на это внимание и спокойно прошли к столу, за которым сидел Киеши. От глаз усыпанных повсюду нельзя было скрыться, они протаптывали каждый кусочек кожи и делали на этом выводы: — Вот бы и мне так. Смотри на эти украшения! — Да, Господин его любит и балует. — Следите за словами. Говорят, что сын повелителя сам убил своего истинного. — Это все лишь слухи, Алонзо. Сам подумай, господин проводит с ним все время: Асмодей стал реже появляться на уроках, только танцами занимается! — Скорее всего, чтобы хозяину угодить, — кивнул кто-то. — А тогда почему он не разговаривает? Ему же язык не отрезали. — Как сказать… — Ты что-то знаешь? — Говорят, что когда он только-только сюда попал, то сказал что-то не то, вот ему и… — Если бы омег здесь не меняли каждые пять лет, то мы бы уже все узнали. — Киеши-султан тоже ничего не говорит. — Хоть Асмодей и его ученик, но они как небо и земля. — Да-да, один нежный как зимняя роза, а второй словно демон. Смотреть на него, даже не могу. — А то. Так вот как они думают. Причина их разговора попивала, чай слушая каждое слово. На самом деле Вильяму было плевать на танцы, если бы он сам не попросил, то его бы туда не пускали. Разумеется, и так занимаясь словно юла без возможности остановится дополнительные нагрузки только губили его здоровье, но после того, как Луффи перестали бить или прикладывать головой о стену за не так идеально поставленную руку или ногу, отрывки воспоминаний пыльцой возвращались в нему. Не всегда хорошие, но для Луффи они были сокровищем, которое означало, что до игры с Господином, он был кем-то и у него был кто-то кроме чертей в глазах. Но вот постоянное внимание к его голосу начинало доставать и очень сильно. Асмодей сам научился играть по чужим правилам. Через шрамы и потерявшую свое значение боль, научился не делать ошибок. Если бы ему отрезали язык — это был бы сущей воды провал.Любимому инвалиды не нужны.
И под этим подразумевалось нечто более ужасное, чем обычная смерть.
Не прекращающийся гул в ушах все-таки довел до своей точки кипения и раз уж их задницы прям так горят лишь бы узнать хоть одну тайну, тогда почему нет? — Нии-чан шъешь это, — протягивая кусочек пирога протянул Зено. «Я сыт. Больше не нужно», — он похлопал себя по животу. — Тогда это пощледний, — а вот это было опасно. Последствия ваших решений всегда проявляются по-разному. Решение Асмодея довести себя до хронической усталости — которая пыталась донести до упертого человека, что нужно вырубиться и полежать — довело до того, что он плохо питался: мог оставить принесенный завтрак, обед или ужин нетронутым, чем получил нагоняй от двух наставников. Только сердцу не прикажешь, а если желудок пошлешь, то обратно вернуть будет очень проблемно. «Я правда не хочу» — Мо отпил воды рефлекторно проводя языком по ее каплям на губах и проследил за реакцией рядом сидящих слегка усмехнувшись. Овцы и в человеческом обличии — овцы, даже если это Боги. Зал, освещенный хрустальными люстрами, вмещал в себя целых семнадцать семей таких баранов. Пестрота, наигранная элегантность, улыбки, смехи, прожженные от сигарет лбы рабов и ломберные столы за одним, из которых на чужих коленях сидел Асмодей. — Вильям, сыграем на твою Белоснежку? — отозвался Фаддей. — Он не продается, — Вильям придавил ногтями кожу, чтобы не зарычать. — Неужели эта бета тебе так дорога? — рассмеялся тот. — Поверь, я не обижу. Скрывая свой запах можно скрыть о себе большое количество информации, особенно если она есть. А Мо можно было назвать профессионалом в этом деле. Контролировать себя, когда спишь или когда ничего не осознаешь, стало тоже частью «тренировки». Постоянные медитации, которое углем прожигали душу, а не приносили познание себя или чего-то подобного. Мысли, наоборот, сгущались, лились кровью из ушей, но что должен сделать Асмодей? Правильно, засунуть свои ощущения в ком, придавить их и делать так как нужно — идеально. Идеально улыбаться, всему потакать, понимать, что о тебе все знают и учиться правдоподобно врать (настолько, что сам начинаешь этому верить). — Я сказал нет, — думал, что поставил точку в этом разговоре Вильям, но видимо человеческого это животное не понимало. Фаддей только как не торговался, однако, как там было про горох об стену. — Асмодей, мне кажется, наш друг ничего не понимает, — одного лишь взгляда достаточно для приказа и Асмодей ему повинуется: выпускает свою ауру притягивая внимание окружающих. Фаддей покрывается испариной и дышит через раз, а Мо не останавливается пока из чужого рта капли крови не пойдут, хотя продолжал бы и дальше. — Я все сказал, — уточняет Вильям, унося свою ношу из бального зала игнорируя окрики отца. Теперь Асмодея знают все. Они проходят мимо яблонь, кустов лаванды и спелых роз, что, отодвинувшись в сторону дают дорогу Божеству и доходят до беседки, покрытой ночным небом, где на столике стоит сундучок. — Иди сюда, — подзывает пальцем, — у меня подарок, — улыбается своей плотоядной улыбкой, манит в свою ловушку, зная, что Асмодей не откажет. Асмодей идеальный: он улыбается чистым небом и аккуратно, маленькими шажками подходит. — Это для тебя, — вытаскивает кольца и браслеты из белой шкатулки. «Господин, — краснеет Асмодей, — спасибо», — и неловким движением подает свою руку. Он больше не ошибается. Он выучил его голос наизусть. Каштановые волосы спадают на лицо, пока их хозяин вытаскивает кольцо с цветочным венком из сапфиров. Легко одевает на каждый пальчик, он сегодня наряжает свою куколку. Куколка ведь так старалась, она заслужила. Кайросеки снимаются с его запястий, и заменяются золотыми браслетами, но ожидаемого облегчения это не приносит. Голова гудит, только хуже, а маска наивного счастья медленно покрывается трещинами. Накопившаяся истерика бежит наружу словно ураган, сметая любую преграду на своем пути. Но Асмодей не растерялся. Тихие капли слез спустились по щекам, а трясущиеся руки обвили чужие. Сдерживая расширяющиеся дыры, захлебывается кровью, но улыбается; стоит на ушибленных ногах — ровно, не давая спине склонится хоть на градус. — Ты — мое золотце, — утирает слезы на щеках, — я хочу пойти к пруду и посмотреть на луну, — берет Асмодея за руки. Пруд словно ожидая своих гостей, разливался серебряным цветом, освещая утопленникам путь. Губы Вильяма растягивались от уха до уха, будто режа лицо. Они заходят в воду, что приятными волнами, покрывает ступни и зовет за собой. Сердце настолько уставшее, дает своим ранам раскрыться и шлейфом крови провожает свои утраты. Он так соскучился по этому утяжеляющему ощущению, что, кажется, готов был расплакаться. Только Луффи не дает волю слезам и, как всегда, голос запирает на сто замков. Асмодей отдавал себя полностью, он верил свободе что в море, но видимо его свобода — это пруд. Артерии натирались под всплеском чувств, разрываясь миллиметр за миллиметром. Желтые глаза не отпускали его. А вода уже дошла до шеи. Посмотрев в последний раз на лик луны, как и в его прошлом видении: темные души забрали его с собой в бездну, из которой сами не могли выбраться.***
Он не знал сколько ему лет, лишь догадывался, что ему больше двенадцати. Он не помнил лица некогда близких и словно слепой ориентировался по чувствам, которые то ли росли, то ли остались его последним воспоминанием. Он забыл свой последний вздох без привкуса пепла во рту, но почему-то все время неправильно ломался и сращивался тоже как-то не так. Его любимый, кажется, делал все, чтобы он сросся так как нужно, только разрушал еще сильнее, выпотрошив каждую клеточку в поисках того, что раздражало его до кровожадной полуулыбки. — Ты собираешься это сделать? — проносится ангельский голос Кио в голове. «Другого шанса у меня не будет», — наблюдая за тем, как парень составлял композицию из цветов, собранных в саду. — Мы с Зено будем скучать. «Вы идете со мной», — когда у Мо есть силы, чтобы защищать, он просто так, своих светлячков отдавать не будет. Пусть Асмодей и эгоист, но устал терять свое. Киеши в тот день больше ничего не ответил. Это настораживало юношу, но он со всем разберется только после того, как его жертвы оправдаются, а слова «спасибо» от ним «освобожденных» будут нести такой же вес, но в живых устах. Сегодня, перед тем как забрать у Асмодея меч, Господин решил устроить для него финальный бой. Почему, спросите вы. А зачем Мо дальше держать оружие в руках если он станет мужем Тэнрюбито? Все верно, незачем. Тут боятся нужно самого монстра. Флисса* в ножнах давала уверенности в ближайшем будущем. Насколько бы нереальным оно не было. Двери подземного помещения открылись, впуская юношу. Он уже ждал его. Они не разговаривали. Каждый прекрасно чувствовал намерения другого. Асмодей хотел покончить со всем раз и навсегда. Вильям же, не хотел, чтобы бесконечная игра заканчивалась. Утяжелители упали с треском пробивая пол. Напряжение, стоявшее в зале, сгустилось, спирая дыхание, а мечники приготовились. Одно мгновение и лезвия пылают искрами сталкиваясь друг с другом. Рычания наполняют комнату озаряя красной зарей черные глаза. Серии ударов с двух сторон на необычайной скорости были бы видны лишь бликами для обычного смертного. Выучив друг друга до такой степени, они предсказывали движения противника так, словно это было влито программой в память. Ни один не хотел уступать другому, а мысль о металлическом запахе на конце клинка раззадорила до мурашек по коже. Первое касание удалось получить Луффи, но радоваться было рано. Вильям не отставал и через несколько секунд сравнял счет задевая бледное плечо. — Мне кажется мы потратили время впустую, — уклоняясь от косого удара он подпрыгнул вверх, ударяя эфесом по седой голове, что в последний момент ушла от удара. — Может мне превратить тебя в одного из них? Электричество стреляло зарядами между ними, когда Воли вспыхнули огнем сливаясь в один поток. Стены жалостно трещали под гнетом двух чудовищ. Время делало свое дело и вскоре пошло другим ходом. Атаки совершенствовались на месте доставая врага между тем пачкая все красными пятнами. Никто уже не помнил слов, сказанных во время боя, теперь было лишь желание убить. Движения чужого тела перестали улавливаться зрением, поэтому яростные глаза были закрыты за ненадобностью. Оттолкнувшись от стены Вильям, закружился смерчем летя на блок, но переместившись за спину смог нанести удар по перевернувшимся ребрам. Юноша цокнул, проводя рукой по своеобразному кресту и воспользовавшись открытостью фруктовика отрезал чужую руку. Тэнрюбито выдохнул, возвращая ее на место. Асмодей знал, что единственный способ победить — это проткнуть сердце, только Вильям свою слабость тоже прекрасно знал и уходить на тот свет не собирался. Часы передвигали стрелки, а бой непозволительно затягивался. Это понимали оба. Энергии возросли, срывая легкие и глотку, но они только следили за моментом, когда один сделает ошибку. Воля наблюдения сиреной пищала в голове об опасности, а Асмодею приходилось терпеть ее. Оба уже практически осушили свои сосуды, но Луффи не сдастся. Я столько терпел не для этого! — Давай прекратим. Я не хочу нести твой труп на алтарь, — потирая лопнувшую губу предложила мразь. — Иди ты, — накинулся я, взрываясь от усмешки. — Вот как ты заговорил, — хмыкнул нападая снова. Противники отошли к стенам готовясь нанести решающий удар. Волны били каждого из них превращая все в клочья. Земля пошла ходуном, а два урагана встретились, уничтожая оружие в порошок. — И что ты будешь делать в этом мире без меня? Кому ты будешь нужен?! — Я стану Королем Пиратов! И освобожу этот мир от таких, как ты! Луффи собрал свою силу в единый крик напирая на ошалевшего мужчину вскоре отталкивая чужой меч и одним движением свободной руки вырвал гнилое сердце. Они приземлились, согнув колени, а Асмодей все также держал бьющееся сердце в руках. — Вот и все, — хрипел Вильям, посмеиваясь и посмотрел на свое сердце. — Я всегда знал, что ты меня убьешь. Луффи вопросительно поднял свой взгляд подрагивая от усталости. — Ты принесешь хаос в этот мир, — он дотронулся до белых волос, — сын Абраксаса. Но вот, что интересно: от чего ты умрешь? — шепчет на ухо из-за сломанных костей. — От того, что живет у тебя внутри или от того, что ты высший? Асмодей вскипает, сжимая каштановую копну волос: — Я сам буду решать, где мне умереть! Вильям, выплевывая кровь смеется и дотрагивается до чужих губ своими размазывая ее на них. Прощается «я люблю тебя», — говорит. — Все-таки я.…рад, что умер от твоих рук, — смотрит подрагивающим зрачком.«Ни ты один умеешь врать», — разрезает последние нити Асмодей.
— А я рад тому, что ты наконец-то заткнешься, — сжимая лопнувшее сердце Асмодей в последний раз смотрел на глаза цвета солнца и осознавал, насколько его не любил. Холоднеющее тело так и останется лежать в своей клетке с куском меча в середине груди, а зеркало на пол стены будет плакать написанной, смоченными в божественной крови пальцами, фразой: “ Какое имя, такой и конец». Ведь, чтобы стать дьяволом нужно шестьсот шестьдесят пять смертных и один Бог.