Сгусток событий

К выбору жены Малиновский подошёл основательно, как, впрочем, ко всему на свете. То, что брак липовый, его не заботило. Менять эрзац-жён каждый месяц было бы проблематично и накладно, следовало выбрать один раз, но хорошо и правильно. Приводить в дом шлюху, тратить на неё время и деньги, мараться её репутацией не хотелось. В принципе, Роман довольно быстро набросал «портрет» будущей жены. Она должна была быть молода — а посему глупа и неопытна, красива, скромна, в идеале — сирота, бедна, как церковная мышь — в будущем муже она должна будет видеть благодетеля, почти Бога, должна будет бояться и уважать его, молчать и повиноваться. Со своей стороны Малина честно собирался исполнять все её хотелки, не выходящие за пределы разумного — и его материального состояния. Долго искать, где водятся подобные штучки, не пришлось, и Малина устремился на местный конкурс «Краса Катамарановска». Роман щедро проспонсировал мероприятие и занял почётное место в жюри. Впрочем, на конкурсе было скучно, не было ничего интересного, заслуживающего особого внимания. В последний раз, когда Рому заносило на подобное мероприятие — изрядное количество лет назад — в конкурсе, со второго, кажется раза, победила Танька Восьмиглазова, ставшая потом телеведущей. Вот она была, кстати, ничего. Сейчас по импровизированному подиуму и сцене выхаживали либо откровенные шалавы, либо безвкусные простушки. Поразмыслив, что из второй можно путём нехитрого тюнинга слепить что угодно, Роман мысленно отобрал троих девах. К финалу конкурса его личный отбор прошла одна — в итоге она заняла третье место и получила титул «Мисс Грация». Грации девчонке — Малина забыл, как зовут — было и вправду не занимать: по сцене она двигалась медленно, будто плыла, вообще была ничего так — очень высокая, неимоверно худая, белокожая, с длинными руками и ногами. Правда, ко всему этому прилагалось абсолютно невыразительное личико, бесцветные глаза и мышиного цвета жидкие волосы. «Мисс грация», которую, как наконец уяснил Малина, звали Соней, числилась студенткой политехнического ПТУ, отметила девятнадцатый день рождения, не имела после смерти деревенского деда никакой родни, а после пожара в той же деревне — никакого имущества. Идеальный вариант на первый взгляд. Сунув купюру вахтёру, Роман вскарабкался на четвёртый этаж жуткого гадюшника, по недоразумению именуемого общежитием ПТУ и постучал в обшарпанную, изгвазданную дверь. Можно было, конечно, приказать привезти девчонку к нему, но, во-первых, Малиновский не хотел пугать потенциальную невесту, а во-вторых, хотел посмотреть на неё в родной, привычной, так сказать, среде обитания. В унылой комнате — меньше, чем Малинина кладовка — обнаружились три девки. Роман даже не сразу сообразил, которая здесь его «будущая». Отрекомендовался, стараясь выглядеть менее устрашающим. Одна из девок уже начала усиленно стрелять глазками. Вторая, страшная, как война, ткнула в третью пальцем. — Вот она, Сонька. Только идите на кухню разговаривать, мы тут к сессии готовимся вообще-то. Вторая злобно зашипела на соседку, Соня затравленно посмотрела на Романа, поднялась во весь свой гренадёрский рост, отложив книгу, и прошелестела: — Пойдёмте… Сделала два шага и рухнула на пол. Роман едва успел её подхватить. Девки и бровью не повели. — Чего с ней? — глупо спросил он, похлопывая Соньку по щекам, — Больная, что ли? — На голову только, — злобно выплюнула страхолюдина, — Не жрёт ни хрена, вот и падает. Вы её потрясите, она встанет. — По конкурсам своим шляется, — выплюнула вторая, — Последние деньги на платье грохнула — и чего? Всё равно просрала. — Учиться лучше надо, тогда и стипендия повышенная была бы, — подхватила первая, — И кто ей в башку вбил, что она красивая? Соня слабо зашевелилась. У Малины в глазах потемнело. — За третье место денег отвалить должны были, — процедил он сквозь зубы, по-прежнему удерживая Соню на весу. Только сейчас он обратил внимание на то, что она действительно почти ничего не весила. — Должны были, — кивнула одна из девчонок, — Только ещё не отвалили. Хоть бы ума ей хватило переспать с кем надо. Так нет, воспитана не так, лахудра! — Дура, — согласилась вторая, — Хотя… Небось не польстился никто на неё. Девки мерзко заржали. Роман, не понимая, зачем слушает всё это, подхватил Соню на руки и потащил в коридор. Переговоры схлопнулись до одной-единственной фразы. — Замуж за меня пойдёшь? Соня, вяло глотавшая воду из-под крана на до ужаса загаженной кухне, поперхнулась. Медленно вытерла губы и повернулась к Малине. — Вы шутите? Что Вам от меня надо? — Ты слышала. Не верит… Ну правильно, звучит по-дурацки… — Вы, наверное, меня путаете с… другими девушками, — медленно, тщательно подбирая слова, предположила Соня, — На конкурсе, наверное, были девушки, которые с радостью согласились бы… Вы их спросите… — Слушай сюда, — Роману дико надоело это блеяние, — Мне нужна жена. Официальная, со штампом и всеми делами. Я серьёзными делами занимаюсь, наверно, поняла уже, если не совсем тупая, очень серьёзными, не всегда… кхм… понятно в общем, какими. Соня еле заметно кивнула. — Баба мне нужна приличная, — летел дальше Малиновский, — Не вульгарная, симпотная, чтоб не позорила меня перед братвой, если вместе вылезем куда, в ресторан там или ещё куда. Заставлять тебя не хочу… хотя могу. Соглашайся, будешь, как сыр в масле кататься! Одену, как куклу, жрать будешь каждый день и самое лучшее, цацками увесишься! Что, плохо? А я буду понтоваться, что у меня жена — «Мисс Катамарановск». — Я «Мисс Грация»… — Один хрен! Девушка вздрогнула и ссутулила плечи. — Ты чё, реально на платье всё бабло слила? — поинтересовался Малиновский. Ему было интересно — такая ли невеста транжира на самом деле. Если да, то это нехорошо… Соня посмотрела удивлённо. — Кто Вам сказал? Нет, это было моё платье… Точнее, бабушкино, а я его перешила немного… — Чего тогда жрать нечего? Хахаля содержишь? Девчонка покраснела так быстро и так сильно, что Роман испугался, что она грохнется снова, но уже с инфарктом. — У меня нет… никого, — выдавила Соня, — В начале года дед умер, я денег занимала, чтобы похоронить, как следует… А потом в деревне пожар был… Это в наш дом кто-то забрался и поджёг… От сигареты, наверное, пьяные. Ещё три дома сгорело… На меня все накинулись, думали, это я привела кого-то… Или сама… Теперь выплачиваю компенсацию всем… И долг, за похороны. Вся стипендия почти уходит, и зарплата тоже, я полы мою по утрам… — Всё выплатила? — странным голосом спросил Роман. Соня грустно покачала головой. — Нет, там много ещё. — Сколько? Сумма, названная девчонкой немного превышала стоимость Роминых итальянских туфель. — Считай, выплатила, разберёмся. Соня вытаращилась на «жениха» совершенно дикими глазами. — Чего смотришь? Плохо разве? — Нет, хорошо, — слабо отозвалась «Мисс Грация», — А что от меня потребуется? Вопрос был странный и, по мнению Малины, тупой, как и сама девка. — Ничего, — рубанул он, — Твоя задача — сидеть дома, меня слушать и молчать. Когда скажу — тратить мои деньги, светить мордой перед моими корешами и партнёрами. Всё. Девчонка неизвестно, почему колебалась и молчала. — Чего тебе здесь ловить? — нетерпеливо подначил Малиновский, — С голоду помирать и этих крыс-соседок слушать? Не надоело? — Очень надоело, — вдруг сообщила Соня, поднимая на Романа глаза, (вот чёрт!) наполненные слезами, — Я согласна. — Согласна — иди шмотьё собирай, — отчего-то грубо буркнул Малина, — Только нужное, паспорт там… Что у тебя ещё? Ещё оказалась маленькая стопка белья в дебильной авоське, платье — то самое, бабушкино, с конкурса — и пара убогих тряпок, которыми Малина побрезговал бы велеть мыть полы в своём доме. — Это забирай, барахло оставь, — распорядился Роман. Сонька начала увязывать то, на что он указал, в уродскую сумку. Девки, притихшие и развесившие было уши, переглянулись. — Ты куда намылилась? — сварливо поинтересовалась та, что была пострашнее. — А я говорила, что всех на этом конкурсе на панель забирают, — подтявкнула вторая и тут же осеклась под взглядом Малины, который, видно, даже через очки пробирал до костей. Ему было охота «умыть» мерзких девок. — Замуж она выходит, — грохнул он. Одна из девок уронила челюсть. Вторая вскочила. — Какое — замуж? — зашипела она, — А сессия? Сонька! Совсем стыд потеряла, шлюха! Вот сейчас милицию вызову… И коменданту… И… — Пошли, — негромко сказал Роман, не обращая внимания на брызжущую злобой, но не трогающуюся с места девку, по-хозяйски взял Соню за плечо, её пожитки — в другую руку и покинул клоповник.

***

Ирина любила возвращаться из командировок шумно, деловито, с помпой. Врываться в здание горсовета, стервозно, почти с неудовольствием требуя аудиенции у депутата Багдасарова «по важному вопросу». Занят? Ах, конечно, не занят. Кто я? Милочка, Вы, верно, недавно работаете? Я адвокат Марка Владимировича! Да, очень важно! Да, уж извольте! Хлопнуть дверью, точно отлучалась максимум на несколько часов — в районный суд — незаметно щёлкнув ключом, громко, очень громко цокая каблуками, вихрем пролететь по кабинету — прямо на маяк широко распахнутых горящих глаз опешившего депутата. Обогнуть стол, с ходу вцепиться в галстук, рывком вытащить Багдасарова из кресла и не слушать его кудахтанья насчёт того, что стоило предупредить о возвращении… Как в этот раз. — Багдасаров, сделай милость, заткнись. Я соскучилась. До низенького, но довольно широкого дивана, даже козетки, кажется, несколько световых лет, но они дошли. Дошли, оставляя по пути на полу элементы костюма Марка. Спиной на козетку он завалился уже почти обнажённым, причём его галстуком Ирина завладела ещё в самом начале их «путешествия». Теперь же петля галстука оказалась ловко накинута на заведённые за голову руки депутата, как всегда не успевшего быстро оценить ситуацию. Он задохнулся, будто петля захлестнула горло, а не руки. — Ты… ты что себе позволяешь?..- со смесью негодования и безудержного восторга. — Помолчи. — Что значит… А-ах… Ирина довольно завозилась, Марк пытался дышать, но не унимался. — Я… Ты что… позволяешь с… себе?! Я депутат… Я будущий… а-ах!.. мэр… А ты… Это мой город! И всё в городе… моё… — Город твой, — покладисто вторила Ирина, покрывая живот и грудь депутата жаркими поцелуями, — Всё в городе твоё… А ты — мой! И это была чистая правда. Немного погодя, отдав Марку галстук и позволив доработать остаток дня, Ирина отбыла в «Канарейку». Там, уже в совершенно в другом настроении, в компании Гриши в крохотном кабинете она опрокинула рюмку виски и кисло сообщила: — Марк всё-таки в мэры собрался. — Слыхал. А ты надеялась?.. — Да нет, — Ирина неопределённо пожала плечами, — Он давно говорил… Я вообще понимаю, с его запросами и амбициями в горсовете делать нечего, да и скучно… — Ир, — Гриша отставил свой бокал и придвинулся ближе, — Что у вас там происходит? Карпенко затравленно посмотрела на него. — Заметно? — Очень. Она как-то скуксилась. — Не знаю. Ничего хорошего. Собственно, как я и говорила, ничего из этого не получится. Нечего было и начинать… — А поконкретнее? — Поконкретнее… Нет, вроде, внешне всё, как и было… Но я чувствую… — Вы, женщины, вечно из мухи слона делаете, нет? — скептически прокомментировал Гриша. Это было подобно капле керосина на спичку. — Я так и знала! — зло зашипела Карпенко, пытаясь испепелить Стрельникова взглядом, — Сначала — что случилось, а потом — не бери в голову! Конечно, я ведь только и делаю, что накручиваю себя! — Ир… Ну прости, я не то имел в виду… Иди сюда… Никуда Карпенко, конечно, не пошла, Грише пришлось спешно выбираться из-за стола, подходить самому и крепко прижимать подругу к себе. — Извини. По ходу, всё серьёзно… — Только заметил? — глухо, раздражённо, но уже спокойней. Надёжность Гриши всегда её успокаивала. — Он любит тебя. Ирина выбралась из Гришиных объятий и, налив себе ещё виски, отошла к окну. — Он любит свою работу, — отрезала она, — Любит политику. И себя в ней. — И тебя. — Ну да… Где-то там… В конце этого списка… и меня тоже… — Не веришь? — Почему, верю, — задумчиво отозвалась Карпенко тусклым голосом, — Просто… Тебе он ведь тоже говорил, что любит тебя? Гриша отвёл глаза. — Знаю, говорил, — подытожила она, хотя не могла этого знать, — И это тоже было правдой. И то, что он мне говорит… Просто… Всё уже не так, как… тогда… — А ты бы хотела, чтобы ничего не менялось? — Гриша не мог взять в толк, что её не устраивает. Ревнует, что ли? — Ты ведь никогда не сможешь заставить его… остановиться… застыть, как муха в янтаре. — Знаю. Поэтому и не хотела начинать… Я же понимаю, что пара месяцев — и всё. Всё закончится. Всегда заканчивалось. Её голос наполнился такой тоской, что у Стрельникова защемило сердце. — Ты его любишь? Ирина вздрогнула. — При чём тут это… — При всём! — Я не о том. — А я об этом! — Да ты пойми! — Ира наконец отлипла от окна и повернулась к нему, — Такие, как мы с Марком вообще под другое заточены. Для него политика и выборы всегда будут на первом месте. А я так… рутина. Он привык. — Для тебя твоя работа тоже важна, нет? Она не ответила. — Скажи, — произнесла она после недолгого молчания, — Разве между политикой… собой в политике и чем-то ещё он выберет второе? — Чем-то? Или кем-то? — Без разницы! — Разница есть. — Серьёзно? Нет. Стрельников задумался. — Не знаю, Ир, — признался он наконец. — Вот и я не знаю. — И что теперь? Попросишь его не баллотироваться? — Нет, ты что! — фыркнула Карпенко, — Во-первых, он не послушается. Во-вторых, я же хочу, как лучше для него. Хочет в мэры — пожалуйста. Только в этот раз всё по-грамотному сделать надо. Не как тогда. Не хочу больше видеть эти безвкусные ролики и слышать дурацкие слоганы. Подберём хорошую команду, есть у меня люди на примете… — Марк в курсе? — Гриша улыбался — в интересах Ирины было наоборот завалить предвыборную кампанию, но на такую подлость она не была способна, за это он Карпенко уважал безмерно. — Нет пока, — она дёрнула плечом, — Да ему всё равно, кто ему будет речи писать и видео снимать! Помнишь Олю? Я ей звонила насчёт документов на Федю, когда его паралегалом оформляли. Мы с ней в одном вузе учились, только на разных факультетах. Она очень крутой политтехнолог, в Москве, но больше в области работает. Я ей позвоню, приглашу сюда. А она уже наберёт команду… Как тебе? — Расходы беру на себя, — согласно отрубил Стрельников, — Пусть едет, привозит, кого хочет. Сколько человек надо? — Три-четыре, не больше, — прикинула Ирина, — Этого хватит. Хочет Багдасаров в мэры — пусть будет… Чем бы дитя не тешилось… — Точно, дитя, — усмехнулся Гриша. — Капризное, избалованное, неприспособленное дитя, — мстительно припечатала Карпенко, — И мы на всю жизнь с тобой подписались, чтобы нянчится с ним. — Добровольно, заметь. — Увы… Знаешь, — добавила она, поразмыслив, точно про себя, — Лучше б я в тебя влюбилась. Такой фигни не было бы… У Гриши болезненно заныло где-то в районе грудины. — Была бы другая фигня, — безразлично заметил он, — В отношениях не бывает… без фигни. — Американцы так говорят? — улыбнулась Ирина. — Я так говорю. Потому что знаю. Чем тебе Марк не угодил? — Вот не надо только из меня чудовище делать! — моментально вспылила Ирина, — Мне тоже всё это не нравится, я не хочу играть ничьими чувствами, никогда этого не делала! «Ой ли?», — скептически подумал Стрельников. — Он… Как тебе объяснить… Ненадёжный. — А я, значит, надёжный? — криво усмехнулся Гриша. — Ты — как скала, — серьёзно сказала Ирина, — Я не знаю, что бы я без тебя делала. Что бы мы все делали. — Перестань. Звони своим девчонкам, пусть выезжают… Он всё ещё не знал правильного ответа на вопрос — что для Багдасарова и Карпенко важнее — их работа или их отношения.

***

— Ну зачем опять в такую чащу завёл? — Машка, ты чего? Место силы, не помнишь? — Да помню, помню… Маша ворчала только для вида. Она на самом деле безумно соскучилась по брату, по лесу, по Катамарановску, по их с Ромкой совместным вылазкам и походам, и сейчас тщательно скрывала восторг от упоительного весеннего воздуха, лесной прохлады, приятной тяжести в немного уставших мышцах и компании любимого младшего брата. — Сколько же я здесь не бывала?.. Лет пятнадцать… Маша уехала из провинциального городка сразу после школы — поступать не куда-нибудь, а в сам МГУ! Золотой медалистке, круглой отличнице и активистке, завсегдатаю всех походов и экспедиций это оказалось легко. Факультет почвоведения распахнул объятия, после появилась интересная работа в небольшом городе — недалеко от Катамарановска и чуть дальше от Москвы. Муж — такой же увлечённый, талантливый геолог, правильный и скучный до зубного скрежета — как и сама Маша. Она обнаружила, в кого превратилась, только после развода — брат ужаснулся и рассказал, когда Маша явилась в отпуск в родной Катамарановск поплакаться единственному родному человеку на дырявую жизнь. Роман всегда был немного другим — как и сестра, увлечённым, любящим природу, искателем приключений, но рядом с ним Мария чувствовала себя пыльной мумией, дряхлой и старой. На себе как на женщине она поставила крест с разводом — хватит, нагулялась. Хотя между ними с братом было меньше трёх лет разницы. Брат тоже куковал в одиночестве, хотя у него случались какие-то интрижки. Вот сейчас рассказывал, что наконец по-настоящему влюбился (Рома никогда не бросался такими словами, поэтому Маша слушала особенно внимательно). Объект чувств, правда, проживал где-то в Москве, в Катамарановск наведывался раз в полгода, и Маша уже сомневалась, что барышня существует где-то, кроме Ромкиного чересчур богатого воображения. Брат на робкий вопрос сестры надулся и показал совершенно дикую, на Машин взгляд, картину, намалёванную не иначе шизофреником: на неровном бело-зелёном фоне аляповатые розово-красные пятна. Картина вышла, как выяснилось, из-под пера, точнее, кисти Роминой зазнобы. Маша тоскливо вздохнула — один ненормальный в семье — ещё полбеды, но двое… А впрочем, лишь бы Ромка был счастлив. -…Естественно, согласились! Ещё бы они не согласились! Теперь осяду здесь на год минимум! — радовалась Маша, щурясь на блики уютного костерка, — Родной лес будем изучать, болота… Здесь же поле непаханое! — Это точно, — поддакнул Рома, — Кстати, поле! Поле тоже изучите. Слишком часто на нём странные дела происходят… Вот, битва эта… — Хорошо тебе хватило ума в неё на ввязываться, — сварливо заметила Маша, — У меня чуть инфаркт не случился, когда я узнала, что у вас тут творилось! И ты ещё сдуру помогал этой… этой… — Марусь, так я же не за идею, не за деньги, — забубнил Рома. Ему всё ещё было стыдно за то, что Натэлла Наумовна так ловко обвела его, ещё не реабилитировавшегося тогда после укуса крысы-мутанта, вокруг пальца. — Что её, подлатали? — Вроде… По кускам собирали… Наука чудеса творит. Ей ещё сидеть… лет двадцать после этого… Машка фыркнула. — Багдасарова отмазали — и её отмажут! — У неё такого адвоката в жизни не будет, — возразил Ромка, — Я по телевизору смотрел — зверь, а не адвокат. Не вернётся Стрельникова. — Про Багдасарова тоже так думали. — Не скажи… Брат и сестра умиротворённо помолчали. Потрескивали дрова в костре, потрескивали крылышками жуки в траве. Потрескивали сучья в чаще леса, словно кто-то пробирался сквозь бурелом. Они очнулись слишком поздно. Нежданный гость вылез, как медведь из чащи. Маша еле слышно ахнула — скорее от удивления, чем от страха. Хотя и от страха тоже. Роман поднял голову, весь напряжённый, собранный, готовый в случае чего вскочить и защищать сестру. Как учили в военной части вооружённых сил Воскресенска. К костру медленно, но верно приближался человек. Слава богу, не крыса-мутант. Ещё одной встречи — чисто психологически — Рома бы, наверное, не выдержал… Хотя, ради Маруси… Это был мужчина средних лет — возраст было трудно определить из-за косматых чёрных волос, явно давно не мытых, и клочкастой бороды, местами редкой настолько, что это была скорее отросшая щетина, нежели борода, кое-где длинная — особенно на левой щеке, точно мужчина неудачно пытался побриться тупым топором. Мужчина был замотан в потерявшую всякий вид телогрейку и ватные штаны (это в мае-месяце!), нёс потрёпанный рюкзак наперевес, загребал прошлогоднюю листву и хвою огромными ботами, сверкал безумными чёрными глазищами и свирепо скалился. В какой-то момент Роме показалось, что из леса вышел одичалый хомо сапиенс — Ромка слышал легенду о том, что в лесу и не такая нечисть обитает. Правда, легенда была от Захара, это не прибавляло ей баллов, но всё же… Они потом до хрипоты спорили в курилке телецентра с Юркой-журналистом о том, водятся или не водятся в лесу одичалые, и кто из бравых телевизионщиков-конспирологов первый нападёт на их след. Получалось, что Рома выиграл, но он был этому отнюдь не рад… Тем временем мужчина, ощерив пасть (ртом это назвать не поворачивался язык), приблизился к костру и, остановившись метрах в трёх, неожиданно полуиздевательски пролязгал простуженным басом: — Вечер в хату. Погреться пустите? Май был тёплым.