Комната 68Б

Мин вертелся перед зеркалом дольше обычного — почему-то сегодня он заботился о своём внешнем виде чуть больше, чем вчера. Чон просил проверить утром, не проспал ли он — дешёвый мобильник порой барахлил, и будильник отказывал. Может, поэтому Юнги и чувствовал такую ответственность, ведь ему придётся завалиться к другому человеку в столь ранний час? Даже странно, что он совсем не думал, как будет выглядеть сонный Гук. Наверное, просто привычка — волноваться о своём имидже в первую очередь. Не так уж и плохо для будущего директора целой корпорации. Но что-то пошло не так. Мин представлял себе это утро иначе. Вот он поправляет воротник — как финальный штрих, — берёт кожаный портфель с тонким ноутбуком внутри и дважды стучит по двери с табличкой «67Б». Из комнаты выглядывает бодрый, выспавшийся учитель с сигаретой за ухом и пожимает руку в знак приветствия, благодарит своей милой улыбкой за проявленную заботу. И про себя наверняка удивится, что о его просьбе не забыли. Или же вместо заряженного на день вперёд Чона вылезет лохматое чудище в одеяле и скрипучим голосом скажет: «О-о, спасибо». Но всё случилось совсем по-другому. В жизни так редко бывает хоть что-нибудь так, как мы хотим или можем представить. Никогда не знаешь, что же случится в следующую секунду, и что последует за ней. Как правильнее отреагировать, как лучше поступить — на эти вопросы не дают ответы даже в учебниках. Из-за нужной двери раздавались дёрганные всхлипы, нарушающие тишину коридора. Сперва Мин подумал, что перепутал комнаты, и звук на самом деле доносится вовсе не оттуда, откуда он думает. Но стоило приложиться ухом к холодному крашеному дереву, как пришлось принять, что плач и правда исходит из комнаты Чона. И, вроде бы, плачет он сам. В голове зароились сотни мыслей, что же делать теперь — пойти на учёбу и сделать вид, что просьба благополучно забылась, или же постучаться? Нет, Юнги слишком привык избегать трудности. И сейчас внутри всё кричало: «Уйди, не трогай его, ты ничего не видел и не слышал». Но в ответ судорожное хныкание усилилось, Мин зажмурился и нерешительно постучал. — Эй, все нормально? Молчание. Кулак ударил настойчивее, фраза повторилась громче, а Чон продолжал плакать, не обращая внимания ни на что вокруг. Он не рыдал, и поэтому точно мог слышать, что к нему стучаться, но никакой реакции не последовало. Юнги подумал уже уйти, как вдруг память пронзило яркое воспоминание из детства. Джэ, младшему брату, тогда было всего шесть лет. Он был чем-то страшно расстроен и плакал в подушку, иногда отрываясь от мокрой наволочки, чтобы сделать вдох и посмотреть, не пришёл ли кто в его спальню. Девятилетний старший братец подумал, что тому нужно одиночество, пока за ужином отец не устроил скандал из-за капризов Джэ. И Юнги чётко запомнил, что тогда закричал младший сквозь слезы, тыча пальцем в брата: — А ты даже не спросил, что случилось! И будто сейчас видит, как Джэ с краснющим зарёванным лицом бежит прочь, а в ушах стоит отцовский голос наперебой с маминым, и где-то вдалеке прорезается истерика брата. Юнги зарёкся убегать в следующий раз. Вот только следующего раза не случилось — Джэ то ли выучился справляться сам, то ли так хорошо скрывался. Мин повернул ручку — дверь оказалась незаперта. Возле кровати на полу сидел Чон. Рукава свитера обнажали жилистые руки, что крепко обхватывали дрожащие колени. И кто бы мог подумать, что этот парень, что улыбается так широко и совершенно спокойно щёлкает задачи любой сложности, может так трястить в иступлённых рыданиях? Даже теперь он игнорировал присутствие постороннего и как помешанный смотрел в точку на полу перед собой, то снова всхлипывая, то замирая в необъятном ужасе. Юнги осторожно приблизился к Гуку и тогда окончательно убедился, что тот настолько погружён в себя, что даже не моргнул от щелчка перед своим лицом. Мин опустился рядом и аккуратно положил ладонь на плечо. Когда же Чон не отозвался даже на это, Юнги робко приобнял его и стал приговаривать: — Всё в порядке. Больше он не знал, что можно сказать, чтобы Гук пришёл в себя. Почему этому нигде не учат? На мгновение показалось, что это сам Джэ лежит в руках, а вовсе не одногруппник, который встретился несколько дней назад. Иногда он внезапно дёргался, и тогда просыпался дикий страх, что он вот-вот разобьётся на миллионы осколков — таким хрупким ощущался Чон. — Тише, тише, — сказал Мин и слегка похлопал по спине. Плач понемногу сходил на нет, бешеное сердцебиение стихало, тело реже схватывали судороги. — П-папа… — пытался что-то произнести Чонгук, но ничего не выходило. Низ рубашки увлажнили горячие солёные капли. Поглаживания по плечу напоминали тепло родительских ладоней, которого так не хватало в чужом городе. Тревога поразительно растворялась в таких нужных объятиях поддержки, какой всегда было слишком мало в этой нелёгкой жизни. Мин испугался, что с отцом Гука случилось нечто непоправимое, однако всё походило скорее на паническую атаку, которую он однажды наблюдал у своей одноклассницы. Как позже выяснилось, у неё была травма, связанная с издевательствами в прошлой школе, и когда ей грубовато ответили на вопрос, это вызвало приступ. Видимо, сейчас произошло что-то похожее, раз вспышка угасла. Когда же Чон вроде бы успокоился, то спросил обессиленным голосом: — Сколько времени? Юнги улыбнулся, убедившись, что у него наконец-то что-то получилось. — Пары через пять минут начнутся. Гук шмыгнул носом, приподнялся и сел рядом, откинувшись на кровать. Стеклянные, розоватые глаза блестели в лучах утреннего солнца, проникшего в комнату. Искусанные губы обливались кровью. Чон провёл по ним и растёр в пальцах алые капли. — Надо… надо идти, — ещё неокрепшим тоном сказал он и отпил воды из открытой бутылки, стоящей на прикроватной тумбе. — Какие пары? Тебе надо поесть как следует и воздухом подышать. Только умоешься сначала. Пойдём, я знаю одно место. Гук хотел было что-то возразить, но поднял заплаканный взгляд на поданную ладонь Юнги и крепко за неё ухватился. В этот день Чон Чонгук впервые прогулял занятия, а Мин Юнги сумел кому-то помочь.