Комната 68Б

— Что? — Это компания моего отца. Птицы в небе запели как по команде и трели сошлись в завораживающем многоголосье. В голове расходились эхом собственные слова, ударялись о черепную коробку и целились обратно меж лёгких, оплетали сердце чугунной цепью. Юнги уставился себе под ноги и не мог поднять глаза на человека рядом. Наглеца, испортившего его рубашку. Своего соседа, одногруппника, репетитора. Парня, пострадавшего от руки его родителя. — Чего? — переспросил Чон. Решил, что это шутка. Нет, он слышал, что Мин из настолько богатой семьи, но как всё могло совпасть до таких мелочей? В Корее куча компаний, почему именно она? Юнги молча вручил визитку, завалявшуюся в кармане. Папа пихал её с собой везде, где только можно. На помятой карточке был нарисован логотип названной ранее фирмы и указано имя мистера Мина мелким шрифтом. Чонгук взял бумажку трясущимися после рассказа руками и поднёс её ближе. Сперва тихий смех постепенно нарастал и превратился в настоящую истерику, что погасла так же быстро, как и началась. — Пошёл ты, Мин Юнги, — Чон переменился в лице за одну секунду и болезненно побледнел. Привычная грубость и бесцеремонность вылезли наружу, и от былой улыбки не осталось ничего. — Ты и твой долбаный папаша. А занятия… можешь о них забыть. Мне твои подачки нахрен не сдались. Я лучше буду загибаться в ресторане, чем обслуживать сынка убийцы собственной матери, — процедил Гук и вскочил с лавки раньше, чем бывший ученик успел что-либо возразить. Он сплюнул вязкую слюну и подавил накативший приступ смеха. Юнги поднял с травы брошенную визитку и не пошёл следом за разгневанным Чоном. «Сейчас его лучше не трогать», — подумал он и остался наедине с колючими мыслями. «Не надо было ничего говорить. Лучше бы промолчал. Ему и так сейчас тяжело. А если приступ повторится?», — беспокойство расползалось паутиной, вбирая в себя последние капли спокойствия. Под лёгкими разгорался ледяной огонь презрения к собственному отцу. Юнги и раньше его не любил особо — все чувства к папе катились по заснеженному склону обид. И с годами этот ком рос только больше, временами обрушивая ссоры, после которых каждый в семье Мин приходил в себя не один день. Близилась новая лавина. Гук не пытался остановить хлынувшие по щекам слёзы. Он знал, по новой его не накроет — атака выжимала все силы. И сейчас хоть реки в глазах и покинули берега век, он просто смахивал их и шёл вперед. Чон уже знает, куда потратит деньги, полученные от этого… «Нет, разве Юнги виноват, что его отец такой? Но с таким отцом разве может вырасти нормальный сын? Конечно, этот Мин такой же, как и вся его семейка, управляющая компанией», — остервенело размышлял Чонгук за сигаретой. Никотин и алкоголь всегда помогали держаться. И сейчас Чон не собирался им изменять. Немного денег, и готово море, где можно утопить все свои переживания, а вот и костёр, где они сгорят дотла. Он брёл наугад. Слёзы высохли и неприятно стянули кожу. Сигареты заканчивались. Наконец показался выход из парка, откуда дорога сворачивала на торговую улицу с уймой маленьких магазинов и киосков. Сигареты — есть. Дальше на пути попался бар. Возле входа толпились пьяные компании, шатались перепившие мужики, пели песни, били себя в грудь и выкрикивали ругательства непонятно в чью сторону. А ведь время ещё даже не полдень… «Популярное, видать, место», — подумал Чон и пролез сквозь толпу. Внутри помещение было просторным, куча занятых и свободных столов ломились от оставленных пивных кружек, бармены едва поспевали разливать заказы и прибирать в зале. — Бутылку соджу, — прохрипел Гук и запрыгнул на сиденье в углу барной стойки. Крепкое сладкое пойло отлично годилось для заглушения вскипевшей боли. Уймет ураган, развеет в душном зале трезвость, усмирит сломанные нервы. Бармен молча кивнул, забрал купюры и вручил стопку с напитком. Чон опрокинул в себя алкоголь, горло обожгло, по телу разлилось приятное тепло. Упавший внутрь стержень распорол на части уныние и обхватил раскалёнными лапами желудок. Чонгук пил то быстро, то замедлялся. Но стоило выбиться из темпа, как воспоминания о разговоре в парке захватывали мысли, неминуемо заставляя сердце колотиться вдвое быстрей. Чон закуривал вспыхнувший гнев и возвращался к бутылке. Алкоголь окутывал туманом глаза, размывая лица вокруг, стаканы, рюмки, бокалы. Сколько же на самом деле барменов за стойкой? Двое? Трое? Может быть, четверо? Движения перестали быть такими дёргаными и сгладились. Фокус внимания перескакивал от одного громкого разговора поблизости к другому. И все о какой-то чуши. Бутылка подходила к концу, перед глазами всё закружилось. Холодный пол комнаты в общежитии, соль на губах от слёз, тёплые руки Юнги, обжигающий рамён, пламя надёжных сигарет как компас в этом убогом дне — всё смешалось и рухнуло в один миг. Безе человеческих отношений, человеческой жизни тает во рту беспощадной судьбы, оставляя горькое послевкусие. — Это его мать должна была сдохнуть, — бормотал Чон, пробираясь сквозь тьму переулков на пути к дому. Проходящие мимо люди косились вслед. — Это его отец должен корячиться за долбаные гроши. Это он должен пахать на место в вузе. Это он… он! А не я! — Гук в ярости пнул мусорный бак и взметнул в небо средний палец. Бог рассмеялся. Где-то вдали щёлкнула молния, невидимые в ночной мгле тучи хорошенько выжали. Вымокло всё до последней крошки табака в кармане. Чон Чонгук, сколько бы ты ни улыбался и ни строил из себя весёлого парня, которому всё нипочём, ты так и останешься сынком бедняка из Чхондо, обиженного на всех и вся. Надави на трещины твоих слабостей любой, и ты уже готов вцепиться в его глотку. Хотя, на большее ты и не способен. Кулак приложился о дверь комнаты 68Б.