Комната 68Б

Сколько можно жить в бестолковых попытках что-то исправить? Чон никогда не изменит недобросовестность других компаний, день изо дня задерживающих зарплаты тысячам работников. Главное — избавиться от долгов и не допускать новых. Но если… если однажды он встретится лицом к лицу с господином Мином, ему придётся выслушать всё, что вызревало в душе наполовину осиротевшего ребёнка столько времени. Голова расходилась по швам, нити с иголкой не находилось. До чего может довести всего одна бутылка — украсить приятный вечер с близкими или разрушить и без того хреновый день, помочь найти общий язык с коллегами и начальством на корпоративе или забрать работу из-за пьяного прогула, смыть засохшие ветви накопленного за неделю стресса или погрузить к самым корням переживаний, а там — опутать тело, связать запястья крепко-накрепко, сдавить рёбра и оставить в памяти лишь самое гнусное, мерзкое, тёмное. Значит ли вообще что-то хорошее в этой жизни, полной кошмаров наяву? Можно ли научиться быть счастливым в мире, где тебя сразу поглощает несправедливость и боль? Можно ли улыбнуться, хоть раз не превозмогая внутренний скрежет? С тех пор как мамы не стало, каждая секунда виделась Чонгуку подобно полупрозрачному кадру, на фоне которого мелькали бесконечные просроченные счета, болезненное лицо матери, урна с прахом. Иногда всё подсвечивалось — например, когда приходили высокие результаты экзаменов или дипломы за призовое место в олимпиадах, но смерть матери всегда шла где-то рядом. В глубине или на поверхности рассудка она шептала или кричала: «Но мамы больше нет». После бессмысленного погрома в комнате 68Б, Чон пропустил свою шестьдесят седьмую и вышел на балкон. — А ты как всегда здесь, — раздался обессиленный голос, больше похожий на скрип, чем на нормальный тон. Гук опустился на холодный бетон и поджёг вручённую сигарету. Сольха — так просила себя называть эта девушка, знакомая с первого дня заселения, — подошла ближе к перилам и выставила руку вперёд, прямо под льющий снаружи водопад. Тот же смешной халат с собачками колыхался на ветру, медный цвет волос наконец обновился. — Как тебе дождик? — Мокрый. Гроза меняла небосводы, как алкоголь внутри то отступал, то накрывал по новой. Но молнии уже не слепили так ярко, не били так громко, и сонливая трезвость понемногу пробиралась вовне. Ливень загнал людей по домам, и сегодня окна не гасли необычайно долго. Сложно уснуть, дышать ровно, забыть о том, что волнует под солнцем, когда бушует такая буря и ты вздрагиваешь от каждого удара как впервые. Но в этом всём было своё странное спокойствие — гром перекрикивал вой в голове и сердце, как бы пытаясь сказать, что он важнее, больше всех проблем и травм. И кричал он так, что не верить ему было невозможно. — А ты уже дёрнул? И без меня? Добавки хочешь? У меня ещё пиво осталось. — Не, я на сегодня пас. — Хреновый день? Жизнь хреновая. Чон промолчал и ничего не ответил. Сольха была хорошей приятельницей для того, чтобы убить время, не переходила границы и была кем-то вроде той двоюродной старшей сестры, с которой вы воруете алкоголь из серванта дяди, убегаете куда-то на реку недалеко от дома и распиваете запретное пойло, закусывая испечёнными в обед булочками. Ничему хорошему тебя эта кузина не учит, зато с ней весело. Но делиться накипевшим ни с Сольхой, ни с кем бы то ни было не хотелось. Гук не раз позволил накопленной горечи выйти из клетки внутри, но только разгрыз каждый уголок себя и не нашёл нигде покоя. И только Чона оставили одного, как он поднялся, вцепился в перила и попытался закричать, но из глотки вырвался лишь сиплый вопль. На ладони — ночной Тэгу, утопающий в шторме. Внизу — твёрдый асфальт. Четыре этажа ведь достаточно, да? Достаточно для чего? Чонгук попятился и быстро ушёл в свою комнату. Наконец избавился от мокрой одежды, принял горячий душ и лёг в постель. Это был долгий и тяжёлый день, после какого даже самый пронзительный клёкот тревоги меркнет перед омутом усталости. Если бы не спасительная волна навалившегося сна — кто знает, сколько ещё Чон съедал бы себя мыслями этой ночью? Обычно людям нужны жилеты или круги, а тебе — новая волна?