Temporary Distractions / Мимолётные увлечения

      Реджина, прослывшая идеальной хозяйкой, отправляется готовить гостевую спальню, оставив Эмму в холле в обществе Робина и Мэриан. В гостиной было тепло, здесь — ни капельки, и парочка обнимается, чтобы согреться. Робин одной рукой крепче прижимает Мэриан к себе, а другой выводит незамысловатые узоры по её предплечью. Наблюдать за ними тошно, поэтому Эмма, извинившись, пробирается в кабинет Реджины, где за один присест выпивает два стакана сидра в попытке подавить поднимающееся изнутри волнение.       — Ты в порядке? — спрашивает Мэриан, когда она возвращается.       — Да, всё отлично, — горло Эммы всё ещё горит от алкоголя. Но есть и плюсы. Несмотря на обнажённые руки, она больше не чувствует холода. — Просто я не таким представляла окончание сегодняшнего вечера, вот и всё, — она сбрасывает каблуки.       Мэриан улыбается.       — Твой сын… предприимчивый малый.       — Какое там… — бормочет Эмма, чувствуя приятное расслабление в мышцах от выпитого сидра, и переминается с ноги на ногу. — Он, скорее, бедовый.       — С чего ты решила, что это он? — смеётся Мэриан.       Эмма не решила — она знает. Генри думает, что помогает. Думает, если запереть матерей в замкнутом пространстве, они признаются в чувствах, которые, конечно же, существуют. Думает, что приёмы из дурацких фильмов с Линдси Лохан срабатывают в реальной жизни. Он не мог знать, что Реджина предложит гостям переночевать в особняке, что все его благие намерения обернутся новой головной болью. Если бы они остались только вдвоём, Эмма могла бы занять гостевую спальню. Да, скорее всего, она бы пролежала всю ночь с открытыми глазами, размышляя, изнывая от желания, но, по крайней мере, Реджина не была бы расстроена.       — Кто знает? — может, сидр и помог Эмме снять напряжение, но не превратил в конченную идиотку. — Ставлю на детский пранк. Повышенное потребление сахара негативно влияет на его мозги.       Именно в этот момент на лестнице появляется Реджина, да с таким видом, будто входит в бальный зал.       — Гостевая спальня готова, — она замечает туфли, валяющиеся на полу, и переводит пристальный взгляд на Эмму. На несколько мгновений воцаряется тягостная тишина. Эмма, спохватившись, бросается к двери, чтобы поставить туфли рядышком с кедами сына.       Затем Реджина проводит всех троих на второй этаж, и Эмма, не сдержав любопытства, заглядывает в элегантную гостевую спальню с кремовыми стенами и просторной кроватью с фиолетовым дамасковым покрывалом.       — Мэриан, я подготовила для тебя ночную рубашку, — говорит Реджина. — Для тебя, Робин, я увеличила одну из пижам Генри.       На одной из подушек лежит фланелевая пижама с изображениями Железного человека. Из груди Эммы вырывается невольный смешок. Реджина окидывает её неодобрительным взглядом, но Мэриан, судя по выражению лица, находит ситуацию забавной. Должно быть, она успела познакомиться с одним из культовых героев вселенной Марвел, что ж, жители Сторибрука понимают толк в крутых вещах.       — Спасибо, Реджина, — кивает Робин. — Мы не будем вам досаждать и уйдём с первыми лучами солнца.       — Что ж, — голос Реджины звучит неловко и отрывисто. — Оставляем вас наедине. Ванная комната дальше по коридору.       — Спокойной ночи, — Мэриан обнимает Робина за талию.       Реджина закрывает дверь, а Эмма, услышав сдавленное хихиканье, кривится. Размышления о том, чем Робин и Мэриан могут заниматься в гостевой спальне, это последнее, что сейчас нужно Реджине.       — Я могу переночевать в комнате Генри, — шепчет Эмма.       — Ну, конечно, и твоё поведение не будет выглядеть подозрительным, если тебя застукают, — Реджина закатывает глаза. — Думаю, я переживу.       Эмма не может поручиться за собственное самообладание, но послушно следует за Реджиной. Она ни разу не заходила в хозяйскую спальню, и, чёрт знает, что ожидала там увидеть, но всё равно удивилась. Наверное, где-то в глубине души она слишком сильно отождествляла Реджину со Злой королевой, поэтому считала, что псевдоисторическое убранство, сплошь чёрные шелка да бархат, разбавленные свисающими с потолка цепями, смотрелось бы здесь уместно. Но и элегантные обои в цветочек, кремовые занавески и деревянные тумбочки тоже были ничего.       — Классное местечко, — выпаливает Эмма и сразу заливается румянцем, потому что… Кто так вообще говорит? Не надо было пить.       Реджина приподнимает бровь, но, к счастью, решает обойтись без комментариев. Она подходит к гардеробной, роется там какое-то время, а затем достаёт синюю шёлковую пижаму.       — Можешь надеть эту, — говорит Реджина. — Переоденься в ванной. Я оставила тебе там зубную щётку.       Эмма забирает пижаму и закрывается в ванной комнате. Быстро переодевается. Прикосновение нежной шелковой ткани незнакомое, но приятное. Сама она не спала в пижаме: стягивала бра, штаны и заваливалась в кровать в одних трусах и майке, но сегодня это не вариант. После недолгих раздумий Эмма заплетает косу, завязывает лентой, найденной в косметичке под раковиной, и, вытащив щётку из пластиковой упаковки, энергично чистит зубы.       На краю сознания мелькает мысль, что она будто тянет время, но Эмма отмахивается от неё. Затем, глубоко вздохнув, возвращается в спальню.       Всё-таки, решает Эмма, надо было постучать.       Реджина в свободной серой пижамной рубашке сидит на кровати и втирает крем в свои восхитительные ноги. Одна свешена с кровати, другая вытянута, и Эмма не может отвести глаз от совершенных икр и стройных бедер.       — Прости, — бормочет она, а сама, словно завороженная, следит за плавными движениями Реджины.       — Закончила?       — Да, — лицо Эммы горит предательским огнём от осознания, что соски затвердели, и она с радостью списала бы это на холод, если бы только в хозяйской спальне не было так тепло.       — Минуту, — Реджина натягивает пижамные штаны, грациозно проходит мимо застывшей Эммы. Дверь ванной со щелчком закрывается.       Эмма вздыхает с облегчением. Теперь, оставшись в одиночестве, она не знает, что делать, но её внимание привлекают рамки с фотографиями на прикроватном столике. На обеих изображён Генри. На первой — совсем ещё малыш, с широкой улыбкой на лице, завёрнутый в шерстяное одеяло. На второй — десятилетний сорванец. Фотография была сделана примерно в то время, когда Генри заявился в Бостон, чтобы разыскать её. На короткий миг Эмма поддаётся ностальгии. С той первой встречи сын сильно изменился. Возмужал, вступил в тот неловкий подростковый период, когда исчезает детская припухлость и одутловатость, но, несмотря на внешние изменения, как был, так и остался непослушным оболтусом.       — Он растёт, — говорит Реджина.       Эмма не слышала, как она подошла, но теперь они стоят рядом, соприкасаясь плечами. Казалось бы, невинное прикосновение, а вспыхивает искрами.       — Знаешь, иногда мне кажется, что он вырос на моих глазах, — Эмма поворачивается к Реджине. — Благодаря тебе.       Реджина пожимает плечами.       — Я не могла отправить тебя в Нью-Йорк без воспоминаний. Безопасность Генри была для меня превыше всего.       — Брось, — отзывается Эмма. — Ты подарила мне нечто удивительное.       Их взгляды встречаются, губы Реджины подрагивают в слабой улыбке, и Эмма мысленно переносится в далёкий день, когда они пытались воссоздать зелье памяти. В тот раз произошло что-то похожее. Реджина встретилась с ней взглядом, её лицо смягчилось, и она довольно долго смотрела на неё…       Прекрасный момент. В нём можно было бы раствориться, как вдруг из соседней комнаты раздаётся визг, растворившийся в завываниях ветра.       — Серьёзно?       — Фу, — выдаёт Эмма. Прислушивается, но не слышит ничего, кроме шума дождя за окном. — Не думаю…       Договорить она не успевает. Реджина вжимает её в стену, разделяющую спальни, и дубасит ладонью чуть повыше головы.       — Ты что творишь? — шипит Эмма.       — Он не победит, — шепчет Реджина ей в губы, опалив горячим дыханием с ароматом мяты. А потом стонет. Громко. В голос.       Когда Эмме было восемь лет, она попала к приёмным родителям, у которых подрастал родной сын одиннадцати лет. Редкостный гадёныш уже в столь юном возрасте увлекался разведением домашних змей. Однажды он заставил её смотреть, как твари едят живых мышат, и в этой конкретной ситуации она, Эмма, была беспомощным мышонком. Ей был знаком этот взгляд. Видела его раньше. Реджина злилась, соперничала, и ей не осталось ничего другого, кроме как застыть на месте, позволив событиям идти своим чередом.       Реджина продолжает дубасить по стене, из её горла вырываются хриплые вздохи и стоны. Неестественно громкие, не без этого, но ветер и дождь немного заглушают их. А потом она выдаёт:       — Эмма, — и голос у неё такой глубокий, с хрипотцой, что Эмма не может сдержать дрожь, пронёсшуюся по телу. Между ног становится жарко и влажно. Слишком много, слишком мало, но так правильно, что Эмма всерьёз думает, что она сгорит, если ничего не предпримет.       — Малышка, — она легонько дотрагивается до её локтя. — Мы вроде бы не хотели спешить.       У Реджины выравнивается дыхание, темнота из глаз уходит, они снова становятся карими. Эмма криво улыбается.       — Прости, — шепчет Реджина. — Просто…       — Знаю, — отвечает Эмма. — Пошли спать.       Они ложатся в кровать, каждая на свою половину, и Эмма до побелевших костяшек сжимает край матраса.       — Прости, — повторяет Реджина едва слышно.       — Эй, — в тон ей говорит Эмма. — Всё нормально.       — Нет. Если бы мы на самом деле встречались, вышло бы так, будто я проигнорировала твои желания.       — Если бы мы на самом деле встречались, я бы не сказала тебе нет, — парирует Эмма и беззвучно шевелит губами, произнося ругательство, потому что она не должна нести ахинею. Реджина очень внимательная, цепляется к каждой мелочи, и она ни в коем случае не должна знать о её чувствах. Эмма не хотела усложнять ситуацию до невозможности, хватает того, что лишила бывшую королеву шанса на долго и счастливо.       Реджина поворачивается, слышится шелест простыней, а потом они оказываются лицом к лицу. В слабом отсвете, пробивающемся сквозь щели в занавесках, Эмма отчётливо видит очертания её тела.       — Что ты имеешь в виду?       — Ничего, — Эмма сжимает простыни, напрягается.       — Обманщица, — с весёлой ноткой говорит Реджина.       — Да.       Эмма понимает, что, не считая стука капель, единственный звук, нарушающий тишину, — это дыхание Реджины.       — Мы обе привлекательные женщины, — говорит та. — Я тоже не сказала бы тебе нет.       — Что? — пищит Эмма.       — Не знаю, — в голосе Реджины появляется напряжение. — Было бы славно. Я давно ни с кем не делила постель.       — Славно? — переспрашивает Эмма. — В тебе и во мне нет ничего славного.       Прогулка по пляжу может быть славной.       Лазанья может быть славной.       Просмотр телевизора может быть славным.       Она и Реджина могут спалить мир дотла.       — Я убью Генри, — после короткой паузы заявляет Реджина таким непринуждённым тоном, будто они разговаривают о погоде.       — Давай немного поспим, — Эмма закрывает глаза. — Утром обсудим, как будем мстить Генри.       Реджина бормочет «спокойной ночи». Постепенно её дыхание становится ровным и лёгким. Эмма тоже успокаивается и расслабляется. Ей снова снится Реджина, но, проснувшись, она не может вспомнить, что именно. Впрочем, это и неважно, потому что она больше не на самом краешке кровати. Эмма лежит, обнявшись с Реджиной, пристроив голову на её груди. Ноги переплетены, и, когда она сонно шевелится, колено Реджины на мгновение оказывается у неё между ног. По телу прокатывается волна жара, Эмма дрожит, выпускает короткий вздох и напрягается.       Реджина лишь сонно бормочет, издаёт щёлкающие звуки языком и кладёт руку ей на грудь. А потом Эмма кое-что слышит. Реджина продолжает бубнить несуразицу, но одно слово произносит отчётливо.       — Эмма.       Эмма замирает. Затем осторожно, чтобы не разбудить Реджину, она встаёт с кровати, одевается и выходит из спальни, беззвучно прикрыв за собой дверь. Внизу подхватывает с пола туфли и, прижимая к груди, уходит.