алёна швец. – ван гога бросила девушка
плотные занавески расходятся в стороны, впуская в захламлённую квартиру молодого художника лучи весеннего солнца. в нос сразу же ударяет аромат садовых ирисов вперемешку со сладостным кофе, что подают вместе с вкуснейшими булочками в пекарне на углу. цветущая франция прекрасна, но шоё больше не с кем её делить. – хватит валяться в постели целыми днями, – ты хмуришься, смотря на изрисованные разбитыми сердцами обои. точно можешь сказать, что хината таким образом пытался изобразить свою беспросветную грусть. – люди называют тебя новым ван гогом, а ты на стенах сердечки рисуешь. шоё, серьёзно? твой друг лишь прячет глаза, а после и вовсе отворачивается к стене, накрываясь одеялом с головой. его в середине этого апреля бросила девушка, а он, будучи весьма ранимым человеком, не может перестать переживать на этот счёт. понять хинату, конечно, можно, но ты не обязана смотреть на его самоуничтожение, пока убираешься в квартире. – тебе давно не шестнадцать, чтобы так убиваться из-за кого-то. ещё сотни девушек будут твои, – неожиданно для себя находишь портрет очаровательной леди среди разбросанных кистей и скомканных холстов. видимо, это и есть та самая дама, что свела шоё с ума. – она определённо не стоит того... фраза вырывается сама и звучит в таком нехарактерном для тебя тоне, что даже хината поворачивается обратно и с удивлением хлопает глазами. он даже умудряется встать с кровати, завидев в твоих руках свою картину. льняное полотно разрывается напополам и летит в мусорное ведро настолько быстро, что ты даже не успеваешь моргнуть. – это был черновик. красного недостаточно, – уточняет шоё, заметив твоё изумлённое лицо. – сколько, по-твоему, стоит искусство? – очевидно, дороже, чем одна жизнь, – подумав с секунду, выдаёшь ты. хината одобрительно кивает, будто с самого начала ожидал именно такого ответа. ты уже хочешь возразить, когда он снова направляется к кровати, но осекаешься, когда вместо того, чтобы лечь, шоё вдруг снимает свою ночную рубашку. – тебе же нужна была помощь с уборкой, не так ли? – с совершенно невозмутимым лицом произносит парень, надевая на себя широкие домашние брюки и незамысловатое худи. ликуешь в душе, ведь у тебя получилось не то, чтобы разговорить ранимого художника, а ещё и поднять с кровати! ни у прекрасного музыканта кенмы, ни у великого поэта атсуму не прокатило. думаешь о том, что позже надо будет похвастаться перед друзьями. шоё включает свой старенький магнитофон и вся квартира заливается джазовой музыкой. продолжаете убираться уже вдвоём, иногда прерываясь на танцы. ты знаешь, что хината просто обожает танцевать и поэтому не можешь отказать ему в этом. – спасибо за всё, т/и, – друг сжимает тебя в объятиях, не желая отпускать. – ты придёшь завтра? – прости, но завтра я уезжаю в командировку в париж, – видишь, как парень вот-вот опять включит режим депрессивного подростка и спешишь его утешить. – это всего на две недели, шоё. прошу, не вздумай грустить. и не звони кагеяме и козуме каждые пять минут с нытьём. – понял, – художник кивает, стыдливо отводя взгляд. и правда всем подряд звонил, ища поддержки. – я, конечно, днём тоже буду занята, но вот по вечерам жди сообщений. и, кстати, надеюсь, к моему возвращению ты создашь что-нибудь потрясное, – вновь обнимаетесь на прощание и ты спешишь выйти из квартиры молодого человека. – увидимся через две недели. – да, – хината закрывает дверь, махнув тебе напоследок. как только железные перекладины замка возвращаются туда, где должны быть, парень срывается с места. юный художник сразу же берётся за мольберт и краски. у него в планах создать портрет самой чудесной девушки на свете.***
кажется, что синее небо полностью затянуто табачным дымом, но у тебя перед глазами мелькают совсем другие, более мрачные картины. ты вся сжимаешься изнутри, когда представляешь, как у шоё в животе зияет кровавая трещина. из последних сил держишься, чтобы не зарыдать прямо в машине такого же, как ты, нервного кенмы. он выглядит невозмутимо, но время от времени его руки подрагивают, из-за чего автомобиль виляет прямо на дороге. – если ты не успокоишься, то мы оба будем лежать рядом с этим идиотом, – не выдерживаешь, когда резкие движения в очередной раз вырвали тебя из своих мыслей. – прости. я просто в шоке со всей ситуации, – голос музыканта также не выдаёт никакого волнения. удивляешься тому, как козуме удаётся так хорошо контролировать себя. – все в шоке, кен, – и правда, никто и не думал, что хината пойдёт на такой безумный шаг ради искусства, окончательно сошёл с ума. – как он вообще вёл себя? не происходило чего-нибудь подозрительного? – т/и, мы все эти дни тусовались вместе и он выглядел совершенно обычно. я бы написал тебе, если бы у него опять началась хандра, – кенма всего на секунду переводит взгляд на твоё задумчивое лицо. – кажется, шоё рисовал кого-то. мы несколько раз пытались подсмотреть, но он намертво отказался показывать. – чёрт. может, он опять рисовал ту девушку? – тебя вдруг осенило, но верить в эту теорию не хочешь от слова совсем, музыкант лишь пожимает плечами. мия и кагеяма встретили вас в больнице. кажется, они находились там достаточно продолжительное время и уже замучались ждать хоть каких-то новостей. – если он умрёт, то я убью его, – выдаёт поэт, на что козуме закатывает глаза. – будешь за мной в очереди, тсуму, – твой голос сейчас звучит как никогда злобно, из-за чего у всех трёх парней по коже проходит холодок. следующие полчаса вы сидите в коридоре молча. уже поздно гадать о том, как молодой художник додумался выстрелить себе в живот. нужно лишь дождаться конца операции. – всё прошло успешно, – спокойно объявляет доктор, а у вас будто бы камень с души свалился. – можете зайти, но по одному. ты смотришь на парней, ища ответ. вы все являетесь лучшими друзьями шоё, но кто же должен пойти к нему первым? – т/и, иди, – кивает тебе кенма. – мы за тобой следом. ещё пару секунд смотришь на ребят, собираясь с мыслями, а после быстрыми шагами направляешься к палате, боясь передумать. хината, как ни странно, живой, лежит на больничной койке и глядит прямо на тебя. до этого момента тебе хотелось много чего ему сказать, но сейчас все слова будто куда-то испарились. – прости, – хрипло извиняется художник, отводя виноватый взгляд. – прости меня. ты подходишь совсем близко, намереваясь влепить парню смачную пощёчину, но и это желание отпадает. ему действительно жаль. – просто заткнись, – шепчешь ты, утирая нахлынувшие слёзы. сразу несколько эмоций перемешиваются, выплёскиваясь в одну целую волну чувств. до вас обоих ни сразу доходит то, что вы начали целоваться. в одно мгновение это простой чмок в губы, а уже в следующее шоё тянется к тебе, чтобы вновь переплести ваши языки. – я ждал этого момента ещё с той минуты, как ты вышла из моей квартиры, – шепчет хината в перерывах, улыбаясь так счастливо, будто он сейчас не валяется с дырой в теле, а пишет самую прекрасную картину во вселенной. – какой же ты дурак. вновь сливаетесь в чувственном поцелуе. сказать честно, ты тоже ждала этого часа, но намного дольше. была влюблена в шоё ещё с первого курса университета, но художник, будучи весьма недальновидной натурой, попросту не замечал твоих чересчур внимательных взглядов в свою сторону. и сейчас вас обоих разрывает поток различных ощущений. казалось бы, атмосфера почти идеальна: поцелуи любящих друг друга людей, резкий запах медицинского спирта и шокированные друзья в дверном проёме. что ещё нужно для счастья? – парни, давайте обратно, – кенма пятится назад, загораживая вас от раздражённых тобио и атсуму, и спешит поскорее захлопнуть дверь палаты. вы, наконец, отстраняетесь. весь этот странный и в какой-то степени неловкий случай и у тебя, и у хинаты вызывает нервное хихиканье. и правда, не каждый же день выпадает возможность поцеловать своего лучшего друга, да ещё и в больнице. последующие несколько часов вы проводите все вместе, не забывая время от времени ругать шоё за такой глупый поступок. это действительно было очень рискованно, но хината будто бы и не помнит тот момент, как взял пистолет и красной линией сделал свой фирменный штрих. такое чувство, что им двигало что-то иное. – т/и, возьми, – парень протягивает тебе ключи, когда уже собираешься уходить. – прошу, взгляни на мой шедевр и ты поймёшь, что эта незначительная жертва стоила того. молча принимаешь металлическую связку, попутно оставляя на щеке художника прощальный поцелуй. садясь в машину козуме, просишь ехать прямиком в апартаменты шоё. никто из вас четверых не ожидал увидеть то, что изобразил молодой человек. особенно ты. остаётся лишь пытаться искать хоть какие-то слова для выражения всего удивления и глупо пялиться на свой собственный портрет, так прекрасно выполненный широкими красочными мазками. ярко-алый цвет крови дополняет сей шедевр. опускаешь глаза к уголку картины, замечая маленькую приписку.«теперь в палитре достаточно красного. в тот день ты сказала, что ещё сотни девушек будут мои, но знаешь что? все они не являются совершенством, коим являешься ты, т/и т/ф»
– придурок... чувствуешь приближение нового потока слёз и ободряющие прикосновения друзей. очевидно, искусство действительно стоит намного дороже, чем одна человеческая жизнь.