each time you fall in love

      офисы, встречи, люди. осень в этом году мрачная и злая – одним лишь дуновением ветра околдовывает и без того опустошённый разум, словно старая ведьма в ступе. голыми путаными ветвями раскидываются по всему городу её худые руки, в невидимых объятиях душа жителей неутомимого токио.       капли проливного дождя растекаются в кляксы по оконному стеклу и кенма, желая найти себе хоть какое-то занятие, решает сосчитать их все до единой. совет директоров продолжает обговаривать серьёзные темы и продумывать масштабные планы. козуме в очередной раз кивает, жест вялый. собрание окончено.       кофе, ливень, радио. дождь льёт уже семь часов подряд. американо в некогда белой кружке давно успел остыть, – кенма морщится. он ненавидит кофе, приготовленный кем-то посторонним. некогда белая кружка отправляется в раковину вместе с остывшим в ней американо.       радиопомехи искажают слова звучащей песни, превращают её в обрывки несказанных слов и несовершённых действий. слишком, слишком знакомо. козуме выключает надоедливый прибор, но слова пресловутого инди-рока всё равно остаются на задворках сознания. прошлое... почему нельзя просто забыть прошлое, которое в очередной раз появляется перед глазами?       — танцуй, кому говорю!       она обожает эту группу и пускается в пляс сразу же, как слышит первые ноты их песен. она обожает двигаться, петь, выращивать цветы, рисовать, заниматься спортом, ходить на вечеринки и многое, многое другое. кенма обожает её.       — детка, я не хочу, — он врёт самому себе. — ла-адно, с тебя поцелуй, егоза.       козуме смеётся и улыбается, не обращая внимания на горы бумаг на рабочем столе, и даже джойстик остаётся нетронутым.       танцевать посреди гостиной – банально до ужаса, думает кенма, но если ей это нравится, то и ему тоже. верный признак того, что их энергии соответствуют друг другу. её сердце трепещет при мысли об этом, а с губ срываются лишь тихие строчки той песни.

got the music in you, baby tell me why got the music in you, baby tell me why you've been locked in here forever and you just can't say goodbye your lips, my lips apocalypse

      тепло, рассвет, телефон. куроо расхаживает по дому друга, будто хозяин там. мужчина корчит недовольные гримасы, смотря на весь хаос, но ничего не говорит, – и без того всё предельно ясно. кенма мысленно благодарен.       — твой дом выглядит хреново, — не выдерживает тетсуро, ни капли не жалея о сказанных словах. — ты тоже выглядишь хреново, кстати. неужели нет ничего, что могло бы сделать тебя хоть немного счастливее?       кенма моргает в ответ, укрываясь одеялом по самый нос. он ищет решение и вновь вспоминает время, когда, казалось, был самым счастливым человеком в японии. он помнит, как лежал в постели по субботам, переплетя свои ноги с её, и часто посещал кофейни по соседству, чтобы попробовать кофе, который она всегда советовала.       — хочу на гавайи вместе с ней, как тогда, — козуме мычит сквозь толстую ткань одеяла, снова считая капли дождя на стекле. — хочу всё вернуть, но...       одеяло откидывается в сторону. кенма подходит к окну, смотрит на небо, где тучи начинают медленно расходиться.       — она не простит меня.       куроо лишь хмыкает, ища в завале на столе какую-то вещь.       — а ты проверь, — всё же найденный в куче хламья айфон в ладони тетсуро предупреждающе мигает – почти не осталось заряда, но на один звонок точно должно хватить. — время исправлять ошибки. дерзай.       козуме неуверенно забирает телефон, пальцы машинально набирают давно выученный наизусть номер. солнце с неба озаряет кенму с ног до головы, янтарные глаза блестят в свете его лучей. куроо бесшумно закрывает за собой дверь.       на том конце телефонной линии звучит приглушённый женский голос.       — эм... алло?       кенма думает о том, что несказанно счастлив сейчас и ещё о том, что нужно было заранее придумать речь.