Любовь, а не война

Утром он вновь идет вместе с матерью. Все спешат по делам. Джоске пассивно смотрит на свое окружение, со скукой разглядывает людей через окно автобуса и мечтает никогда не приходить в эту школу. Девушки вновь обступают его, он свободен, а значит привлекателен. Это круто. Хигашиката спокойно записывает задание с доски, когда длинный палец Куджо грубо тыкает его в спину. Джоске поворачивается, едва заметно улыбаясь. Дежурно. Куджо мрачно смотрит на него, и Хигашиката с трудом удерживается от того, чтобы не закатить глаза. В груди ноет при одном взгляде на него, но Джоске старательно заполняет грудь другими эмоциями. Например, раздражением. — Тебе что-то нужно от меня? — натянуто улыбаясь, спрашивает Джоске. Пальцы его дрожат, он очень хочет постучать ими по деревянной поверхности парты. — Физрук сказал, что если мы не отработаем все пропуски на следующей неделе, поставит нам неаттестацию и вызовет родителей, — он всегда так медленно говорил? Или сдерживается? Его глаза прикрыты тенью от фуражки. Наверняка, даже и не хочет на Джоске взглянуть. Плевать он на него хотел. — Мне прийти вместо твоей мамы? Все-таки дядя, — Джоске отвечает без яда, но его подразумевает. Что-то приятное есть в том, как Куджо прикусывает губы. Кровь приливает к паху. Джоске улыбается. — Не стоит, — сдерживая злость, отвечает Куджо, — Я отработаю свои пропуски, и никто ни о чем не узнает. Можешь не беспокоиться, Хигашиката. Джоске пожимает плечами. Пусть делает, что хочет. Отворачивается к учителю. Им никто не сделает замечаний. Интересно, Куджо и в прошлой школе всех запугивал? Сидит, насупившись, смотрит зло, прожигает взглядом, а Джоске старательно не оглядывается. Как бы не тянуло, как бы ни хотелось. Потому что эти руки, они не обнимут, нет. Они задушат. Девушки старательно обходят их парты. Сейчас обеденный перерыв, и класс пустеет за минуту. Аппетита нет, а Джоске устало кладет голову на руки. Все-таки догнала его эта физкультура. Взгляд Куджо горит на спине. Значит, не ушел. Он молчит, а после, наконец, произносит: — Я ничего не говорил маме и деду. Ты хочешь с ним увидеться? — Если он сюда приедет, я заставлю его пожалеть о том, что когда-то его немытый хуй коснулся моей матери, — Джоске слегка приподнимает голову и мрачно смотрит на цветочный горшок, что возле доски, — Пусть мама и говорила, что я был рожден из любви, ей будет только хуже, если она увидит того, кого любит. Она отпустит его и забудет. Я хочу для нее счастья, а не доли бывшей любовницы. — Хорошо. Она заслуживает спокойной жизни с человеком, который может ответить на ее чувства, — голос Джотаро тих и даже приглушен. Джоске хочет оглянуться, увидеть хотя бы выражение его лица, когда он говорит такие слова. Очевидно, что они уже не о матери Джоске говорят. — Да. Она найдет мужчину, который полюбит ее, — со слов капает яд. Возникает ощущение, будто прорвало плотину. — Мой дед любил ее, иначе бы тебя здесь не было, — Джотаро не деда защищает. А свою трусость. Свой моральный компас. — Нет. Иначе бы моя мама не плакала по ночам, — Джоске не выдерживает, выпрямляется, разворачивается и смотрит в глаза племянника, — Он не любил ее. Она была просто развлечением в его руках, — вена на лбу Джотаро вздувается, — Попробуй возразить, Куджо. Приведи хоть одно доказательство. Может быть, он звонил ей? Может быть, он не сбежал? Может быть, она не плакала, а? Скажи мне, Джотаро! — Прекрати, — Куджо хватает Джоске за воротник майки свой огромной рукой, — Мы решили этот вопрос. Ты мой дядя. Дядя. Брат моей матери, сучий ты ублюдок! – голос его дрожит, он хрипит, — Это неправильно. — Мне жаль, что эмоции, которые я испытываю, столь сильны, что позволяют мне быть «неправильным», — Джоске накрывает чужую руку своей, пытается отодрать. Смотрит зло, с отчаянием, с разочарованием, жгучим, таким жгучим… — А еще больше жаль, что они невзаимные. Джотаро отпускает воротник, смотрит куда-то за спину. Молчит. Играют желваки на челюсти, глаза колючие, болезненные, будто сейчас вот скажет, что это все ложь. Что он любит Джоске. Но он не говорит. И уж тем более не любит. Потому что любовь – это маленький японский журавлик из бумаги, а такие как Куджо обладают руками, неспособными его не смять. И как бы Джоске не пытался придать ему первоначальный вид, как бы не чинил с помощью Даймонда… Сила Стар Платинум куда более разрушительная, а удары Куджо направлены на владельца Духа, который не может излечить самого себя. Усилия Джоске тщетны. Он пытается вернуть человека, который только и рад был отказаться. Наверняка, Куджо Джотаро не испытывает угрызений совести. Его могучая грудь не болит. Он не говорит своей маме, что все в порядке. — Если есть такая вселенная, где я тебя не люблю, я бы хотел жить в ней, — Джоске отрывисто шепчет, прижимая свою руку к груди. Куджо смотрит преданно, хмурится и возражает: — Достаточно было бы и той, где мы не родственники, — Хигашиката улыбается натянуто. Качает головой, заглядывая в аквамариновые глаза. — Нет, Куджо. Любить тебя всегда болезненно, кем бы ты или я ни были. Так что либо все. Либо ничего. Куджо закрывает глаза фуражкой. Не смотрит на него, не видит того человека, который так долго пытался сбежать от себя и от него, который говорил давай остановимся, пока не стало слишком поздно, пока я не доверился тебе. Джотаро пробрался внутрь груди, расширил, занял кучу пустого места, да надбавил нового. Лишь для того, чтобы выбить дыру со своим уходом. И кажется, что Джоске мечтал о том, чтобы расстаться с Куджо, сиди себе и радуйся. Да только он до него в руках своих спящего мечтал, до мокрого от морской воды, греющегося о бок под светом звезд. Перемена подходит к концу. Сначала неторопливо входит молодая учительница географии, позже, через три минуты, заходит шумная компания девушек. Класс наполняется людьми так же скоро, как и опустошался в начале перемены. Джоске отворачивается и берет в руки ручку, вертит ее своими длинными пальцами с маленькой раной от ножа. Стрелки часов бегут круг за кругом, круг за кругом. Преподаватели сменят друг друга у доски, шепот потерявших свое очарование красавиц давит на виски. Глаза горят, и Джоске хочет выйти. Но тело его такое тяжелое, неподъемное, будто гигантская колонна, будто он сам – Геракл, и Куджо сбросил на него небесный свод. Когда уроки заканчиваются, Джоске идет к фонтанчикам с водой на негнущихся ногах. Те, кто хотели пойти с ним, смотрят с беспокойством, но не подходят. Голова Джоске наклонена, помпадур отбрасывает тень. Едва Джоске сгибается и нажимает на подножку-рычаг, как до его слуха доносится голос одной из его одноклассниц: — Ты видела, как она за ним бегает? Это выглядит так жалко. И ослу понятно, что он никогда не ответит ей взаимностью. Ей нужно будет расстегнуть его штаны. Может тогда хотя бы его «дружок» заметит ее. Джоске резко оборачивается и рычит на замерших девушек. Их глаза широко распахнуты. Его голос тих, но гнев в нем явен: — Заткнитесь! Из вашего рта льется одно дерьмо! – Закончив, Хигашиката прикусывает губу. Смотрит зло секунды три, но эта злость быстро отпускает его. Плечи опускаются. Девушки кротко выдыхают «Хорошо», но глаза его слишком сильно слезятся, чтобы он обратил на них внимание. Джоске не замечает, как они уходят, шепчет, — Вы не имеете права издеваться над чужими чувствами. Это низко. Ей… и так больно. Рука Хигашикаты сжимает несчастный фонтанчик. Он смотрит себе под ноги и дышит медленно, пытаясь возвратить самообладание. Как же так… Эти девочки, сами того не зная, вогнали вилы в грудь. Вот дела. Джоске выходит из школы с портфелем в руке, весящим, кажется тонну, идет неторопливо к остановке, но решает заглянуть по дороге в замечательный магазин сэндвичей. Их сеть прославлена на весь город. И даже если во рту горько, а через горло и кусок не пролезет, то хотя бы мама поест. Без людей вокруг Джоске тихо. Так тихо. Даже когда Куджо был рядом, и это сам Джоске говорил-говорил-говорил, лишь бы не показаться неинтересным, не потерять заинтересованный взгляд Джотаро, тишины не было. И пусть девушки в большинстве своем шумят, шум это позволял Хигашикате не пинать камни в одиночестве. Шум машин же давит, неразбавленный человеческим голосом. Джоске кладет руки в карманы, спина его округляется, искривляется. В Сент Джентльмене Хигашиката долго стоит перед стендом с сэндвичами, рассматривает их. — Первый раз здесь? – мужской голос из-за плеча не раздражен и даже несколько знаком. Джоске оборачивается. Этот мужчина чуть не сбил Хиросе. Улыбка растягивает губы привычно, у мужчины напротив такая же. — Нет. Выбираю ту, которая мягче. Незнакомец вежливо смеется, будто это какая-то шутка. — Понимаю. Мои подруги тоже любят помягче. Знаешь, как выбрать лучшую? — Подругу? – Джоске шутливо выгибает бровь. Мужчина смотрит на него. Наверное, шутка не очень. — И ее тоже. Нужно, — рука незнакомца берет его в свою и подводит к упакованным сэндвичам. Легонько поднимает и опускает, заставляя прикоснуться к ним, — Потрогать и выбрать самую нежную и мягкую. Иногда некоторые сэндвичи отличаются друг от друга по некоторым компонентам начинки. Но если вкус их схож, а один из них свежее, можно и проигнорировать неудачные компоненты, представив, что ешь свой любимый. Джоске понятливо кивает, и его руку отпускают. Он ощущает облегчение от этого. От незнакомца веет чем-то знакомым, хоть и болезненным, и даже взгляд его чем-то похож на тот, что Джоске видел в зеркале два месяца назад. — Часто бываете здесь? – Джоске кладет руку в карман гакурана. Этот человек вполне может быть тем ублюдком, что прицепился к его матери! — Нет. Раз в три недели, я покупаю себе сэндвич в этом магазине. Это моя награда за то, что я терплю своих коллег, — легкая улыбка на его устах кажется абсолютно неподходящей. — Понимаю, — если он покупает сэндвич раз в три недели, то не может быть тем человеком. Если, конечно, не врет, — Вы интересный собеседник. Спасибо за Ваш совет. Уверен, он очень ценен. И… меня зовут Джоске. — Йошикаге. Не стоит формальности. Мне всего двадцать два года, — Йошикаге берет сэндвич, который только что трогал Джоске и идет на кассу. Он… не заметил? Джоске берет соседний и, подождав, пока Йошикаге оплатит и выйдет, проделывает такие же действия. На улице шумит машина. Уехал. Джоске шумно вздыхает. Они не называют друг другу своих фамилий, но это может быть и из-за того, что Джоске не назвал свою. Может, из-за того, что рука Джоске в чужой обмякла настолько, что при тычке в упаковку один из его пальцев подогнулся, и губы Йошикаге облизал розовый, здоровый, язык. Он… один из тех, кого интересует чужое подчинение? Или все-таки тот самый убийца женщин? Но тогда что ему нужно от Джоске? За всю историю пропавших женщин, не было найдено ни одного мужчины. Он, наверняка, гетеросексуален, но есть ли сексуальная ориентация у психопатов? Сердце Джоске разрывается от подозрений и доводов против них. Хигашиката выходит из магазина и идет на остановку. Сегодня среда. Середина долгой-долгой недели. После непродолжительной поездки на автобусе, Джоске выходит и идет к школе. Дети обходят его, будто мальки серебристых рыбок хищника. Однако, один ребенок все же врезается в гигантское тело Хигашикаты, ударяется лбом и шлепается на задницу. Джоске улыбается дружелюбно, протягивает руку, чтобы помочь встать. Дежурное «Ты не ударился?» выскальзывает изо рта. Мальчик мотает головой, пищит «Нет». Его волосы серебряные, а глаза широко распахнуты. Он мельче своих сверстников. Улыбка Джоске становится чуть более настоящей, он проводит своей рукой по чужим волосам и желает удачи. Мама стоит перед разбитым горшком, уперев руки в бока. Оборачивается, когда заходит Джоске, и улыбается ему приветливо. Он сразу отмечает ее усталость и обнимает нежно. — Ты представляешь, — ее руки обнимают сына в ответ, — Я только вышла тряпку сполоснуть, а они разбили хороший горшок. Ну что за дети, а? — Ужасные, — Джоске расслабляет усталую улыбку и прижимается к матери, — Я могу убрать, а ты пока поешь. Ты же устала. Томоко отпускает его и подозрительно приподнимает одну бровь. — Ну и что ты принес? – Джоске достает из портфеля сэндвич и отдает маме, — О, ты такой молодец! Знаешь, за день так умоталась, что и минутки перекусить не было. Так что ты очень и очень кстати, ДжоДжо, — она благодарно целует его в лоб и с ухмылкой кладет сэндвич на свой стол. Идет к выходу из кабинета, говорит, — Следи, чтобы не убежал. Если откусишь, заберу карманные, понял? Я руки помыть на три, — она показывает три пальца, — секунды. — Ой-ой, и это твоя благодарность? Отобрать последний кусок хлеба у голодающего сына? — на губах Джоске такая же ухмылка, он ставит руку на поясницу и укоряюще смотрит на смеющуюся мать. Как только она уходит, вызывает Даймонда. Горшок склеивается, и земля с цветком снова в нем. Джоске ставит его на место. Мама скоро возвращается и оценивающе оглядывает горшок. Кивает и восторженно хлопает в ладоши. — Ого. Шустро ты его заклеил. И даже землю собрал. Тебе что, надбавка к карманным нужна, что ты у меня таким хорошим стал, м? – ее карие глаза внимательно смотрят в фиолетовые. Джоске мотает головой. Нет. Ничего ему не нужно. Просто у него кроме мамы и не осталось никого, вот и решил уделить больше внимания, — Ну хорошо. Только я за тобой слежу, понял? Кстати, — она садится за стол и распаковывает сэндвич, — Тебе больше не нужно меня провожать. Джоске чуть было не скидывает несчастный горшок на землю, опираясь на его подставку, чтобы самому не упасть. Он смотрит на свою маму удивленно и выпаливает: — Что? Почему? Полиция нашла его? — ДжоДжо… за подозрительное поведение не сажают… — Томоко грустно улыбается сыну и откусывает кусок сэндвича с тихим «м…». Прожевав, продолжает, — Он же не домогался и не совершал противоправные действия. Просто… странно себя вел. А провожать меня предложил новый учитель. Синрай Декиру. Он у нас с начала года работать стал. До этого занимался репетиторством. — Ох… Это круто, — Джоске трет затылок и легонько сжимает подставку. — Угу, — Томоко довольно кивает, — У тебя больше времени будет. Тем более, что ты подготовку к экзаменам совсем забросил. Может подружишься с кем-то хорошим. Девочка? Я слышала, что тебя любят в школе. Если… если тебе не нравятся девочки… — Мама… — Джоске грустно улыбается и объясняет, — Все в порядке. Не обещай того, чего не можешь сдержать. Я не опозорю тебя или дедушку. — Джоске, дело не в позоре. Ты мой сын, ты никогда не опозоришь меня! – Томоко стучит кулаком по столу, — Я любым тебя приму. Ты же знаешь это? Джоске подходит и обнимает свою бедную мать. Конечно же он понимает, что она примет своего ребенка. Что когда в нее полетят камни из-за сына-извращенца, содомита и совратителя собственного племянника, она примет их грудью и даже защитит его. Как защищала из-за прически, из-за длинных волос, из-за кажущегося другим уродским помпадура из-за «мама, я вижу странного ребенка, он чинит вещи», когда Джоске били и называли его мать шлюхой, он дрался за нее своими щуплыми руками, а после его переводили из класса в класс, год за годом. Она всегда защищала его и меньшее, чем может отплатить ей Джоске – найти себе девушку. Создать семью. Привозить внуков бабушке. Джоске почти и не испытывал счастья в своей жизни, что мешает ему провести ее остаток без него? Без Куджо. Без его руки, сжимающей потную от нервов ладонь. Без его шепота. Без его улыбки или смеха. Не нужно. Не нужно. Не нужно. Джоске улыбается легко и нежно и тихо отвечает на отчаянный вопрос: — Конечно знаю. Они идут вместе домой. Примерно так же, как шли десять лет назад, но Джоске уже на голову выше своей мамы, на лбу которой появились маленькие морщинки. Когда начинается дождь, Джоске достает из портфеля зонт и держит высоко над маминой головой, и даже если капли дождя распускают его прическу, он ничего не говорит, лишь аккуратно обнимает маму своей рукой. Странный мужчина не появляется. Соседские собаки не лают. Лишь капли дождя пропитывают их мокрые волосы, начинающие виться. Томоко устало снимает свои туфли и прислоняется к стене. — Я чувствую себя уставшей, ДжоДжо. Мне кажется, что я сижу на поезде, который мчится в пропасть и никак не могу из него выбраться. Дети совсем не слушаются. В этом году они только учатся писать, и все столы изрисованы. Они кричат. Этот шум так сильно напрягает меня, что я хочу закрыться в туалете и поплакать. Ты был тише. Я постоянно вспоминаю о том, как ты старательно выводил кандзи, высунув язык, и приносил мне булочки из столовой. — Да. Я понимаю, — Джоске ногой двигает свои туфли к маминым и подравнивает. Снимает с нее пальто. — Это пройдет? Наверняка что-то сезонное. Еще и у тебя проблемы. Черная полоса же заканчивается когда-нибудь, — она устало смотрит на него и Джоске кивает, нежно улыбаясь. Она кивает в ответ, будто подтверждая. Когда она уходит на кухню и ставит чайник на плиту, то просит оставить ей немного шампуня, припоминая тот случай, когда Джоске так увлекся, что выполоскал четверть бутылки. Он закатывает глаза в ответ на такую просьбу и говорит, что ничего не обещает, кто первым в ванную попал, того и шампунь. Джоске достаточно быстро споласкивает голову, но в итоге все равно сидит в холодной и мокрой ванне, прижав колени к груди, обняв их руками. Смотрит в стену и тихо дышит. Вдох-выдох. Глаза щиплет, но слез нет. Они горят, и в горле комок. — Это пройдет. Это дерьмо обязательно пройдет, и все будет нормально. Нормально. Пожалуйста, — он опускает голову на колени и слезы наконец идут. Кажется, будто он только этого и ждал весь этот день. Джоске ощущает, что не справляется со своей жизнью. Со своими эмоциями. То, что было так легко выполнять каждый день, выглядит сейчас непосильным, и от этого внутри него кипит разочарование и злость по отношению к себе. Даже сейчас, вместо того, чтобы разозлиться на Куджо и вернуть самообладание, он втыкает ногти в кожу ног. Мама требовательно стучит в дверь, и Джоске выходит, оборачиваясь в полотенце. К счастью, его мама куда предусмотрительнее, чем он сам, и входит со своим халатом и даже двумя полотенцами. Это Джоске как сыч захватил полотенце и больше ни о чем не подумал. Вот и выбегает, пока мама не увидела ни красного лица, ни отсутствия иных банных принадлежностей. Пусть хотя бы у нее все будет в порядке. Вечером в доме шумит телевизор, а на верхнем этаже играют песни Принца. Томоко смотрит на мельтешащие картинки экрана, подставив руку под подбородок, и раз в три минуты делает глоток из бокала вина. По телевизору идет «Санта-Барбара» и в ней она может увидеть хотя бы каплю взаимной любви, а в песнях Принца поется о вседозволенности, о том, что все в этом мире – полемика. Джоске знает, что жизнь – это просто игра, что люди не делятся на черное или белое. Подумаешь, Джоске немножко темнее. Это так, пустяки. Очень легко чувствовать, когда видишь переживания других людей. Сразу все проблемы кажутся такими решаемыми. Биология не идет, тетрадки покрыты беспорядочными кандзи. Одна мысль записана посередине листа, другая где-то в углу. Перечеркнуто, грязно, хаотично. Джоске берется за химию. Читает. После выясняет, что читает одну и ту же строчку в пятый раз и все не может этого понять. Откладывает. Дышит глубоко. Выдыхает. Джоске смотрит на эти учебники и думает о том, хочет ли он работать в сфере медицины или все-таки пойдет на полицейского. Хотя, по правде говоря, ему не хочется никуда идти. Вообще никуда. Хигашиката устало прикрывает глаза раскрытым учебником. «Мама, ты будешь любить меня, если я буду безработным? Думаю, да. Я буду тянуть из тебя деньги, а после сопьюсь и начну выносить вещи, как и любой опущенный человек. Потому что я слабак. Такой же мудак, как и мой папаша». Джоске проваливается в сон, и наконец-то ему ничего не снится. Наверное, это даже хорошо. На утро он снимает учебник с лица и думает: «Сегодня не может быть так плохо, как в остальную неделю». И он не ошибается. Этот день действительно очень хорош. Может быть, кто-то наверху услышал его просьбы. Иногда такое бывает. Все обыденное смешивается в калейдоскопе, и лишь этот странный Йошикаге все чаще попадается после школы. Обычно в это время Джоске провожает одноклассниц, поэтому они кивают друг другу и расходятся в разные стороны. Мама приходит домой с букетами цветов, и Джоске смотрит на то, как она прощается со своим коллегой из-за лестницы. Он рад за нее, хоть и грудь его все чаще болит. Хорошо ведь, что маме дарят цветы и провожают до дома. Честно говоря, Джоске не завидует ей, а лишь радуется и поддерживает, хоть и эти знаки внимания не обсуждаются среди них. «Взялся за ум?» — дома Томоко разглядывает 100 баллов за тест по химии. «Угу. Понял, что тупиц не берут в хирурги». По его маме видно, она хочет съязвить насчет того, какое большое счастье, что Куджо не идет туда. Джоске приподнимает бровь, и она просто устало машет рукой. Стабильно несчастливая жизнь тоже имеет свои плюсы. Пару раз они с Йошикаге идут в одну сторону. Расстояние между ними составляет ровно пятьдесят сантиметров. Именно такое расстояние как можно лучше подходит для вежливого разговора, и даже если Хигашиката случайно подходит ближе, то его собеседник отходит в сторону на такое же расстояние. Они идут по людным местам, и Джоске даже удается рассмешить его несколько раз. Наверное, именно так выглядит успех? Джоске думает насчет того, что настанет день, когда все будет хорошо. Джотаро в основном игнорирует его, хоть и его молчаливые взгляды причиняют беспокойство. Когда особенно храбрые девушки усаживаются к Джоске на колени, Стар Платинум появляется из-за спины Джотаро, но быстро исчезает. Хигашиката пытается подавить в себе надежду, что это из-за того, что сам Джотаро хотел присесть на его колени. Но это неправильно, и даже если у Джоске есть проблемы с восприятием плохого и хорошего, потому как иначе бы он не был влюблен в своего племянника, то он смотрит на злость Куджо и это помогает ему сдерживать чувства, а также меньше липнуть к нему. Поэтому Джоске улыбается очередной глупой шутке от одной из одноклассниц и даже шутит свою. Они говорят о том, как хорошо, что их ДжоДжо вернулся к хорошему настроению. Угу. Хорошо. — Я слышал, в Афганистане началась война, — Йошикаге как всегда спокоен. Эта война, очевидно, ни капельки не волнует его. Лишь является удобным предлогом для разговора. — Да. Я надеюсь, что она закончится как можно скорее, — Джоске не поворачивается к нему, лишь смотрит вперед, — Людям, которые погибли из-за межнациональных конфликтов, не объяснишь, что она закончилась чьей-то победой. — Не думаю, что это хоть сколько-нибудь зависит от нас. Ты выглядишь как человек, который ненавидит насилие, — смотрит на часы, а после переводит взгляд на пацифик на груди Джоске. — Я им и являюсь. Все, чего я хочу – спокойную жизнь для меня и моей мамы. Насилие и война не вписывается в эту концепцию, — Джоске неловко чешет затылок. В период культуры патриотизма в Америке и ее возрастающего влияния на остальные страны, говорить, что тебе что-то не нравится в нынешней картине мира, рискованно. Но Йошикаге кивает. — Да, я думаю, спокойная жизнь недооценена. И… — Йошикаге смотрит на Джоске и даже приближается к нему, чего никогда не делал раньше, — Я понимаю каково это, когда общество не принимает твоих взглядов. Они говорят, что каждый из нас должен бороться за место под солнцем и быть агрессивным в этой борьбе. Это глупо. Все, чего хочу я, это приходить домой в одно и то же время и наслаждаться душевным спокойствием. Меня не волнуют международные конфликты. Меня не беспокоят чужие слова. Я окончил колледж и хожу на работу каждый день. Возможно, я буду работать на ней до конца своей жизни. И знаешь что? Меня устраивает это. — Ого. Ты такой уверенный в отстаивании своих взглядов, — рот Джоске слегка приоткрывается в восхищении, — Это внушает уважение. Йошикаге не благодарит и тем более не смущается от похвалы. Лишь самодовольно улыбается, едва заметно. Джоске не испытывает от этой улыбки такого же тепла в груди, как от улыбки Джотаро. Но Йошикаге интересен как друг и даже как по-хорошему странный знакомый. Он знает больше, чем говорит, и от него веет какой-то стабильностью. Хоть он и очень горделив. Напоминает большого и своенравного кота. Джоске любит котов. Они расходятся в разные стороны, и Джоске не знает, когда они встретятся в следующий раз. Это всегда неожиданность. За остаток недели Джоске пробирается в полицейский участок и ищет записи о пропаже женщин. У полиции нет ни одной зацепки. Хигашиката тоже ничего не находит. Возможно, стоит походить по родственникам умерших, но учитывая, что поиски до сих пор ведутся, это достаточно рискованно. Джоске проходится глазами по записям слов. Ничего подозрительного. Этот преступник умен. Скрывает следы, отпечатки, самих женщин. Если в деле даже Дух не замешан, то Джоске, как человек, лишенный многих моральных устоев, уважительно относится к мастерству этого человека, хоть и не одобряет его действия. Вечером Джоске размышляет о том, в чем заключается разница между его хобби и хобби этого человека, и столь ли велика между ними разница. Карандаш стучит по пустому тетрадному листу, оставляя след грифеля на нем. Эта карусель решает остановиться на Куджо Джотаро и на насмешливых словах тренера: — Ну вот вы мне и попались. Будете все нормативы сдавать. Да. Попались. Хорошее, а главное подходящее слово. Джоске понятливо улыбается тренеру. Он клевый понятливый парень и, может, давайте я лучше полы помою? Могу вместо тряпки и себя использовать. Это будет крутое шоу, а у Джоске только замечательные идеи. Джотаро бегает медленнее его. Не то, чтобы Джоске это интересовало, просто интересный факт. Его мускулы напрягаются, а пот течет, и Джоске смотрит на Куджо и думает о том, в какой момент все пошло под откос. Очень часто все идет не так, и… трудно понять, когда все началось. Будто это что-то исправит. Будто найдя этот момент, можно все вернуть. Жизнь Хигашикаты Джоске пошла под откос в 1972 году, в родильном доме города Морио, Япония. Его мать кричала от боли, выталкивая его из своего организма. И всю свою жизнь Джоске тоже хочет кричать. На его плече находится родимое пятно в форме звезды. Может, все началось с него. Его отец, тот, у которого на спине такое же пятно, не знает о его существовании, а даже если и знает, то ему все равно. И пусть мама говорит, что Джоске был желаемым ребенком, он часто думает о том, что, если бы его не существовало, Томоко Хигашиката жила бы совсем другой жизнью. У нее был бы муж и послушный ребенок от него. Ее коллеги не шептались бы за ее спиной. Это хорошая жизнь. Это именно та жизнь, которую она заслуживает. Тренер говорит им качать пресс, но отходит почти сразу. Его зовут к телефону и, судя по всему, у него есть девушка. Краснеет, заикается. Джоске желает им удачи, держа ноги Джотаро, пока тот отрабатывает 20 раз по три подхода. У того волосы мокрые от пота, и Джоске старается смотреть куда угодно, но не на него. Ноги под его руками напряжены. Слышны шумные выдохи и отсчет. Шепотом. Хигашиката спрашивает о здоровье матери. Получает сухое «Идет на поправку». Разговор не клеится. Джоске должен был бы прикусить язык, но, как всегда, спохватывается слишком поздно, когда все уже сделано. Потому что придурок. Он невольно сжимает чужие лодыжки сильнее, чем следовало. Ногти впиваются в обнаженную кожу. Спортивные штаны. Смотрит в глаза, обычно скрытые козырьком фуражки. Джотаро отводит взгляд первым. Это все так глупо. Так нелепо. Но Джоске сильный. Он понимает, что ничего уже не вернуть. А точнее убеждает себя в том, что все понимает. И смотрит на промежность чужих спортивных штанов, на вздувающиеся мускулы со спокойствием. Спокойно переводит взгляд. Ярость клокочет где-то на дне, где-то глубоко. Внутри. Но во времена своих душевных терзаний, Джоске никогда не задумывался о вине Джотаро. И сейчас не задумывается. Лишь слова тех девушек бередят душу. «Ей нужно будет расстегнуть его штаны. Может тогда хотя бы его "дружок" заметит ее». Это… так просто. Джоске опускает взгляд. Позднее, он понимает, что его эмоции не были спокойствием, лишь он сам убеждал себя в этом. Горечь во рту не лжет, в отличие от своего обладателя. — Я желаю ей выздоровления, — выдыхает, а не говорит. Прежде, чем случится непоправимое, прежде, чем он поддастся своим желаниям. Разве… так можно? Нет. Так нельзя. Сильно сжал ноги, возможно, оставит Куджо синяк. Затхло-желтый. Бледнее горчичного закатного неба на морем Морио, где рука Джотаро сжимала руку Джоске, и все тогда было спокойно и хорошо. Не так, как сейчас. Джоске подносит собственную руку ко лбу, пальцами прикасается к коже. Закрывается и не видит Куджо. Не видит растерянности в чужих глазах, сглатывания. Извини. Я не могу прийти и решить эту проблему за тебя. Как бы не хотел, не могу отрубить половину генов. Не могу стереть звезду на плече. Я не верну того доверия. И спокойствие тоже. Легкую улыбку, и… Ты помнишь, как смотрел на меня? Ты помнишь вкус губ, может быть, не забыл запах черники, подобно тому, как я не забыл запах морской соли и дым сигарет? Нет. Это не важно. Не нужно. Так быстро, так скоро отброшено. Мне стоило сделать так же, а не скрываться за ложной бравадой. Из нас двоих… ты всегда был сильнее, Джотаро. Меньшее, чем Джоске может отплатить ему – стать хотя бы малость сильнее. И он станет. У Джоске будет хорошая жена и дом. И он будет здороваться со своим племянником за руку без «лишних» чувств. Руки Куджо сильно обхватывают лодыжки Джоске, когда наступает его очередь. Смотрит внимательно, а после произносит: — Твой новый друг. Присмотрись к нему внимательнее. Таких, как он, неспроста на малолеток тянет. — Йошикаге? – Джоске ненадолго прекращает выполнять упражнение и просто ложится на мат, — О, ему всего двадцать два. Все в порядке. Но спасибо за беспокойство. — На четыре года старше тебя, — взгляд Джотаро хмур. Губы его поджимаются при звуке имени, а не фамилии. — Но не племянник мне, — Джоске подкладывает руки под голову и устраивается поудобнее, — Мы даже не друзья. — Ближе? – Джотаро едва не касается чужих коленей грудью, сам не замечая, как приближается. — Дальше. Знакомые. Руки Джотаро ослабляют хватку. Он ничего не говорит, но встает и стягивает мат на пол. Тыкает Джоске носком кроссовка, чтобы тот приподнялся и подкладывает еще один сверху. Оттого мягче и не так холодно. Это приятно. — Спасибо, — Джоске едва заметно улыбается Куджо. Тот кивает в ответ и смотрит куда-то в сторону. — Не стоит благодарностей. Джоске всегда благодарит всех, кто проявляет к нему даже каплю внимания. Таким образом, думает он, его не бросят. Он будет удобным. Но его все же бросают. Ночью Хигашиката проводит по своей лодыжке рукой. Мамы сегодня не будет дома. В гостях. Она такая счастливая, и дома теперь пахнет цветами. Джоске днем трогает засохшие, мертвые растения, от которых уже не пахнет столь нежно и сладко, лишь тянет гнилью, и думает о том, что эти цветы умерли просто так. Выращенные ради запаха, умершие за несколько дней. Вот ведь… жалкая судьба. Они опускаются в мусорное ведро, протыкая стеблями пакет. Без красок и аромата. Без жизни. Джоске закрывает дверцу шкафчика и пытается заглушить свои мысли музыкой. «Ты, Джоске, понятливый парень. Просто слегка невезучий», — рука дедушки ложится на хрупкое плечо пятилетнего мальчика. Он грустно улыбается, — «Этот ублюдок, твой папаша, из хорошего только тебя и оставил, но не забыл опозорить твою маму и нашу семью. Он не имеет права называться мужчиной. Мужчина должен жить с женой и воспитывать детей, как и полагается». Хигашиката Рехей был умным мужчиной. Он знал, что значит жить правильно. Подобно самураям, от которых семья Хигашиката вели свой род, мы соблюдали традиции и ты, Джоске, можешь любить, кого хочешь. Но продолжить свой род обязан. Джоске смотрит в потолок и думает о том, что его жизнь никогда не принадлежала ему самому. «У Джоске нет папы! Его мама – шлюха!» — едва он прикрывает глаза, как крики детей, стоны боли шумят в ушах, и красный-красный-красный цвет под закрытыми веками. Под кулаками. Ненавижу. Джоске распахивает глаза. Тихонько спускается на кухню и угрюмо наливает воду трясущейся рукой. Губы сухие, а лоб горячий. «Я слышал, в Афганистане началась война». Как будто тебе дело есть до этого Афганистана. Каждый день люди обсуждают нечто, абсолютно от них не зависящее, с важнейшим видом, будто одни их слова могут что-то изменить. Например, то, что Джоске – ублюдок от иностранца. Или то, что его мама и он сам опозорили такую славную семью. Эй, Хигашиката, ты чего спрятался? НЕ Рука сжимает стакан. Ползет трещина. СЛУШАЕШЬ? Стакан раскалывается. Осколки впиваются в кожу и разлетаются по полу. — Заткнись! Джоске прижимает кровоточащие руки к вискам и тяжело дышит. Осколки с руки падают на пол, все в крови. Он не знает, почему ему сейчас так плохо. День был не самым плохим. Он даже не поругался сегодня ни с кем. Вода смывает кровь, а осколки хрустят под подошвой тапочек. Джоске смотрит на все это с какой-то отстраненностью. Если крохотный осколок останется в коже, он же… может достигнуть сердца. Хигашиката Джоске ложится спать и поджимает колени к животу.