Зарисовки

      — Как всегда? — облокотившись на стойку ресепшена, Марк помотал вокруг пальца звенящую связочку ключей.       — В половине десятого тебя чтобы тебя тут не было, ясно?       Туан закатил глаза. Он навалился дальше на стойку и уперся лбом в пластиковый прозрачный барьер; взгляд искал по рабочему столу Джуниора эдакую штуковину, которую можно схватить и повертеть.       — Немного у вас прибавилось за эту неделю, — не унимался Марк, смотря в журнал на его столе. — Кто-то есть на моем?       — Да, кто-то есть, — он захлопнул его и поджал губы. — Тебе неймется?       — Ну и кто там?       Он выжидающе откинулся на стул; руки скрестились на груди. Джуниор дулся. Последний раз после всех клятвенных обещаний сдать комнату в первозданной чистоте Марк привел его в свой холостяцкий бардак, со скатертью, испачканной и прожженной сигаретами. Туан и так не имел права там находиться: его впускали тайно, только по выходным, когда все начальство и весь персонал, включая охрану, уходили со смены. Зачем впускали? Туан: порой мне нужно посидеть в новой комнатке — so einfach ist das¹. ¹ все очень просто.       — Ну скажи, — протянул он; заигрывающая улыбка.       Джуниор поджал губы и, подумав с секунду, сухо отмахнулся:       — Парень.       — Что?       — На твой этаж заехал парень, — четко отделяя слова друг от друга, произнес тот.       — А, — Марк непонимающе уставился в него. — И все? Вот так просто?       Встретившись с его озадаченным взглядом, Джуниор засмеялся.       — Могу, блять, на таро погадать, у меня в полке завалялись.       — Ах ты…       Туан подорвался. Он намеревался обойти стойку и забежать в коридор, который вел к двери в администраторскую — он уже дернулся, как дернулся и Джуниор, чтобы добраться до туда быстрее него и каким-либо образом забаррикадировать вход, когда зазвенел дверной колокольчик.       Все медленно вернулось на свои места.       Не садясь, Джуниор в тупом ожидании расправил плечи, уронил вбок голову и завел руки на спину; чтобы не мешаться у окошка, Марк съехал дальше по стойке; скучающе подложив ладонь под щеку, он наблюдал через барьер двойную перспективу: идущего по воздуху гостя и стоящего на своих усталых двоих Джуниора. Мужчина кивнул присутствующим, обошел лифт и скрылся на лестнице.       Марк ухмыльнулся.       — Du hast Glück. Так кто там, как зовут? — от балды не унимался он, сам не понимая, зачем ему это². ² Тебе везет.        Джуниор свободно выдохнул и упал на свой стул: ленивая свободная поза, подобный его собственному ленивый взгляд, на губах будто никогда полностью не исчезающая ленивая ухмылка — готовая реакция на каждый внешний раздражитель. Даже проигнорировал немецкий, который не понял, который всегда раздражал его, когда Марк начинал им кичиться.       — Джексон. Его зовут...       Джуниор подтянулся на стуле.       Дверь открылась без всякого предупреждающего колокольчика. В тот же момент по нарочито и увлеченно игнорирующему его Джуниору он понял, что вошел тот, о ком они говорили. В этой убыточной фабричной гостинице редко менялись лица.       — Девятьсот восьмой, пожалуйста, — Джексон упал на стойку.       Марк сделал вид, что отвернулся, но не мог остановить боковое зрение; оно впитывало чужое присутствие, эти согнутые в локте руки, сжатые пальцы; из-под рукавов жесткой кожанки запястья в узкой черной ткани. Намеренно повернувшись, он увидел крашеный блонд, расстегнутую молнию, ворот водолазки. Напряженный в ожидании взгляд. Тут же отвернулся. Похлопал пальцами по стойке.       — А мне нельзя просто держать ключ у себя? — услышал он, затем ответ Джуниора и краткое: — Не знаю. Спасибо.       В пластиковом барьере Марк наблюдал, как тот идет к лифту.       — Мои таро, — тихо хмыкнул Джуниор, доставая из ящичка пачку карт, — говорят мне, что ты сегодня ночуешь не один…       — Как они тебе это говорят? — вклиниваясь в его реплику, отсутствующе пробормотал Марк.       — … а также что ты, наконец, свалишь.       Взгляд внимательно следил за отражением: спиной к нему, опустив подбородок, Джексон остановился перед лифтом; раздался протяжный писк кнопки вызова. Марк стащил со стойки рюкзак и оказался у кабинки в момент, когда двери с треском врезались в свои стенки.              

***

             — Привет, — его голос; опустив взгляд на приподнятую бутылку кофейного цвета, Марк выпустил дым и вновь затянулся, — Купил виски… хотел один, но подумал… быть может, мы могли бы составить друг другу и мистеру Вильяму компанию, если бы у тебя было к этому… особое расположение, — он криво улыбнулся и тут же добавил, показывая пальцем куда-то в потолок, в звучащую музыку: — У тебя крутой вкус.       Туан уверенно направился в комнату, освобождая место в крошечной прихожей:       — В нашей компании помимо Вильяма Лоусонса и Мика Джаггера³ есть еще ребята.       — Егермейстер?       — Он самый, — Марк довольно ухмыльнулся: в лифте, привлекая его внимание, он вертел бутылку в руках, и теперь понял, что это не прошло незамеченным; что Джексон наблюдал за ним так же, как и он наблюдал за Джексоном. — Надеюсь, ты еще не пил, егерь полегче. ³ Виски “William Lawson’s”; Миг Джаггер - фронтмен рок-группы "The rolling stones".       Сам факт, что воображаемая ситуация уже началась, а также азарт и волнение придали решимости — ему не стоило ни единого усилия вести себя так, словно они с Джексоном по меньшей мере условились об этой встрече. Словно Марк уже двадцать тысяч раз впускал к себе в комнату незнакомых парней.       Глянув на Джексона, он оторвал от стола увесистую бутылку и напевно, как подобает читать стихотворение, прочел с упаковки, отгибая ладонь с зажатой между пальцами тлеющей сигаретой в деланной поэтичности:       — Das ist des Jägers Ehrenschild, dass er beschützt und hegt sein Wild, weidmännisch jagt, wie sich’s gehört…       — …den Schöpfer im Geschöpfe ehrt⁴ ,— он ухмыльнулся и подошел к столу; пальцы постучали по нему, взгляд поблуждал. — Отличный ликер. Мой любимый из подобных.       Марк закивал самому себе в ритм с песней и постарался сделать вид, будто бы его это нисколько не заинтриговало. Его заинтриговало. Его внутренне заворожило — слышать свой другой, почти родной язык произносимым другим человеком, тем более что возможности слышать его сейчас он даже не предполагал.       Он протянул открытую пачку, предложил сигарету, и Джексон не отказался.       Марк засмотрелся на его пальцы: исполнительски твердые и худые, оттопыренные, чтобы было удобнее цепляться, так что как бы лесенкой просматривался каждый отдельный из них с очерченными, выпирающими фалангами, они протянулись к пачке со свисающей крышкой и, зацепившись за кончик эспрессо-коричнево окрашенного фильтра, вытащили одну. Она подлетела к губам.       — Поможешь? — спросил тот — невнятно, с сигаретой во рту.       Поменяв местами пачку и зажигалку, взяв вторую со стола, Марк остановился в небольшом шаге от него и чиркнул; игнорируя направленный на себя взгляд, он, до прихода Джексон успевший проглотить пару шотов, с хмельной медлительностью наблюдал за движением его скул — раскуривая, Джексон делал одну за другой мелкие затяжки, и скулы втягивались и расслаблялись, как если бы он пил коктейль из трубочки. Изо рта густым потоком валил грязно-молочный дым. Туан погасил зажигалку, только когда заметил, что кончик сигареты поджегся — над шапкой пепла появился огонек.       — Извини, — не извиняющимся тоном хмыкнул он и, обойдя стол, достал из настенного шкафчика чистую рюмку. — Dein Deutsch klingt also toll, — Марк налил шот егеря, прижимая к скатерти, подвинул вперед и сел.       — Auch deins⁶, — с встречной вкрадчивостью ответил Джексон, усаживаясь напротив. Он принял шот и, подождав, пока тот наполнит свой, чокнулся с ним по воздуху.       Неудавшаяся попытка выбить на рассказ только заставила ухмыльнуться. Смакуя звучащую немецкую речь и лекарственную приторность ликера, Туан отвернулся к окну и демонстративно водил языком по зубам и нижней губе. Нога нервно покачивалась.       — Was bist du?⁷ — наконец спросил он, вновь поворачиваясь.       — Was? Wie unhöflich⁸, — Джексон сделал вид, что возмутился, но улыбка вернулась на лицо так быстро, что Марк даже не успел растеряться и попросить прощения. — Ein Übersetzer⁹. Если ты об этом.       — Вот как, — хмыкнул сквозь улыбку. ⁴ «Дело чести охотника – уважительно и заботливо относиться к дичи, охотиться, как и подобает, почитая Творца во всяком живом существе» . ⁵ Что ж, твой немецкий звучит здорово. ⁶ Как и твой. ⁷ Дословно это можно перевести как “что ты?”, но в немецком у этой фразы, помимо такого трактования, есть также иное, имеющее в виду обыкновенный вопрос, кем человек является по профессии. Последующее замечание Джексона вырастает как раз из этой игры смыслов. ⁸ Что? Как грубо. ⁹ Переводчик.       После последней затяжки Туан внимательно подавил сигарету о пепельницу.       — Прислали сюда на работу. После универа. Нужно будет заниматься всякими… преимущественно письменными переводами, документы, контракты, деловая почта, — перечисляя, он небрежно помахивал кистью с зажатой между средним и указательным сигаретой. — Ну, и так далее. Выделили комнату. Прямо здесь, — Джексон кивнул на дверь. — А ты? кстати… — он смешался, — ты?.. — брови нахмурились: Джексон пытался определить, забыл ли он имя своего нового знакомого или не знал.       — Марк. Поможешь? — Марк вставил меж губ сигарету и, навалившись, потянулся через стол. — Джексон.       Тот закурил ему. Из глаз не сходило молчаливое, застывшее удивление.       — Можно узнать откуда? — спросил, когда тот упал на свое сиденье.       — Возможно, — Марк уклончиво замялся — оттягивая секунды, заманивающе кусая губы, скользя взглядом — медленно, без видимой траектории, с небрежной остановкой на смотрящих на него глазах Джексона. — Возможно, — протянул он, — нам стоит выпить ещё.       Дверь открылась через полчаса.       Не имея сомнений по поводу того, кто это мог бы быть, Марк не шелохнулся. Одновременно с этим заиграла одна из песен, которые были неотъемлемой частью его самого много лет назад, о которой он с тех пор даже не вспоминал, и само ее звучание привнесло в эти и без того расслабленные плечи почти блаженное онемение. Фоновой оболочкой своего сознания он подмечал шаги, наблюдал входящую фигуру в серой толстовке, обернувшуюся на него другую фигуру — губы улыбнулись сами, когда Джексон обратил на него неспрашивающий, всему спокойный взгляд.       — Обожаю эту песню, — шепнул Марк ему, поднимая глаза на подходящего Джуниора. — Ты принес мне таро?       Он встал из-за стола и обернулся на шкаф достать еще одну рюмку.       — Таро? — не понял; помотал головой и обернулся на Джексона: — Джуниор. Не представляйся, — ухмыльнулся, протягивая руку — Джексон пожал ее в ответ, кидая на оборачивающегося Марка смеющийся взгляд. — Что это?       — Я думал, ты принесешь таро.       — Роллинг стоунз, — почти вместе с ним ответил Джуниору Джексон.       Продолжительно затягиваясь и между тем же выдыхая, Туан разливал егеря по рюмкам. Пятка отхлопывала по полу каждый удар барабанной установки. Тело вступало в инерцию — no, no, no, hey, hey, hey — ритм с ноги переходил по позвоночнику, и он чувствовал, как начинает вторить голова; с каждым движением подлетали волосы на затылке. Его мотнуло. Засмеявшись сквозь зажатую меж губ сигарету, он уперся в стол бедром:       — Все нормально, — ответил самому себе и тяжело приземлился на стул.       — … только очень давно, — махнув рукой, доотвечал Джуниор Джексону на вопрос, который Марк упустил из внимания. — Поэтому я вообще не особо их знаю.       — О чем вы?       Джексон хмыкнул и пожал плечами:       — Я был фанатом. — он обернулся, обращаясь к Туану: — О роллинг стоунз.       — Вообще-то, я не собирался пить, — произнес Джуниор с тем одновременно, весело и обреченно глядя на разлитый густо-коричневый ликер. — И забежал я ровно на секунду проверить, не сжег ли ты опять что-то… — он стрельнул глазами в сторону Марка.       — Из-за этого пятнышка на скатерти надо было вызывать пожа-арных, — протянул тот, закатил глаза и, опустив, встретился ими с Джексоном; ему понимающе ухмыльнулись.       — … но если гости пожалуются, что от меня несло спиртом…       — От тебя будет благоухать. Успокаивающими травками. На все пятнадцать этажей. Это же егерь, а не водка, блять, хороший мой, — затрясшись от смеха, Марк откинулся на спинку стула. — И не забудь принести мне таро, — не унимался, наблюдая, как тот закатил голову, опорожняя свой шот.       — Сдались они тебе, — отмахнулся он и отошел от стола; Туан, кривляясь, передразнил: сдались они тебе. — Я зайду. И включите еще свет, чего у вас тут так темно? — на выходе он хлопнул ладонью о выключатель, и загорелась центральная люстра с шестью плафонами.       — И включите свет, чего у вас тут так темно, — засюсюкал альвеолярными согласными Марк, вымученно вылезая из стула.       Легким, едва послушным шагом обгоняющих одну другую ног он долетел до двери и выдохнул свободно, только когда номер опять погрузился в душно-желтые бра; их тусклостью сигаретный дым обрел очертания, и облик комнаты стал подобен выцветшему изображению. Обернувшись лицом на проход сидел Джексон. Марк торжествующе улыбнулся. Он оттолкнулся от стены плечом и силой этого толчка ворвался в комнату, где невесомое тело (почему невесомое тело так увесисто падает, когда оно пьяное) приземлилось на соседний с Джексоном табурет. Он вытянул ноги от стола, упираясь позади себя локтями.       — М? — услышал.       — Всю песню прослушал, — хмыкнул. — Я думал, он пошутит типа… целовались мы уже или нет. Это вообще в его духе. Поставлю бутылку, что он специально поселил тебя прямо напротив. Хочешь еще егеря?       Страшно и весело одновременно. От собственного замечания затряслись руки, он потянулся к наполненным шотам, до которых они не успели дотронуться, и, не дожидаясь Джексона, опрокинул один над открытым ртом.       — Ты любишь ролинг стоунс? — продолжая тему, спросил Марк, глядя перед собой на комнату. — Кстати, егерь просто мерзостный, если нагреется, — он помолчал. — Надо переходить к виски. Нет к нему колы?       Пока тот говорил, Джексон молчал и крутил в ладонях до краев наполненную рюмку, и чем дольше он медлил, тем в большую панику впадало сознание Марка. Это страшно и весело одновременно.       — Мне показалось, вы встречаетесь, — заметил тот, не притрагиваясь к егерю.       — С Джуниором? — он красноречиво хмыкнул в ответ. — Так что же с ролинг стоунс?       Марк перевернулся боком на табурете и полулег, упираясь одним локтем на стол — так он смотрел на профиль Джексона, а еще был так близко, что можно было податься вперед и упереться лбом в его кожанку. Сознание ни на секунду не упускало из виду эту возможность и выжидало. Ему хотелось попробовать ее зубами. Он уже предчувствовал скрип и вкус.       — Они божественные, — после непродолжительного молчания ухмыльнулся Джексон и залпом выпил; нос дернулся от спиртовой душности. — Почти я сам, — заговорил он и шумно выдохнул дым. — Папа… слушал их и всякий другой олдскул. Председательствовал в свое время в каком-то байкерском клубе, потом женился, родился я — ну, ты понимаешь. Меня воспитывали под эмблемой рок-семейки, — Джексон что-то изобразил в воздухе, рассмеялся и, поворачиваясь на Марка, подпер щеку рукой; он продолжил тише, в зрительном контакте: — Природа, свобода, рок-н-ролл, что-то типа такого. Мы ездили на фестивали, когда мне исполнилось года четыре. С такой большой семейной палаткой. Перед сном папа пел битлз или роллинг стоунз. Он был бы не против, если бы я стал байкером, но… отдавая должное; он не выебывался с этой там свободой выбора, своей дорогой. Тебе интересно?       Марк тепло улыбнулся, поднимая на него опущенный взгляд. Говорить не хотелось.       — Прикурить тебе?       Туан кивнул, с приглушенной медлительностью наблюдая, как тот тянется за сигаретами, достает пару из упаковки, подносит к чужим губам — Марк обхватил ее ими — затем скрябает зажигалкой и пропадает в грязно-молочном дыме. Запах табака и вишни показался божественным; с жадным наслаждением Марк поднес пальцы к сигарете, перевалился лопатками на стол и, упершись локтем, делал одну за другой глубокие, быстрые и томные затяжки. Джексон говорил под ухом:       — Как-то на пару лет в школе я подзабил на роллинг стоунз. Возвращаясь к ним. Мы слушали всяких марсо-романсов, системов, грин дэй. Мне нравились еще секс пистолс. Отец называл их женской поебенью,— засмеялся. — А я говорил ему Элис Купер для старперов, кто вообще сейчас слушает их? Он звучал эффектнее, ему-то при мне можно материться, — Джексон помолчал. — Пиздец был тогда, конечно.       Туан скосил взгляд и увидел, что тот трясется от смеха, припадая лбом к выгнутому запястью; между пальцев дымилась сигарета.       Они заговорили одновременно, и Марк тут же остановился:       — Что тебе...       — Когда я сегодня услышал в коридоре, это было… как будто я услышал… черт... я вообще не знаю, что можно услышать с таким чувством, — он замотал головой, на несколько секунд зависая с потеплевшим взглядом, направленным неопределенно перед собой; улыбаясь, чуть щурясь, он перевел его на Марка. — Спасибо. Мои роллинг стоунс еще не были… такими. В такой компании и… этот егерь. Неожиданный вечер, — он словно извиняюще улыбнулся, и Марк, почувствовав тот момент, потянулся вперед — лоб уткнулся в кожанку.       Сознание зацепилось за ощущение тяжело надувающегося и опускающегося с вдохами и выдохами живота. Рука Джексона отпустила стопку, скользнула со стола и завелась Марку за талию; Джексон ничего не говорил, голова с закрытыми глазами сонно повисла над столом. Стоило пошевелиться, стоило поглядеть на него, Туан чувствовал, и неизбежным последующим действием станет поцелуй, а дальше были другие неизбежные действия, представлять которые было страшно и весело одновременно, поэтому он не шевелился и подталкивал себя к тому чтобы пошевелиться одновременно. Мозг старался заставить себя работать. Прокручивались туманные мыслительные операции, по итогам которых Марк решил, что он не настолько пьян (пять шотов — это пустяки), что пьяность он больше себе приписал, чем испытал, что этим нужно пользоваться, а также то, что Джексон ему понравился. Он вдруг так не захотел упустить его.       Отстраняясь, Марк едва не отшатнулся. Он предложил выпить. И у него дотлела сигарета. Усталая улыбка.       К егерю больше никто не притронулся; вместо колы нашелся швепс — Джексон полудолетел взять его в своей комнате. За постоянным потягиванием разбавленного виски разговор пошел рванее, но без пустот — он длился, перебивал самого себя, но длился. Набирало обороты поведение. Марк двигался по протоптанной, сумасшедше приятной дорожке флирта — бухнущего от выражения открытого восхищения, наливающегося смелостью с каждым стаканом, становящегося все более безотчетным и грязным, пока в идеале чужие ладони не подхватят его под бедра и не согнут в спине, уперев коленями в гостиничные простыни. Как только это изображение возникало в его голове, он задыхался и отсутствующе глядел на мямлящего заплетающимся языком Джексона, не представляя, как такое возможно.       К моменту, когда вновь пришел Джуниор, Туан, едва удерживая себя от того, чтобы упасть на пол, упал на стол и, вытянув обе руки перед собой, умостил поверх них голову. В полуидентичной позе развалился Джексон — говоря, они игрались пальцами, и смеялись, упираясь висками в скатерть.       Включился свет.       Упершись в стол, Марк поднял свою чудесно-полегчавшую голову и обернулся. На губах разлилась широкая, пьяная улыбка: перед ним стоял Джуниор. И если бы Джуниор мог выпускать пар из носа, он бы это делал.       — Ты принес таро? — спросил Марк.       Дальше было что-то смутное. Заскрипели металлические кольца гардин, загрохотала балконная дверь, деревянные оконные рамы; фигура Джуниора без конца рябила перед глазами, быстрым, трезвым шагом переходя от одного конца комнаты к другому, от одного окна к другому. Вновь свалившись щекой на руку, Марк не сводил взгляда с Джексона: они разговаривали, думая, что делают это слишком тихо, чтобы их можно было услышать.       — Пиздец, — услышал Туан.       Он приподнялся, прерываясь на середине фразы (это не очень легально, но й-а…).       Джуниор окончательно остановился перед ними и в обозленном ужасе уставился на стол: пепельницы и ее окрестности захламляли бесконечные окурки, заваливали иссохшие пеньки пепла. Схватив по бутылке в руки, он повернулся на источник света: оставалось две трети виски, половина егеря. Туан взял себе на заметку обязательно запомнить, где тот их поставит, иначе сам он ни за что не увидит.       — Я рассказывал Джексону про таро, — мямлил он. — Ты же помнишь, когда ты в последний...       — Блять, заткнись.       — … раз гадал мне, там были… не помню, какие-то аракны, буби…       — Вы вообще закусывали или? — Джуниор замолчал, пока Марк продолжал плести что-то про свой опыт таро. Продолжать не имело смысла, на столе не было ничего, кроме сигарет, телефона, рюмок и бутылок, которые он только что поставил. — Пиздец, — повторил, шлепая упаковкой упаковкой таро о скатерть.       Когда Марк с вычурным ооо потянулся к ней, ему захотелось пнуть его со стула. Сцепив челюсти, еще не подобрав слов и не понимая, как это вообще сделать, Джуниор смотрел на его довольное лицо, как он упал головой Джексону на плечо и, тасуя карты, начал плести что-то про егеря и про то, что Джуниор обязан еще выпить. Слов не было. Он прошелся по комнате проверить, в порядке ли мебель, и опять остановился на том же месте. Не будь тут Джексона, Марк бы уже летел со стула. Где слова? — в злости он потянулся к егерю и отхлебнул из горла. Туан радостно заголосил.       — Сосались уже? Или я рано? — выплюнул он, бегая взглядом с одного на другого.       — Эй, — заржал Марк, пытаясь встать.       Тело инстинктивно потянуло пальцы вперед, пытаясь за что-то схватиться — за что-то схватилось, он не понял за что; ноги шагнули — в каком направлении он тоже не понял, потому что его занесло, и Туан повалился — но он сразу понял, что повалился на Джексона, потому что сознание ни на секунду не выпускало его из виду; вместе с ними стул сдвинулся по полу. Давясь смехом, хватаясь Джексону за плечи, Марк вскарабкался ему на колени — тот ржал и тянул его, пока на затащил на себя — и, навалившись, сцепил непослушные, легкие руки у него за шеей. Усталая голова упала лбом Джексону в плечо. Вместо смеха с губ слетало задыхающееся, высокое сипение.       Джуниор все это время что-то говорил, Марк даже не подозревал об этом. Пристальность легкого опьяненья, когда сознание особенно чутко к движением, звукам и цветам, перерасла в бетонную глухоту; тягучее ощущение времени переросло в полное его отсутствие. Он сосредоточился на самом ощущении сидеть на коленях, на руках по его бедрам, на кожанке — наконец укусил ее. Марк не понял, когда оттянул Джексону водолазку, когда, почувствовав к этому утомительное, беспрекословное желание, стал оставлять под ней будто бы вдумчивые, медленные, смакующие засосы — он заметил это вдруг, спросил самого себя, как много прошло времени, а потом очередная временная дыра, из которой в памяти осталось ощущение мучительного, всеохватывающего возбуждения и натянутых джинс Джексона под собой.       Он знал, что у всего происходящего был единственный однозначный конец, тот, который он со страхом и весельем предощущал с самой первой минуты появления Джексона у ресепшена, который не был более ни весел, ни страшен, а только абсолютно и до болезненности желаем; торопя, Марк отпустил согнутый палец, оттягивающий водолазку, и языком поднялся до губ. Это решение обернулось фатальным. Его затошнило. Ужаснувшись, он открыл глаза — изогнутые брови Джексона, верх сжатых скул — и его замутило еще сильнее; не помня себя и думая только о том, чтобы его не вывернуло прямо здесь, он потянулся руками назад и, облокотившись на стол, попытался подняться: Джексон, вжимавший его бедра в себя, тянул назад — Марк замотал головой, что-то сказал, тот что-то ответил, Марк упал — и с будто бы вух поднялся. Воздушное, путающее все команды тело широкими шагами по неощущаемому полу донесло его до ванной, как мячик, стукаясь и отталкиваясь от стены к стене. Марк рухнул на колени перед унитазом. Его вырвало, когда он поднимал крышку.       Усталый, он прижался щекой к холодной кромке туалета; открытые глаза заметили, что в комнате горел свет. I can’t get no, I can’t get no. По щеке стекала слюна. Больно заводя взгляд, Марк смотрел на белую лампочку, и все, о чем он мог думать, это что ему стало значительно лучше. 'Cause I try and I try and I try and I try. Так как ощущение времени — его возможной протяженности — еще не вернулось, он не заметил, насколько долго провел в таком состоянии, пока сознание беспричинно вдруг не подсказало ему подняться — Марк утер рот рукавом, подтянулся, но его тут же вновь вывернуло, и выворачивало несколько раз подряд — какие-то коричневые разводы маячили перед глазами, ему было страшно, что это загаженный его рвотой унитаз, и он все вытирал его каким-то полотенцем, которое оказалось у него в руке, пока не отрубился, сползя на ворсистый, мягкий и нежный, как постель, ванный коврик.              Он проснулся среди ночи в темной комнате, на кровати, и почувствовал себя абсолютно трезвым: мысль стояла на ногах — твердо шла, Марк наконец свидетельствовал ее ясное движение. Минувший короткий вечер, казалось, вспоминался с предельной чистотой. Он помнил Джексона, помнил, как забрался ему на колени, как тасовал таро, помнил вкус виски со швепсом, sein tolles Deutsch¹⁰. Sein. Марк приподнялся на локтях и только тогда понял, что все это время, пока он лежал, Джексон спал рядом, чуть ниже, прижимаясь лбом к его плечу, всё в той же кожанке, уцепившись своими худыми, очерченными пальцами Марку за бедренный шов джинс. Сухие, отчего-то липкие светлые волосы упали на глаза. ¹⁰ его отличный немецкий       Туан свалился на подушку, потянулся за телефоном проверить время, но ничего не разобрал — экран светил ему в лицо, но расплывался. Заломило виски.       — М? — Джексон, встревоженный серебряным телефонным отсветом, проснулся.       — Ничего, просто время, — Марк замер.       В минуту, когда его унесло в уборную, сознание сочло нужным избавиться от факта присутствия в комнате кого-то еще, оно полностью сосредоточилось на ощущении и отпускании тошноты. Сейчас Марк вдруг понял, что то полотенце, которым он все вытирал, не оказалось в его руках из ниоткуда. Все это время там был Джексон. Дыхание замерло.       — Ты как? Получше?       — М, — он кивнул и вернул голову на подушку: похмелье пока не ощущалось; приподнялся Джексон — повернувшись на Марка, оперся на локоть — и взгляд скользнул в его сторону, считывая на лице возможное отношение к произошедшему. Лицо было насмешливо теплым. — Я… в порядке. Я почти все помню. Если ты… видел там это все… — он нахмурился, пытаясь подобрать слова, — мне дико жаль, серьезно, я не…       Джексон взял его руку в свою, и Марк сбился с мысли.       — Всё в порядке, — внушительно произнес тот, с терпеливой настойчивостью пытаясь поймать его ускользающий взгляд, и продолжил, только когда на него посмотрели в ответ. — Всё в порядке. Я мог быть на твоем месте. Я почти на нем был, — хмыкнул Джексон. — Мне кажется, меня просто отвлекло, что ты вдруг убежал. Я понял, что случился какой-то пиздец, что надо, ну, быть трезвым. Вылил себе швепс на голову. Видимо, мне показалось, что это вода или… не знаю, — он зажал между пальцами одну прядь и, покрутив ее между подушечками, протянул Марку: — Ты видел это?       Туан не сдержал улыбки и замотал головой; рукой он потянулся к прядке, которую вытягивал ему навстречу Джексон — она была жесткой и плотной, как соломинка, и хрустела, как она, если согнуть. Это показалось ему трогательным. Еще не зная, как правильно вести себя после всего того, что Джексон мог вчера увидеть и что он мог не помнить, он нейтрально спросил:       — А как я попал на кровать? Я помню, что заснул в ванной, на коврике.       — Это не я, это Джуниор.       — Джуниор?       Джексон скривился лицом, словно вспоминая что-то ужасно неловкое и неприятное:       — Честно, я сам не уверен, уходил ли он куда-то или нет… помню только что я сидел долго у двери в ванную, что чувствовал себя… оочень странно, — Джексон чуть рассмеялся. — Потом увидел Джуниора, он предложил перенести тебя сюда, спросил, мог ли я это сделать. По-моему, я не мог, — нахмурился, вспоминая. — В общем, он перетащил тебя сюда. Дико злился. Говорил, что вообще не понимает, что на тебя нашло, что ты вообще не пьешь никогда. Это видно, — он грустно и извиняюще улыбнулся.       — Всегда нужно меня перед кем-нибудь опозорить, что за человек? — бормотал про себя Туан. — Выставил меня безмозглым малолеткой, который никогда не пил, а когда напился, оказался… — он хотел продолжить, на что оказался готов по итогам, но замолчал, уколом совести чувствуя, что Джуниор его никем не выставлял, что это целиком и полностью его идея. Абсолютно провалившаяся.       Джексон проницательно изогнул бровь, зная и без того, каков мог бы быть несостоявшийся конец того вечера; он ничего не сказал, он не хотел смущать.       — Мне он не шибко понравился, — произнес вместо этого. — Наверное, его можно понять, ну, в каком-то смысле… все-таки, он головой отвечает за этот номер. Кстати, чтобы он успокоился, я пообещал купить новую скатерть. Сегодня же утром.       — Нет, не нужно, — Марк замотал головой, отчего-то пытаясь вытащить ладонь из ладони Джексон, но тот только рассмеялся, плотно сжимая ее. — Я сам куплю. Это все… моя идея была, не нужно тратиться из-за всего этого, серьезно…        — Ты, что ли, меня затащил сюда? — Джексон прервал; он весело улыбался. — Я сам постучался. И, между прочим… очень рад, — помолчал. — Я же говорю тебе: всё в порядке, на этом месте мог быть я, я все прекрасно понимаю, и… ты мне очень понравился, Марк. На это никак не повлияло наш… наше занимательное окончание вечера, — Джексон хитро улыбнулся, и Туан чувствовал, что сам не может не улыбаться:       — Пожалуй, занимательное это именно то слово, — хмыкнул он. — Блевать над унитазом вместо того, чтобы продолжать говорить с тобой или… ахх, ты понял, в общем, это всё очень и очень занимательно, — Марк, как и Джексон, уже смеялся, обессиленный, с начинающей клониться в сон головой, но в плечах и шее ощущалось облегчение и робкая свобода.       — Кстати, по поводу занимательности… — начал Туан.       — М?       — Когда ты только пришел в гостиницу, — он улыбнулся. — Джуниор… типа пошутил, что таро ему сказали, будто бы я сегодня буду ночевать не один.       — Сомневаюсь, что Джуниору именно таро это сказали, — хохотнул Джексон и повалился на подушку, устав опираться на локоть — тот болел и затек; он подложил ладонь под голову, укладываясь на боку, чтобы смотреть на Марка. — А не то, что мы стояли и пялились друг на друга у ресепшена, — он поиграл бровями. — А еще… я тебе не сказал, но, в общем, я вошел в коридор с другим постояльцем, остановился там ответить на сообщение и слышал… вы говорили обо мне, я услышал свое имя. Что ты им интересовался. Ну… и меня это, очевидно, несколько… — он попытался найти слово, чтобы избежать очевидного повтора, но не получилось: — заинтересовало. Возможно, это было очевидно.       Здесь нужно было смутиться, но Марк не мог, и все происходящее уже — когда для них двоих стало очевидным их начинающее увлечение друг другом — казалось ему забавным и воспринималось как нечто случившееся уже едва ли не год назад. Лицо приобрело шкодливое выражение, словно его поймали на чем-то с поличным.       — Это просто подлость, — заговорил он.       — Wie unhöflich, — тут же подхватил Джексон, и Марк, строя высшую степень смущения, засмеялся и, вырываясь, пытаясь отодвинуться дальше по кровати, задергал руку, — Wo willst du dann?¹¹ — смеясь, спросил тот, дергая его назад.       — Nirgends!¹² — крикливым полушепотом ответил Туан. ¹¹ Ну и куда ты? ¹² Никуда!       Для виду он еще с несколько секунд продолжал вырываться и окончательно успокоился, когда оказался зажатым по руками и ногам навалившимя Джексоном; он закрыл глаза и чуть отвернулся лицом, боясь, что после вчерашней выпивки от него могло дурно пахнуть, но невольно поворачивал голову, поддаваясь неторопливо скользящим по его лбу и вискам губам. Все неожиданно успокоилось.       — Думаю, нам нужно еще поспать. Ты, правда, в порядке? — спросил Джексон, переливаясь на бок, но не отпуская Марка из рук; Марк задумчиво закивал. — Ну ладно. Тогда… если хочешь, я могу включить какой-нибудь легкий рок, чтобы ты лучше заснул.       — Ты засыпаешь под музыку?       — Чаще всего, — пробормотал он и улыбнулся: — Отец постарался, я уже привык. Могу включить нам… например, play with fire, у стоунс как раз. Или… lady jane? Хочешь?       Марк никогда не засыпал ни под музыку, ни под телевизор, ни с ночником: ему не было страшно оказаться в темноте и глухоте, поэтому он не был уверен, что сможет заснуть под то, что привык слушать. Но он согласился. Всё сейчас, едва подсбилась вчерашняя тошность, казалось особенным, должным к запоминанию — возможно, они с Джексоном никогда не заснут больше вместе, возможно, из этой встречи ничего не выйдет, но он хотел запомнить ее и сделать всё, для того чтобы она запомнилась.       Джексон оставил песню на повторе и отложил телефон. Gute Nacht, Mark¹³. Марк улыбнулся от спокойного, негромкого наслаждения, которое он находит в звучании голосом Джексона немецкой речи, прежде не воспринимаемой им с подобной значительностью. Перед ответом он думал о том, как прекрасно слышать эту речь вживую, обращенной к нему и со всей естественностью разговора на его родном языке. Это вновь растрогало. Он почувствовал себя неожиданно сентиментальным, сентиментально радостным найти человека, которому можно поверить свой иной язык. Сказал: Süße Träume, Jackson¹⁴ . Марк помолчал. В комнате стало совсем темно и тихо. Он хотел запомнить это все.       Und… dank dir, wirklich¹⁵. ¹³ Доброй ночи, Марк. ¹⁴ Сладких снов, Джексон. ¹⁵ И... спасибо тебе, правда.