(лат.) после мрака свет
Аллен дышит, и это хорошо. Аллен дышит, и это чертовски, мать его, замечательно, потому как ещё минуту назад Майклу казалось, что дышать его непутёвый напарник разучился вовсе. Пусть тихо и слабо, но Аллен всё же втягивает воздух через нос и тут же — парой-тройкой странных хрипловатых выдохов, — выпускает его наружу. Полученную им рану уже не скроешь под длинными полами пиджака: кровь, стекая по ноге, по брюкам, безжалостно пропитывает порванный твид. Аллен продолжает сипеть, без пользы сжимать брючину чуть поодаль от набухающей из-за бурой жидкости ткани, в надежде, что это поможет ослабить боль и остановить кровотечение, но, судя по тому, как трясётся его рука и стремительно бледнеет напряжённая физиономия, не происходит ни того, ни другого. «Брюки придётся порезать, — думает Майкл, — понравится эта идея Аллену или нет». Хотя они уже и так безбожно испорчены, так что ещё одно повреждение не сыграет большой роли в их печальной судьбе быть выброшенными на помойку. Майкл спешно оглядывает переулок. Погони за ними больше нет, но от этого факта легче ему не становится, ведь крики преследователей всё ещё разносятся по округе далёким эхом. Он решает заняться своей подбитой «пташкой», ведь «пташке» этой — Аллену — прострелили бедро. «Ну, как прострелили»... Пуля-то насквозь не пролетела, не впилась, а так — прошлась по касательной, по силуэту тщедушного бедра, и оставила на нем массивного вида «царапину», появление которой милой и сердобольной жёнушке Аллена, Мими, объяснить будет очень уж трудно. Майкл опускается на колени перед неуклюже привалившимся к стене Алленом и шарит по карманам собственного пальто в поисках чего-то, что сможет совладать с плотной тканью окровавленных брюк. В нагрудном кармане он находит простецкий перочинный нож, которым на первый взгляд можно разве что откупорить бутылку пива, нежели проткнуть, и уж тем более разрезать материю. Майкл чертыхается себе под нос, примеряется, щипает брючину и щурит глаза. Пробует царапнуть кончиком ножа собственный палец. Кровь проступает — сгодится. Не внемля жалобным просьбам Аллена быть с ним поосторожнее, не слыша их из-за непрекращающегося шума в ушах, Майкл надрезает штанину вдоль и лихо разрывает её, вцепившись руками по обе стороны от некогда ровно выглаженной стрелки. Рвёт ткань от самого низа до паха, а затем осторожно отгибает липнущие к коже обрывки. Аллен, по мере того как те, лоскут за лоскутом, отходят от повреждённой мышечной ткани, начинает сипеть всё громче, будто слёзы, застывшие в горле, мешают ему продохнуть. Чёрт. Всё гораздо страшнее, чем Майкл себе представлял. Бедро Аллена порядочно раскурочено, да так, что одному ему с раной не справиться никак. Благо, ни кость, ни коленный сустав не задеты. Жить Аллен, разумеется, будет, куда ж он денется, вот только до «жизни» этой ему нужно ещё дождаться появления врачей, перенести операцию, и недельку-две пластом полежать в лазарете, в тишине и спокойствии. Целым и почти невредимым. — Всё не так плохо, — говорит Майкл полушёпотом, и не ясно ему, Аллена он успокаивает или же себя самого. — Я наложу повязку, найду телефон, и мы вместе подождём скорую, хорошо? Аллен кивает. Его веки опускаются, а голова безвольно перекатывается к левому плечу. Майклу приходится взять бедолагу за предплечья и легонько встряхнуть — сознание теряет, отключаться нельзя. Вот только не ожидал он, что после этого Аллен встрепенётся, протянет руки к его шее и обнимет. Прижмёт к себе, как-то по-свойски, не так, как мужчина обнимает женщину, а так, будто утопающий хватается за спасательный буёк, дабы вынырнуть наружу из-под толщи воды и хлебнуть воздуха. Избегать затуманенного, щемяще доверчивого взгляда Аллена Майклу становится сложнее, потому что лицо его вдруг оказывается ближе, чем когда-либо. Гораздо, гораздо ближе. Они делят дыхание на двоих. — Всё будет хорошо, — повторяет Майкл, как мантру, и Аллен, закрыв глаза, снова коротко кивает ему в ответ. Отпускать его выпачканную в крови руку всё равно, что катапультироваться без парашюта.***
Майкл не думает о произошедшем. По крайней мере, он очень старается, и всё никак не может привыкнуть к новому атрибуту, приставшему к руке его напарника. Трость Аллену не идёт, но даже с нею он не менее прыток. Сидя за своим рабочим столом, Майкл следит за тем, как Аллен шествует по коридору от архивной комнаты; чуть скособочившись и перенося вес на здоровую ногу, он опирается на трость и бойко стучит ею по полу в точности тогда, когда минует кабинеты генералов. Аллен вечно торопится неизвестно куда, и едва ли не скачет вместо обычной, положенной ему в данном состоянии нормальной медленной ходьбы, но нет же... Бежит, летит и обязательно спотыкается. Оттого и швы не спешат затягиваться. — У нас дело! — заявляет Аллен с порога, махнув охапкой бумаг у себя над головой. Эти же бумаги приземляются на стол к Майклу — меж почти полной пепельницы и чашки дымящегося утреннего кофе. — У меня дело, — нарочито мягким тоном поправляет Майкл, — а у тебя нога. Аллен вскидывает бровь и непонимающе склоняет голову. Делает вид, что не расслышал. «Вот дурень», — ухмыляется Майкл мысленно. — С такой травмой ты у нас невыездной, — говорит он чуть громче. — Да и мне не в удовольствие таскать тебя по прериям, когда ты еле-еле ноги передвигаешь. Так что ты никуда не едешь. Аллен, машинально отфильтровав всю обращённую к нему словесную желчь, невинно интересуется: — А это твоя воля или генеральская? Помнится мне, что с некоторых пор они не очень-то жалуют, когда ты закрываешь дела один. Резонно, ничего не попишешь. После дела о Флэтвудском монстре Аллен у генерала Валентайна в любимчиках: его забавляет и вдохновляет то, с каким рвением профессор бросается на амбразуру даже при наиглупейших обстоятельствах дела. Но нельзя не упомянуть и то, что это рвение всё же приносит проекту неплохие результаты. — Напомню ещё раз: ты ранен, док. Бродишь с клюкой, шатаешься, а мне на задании такие солдаты не нужны, — лукаво сощурившись, парирует Майкл. Аллен, возмущённо фыркнув, набирает в грудь побольше воздуха, но Майкл прерывает его зарождающуюся тираду в самом явном её зачатке. — Предрекая твою любимую фразу про то, что ты гражданский и не подчиняешься чьим-либо приказам, скажу сразу — это сути не меняет. Ты останешься здесь и будешь сидеть дома. Терпеливо выслушав, Аллен косится в сторону, всеми силами притворяясь, что вид входной двери его просто завораживает. Он сжимает тонкие губы в ещё более тонкую кривоватую полоску и затихает, явно продумывая фразы, которые смогли бы переубедить Майкла и заставить того взять его с собой. Майкл почти слышал, как в его невозможной голове прокручивались шестерёнки. — Довольно вам двоим пререкаться, парни. «Это мы ещё даже не начали», — всплывает у Майкла в голове. Но вместо того, чтобы произнести это, он резво поднимается со стула и отдаёт вошедшему в кабинет генералу Валентайну честь. При ходьбе генерал чинно покачивается и, прикрыв глаза, кивает Майклу в знак приветствия. Встав рядом с Алленом, он продолжает неоконченную ранее речь. — Возьми его с собой, под мою ответственность, — с добродушной улыбкой произносит генерал. — Уж с ним-то, пусть и калекой, работа быстрее пойдёт, верно же говорю? — Верно, — довольно подтверждает Аллен. Что-то в его лёгкой ухмылке задевает Майкла за живое. Рядом с генералом Валентайном Аллен выглядит ещё меньше и беззащитнее, чем может показаться на первый взгляд, и факт этот заставляет Майкла позабыть о профессорском самодовольстве. — Пойду собираться, — бросает Аллен и, стукнув тростью, поворачивается на каблуках. Следом за генералом Валентайном в коридор выглядывает белая макушка генерала Хардинга. Аллен, не удостоив его даже крохой внимания, проходит мимо и сворачивает за угол. От генерала Хардинга Майклу в лоб прилетает вопрос: — И как ты его терпишь? «Не терплю я его, не выношу просто», — ответит Майкл про себя почти машинально, но на деле не вымолвит ни слова, только многозначительно покачает головой, учтиво кивнёт и будет таков, потому что незачем кому-то знать о том, что — будь его воля, — он бы Аллена уже давно прикончил.***
...И всё же, Майкл просто мечтает поцеловать его. В поздний час, когда ни в одном окне домов напротив мотеля уже не горит свет, и ночь полнится только шелестом листвы и стрёкотом притаившихся в ней цикад, он хочет склониться к нему, сидящему за печатной машинкой, притянуть ближе, уцепившись пальцами за воротник, и... — О чём задумался, капитан? Майкл смаргивает. Он ловит себя на том, что неотрывно смотрел на Аллена ровно с того момента, как оказался в кресле. Поднимает глаза на часы — минут десять прошло, не меньше, — и тушуется, стуча пальцами по стакану с текилой. Лёд в напитке стремительно тает, словно рука, сжимающая запотевший стеклянный сосуд, источает нечеловечески сильное тепло. Быть может, у него и в самом деле лихорадка. Только она объяснит, отчего так жарко внутри и в голову лезут похабные мысли. — Думаю, — неторопливо начинает Майкл, покачивая стаканом и помешивая разбавленную текилу, — смогу ли уснуть, пока ты так рьяно колотишь по машинке. Не отрываясь от текста, Аллен только сводит губы и кротко улыбается. Знает, что обращённые к нему слова не несут угрозы, ведь Майкл спит довольно крепко, и отключится сразу же, как только голова его коснётся подушки. — Ложись, — просит. — Осталось совсем немного, ты и не заметишь, как я уже закончу. Поднявшись с кресла и подойдя к Аллену сзади, Майкл неспешно читает набираемый им отчёт и закуривает сигарету. Их двухдневные каникулы в Миннесоте не задались. Толпы маленьких «зелёных человечков», найденных двумя местными жителями, всё никак не хотели показываться им обоим на глаза, поэтому они просто днями напролёт бродили по предполагаемым ореолам их обитания, дважды попадали под ливень, затем снова прохаживались по местности и по щиколотки тонули в дождевой воде. Долгие прогулки в непогоду в отчёт не запишешь, поэтому Аллен просто перечислил россказни мнимых свидетелей и подытожил их тем, что ни одна история за всё то время, что они находились здесь, так и не подтвердилась. — Заканчивай. Ты и так неплохо потрудился, — подытоживает Майкл. Аллен поворачивается к нему, но в глаза не смотрит. Отчего-то на лице его отражается лёгкая растерянность, словно кроме отчёта ему и заняться-то нечем, а Майкл отбирает у него дело его жизни и весь насущный хлеб. Было в нём кое-что странное. Пару дней назад всю дорогу к мотелю Аллен не издавал ни звука. У Майкла складывалось впечатление, что тот попросту боялся, что за лишнее слово он вытолкнет его из машины и оставит на трассе в полном одиночестве. От шума тарабанящих в стекло капель дождя спасала лишь Билли Холидей с её откровениями при голубой луне. Голос разливался по салону и благоговейно повторял нехитрый припев:Голубая луна, Отныне я не одинока, Не без мечты в душе, Не без любви.
Песня наводила на Майкла тоску. Хотя, наверное, дело было вовсе не в ней, а в принявшем обет молчания напарнике, но он и думать не хотел о том, что угрюмое состояние Аллена как-то способно повлиять на его собственное. Аллен молчал даже тогда, когда они заселились в номер — самый обычный: две кровати, просторная душевая кабина, и скромный завтрак в аккурат к восьми утра, — расставили чемоданы по разным углам комнаты, словно бы помечая территорию, и почти разом ослабили галстуки. Аллен, по-прежнему не говоря ни слова, сразу же направился в ванную и вышел оттуда ровно через двадцать минут, словно бы отмеряя время, отведённое ему на уединение. Он был невероятно покладист буквально во всём. Точнее, он не бесил. Вот и сейчас, стоило Майклу попросить Аллена покончить с отчётом раньше того часа, до которого он обычно за ними просиживал, то тот снова послушно умолк и, не забыв прихватить пижаму, прихрамывая дошёл до ванной комнаты и скрылся в ней на те же двадцать минут. Словно в этих двадцати минутах бесцельно льющейся из душа воды таилось его успокоение, или же бешенство. Чёрт его разберёт.***
Вскоре в мотеле из-за затяжного ливня отключили электричество. Миловидная девушка со стойки регистрации вручила Майклу свечу на массивной бронзовой подставке и картонную книжечку спичек с символикой мотеля. Затем, шустро пробежав по комнате, она поставила в бар вторую бутылку текилы — «лишней не будет!» — в качестве извинения, и так же быстро покинула номер. Испарилась, точно волшебная фея с дребезжащей на весь этаж тележкой, полной тяжёлых подсвечников и стеклянных бутылок. — Заслужил, — говорит Майкл, протягивая Аллену стакан. Текилы в нём всего на палец с малым — он знает, что бывает, когда Аллен слишком уж усердствует с выпивкой, поэтому наливает ему гораздо меньше, чем себе. Не хватало ещё всю ночь слушать пьяные лекции о кометах и созвездиях, до которых Майклу нет ровным счётом никакого дела. Аллен благодарно принимает стакан и не без ухмылки оценивает содержимое, а именно — его количество. Зажжённая свеча перекочевала на письменный стол. Майкл садится в кресло слева от стола, и, небрежно раскрыв на коленях папку с делом, бросает на Аллена короткий взгляд, как раз в тот момент, когда губы того — отчего-то пересохшие и слегка искусанные, — касаются края стакана. Благо, Аллен не замечает его пристального внимания. Облачённый в пижаму, он снова сидит за столом перед печатной машинкой и пробегает глазами по напечатанному за вечер тексту. Текилу пьёт медленно, почти неохотно, мелкими-мелкими глотками. Майкл вновь поднимает глаза над собственным стаканом и смотрит на то, как при каждом глотке слабо подёргивается кадык, сокрытый под тонкой, распаренной после горячего душа кожей. Не отвлекаясь от текста, Аллен отставляет стакан в сторону, расстёгивает ворот пижамной рубашки, затем запускает руку во влажные волосы, вороша пальцами чёлку. — Душно здесь, — говорит, — не находишь? Может, откроем окно? — Просохни сначала, — бросает Майкл, возвращаясь к папке. — Не хватало, чтобы ты ещё и простыл. Лениво перебирая файлы дела, он замечает, что Аллен, наконец, отвлёкся от печатной машинки и смотрит в его сторону. — Время видел? — М-м? — хмыкает Майкл, претворяясь. Почти дразня. — Время, капитан. Час поздний. Сам ведь собирался пораньше лечь спать, а в итоге копаешься. Глубоко вздохнув, Майкл ведёт бровью и захлопывает папку. — Действительно, — отчеканивает он и, допив остатки текилы, ставит стакан на стол рядом с другим. — Подошьёшь отчёт сюда и дело с концом, — добавляет, передавая Аллену документы. — Завтра вечером можно будет выдвигаться. — Я нашёл пару опечаток, нужно будет заново набрать. К тому же нам не хватает показаний ещё нескольких очевидцев. Поднявшись, Майкл устало вздыхает и смотрит Аллену в глаза. Тот принимает его равнодушие весьма смело, высоко задрав голову. Расстёгнутый им ранее воротник теперь обнажает не только шею, но и до странности ярко выраженные изгибы ключиц. Факт увиденного им Майкл всеми силами старается проигнорировать. — Вечером мы уезжаем, — начинает он, потерев переносицу, — и если тебя не уст… — Понял. Майкл насупливает брови. — Понял? — удивлённо переспрашивает он, но Аллен уже не отвечает.***
Выходить из ванной под пристальным взором Аллена Майклу ещё не приходилось. По крайней мере, раньше подобной заинтересованности к тому, как устроено его тело, со стороны Аллена он не замечал. Аллен сидит на постели со стаканом текилы в руке и смотрит на него в открытую, даже без смущения. Он оглядывает Майкла снизу вверх — окидывает взглядом голые ноги, боксеры, нательную футболку, — пока они оба, наконец, не встречаются глазами. Аллен тотчас наклоняет голову, приподнимает очки и отирает пальцами прикрытые веки. И всё же — он смущён. Майклу становится жаль, что во мраке он не может различить, насколько красное у Аллена лицо. — Сколько ты выпил? — интересуется Майкл, заметив перекочевавшую на тумбочку бутылку. — А сколько было? — молвит Аллен, растерянно повернув голову к мини-бару в углу комнаты. Майкл вздыхает. Какого чёрта с ним творится? Делать нечего. Не потащит же он его под кран с ледяной водой, освежиться. «Пусть допьёт спокойно и засыпает». Налив себе ещё текилы, Майкл садится рядом с Алленом на кровать. Стакан Аллена полон почти наполовину. Он делает из него глоток, тихо и достаточно мелодично мычит припев песни Билли Холидей и, склонив голову к плечу, улыбается, не показывая зубов. — Ты когда-нибудь пользовался служебным положением, чтобы заарканить какую-нибудь красотку? Заслышав вопрос, Майкл едва ли не вздрагивает, ведёт бровями и нервно качает стаканом в воздухе. «И с чего бы ему спрашивать о таком?». Хотя, что ещё может интересовать скромнягу-профессора, который вылакал почти полбутылки; даже долбанная интеллигенция порой норовит покопаться в чужом грязном белье. Но даже недовольный этим вниманием, Майкл неосознанно вспоминает простенькие жемчужные серёжки одной из стюардесс той сети авиалиний, которой им с Алленом поначалу часто приходилось пользоваться. Эти же самые жемчужные серёжки озадаченная девушка по итогу тем же вечером искала в складках простыней, пока Майкл неспешно докуривал третью сигарету подряд и любовался на её неприкрытые строгой формой прелести. Девушка с лёгкостью подошла бы на роль его жены: юная, умная, фигурка как у Одри Хепбёрн. Они полночи обсуждали Канта, и после снова самозабвенно придались плотским утехам. А что по итогу? Больше не виделись. Как-то не сложилось, не срослось. Аллену об этом опыте знать не стоит, поэтому Майкл спешит спросить: — А ты? — М-м, — Аллен довольно кивает. — Теперь эта красотка — моя жена. — Поганец. Аллен издаёт смешок, пьяно улыбается и смотрит в сторону. Похоже, второй — а может третий или четвёртый? — стакан текилы всколыхнул в нём воспоминания о былых похождениях. От его постепенно угасающей, грустнеющей улыбки у Майкла щемит в груди. Мими. Аллен любит её. Майкл и сам готов полюбить её всем сердцем, потому что Мими — очаровательная женщина, почти святая. Она непременно спасёт Аллена, убережёт от любых невзгод, и будет с ним до гроба, в то время как он сам способен только уничтожить его, разобрать до последней мелкой косточки и самостоятельно низвести в могилу, а то и вовсе пойти с ним под руку. Хотел бы он спросить, отчего Аллен так печалится, вот только у него табу на то, чтобы лезть в сердечные дела. О своих распространяться — история та же. Чем чаще он старается быть с Алленом честнее, тем сильнее саднит в горле, тем страшнее становится проникаться к нему хоть какими-то чувствами. Он ловит себя на мысли, что говорит с ним, находясь в тревожном ожидании, что над этой чудесной, кудрявой «светлой» головой просвистит очередная пуля. Что над нею взорвётся снаряд. Успокойся, Майкл. Всё позади. «Он в порядке», — уверяет он себя, и всё буравит взглядом Алленову глуповатую улыбку. Затем смотрит на свои пальцы со старыми шрамами, истёртые, исцарапанные, изрезанные чёрт-те чем. Он думает, что хотел бы сейчас держать Аллена за руку, но тогда бы планета — или же его собственная голова, от опьянения — разорвалась бы на части. Все бы поделилось на до и после, и плакала бы его карьера, нахуй бы летела должность в Вашингтоне, потому что он, похоже, ёбаный педик, раз хочет держать за руку мужчину, а значит, не заслуживает никаких людских благ, лишь койку в психлечебнице, да утку в подарок. — Майкл... — раздаётся рядом совсем тихое. — Уснул? Майкл открывает глаза. Аллен придвигается ближе, смотрит на него так зачарованно, как смотрел бы на настоящего инопланетянина. Он близко, слишком близко. Совсем как тогда, в тёмном переулке, когда едва не распрощался с жизнью. Дыхание у него тяжёлое, хмельное, отчего-то Майклу ничего кроме него не слышится. Сам он легко пошатывается и стискивает край матраса, дабы не упасть. Голова, в которой ещё несколько мгновений назад роились сотни самых разных мыслей, вдруг оказывается совершенно пустой. Он не отклоняется, не противится. Просто принимает лёгкий Алленов поцелуй куда-то в щёку, как должное. Мягкий и одновременно до безобразия щекотный из-за щетины, по-детски наивный поцелуй горит на щеке, будто бы след от губ отныне выжжен на ней как клеймо. Аллен, словно слепец, ищущий опоры, льнёт разгорячённым лбом к виску Майкла. Майкл чувствует, как не по своей воле тянется за всей этой нежностью. Вжав кончики пальцев в скулы Аллена, он медленно поворачивается к нему лицом и сминает губами его мягкие горькие губы. Всего раз. Его собственные растрёпанные волосы задевают Алленову чёлку, кончик его носа упирается тому в щеку, губы замерли в дюйме от чужих. Аллен пару раз ошарашено смаргивает, но не отталкивает его, словно выжидая продолжения или же решаясь на то, чтобы довести дело до конца самостоятельно. Похоже, он всё же осмеливается на второе, но Майкл соображает быстрее и, воспользовавшись сомнениями другого, углубляет поцелуй, вторгаясь языком в его рот. Изучая, направляя, распаляя. Он запускает руку Аллену в волосы — те, не уложенные гелем, оказываются ещё приятнее наощупь, чем он думал, — и поглаживает его затылок. Лампа на прикроватном столике моргает. Комната озаряется ярким светом. Аллен спешит отпрянуть от Майкла. Ошарашенно вглядываясь в его лицо, он подносит пальцы к дрожащим губам, но не касается их — слишком пьян, координация ни к чёрту. «Наутро он об этом даже не вспомнит», предполагает Майкл, не сводя с Аллена глаз. Так будет лучше. Вскочив с кровати, Аллен снова ищет успокоения в ванной комнате, оставляя Майкла наедине с тяжёлыми мыслями и истошно колотящимся сердцем. — Что же мы наделали? — сокрушается он вслух, согнувшись и пряча в ладонях лицо. Его руки теплы от контакта с чужой кожей, пальцы пропитались чужим запахом. Ему хочется рвануть через комнату, к ванной, и тарабанить в дверь до тех пор, пока Аллен не выйдет и не поговорит с ним обо всём случившемся, но трясущиеся руки вдруг обмякают и безвольно падают на колени, а ноги отказываются разгибаться. Майкл обращает взор к зеркалу над столом. Кожа на лице горит в местах, где он соприкасался с кожей Аллена, с его щетиной. Губы припухли после поцелуя. Не узнавая себя, он бормочет вновь: — Что же мы наделали, Ал?***
— Слышишь что-нибудь? — спросил Аллен, едва переводя дух. Уперев руки в колени, он часто дышал, пытаясь вернуть самообладание. Затряс головой, как гончий пёс, причём так быстро, что шляпа едва не слетела, и ему пришлось придержать её рукой. — Нет, не слышу, твоё чёртово дыхание всё заглушает, – ответил Майкл, и не солгал. Его крик о помощи Аллен принял за шутку и, тихо посмеиваясь, предположил: — В таких ситуациях ты ведь у нас босс. Погоня, похоже, его только раззадорила: ухмылка не сходила с раскрасневшегося лица. — А всем остальным парадом ты у «нас» правишь? – выдохнул Майкл и сделал пальцами кавычки, выражая явную неприязнь к упоминанию их сотрудничества в подобном ключе. — Понятия не имею, ты мне скажи, — съязвил, чёртов он... Убегая от погони и почти вслепую проносясь сквозь пшеничное поле, Аллен едва ли не смеялся. Майкл бежал за ним, едва поспевая, и наскоро отгибал колотящие по лицу и груди порыжевшие стебли. Он желал только одного — дотянуться до Аллена и заткнуть его долбаный рот. У горизонта собирались грозовые тучи. Земля, набравшись дождевой влаги, почернела и хлюпала под подошвами ботинок. С каждым шагом Майкл и Аллен всё глубже втаптывали припавшие к земле колосья, поскальзывались на пожухлой пшеничной листве. Треск стоял неимоверный; ветер подхватывал пошатывающиеся ростки, доносил пронзительный стрёкот пробудившихся цикад и сверчков. — Вижу свет от их фонарей. Сюда, капитан, — позвал Аллен вполголоса и помахал рукой в сторону пустующего ангара. На щеках его были царапины, оставшиеся от острых стеблей, правая скула побагровела — похоже, ему все-таки «прилетело», пока они вдвоём улепётывали от кучки разъярённых деревенщин. Майкл и сам наверняка выглядел ничуть не лучше, лицо его — судя по ощущениям, — тоже прилично разбили. Кровь стекала со лба, застилала правый глаз, заставляя ресницы слипаться. Взор притупился, затуманился алым маревом. Но даже несмотря на заплывший глаз, Майкл присмотрелся к ангару и увидел, что у самой его дальней стены стоял шкаф с садовым инвентарём. Час от часу не легче. — С ума сошёл? Мы же не влезем. — Влезем, — пробормотал Аллен, отирая стёкшую на подбородок кровь тыльной стороной ладони, а затем, уже серьёзнее, добавил, — давай, больше ведь прятаться некуда. Мгновение спустя они оба уже ютились в ничтожно узком шкафу для инструментов, дверь и деревянные стены которого скрипели так громко, что на издаваемый ими скрежет уже давно было пора сбежаться не только преследователям, но и всему штату в целом. — Ближе, – просил Аллен, отступая к стенке шкафа. Он потянул Майкла на себя, вцепившись то ли в лацкан пиджака, то ли в галстук. Майкл неохотно подчинился и поддался вперёд. Прижиматься к груди Аллена было... неловко. Майкл опустил глаза и, попривыкнув к мраку, различил, как грудная клетка того двигалась почти незаметно; Аллен затаил дыхание, дабы поменьше соприкасаться с ним. — Узковато для нас обоих, — прошептал Майкл, заворожённый собственным открытием. — Зато не станут искать, — утвердил Аллен, и инструменты позади него тихонько забренчали. — Смотри, чтоб вилы в задницу не впились. — Заткнись. — Твоя чёртова грудь мешает мне дышать. — Твоя тоже, но я не жалуюсь. Заслышав подозрительный шорох, оба замерли. Судя по звуку приглушенных песком просёлочных дорог шагов и тихим разговорам, взбунтовавшая свора проходила совсем недалеко от шкафа, в котором они затаились. Испугавшись их неожиданного появления, Аллен даже прикрыл рот ладонью, дабы не издать лишнего звука. Выглянув в крошечные зазоры меж деревянных досок, Майкл провожал толпу взглядом. У него создавалось ощущение, что всё происходило не один час, и люди, что так быстро гнали их через акры земли, теперь двигались невыносимо медленно, точно улитки на солнцепёке, пока создаваемый ими монотонный шум, наконец, не сошёл на нет. Свет от фонарей пропал, и шкаф вновь оказался погруженным в полночный мрак. — Ушли? — спросил Аллен через некоторое время, нарушая нависшую над головами мёртвую тишину. — Похоже на то, — ответил Майкл. — Тогда выходи. — Что? — Выходи, говорю. Мы выиграли время, успеем добежать до машины. — А тебе не приходит в голову, что они могли разделиться или послать кого-нибудь обратно, прочёсывать местность? Аллен лишь усмехнулся и, просунув руку между их тел, легко толкнул Майкла в грудь. — Когда-нибудь твоё ребячество будет стоить тебе жизни, — добавил Майкл, не сдвинувшись с места. Для большей убедительности он перехватил Алленову ладонь и отстранил её от себя. Но руку не отпустил. Держал в своей, крепко стиснув пальцы, точно чёртов золотой трофей. — Не будет, пока рядом ты, — лукаво предположил Аллен. — Я не смогу быть рядом постоянно, — тихо выдохнул Майкл. — Нянчиться с тобой — не моя проблема. Глянув на Майкла из-под бровей, Аллен с рыком высвободил руку из его хватки и толкнул вновь, ещё сильнее, чем в первый раз. «Неужто тебя это задело?», — подумал Майкл, и всё же покорно отступил, спиной отворяя дверь шкафа. Аллен, не выжидая, пока тот отойдёт в сторону, нарочно задел его плечом и быстрым шагом направился к пшеничному полю. — Стой! Постой же, черт тебя дери! — грозно зашептал Майкл, обернувшись и пытаясь ухватить Аллена за рукав. — Замри, — из зарослей пшеницы раздался грубый мужской голос. А следом за ним — оглушающе громкий выстрел.***
С первым пением птиц Майкл размыкает веки. Звук выстрела из сна низким уханьем отдаётся в гудящей голове — так сильно колотится его сердце. Идиот. Отпустил же. Не удержал. Не вцепился в него, как коршун в резвую, донельзя прыгучую добычу. Аллен ранен только поэтому, он ранен только потому, что ты сам позволил всему этому случиться. Он помнит, как Аллен буквально вылетел навстречу подкараулившему их фермеру и закрыл Майкла своим телом. Фермер вряд ли ожидал подобного выпада, поэтому неуклюже вскинул револьвер, заводил им у себя перед лицом, слепо целясь в Аллена, и выстрелил сначала куда-то в траву, а затем задел его бедро. Чёртов ублюдок. Майклу вдруг безумно захотелось вернуться туда, повернуть время вспять и переломать этому гаду руки и ноги. Заставить его испытать ту боль, которую испытывал Аллен. Он жаждет отомстить, но не может, и оттого копит невыносимую ярость, глушит её спиртным и сигаретами, но она только растёт и укореняется внутри него. Отбросив одеяло, Майкл тянет руку к тумбочке, надеясь найти сигареты, и вслепую шарит по столешнице, но задевает что-то острое и холодное, и оно с тяжёлым звоном приземляется на пол. Пепельница с резными гранями. Благо, пустая. Чертыхнувшись, Майкл подбирает её и как можно тише водружает на место. Он прислушивается. Со стороны соседней кровати доносится тихое умиротворяющее сопение. Быть может, Аллен всё-таки проснулся, но даже не думает встать и проверить источник шума, потревожившего его покой. Попривыкнув к темноте, Майкл всматривается в его недвижимый силуэт и поднимается с постели. Липкий жар в груди начинает донимать. В комнате всё ещё непроглядная темень; небо снаружи пасмурное, тусклое предрассветное солнце тонет посреди тумана и серых туч. Сигареты обнаруживаются на столике рядом с пишущей машинкой. Буквы на торчащем из прижимного валика листе бумаги Майкл разбирает не сразу. Сощурившись, он пригибает лист, замечает, что в отчёте не достаёт обещанного прошлым вечером заключения, и ухмыляется. Значит, он действительно больше за него не садился. Ох, чёрт, точно ведь… Накатывают воспоминания о поцелуе. «Чего не сделаешь по пьяни», — думает Майкл с кривоватой ухмылкой. Стало быть, он оправдывается перед самим собой, а сердце в груди всё равно колотится. От мысли о губах Аллена, о его вкусе и о горечи дрянной текилы на языке в паху начинает предательски тянуть, так, что аж колени подкашиваются. Так нельзя, — талдычит он про себя. — Больше такого не повторится. Но в глубине души надеется, что подобное обязательно случится вновь. За неимением дел Майкл берёт со стола пачку сигарет и возвращается к постели. Он садится и неспешно закуривает, глядя в окно на отнюдь невесёлую природную картину. Переведя взгляд с окна на Аллена, он замечает, что спина того сильно напряжена: лопатки торчат так, будто норовят прорезать кожу, а вместе с ней и ткань пижамы. Острое плечо дрожит, голова повёрнута так, что нос утыкается в подушку. Аллен больше не дышит, как раньше — спокойно и размеренно, — он буквально глотает воздух. Когда он начинает беспокойно ворочаться и вертеться, Майкл замечает, что рот его разинут в немом крике. Майкл собирается протянуть к Аллену руку и потрепать его за плечо, но тот неожиданно вскакивает, вцепившись в воротник пижамы и оцарапав ногтями собственное горло. Аллен истошно хрипит ещё пару мгновений, затем сухо сглатывает, ёрзает на постели и обращает к сидящему напротив Майклу побелевшее лицо. Тёмно-синие глаза полны страха, безвольно лежащие на коленях руки дрожат. — Что? Кошмар приснился? — как можно спокойнее спрашивает Майкл. Он много раз видел, как плохие сны влияют на человека и не понаслышке знает, как трудно порой бывает избавиться от навязчивых мыслей после пробуждения, поэтому думает о том, как мог бы его успокоить, вот только оказалось, что Аллену это успокоение всё равно что собаке пятая нога. — Нет, — прочистив горло, холодно отзывается Аллен. По его правой щеке скатывается почти незаметная прозрачная капля, но он быстро отирает её рукавом и поднимается с постели. Больше не удостоив Майкла взглядом, Аллен вновь спешит скрыться в ванной. Вскоре начинает раздаваться тихий шелест воды. Подойдя ближе к двери, Майкл понимает, что за этим монотонным звуком скрывается ещё один: едва сдерживаемое судорожное дыхание. Он решает не беспокоить Аллена и, в две долгие затяжки докурив сигарету, возвращается в постель. И из раза в раз повторяет себе, что чужие дела его не касаются. Так проще, так легче.***
Когда Майкл просыпается, Аллена в номере уже и след простыл. Он словно бы испарился, растаял. Но куда, черт его дери, он мог направиться в такой ливень, да ещё и с тростью? — Далеко уйти он не мог, — не то с облегчением, ни то со страхом бормочет Майкл себе под нос. Вторая — Алленова — кровать аккуратно застелена покрывалом. Холодная. Ключи от машины лежат в кармане пальто Майкла, в том же месте, где он их оставил вчера днём, пропала только его фляжка с бурбоном. Чемодан Аллена ютится в углу комнаты, там же, где стоит его собственный. Печатная машинка, отчёт, папки с делами, стаканы и бутылка текилы: всё было недвижимо, нетронуто. Казалось, даже пыль застыла в воздухе, а время — замерло. Майкл чертыхается, выныривает из постели и наскоро переодевается. Надев, пальто и накинув на голову шляпу, он выходит из номера и только со второй попытки запирает дверь на ключ. Руки дрожат. Куда он мог уйти? Как давно? И зачем? Мысли роились в голове, точна свора надоедливых мух. Одно он знает точно: как только Аллен окажется в поле его зрения, он непременно разобьёт его чёртово лицо. Сев в машину, Майкл заводит двигатель и, резко вырулив на просёлочную дорогу, вдавливает педаль газа в пол. Первым делом он навещает все места, в которых они с Алленом были за эти несколько дней. Дождь не щадит. Колеса зазря перемалывают грязь, попусту сгорает бензин. Нет его, куда бы Майкл не ехал. Спустя какое-то время он всё же видит на пути его одинокую фигуру, хромой поступью плетущуюся вдоль покосившегося забора из проволоки и десятка деревянных свай. Сердце пропускает удар. Он зовёт его быстрее, чем успевает понять, что собирается это сделать. — Ал! — открыв окно, выкрикивает Майкл. Промокший до нитки, тот не отзывается и с опущенной головой продолжает идти невесть куда. Майкл притормаживает, выскакивает из машины и подбегает к Аллену. Он притягивает его к себе, вцепившись в локоть, и, запыхавшись, спрашивает: — Какого чёрта? — Нужно было проветриться, — говорит Аллен, а у самого глаза на мокром месте. Две насквозь вымокшие шляпы отброшены на приборную панель. Обогреватель в салоне работает на полную мощность. Дождь снаружи с каждой минутой лишь усиливается, и дворники, скрепя по лобовому стеклу, практически не справляются с напором дождевой воды. — Тебе приснился кошмар, — крепче обхватив руль, начинает Майкл осторожно. — О чём он был? Аллен не отвечает. Лицо его непроницаемо. Он молча смотрит вперёд, на проплывающие мимо деревья, на небо, что становится всё серее и серее. Он бледен и, кажется, испуган, будто бы по дороге от мотеля повстречал саму смерть. Майкл уже не надеется услышать ответ, как Аллен вдруг произносит: — Во сне с тобой случилось то же самое, что и с ним. Майкла пробирает дрожь. Имя Фуллера не было произнесено всуе, но воздух в салоне вдруг становится тяжёлым и искрящимся от взявшегося буквально из ниоткуда напряжения. Аллен повернулся к Майклу лицом, и тот, не желая отводить взгляда от дороги, глянул на него через зеркало заднего вида. Встречаться с Алленом глазами напрямую ему не хотелось ничуть. И без того хлипкий разговор норовит сойти на нет, поэтому Майкл интересуется: — И часто у тебя подобные кошмары? Ты меня ни на шутку напугал, к слову. Аллен вновь оставляет заданный ему вопрос без ответа, поэтому Майкл продолжает. — Быть может ты поэтому такой… Подходящее слово всё никак не приходит на ум. — Такой? — тихо переспрашивает Аллен. — Немного странный. В последнее время. Страннее обычного. — Есть кое-что, чего я тебе не говорил. — И что же? — Фуллер снился мне, с того самого дня. Я не мог спать, потому что боялся, что вновь увижу его. Майкл понимающе кивает: — Но теперь сны изменились, и ты видишь вместо него меня, верно? Аллен опускает плечи и вжимается в сиденье, точно ребёнок, испугавшийся грозы. — Верно, — бормочет он едва слышно. — Ты горишь так же, как и он… Я пытаюсь тебе помочь, но ничего не могу сделать. Не могу даже кричать. Пламя меня не трогает, оно вредит только тебе одному, и… — Послушай. Пусть это прозвучит глупо, но твои сны не сбудутся. Я тебя одного не оставлю. Ещё чего придумал, от меня ведь так просто не отделаешься. Слышишь? — Помнится мне, неделю назад ты говорил совершенно обратное, — молвит Аллен. И больше не произносит ни слова. Слова больше не нужны, потому как Майкл отнимает правую руку от руля и медленно кладёт ладонь Аллену на бедро, чуть выше колена. Ткань брюк всё ещё дико влажная после дождя, но Майклу плевать. Этот выпад почти сразу же отдаётся в Алленовом теле неожиданно сильной дрожью, и он спешит убрать его ладонь. Отвернувшись в сторону пассажирского окна, он устраивает сцепленные в замок руки на сидении между ними. И не отпускает. Оба поочерёдно, по-ребячески, словно бы передавая невербальные сигналы — «я рядом, всё хорошо», — стискивают пальцы друг друга, пока не наступает время сменить передачу.***
Спустя некоторое время они возвращаются в мотель. За окном давно стемнело, в комнате царит полнейший мрак. Понажимав на выключатель у двери, Майкл разочарованно вздыхает. Снова перебои с электричеством. Добравшись до письменного стола, он достаёт из кармана брюк зажигалку и подпаливает фитиль свечи. Благо, что от неё осталась ещё половина. — Уже успел выпить? — спрашивает Майкл, подавая Аллену полотенце и выуженную из чемодана пижаму. — Я немного, — бормочет Аллен, бросая украденную фляжку на ближайшую кровать. — Всего пару глотков, для храбрости. — Для храбрости? И для чего же она тебе понадобилась, эта храбрость? — интересуется Майкл, кротко улыбаясь, но Аллен молчит. С полминуты вглядываясь в его лицо и прижимая принесённую им пижаму к груди, тот сиротливо и безмолвно стоит в дверном проёме, ведущем в ванную комнату. Кажется, будто Аллен совершенно не понимает, что делать дальше. — Промокнет, — напоминает Майкл, кивнув Аллену под ноги, а потом подняв глаза на него самого и на стопку сжимаемых им сменных вещей. Вода с Аллена едва ли не ручьями стекает; капли срываются с его одежды и волос и ритмично стучат по полу, будто дождь продолжает лить сквозь невидимую дыру в потолке. Ткань сорочки местами прилипла к телу, завившаяся от влаги аккуратными пружинками чёлка пристала к бледному лбу и вискам. Прервав визуальный контакт, Аллен склоняет голову и коротко выдыхает: — Спасибо. Несколько капель срываются с чёлки и падают ему на кончик носа. Стекла очков замусолены от постоянно протирания пальцами, отчего глаз за ними теперь почти не видно. Больше не произнеся ни слова, Аллен разворачивается, шагает в ванную и с мягким щелчком закрывает за собой дверь. Майкл стягивает с себя промокшие вещи и откидывает их на спинку стула. В одном белье щеголять не ахти. Майкл понимает, что его ни на шутку знобит, ещё от самой машины, поэтому спешит укутаться в покрывало. Правую руку всё ещё покалывало после того, что произошло в машине. Ледяные, влажные от дождя пальцы Аллена так приятно сжимали его собственные, что сердце невольно зашлось и не утихает по сию минуту. Майкл ощущает себя совсем юным сопляком, который только понял, что же такое первая любовь. Трость Аллена остаётся у противоположной стены. Конечно, прошло уже достаточно много времени, и хотя бы на недалёкие расстояния Аллен волен передвигаться без неё, но вот Майклу всё равно заметно, что он довольно сильно хромает, когда неслышно является из темноты и подходит к нему вплотную. Проследив весь путь своего горе-напарника, Майкл задирает голову и смотрит на него снизу вверх. Из-за стёкол очков глаза Аллена неестественно посверкивают, что удивительно в сумраке комнаты, лунный свет в которую прокрадывается лишь через крохотную щель в неплотно запахнутых шторах. Свеча мирно догорает в подсвечнике. Майкл, затаив дыхание, продолжает смотреть на Аллена, ожидая от него хоть какой-то реакции, но в ответ получает лишь презрительно холодный, до проступающего на спине пота и гусиной кожи, взгляд. Аллен поднимает руки — так, точно это и не его руки вовсе, — и кладёт ладонь одной Майклу на лоб, зачёсывает влажную чёлку, другой же цепляется за его подбородок. Что-то в смертоносном взгляде явственно меняется: теперь он смотрит на него с отнюдь не напускным сожалением. Аллен смотрит на него так, будто заранее просит прощения за то, что собирается сделать. — Пути назад нет, да? — спрашивает он хрипло. Майкл, не желая отвечать словами, пытается мотнуть головой, вот только Аллен быстро меняет угол её наклона и, склонившись, целует его в губы. Поначалу поцелуй выходит скомканным, таким же, каким был вчера, и они оба, едва соприкоснувшись носами, неосознанно вздрагивают, но Майкл приоткрывает рот, и Аллен, тепло выдохнув, делает то же самое. Всё получается лучше, чем Майкл мог себе представить. Мягкие губы, жёсткая щетина, привкус и горечь текилы на языке. Откинув покрывало, Майкл встаёт с постели, вцепившись Аллену в плечи, и теперь уже тому приходится — нивелируя их разницу в росте, — немного приподняться на носках, дабы не разрывать поцелуй, потому как склоняться Майкл не намерен. С каждым нежным касанием, с каждым поворотом головы, с каждым лёгким соприкосновением губ его начинает переполнять какая-то глупая, бесполезная злость на это невозможное, инопланетное существо, которое он так крепко держит руками, которое так нежно целует. Существо, неспособное нормально выразить собственные чувства и желания. Но со злостью внутри него рождается ещё одно чувство, полностью ей противоположное, потому что подобное отношение Аллена к нему лишь раззадоривает его фантазии, ведь ещё вчера утром он и надеяться не мог на подобный исход. Майкл становится донельзя храбрым, становится одержимым им. Пути назад не стало со дня их знакомства. Любые пути отхода оборвались, стоило Аллену только появиться в стенах Райт-Паттерсона. Майкл лихо подхватывает Аллена за талию и усаживает на противоположную кровать, сам же принимается снимать футболку. Аллен спешит расправиться с пуговицами собственной пижамной рубашки, но останавливается ровно на середине, замирает и зачарованно разглядывает тело Майкла, по крайней мере, ту его часть, что обращена к свету тающей свечи. Он кротко вытягивает руку, и Майкл позволяет ему прикоснуться к двум рваным шрамам на левой стороне грудной клетки. Секунда, и он уже позволяет ему осторожно поцеловать повреждённую кожу на выступах рёбер. Майкл тихо чертыхается, когда поцелуи становятся настойчивее и ниже. Щекотно, горячо. — Ты точно этого хочешь? — спрашивает он с придыханием, стоит Аллену коснуться резинки его боксеров. Тот вскидывает голову — колючий подбородок легко оцарапывает живот, — и безмолвно глядит ему в глаза, боязливо и нерешительно прохаживаясь пальцами по краю белья. Они оба мужчины, и, чёрт бы их побрал, не знают, что друг с другом делать. Всё ново и так запретно, что спирает дух. — Хочу, — шепчет Аллен, наконец. И этого достаточно, чтобы Майкл устроил колено у того между ног, и постепенно забрался в постель. Аллен, не отрывая взгляда, уступает ему место, вслепую нашарив изголовье и отсев поближе к нему. Они снова целуются, и Аллен, набравшись смелости после первого же поцелуя, чаще перехватывает инициативу. Майкл тянется к пуговицам пижамной рубашки, расстёгивает одну, но Аллен резко отстраняется и спешит убрать его руку, угрюмо бормоча: — Пусть останется так, как есть. — Стесняешься, — шепчет Майкл с улыбкой, на что Аллен только стреляет недовольным взглядом куда-то в сторону. — Погоди, неужели я угадал? — Не угадал… — Угадал, — спорит Майкл, потянувшись к Алленовой шее, всё ещё сокрытой под небрежно наброшенным на неё воротником. Он проходится ладонями по его груди, и, забираясь под рубашку, стягивая её до самых локтей, оглаживает предплечья. Покрывает короткими поцелуями оголившиеся участки кожи, легко прикусывает бугорки выступающих ключиц, и следует всё ниже и ниже, вынуждая Аллена лечь и расслабиться. И уж тем более – позабыть о смущении. К удивлению Майкла, Аллен оказывается очень голодным до ласки. Он отзывается на его прикосновения, как кот, что доверяет любой людской длани. Позволив стянуть с себя пижамные штаны, он изгибается и льнёт здоровым бедром к ладони Майкла, что играючи ползёт по нему вверх и вниз. Пальцы, едва касаясь кожи, легко щекочут её. Аллен дрожит и теряет слова в глубине подушки, в которую утыкается лицом, когда Майкл — наконец-то, — всей пятерней проходится ниже, к внутренней, самой мягкой и чувствительной части бедра. Большим пальцем подцепив резинку боксеров, Майкл тянется к набухающей, трепещущей плоти, что скрывается под ними. Аллен только яростнее зарывается в подушку, обнимает её и едва слышно скулит, стоит Майклу протиснуть руку под боксеры, обхватить его наполовину возбуждённый член, разок-другой поводить по нему, проверяя на готовность, и убрать собравшуюся на головке вязкую каплю. Он слегка оттягивает нежную крайнюю плоть, оглаживает и перекатывает мошонку… И отпускает. Дразня Аллена, оставляя его млеть, ёрзать, сходя с ума от последних отзвуков прикосновения. — Ты ведь понимаешь, что я намерен с тобой сделать? — спрашивает Майкл без лукавства. Аллен приподнимает голову и едва заметно ухмыляется. Майкл вспоминает, что обычно подобное выражение на его лице может означать лишь одно: ему страшно, но он этого не выкажет. — У меня никогда не было... с мужчиной, — говорит Аллен, и Майкл клянётся, что слышит в голосе неуверенную дрожь. Он и сам в подобном не мастак, но отсутствием опыта пугать вовсе не намерен. — Я буду осторожен, — признаётся. — Я знаю. — Знаешь? — Ты всегда осторожен. — А ты всё время нервничаешь, куда-то уносишься без моего ведома... Как тут не быть осторожным? Аллен выдыхает, закрывает глаза и сводит брови над переносицей. Оковы напускного веселья постепенно сходят с его лица, и остаётся только хмурая страдальческая физиономия — он явно опечален тем фактом, что оказался раскрыт столь скорым образом. — Иногда нужно просто успокоиться... — ...и плыть по течению? — Я этого не говорил, — произносит Майкл, слегка улыбаясь. — Уж кто-кто, а мы с тобой плывём только против него, не иначе. Довершив фразу, он тянется к Аллену за очередным поцелуем, и тот, искренне улыбнувшись, легко касается губами края его рта. — Ты когда-нибудь думал о том, что мы... вот так? — молвит Аллен, стоит Майклу снова склониться к его шее и прихватить зубами кожу в надежде оставить еле заметную метку. Не думал он, мечтал — точнее. И вот, когда мечты сбываются, одна за другой, он не может вымолвить ни слова. Только целует грудь Аллена, оставляя на ней маленькие багровые пятнышки, и трогает его, там, где раньше не было дозволено. — Перевернись, — командует Майкл вместо ответа, медленно стягивая с него бельё. Аллен выдыхает, делает как приказано и послушно опускается на заботливо подложенную Майклом под его живот подушку. Обычно послушание было ему несвойственно, и Майкл на мгновение чувствует себя укротителем дикого зверя, которого и зверем то не назовёшь. А вот диким Аллен был точно, без сомнений, потому что – чёрт возьми – едва его живот коснулся подушки, он тут же резко двинулся и подмял её под себя. С головки члена, бесстыже прижатого к боку подушки, стекает тонкая нить предэякулята, почти незаметная, если бы не пятно на наволочке, растёкшееся под ней небольшой лужицей. Уткнувшись лбом в матрас, Аллен тяжело дышит. Согнув ноги, отводит правое бедро в сторону и снова толкается в подушку. Подрагивающий член и подтянувшиеся к его основанию яички кажутся возмутительно красными на белоснежной наволочке. — Сам справишься? – с ухмылкой произносит Майкл, и не узнает собственный голос. — Молчи, — молит Аллен, скользя коленом ещё дальше. — Делай, что должен, — добавляет он скованно. — Тебе не нужно бояться, — говорит Майкл, успокаивающе поглаживая его по спине и постепенно опуская руки к ягодицам. — Я не боюсь, просто… оценивал риски. — Даже представить страшно, о каких рисках ты мог подумать, раз так волнуешься. — Ох, прошу тебя, — требует Аллен, едва ли не всхлипывая, — просто… начни. Но даже требуя подобные вещи, Аллен не спешит расслабляться и поддаваться пьянящему чувству возбуждения, которое уже захватило Майкла с головой. Майклу хочется устранить все сомнения Аллена, заставить его забыть о предрассудках, о страхе быть пойманными с поличным, ему хочется, чтобы все мысли этого невозможного человека были заняты только им одним, пусть даже на некоторое время.***
Прохладная смазка льётся Аллену меж ягодиц, но тёплые пальцы Майкла тут же подхватывают вязкие капли и, мгновенно согревая их, распределяют их по сжатому кольцу мышц. Один влажный палец скользит внутрь, медленно, продвинувшись всего на фалангу, и Аллен с едва слышным хрипом содрогается, чуть сводит колени, и от вида, от действа, от тихих, неясных звуков, которые он издаёт, прикусив уголок простыни, у Майкла путаются мысли. Он проталкивает палец уже на две фаланги, затем решает добавить второй, но Аллен неожиданно прогибается в спине и, глядя на него через плечо, просит: — Не надо так. Так… так не пойдёт. Похоже, у него самого все мысли в кашу. Но даже сейчас он действительно прав, так дело не пойдёт. Майкл понимает, что хочет видеть, как его действия отражаются на Алленовом чёртовом — раскрасневшемся то ли от стыда, то ли от смешанных чувств, — прекрасном в своём смятении лице. Майкл вынимает палец, на что Аллен издаёт странный звук, ни то тихий стон, ни то недовольное хныканье. Он медленно переворачивается на спину — подушка кочует под поясницу, — и замирает в безмолвном ожидании. Его, казалось бы, тщательно контролируемое дыхание то и дело теряет чёткий ритм, и из горла рвутся будоражащие разум и кровь Майкла вздохи. Майкл устраивается меж его бёдер, проходится ладонью по промежности, чуть прихватив мошонку, и Аллен вдыхает, так громко и резко, так болезненно, что сердце Майкла замирает и ухает куда-то вниз. Он бросает на Аллена быстрый взволнованный взгляд, и вид того — хмурого, стеснённого происходящей ситуацией и собственной несдержанностью, боязливо прикрывающего рот, — заставляет похолодевший камень в груди ожить и неровно забиться вновь. — Ал… Посмотри на меня, — Майкл зовёт его, нежно, боясь спугнуть. Аллен медленно, поначалу неохотно поворачивает голову. Косится на Майкла, как на прокажённого, но руки его, что теперь властно обхватывают бок и ногу, не отталкивает, а лишь поощряет их настойчивые касания, вцепившись в запястья обеих. Он дышит тяжело, ртом, губы влажные от слюны, кончик языка то и дело мелькает меж зубов. Майкл, наслаждаясь зрелищем, насилу дотягивается до подушки, в которую Аллен с таким забвением впивался пару минут назад, и сталкивает её с кровати. Вывернув запястья из крепких капканов Алленовых дрожащих пальцев, он тут же перехватывает его ладони. Аллен издаёт недовольный стон и даже собирается что-то сказать, пробует потянуть руки на себя и прикрыть ими лицо, но Майкл удерживает обе, прижимая предплечья к матрасу прямо у него над головой. — Хочу видеть тебя, — нависнув над Алленом, шепчет Майкл. Ведь у него действительно есть на что посмотреть... Потому что вид Аллена, такого беспомощного, расхристанного, лежащего перед ним с раскинутыми в стороны бёдрами начинает его донимать. Майкла трясёт от одних только догадок, что он может сотворить с ним, как он может его опорочить, воспользовавшись столь трепетным и слепым к себе доверием. По-настоящему слепым, потому как сам Аллен — с матовыми от пара стеклами очков и в потёмках, — может видеть только его одного. Майкл снова начинает растягивать его. Добавив второй палец, и введя оба почти на всю длину, он ритмично толкается ими в обжигающе жаркую тесноту меж Алленовых ягодиц, свободной рукой придерживая его за здоровое бедро и изредка впиваясь ногтями в маняще шёлковую мякоть. Аллен накрывает его руку своей, переплетает пальцы. — Тебе приятно? Кивает, а в глазах едва ли не слезы стоят, так сильно они сверкают. Взяв Аллена за бедра, Майкл подтягивает его ближе к себе. Одной рукой он приспускает собственные боксеры себе на бёдра, наспех раскатывает вынутый из пакетика презерватив по собственному члену, другую же прижимает к груди Аллена. Он сглатывает. Чужое сердце под пальцами колотится, точно оголтелая пичужка, отчего его собственное заходится в том же ритме. — Всё хорошо? — спрашивает Майкл, и Аллен, сморгнув, медленно кивает. — Всё хорошо, — мягко вторит он, вглядываясь в его обеспокоенное лицо. — Я могу?.. — добавляет вкрадчиво, на что получает ещё один — не самый уверенный, но все же — кивок. После этого неуверенного согласия, Аллен, прогнувшись в пояснице, крепче обвивает Майкла ногами и запрокидывает голову, свыкаясь с совершенно новыми ощущениями, пока тот осторожно погружается в него, медленно, дюйм за дюймом. Первый серьёзный толчок Аллен принимает с тихим и весьма болезненным выдохом. Вытянув руки вперёд, Аллен заставляет Майкла лечь на него для того, чтобы покрепче обнять. Он всецело полагается на него, отдаётся ему, доверяет. С немым стоном на устах претерпевает ту боль, жжение и неудобство, которое несут за собой их неловкие, робкие, неестественные телодвижения. Кожа обоих в местах соприкосновения, кажется, начинает плавиться, точно раскалённый свинец, и тут же спаиваться воедино. Горячая, страждущая, ищущая. Самообладания Майклу хватает только на то, чтобы осторожно снять с Аллена очки — с белыми, запотевшими от частого дыхания их хозяина стёклами, — до заглушенного беспорядочными вздохами треска сжать оправу в трясущемся кулаке, и отложить их на край тумбочки, только чтоб не мешали наслаждаться видом той похоти, что плещется в затуманенных наслаждением глазах Аллена, таких невероятно синих, что даже цвет предзакатного неба проигрывает им по насыщенности красок. В уголках глаз, в тонкой паутинке морщинок мерцает влага — должно быть, от боли покатились слезы. Майкл склоняется и целует Аллена ниже застывшей слезинки, в скулу — задрожавшие мокрые ресницы щекочут кончик носа, — и ниже, ниже, ниже, пока не приникает к его губам, красным, воспалённым от постоянных покусываний. Оба соприкасаются приоткрытыми ртами и делят кислород на рваном вдохе. Так быть не должно, так не задумано свыше, но, чёрт подери, почему же тогда это так приятно?.. Жар внутри Аллена, то, как сокращаются и сжимают Майклово естество его тугие, но податливые от растяжения мышцы. Майклу хочется запечатлеть все увиденное им в этот вечер на сетчатке глаз. То, как Аллен выглядит сейчас: раскрасневшийся, взмокший. Чёлка безумным вихром липнет ко лбу. Майкл уже скользит голодным взглядом по его почти вишнёвой от смущения, покрытой темной порослью волос тяжело вздымающейся груди. Наблюдает за тем, как подрагивает усыпанный веснушками мягкий и тёплый живот. Душное одеяло и предательский сумрак комнаты мешает рассмотреть то, что находится ниже. То, как широко Аллен раскрыт для него из-за разведённых в стороны бледных и почти безволосых бёдер, как его собственный багровый от прилившей крови член толкается прямиком в тесное, обжигающее горячее нутро ранее неприступного, чванливого профессора, тупого умника, ёбаного зазнайки, чёртовой занозы, мешающей жить, впившейся в кожу навечно... Опустив руку, Майкл нашаривает напряжённый член Аллена, нежно и легко массирует его. Обхватив влажными от предъэякулята пальцами, он принимается водить по стволу, вторя собственным движениям, изредка сплёвывая на и без того влажную ладонь, только бы не прекращать трение. От силы его толчков пружины матраса начинают поскрипывать, а спинка кровати — гулко биться об стену. Аллен, дыша, точно загнанный пёс, иступлено молит Майкла поумерить пыл. — Прекрати, со… соседи... Соседи услышат, — шепчет он, и каждое произнесённое им слово ломается на середине и претерпевает паузу в виде томного выдоха. — Наплевать, — бормочет Майкл, подхватив Аллена под спину и теснее подтянув его к себе. Толкнувшись практически до основания, он начинает коротко и быстро покачивать бёдрами, заставляя того напрочь позабыть о душевном спокойствии людей за стеной. Теперь Аллен только шумно сипит и жмётся лбом в плечо Майкла. Временами его стоны становятся отчётливее, но он тут же прикрывает рот рукой и прикусывает кожу на тыльной стороне ладони, стремясь их заглушить. Выжидая, пока сами собой рвущиеся из груди стенания стихнут и перестанут раздирать пересохшее горло. Утром он не сможет произнести ни слова. Аллен не отпускает Майкла, тянет его к себе, обнимает слабеющими руками и прижимает к собственной груди. Майкл чувствует, как чужие ногти впиваются ему меж лопаток, царапают вдоль позвоночника. Боль не отрезвляет, лишь сильнее распаляет его, заставляя настойчивее раскачивать распростёртое под ним тело. Несдержанно зарычав, он ускоряется, желая довести Аллена до грани. Он будет трахать его до тех пор, пока у него — чёртового звездочёта — любимые звезды из глаз не посыплются. Хотя, судя по предательской дрожи в конечностях, Майкл и сам уже готов рассыпаться на части. — Майк, — звучит жалобное, надтреснутое, у самого уха. Имя раздаётся вновь, становясь влажным, донельзя пошлым звуком, выдохом, выкриком, стоном. Аллен шире разводит ноги в стороны, желая принять Майкла целиком, без остатка. Рана на бедре кровит, окрашивая слабо завязанный бинт. Майкл разберётся с ней позже, отмоет, сменит повязку, будет целовать бедро до тех пор, пока Аллену не станет легче. Он сделает для него всё, но только не сейчас. Сейчас он хочет уничтожить его. Майкл и сам близок к тому, чтобы кончить от одного только звука мокрых шлепков паха об податливый Алленов зад, от тембра Алленова голоса — привычная хрипотца сменилась мягким, почти юношеским тенором. Он целует его, не желая ни на секунду отрываться от влажных, мягких губ и чёртовой острой щетины, окружающей их. Мышцы внизу живота стягивает в жаркой неге, и Майкл, выпрямившись и хватая ртом воздух, выходит, но лишь наполовину, для того, чтобы сжать член у основания, и отсрочить скорое наступление оргазма. Яйца, мать его, каменные. Нормального секса он вот уже пару месяцев не видывал, а все из-за проекта и приставленного к нему в партнёры заучки, задницу которого он теперь с таким наслаждением приходует в богом забытом мотеле... и ему это, блядь, нравится. Безумно нравится. Аллен замирает, смотрит на него из-под полуопущенных век; голова запрокинута, единственная оставшаяся на кровати подушка подмята под беззащитную розовую шею, явно выставленную напоказ, левая щека прижата к исцелованному солнцем плечу. Майкл видит мерцающие в свете луны очертания отросшей за то время, что они провели в работе над делом, белоснежной щетины под скулами и на подбородке. Смотрит на то, как мерно и глубоко поднимается и опускается грудь Аллена. Слушая это настороженное дыхание, он понимает, что не хочет останавливаться. Не хочет терпеть. К чёрту. Ох, к чёрту. Если уж он и кончит раньше, чем Аллен, то доведёт его пальцами, языком, губами и ртом, только бы посмотреть, как его невыносимый зубрила теряет над собой контроль. Увидеть, как у него срывает башню, потому что никто и никогда раньше не делал с ним ничего подобного. И Майкл рад бы был остаться единственным, кто перешёл эту грань. С тихим стоном он возобновляет толчки и вновь склоняется к плечам Аллена. Поочерёдно целует каждое, словно желая попробовать веснушки на вкус. Ведёт носом и губами по впадинке меж ключиц, сцеловывая нагревшиеся капли пота, касается ртом местечка под правой, приложившись к двум крохотным родинкам, помня их местоположение наизусть, вплоть до дюйма, затем опускается ниже и прикусывает небольшую горошину соска, держа в голове то, какие они сейчас могут быть порозовевшие и припухшие, блестящие от слюны. Аллен бормочет что-то невнятное и зарывается руками в волосы Майкла. Подушечками пальцев он выводит какие-то совершенно неведомые узоры, пускает в ход ногти и легко оцарапывает кожу. А ещё он шепчет. Шепчет, лепечет что-то дурацкое, что-то тайное, что-то такое, от чего у Майкла снова начинает болеть сердце, и он спешить задрать голову, дабы заткнуть поток словесных нежностей не менее ласковым глубоким поцелуем. Ненадолго заняв язык Аллена чем-то поважнее слезливых разглагольствований, Майкл целует его в ложбинку под носом, сминает верхнюю губу — щетина колется, рождая все новые и новые волны тепла внизу живота, — затем нижнюю, и чуть прикусывает подбородок. Аллен крепко обнимает Майкла за шею одной рукой, другой же тянется вниз, меж собственных раздвинутых ног, к ягодицам и кладёт кончики пальцев туда, где они с ним соединяются. Майкл шумно выдыхает, чувствуя, какие холодные у Аллена пальцы. Аллен хочет ощущать, как он входит в него, хочет, мать его, прочувствовать то трение, что они создают. Наощупь. Происходящее становится поистине фантасмагорическим, не-ре-а-ль-ным, когда Аллен, приникнув к губам Майкла медленным, но нежданно страстным поцелуем, начинает двигать бёдрами в унисон с толчками, по инерции, совершенно бездумно, буквально вытягивая из него и без того подкатывающий оргазм, а вместе с ним и остатки сил. У Майкла голова кругом. Мягкие, но напряжённые бедра бьются о его собственные, шлепки становится оглушающе громкими для той тишины, которой они старались придерживаться. Мышцы под кожей перекатываются, натягиваются, тела становятся всё горячее. Ногти раздирают спину до саднящих полос. Аллен. Аллен. Аллен. Вот, как выглядит его безумие. Вот, что значит его личный «снос башки». Отдаться страсти, вручить ей всего себя и всё равно провести всё так, как он сам того хочет, отняв у Майкла любое право на доминирование, но при этом подчиниться ему, сделав вид, что в происходящем действие ему отведена самая что ни наесть главенствующая роль. Растеряв все мысли, Майкл с несдержанным рыком кончает. Перенимая его дрожь, Аллен замедляется, но продолжает двигаться, сводя Майкла с ума, скользя по его расслабляющемуся члену до тех пор, пока судорожные вздохи того не сходят на нет. Майкл обессиленно падает на Аллена — тело словно магнитом тянет. Аллен обнимает его, касается губами уха, целует в висок. Когда он выскальзывает из него, то замечает, что Аллен всё ещё порядочно возбуждён и изнывает от любого прикосновения. Зрелище вызывает у него голодную ухмылку. — Что ты задумал? — спрашивает Аллен, стоит Майклу вытянуться вдоль его тела и, заведя руку за спину, вслепую пошарить рукой по столешнице тумбочки в поисках оставленного в пустой пепельнице тюбика смазки. — Сейчас поймёшь, — шепчет он, осторожно подтягивая к себе правое бедро Аллена. Чуть позже Аллен гораздо охотнее принимает в себя сразу два пальца. Едва почувствовав их у входа, он судорожно вздыхает, а на каждый толчок отзывается мягким выдохом, почти граничащим с едва сдерживаемым стоном. Обеими руками потянувшись к паху, он находит руку Майкла и стискивает его ладонь, будто бы желая ускорить ласку. Майкл тянется к нему и мягко целует в губы. — Майк, — зовёт Аллен почти неразборчиво, обмякнув от поцелуя и движений внутри него; ему явно не хватает воздуха, — я сейчас... — Я знаю, детка, знаю, — шепчет Майкл в ответ. Напоследок коснувшись губами переносицы, той тоненькой щербинки, что пересекает её, он добавляет, опускаясь ниже. — Кончи для меня. Я хочу видеть, как ты кончаешь. «Это странно» — думает Майкл задней мыслью. Странно звать его так, говорить ему подобные вещи… Но чего только не скажешь, когда Аллен выглядит так, когда Аллен произносит его имя будто чёртову молитву и, блестя глазами-опалами, смотрит только на него и требует большего, чем он может ему дать. — Я люблю твои руки, — признаётся Аллен, запыхавшись, глядя на двигающиеся на его члене Майкловы пальцы. Признаётся, чувствуя его же пальцы внутри. Майкл улыбается. Уж не довёл ли он Аллена до белой горячки, раз уж он осыпает его столь лестными признаниями? — Хорошо, а что ещё ты любишь? — заискивающе интересуется он и проводит языком по нижней губе. Похоже, что одна только мысль о том, что Майкл способен сделать с ним ртом, заставила Аллена беспомощно застонать и напрячься. Его член, стиснутый в ладони Майкла, несколько раз подёргивается из-за натянутых мышц живота, и Майкл видит, как белёсые нити спермы в два недолгих спазма выплёскиваются Аллену на полы его любимой пижамной рубашки. Капли жемчугом теряются на ткани и волосах на лобке и груди. Майкл сжимает его здоровое бедро и ещё некоторое время водит рукой, чуть прижимая костяшки к подтянувшимся к основанию ствола яичкам. Аллен, прикусив губу и задрожав всем телом, изливается в третий раз, прямо в его сжатый кулак. Гортанно засмеявшись, Майкл жмётся щекой к бедру Аллена и наблюдает, как тот, запрокинув голову на подушку и тяжело дыша, постепенно приходит в себя. Пожалуй, он прибережёт для него парочку трюков до следующего раза. А он будет, уж в этом он точно не сомневается. Ведь он пообещал Аллену, что никуда от него не денется.