Пока никто не знает

Всё, что Сынмин мог, проснувшись за полчаса до будильника, — материть про себя Чанбина за то, что отдавил ему во сне ногу на узком диване, несмотря на свой в целом небольшой птичий вес. А ещё вопрошать у мироздания, какого чёрта его стояк упирается Чанбину в бедро. Стояк Чанбина при этом тоже призывно натягивал резинку пижамных штанов, однако спать, казалось, не мешал своему владельцу абсолютно. А вот Сынмина зов природы отчаянно просил поторопиться и что-то сделать с проблемой. Не к месту вспомнилась концовка ночного разговора, когда Сынмин действительно не знал, ответить честно или посмотреть на реакцию. Совесть, конечно, сожрала с потрохами, и он выбрал первый вариант. Чанбин, кажется, поверил и облегчённо выдохнул. Сейчас, в утреннем свете и с расслабленными чертами лица Чанбин казался очень красивым, несмотря на словно под линейку отрезанные волосы. Сынмин вспомнил, как пару раз даже видел его в очках — вид был очаровательным. — Так и будешь надо мной висеть или уже перелезешь? — не поднимая веки, спросил Чанбин и в противовес своим же словам свалил Сынмина на себя, сгребая в объятия и щекоча. — Эй... — задыхаясь от смеха и возмущения, Сынмин попытался закрыться, но ни черта не вышло. Чанбин только сильнее стиснул его, повернувшись снова так, как они засыпали. Но уже улыбался, хоть и опять прикрыв веки. — Ещё пару минут, и я тебя отпущу, ладно? — Если я из-за тебя опоздаю в школу... — Не опоздаешь — твой будильник ещё даже не звенел, — выдохнул он ему в район ключиц и заёрзал на диване. — Спасибо, что остался со мной, я почти выспался. — Ну у тебя целый день для восполнения этой утраты… Двинься. Ну пусти-и-и… — Не хочу, ты как большая плюшевая игрушка. Только ещё тёплый. — И по яйцам зарядить могу, — заверил его Сынмин, и его как по команде тут же отпустили сильные руки. — Не скучай, я буду вечером… — Удачного дня, — сонно проворчал Чанбин и закутался в плед снова, отворачиваясь к стене. Сынмин незаметно выскользнул из спальни Чанбина прямиком в ванную, чтобы не привлекать к себе внимание. Быстро принял душ, умылся и спустился к маме, которая нарезала ему овощи для сэндвича. Тарелка с рисом, ветчиной и омлетом стояла рядом. Ещё даже дымилась. — Ты рано, сынок, — улыбнулась она. — Ну сегодня мне идти пешком. Кстати, насчёт того, что сказал отчим… — Если ты насчёт Чанбини, то я ничего не решаю, родной. Я бы и правда хотела помочь, но его отец непреклонен… — А что если я скажу тебе, что он меня защищал? Не прямо, конечно, — косвенно, но всё же, — набивая рот рисом и запивая водой, спросил Сынмин. — Я не выдумываю, но Бини-хён и вправду не скажет вам обоим ничего. — А ты? Не хочешь мне рассказать, от чего он тебя там защищал? — наклонила она голову вбок, интересуясь. Сынмин натянуто улыбнулся и помотал головой. Ну уж нет. — Ну так а как я могу верить в эту ситуацию, когда один молчит, а второй не договаривает? — А я не прошу мне верить, мам. И я не ради Чанбина стараюсь, если что, — давил он на логику. Если сделать по уму, то всё должно получиться. — Отчиму, что, придётся каждый раз дёргаться с работы ради того, чтобы просто меня отвезти домой, а мне каждый раз нужно по часу его ждать после тренировки, околачивая пороги стадиона в тёмное время суток? Я за это время могу туда-обратно один сходить. И если вы за меня так переживаете, то совсем нелогично заставлять меня искать приключения на одно место, привлекая внимание целый час. И, кроме того, я тоже вечером голодный и уставший… А ещё у меня экзамены меньше чем через три месяца. И среднесеместровые через месяц. Мне этот час на подготовку — совсем не лишний, знаешь… — Всё-всё, я тебя поняла, не тараторь, — отложив нож и сняв одноразовую перчатку, она погладила его по голове. — Ешь лучше, не торопись. — Да я уже опаздываю — у нас дежурство с Феликсом, сэндвич оставь хёну — он их любит, — доедая по-быстрому последние несколько ложек и параллельно вставая из-за стола, пробубнил Сынмин. Без Чанбина было скучно добираться до школы. Но когда Чанбин проснулся, Сынмин перестал выпускать из рук свой телефон. Даже Феликс пару раз на него шикнул, что тот только и делает, что переписывается. Чанбину было скучно дома, несмотря на то что от освоения школьной программы его никто не освобождал. И вернуться на занятия с двухнедельным пропуском и дырой в голове не захотел бы ни один школьник. Даже заядлый двоечник. Чанбин штудировал алгебру, геометрию и физику, Сынмин — тупо пялил в смартфон, надёжно прикрытый учебниками по различным дисциплинам. А вечером у стадиона его ждал неизменный велик и неизменный Чанбин, на шее у которого Сынмин и повис, сбежав по ступенькам. — Тебя таки отпустили? Я старался, — обнимая за шею. — Скорее, выгнали. Но дали ровно час. Так что слезь с меня, иначе мы опоздаем домой — и три шкуры снимут не с тебя, а с меня. — Скажи же, что я молодец? — усмехнулся Сынмин, усаживаясь на багажник. — Да, но, кажется, теперь я от твоей компании за две недели взвою. — Ой, всё. В общем, завтра не встречай меня, — ткнул ему под рёбра Сынмин и едва не навернулся от накренившегося из-за Чанбина велика. — Ну уж нет… Час, на который меня выпускают за порог дома, отдать обратно? — Я серьёзно. Я никому не скажу. Меня будет забирать Чан, а у тебя будет час за пределами дома. Встречаться будем на углу квартала, чтобы не спалиться. — Ты шутишь? — посмотрел на него через плечо Чанбин, колеблясь и не понимая, всерьёз ли Сынмин. — Не шучу, сказал же. Мы с тобой и дома поболтаем, если что. А ты за две недели в четырёх стенах кукухой ещё поедешь — кто тебя потом будет возвращать к жизни? Я? — Если до завтра не передумаешь, сообщи, ладно? — Не передумаю. Жми давай, а то опоздаем — сам же говорил.

***

— И тебе не обидно? — грызя печенюшку, спросил угрюмо Хёнджин. — Ну, что он так легко согласился… Ты вообще уверен, что он не соврал тебе? — Я же тебе сказал, что нет, мне не обидно. И я не уверен. Ты меня слушаешь? И вообще, ты здесь или где? У тебя нет температуры? — Сынмин оторвался от проекта, который чертил вот уже часа два, и протянул руку ко лбу Хёнджина. Вроде жара нет. — Тебе бы тоже заняться чем-нибудь, а то выглядишь… никак. Что случилось? С Минхо что-то? — Мы расстались? — как-то неестественно улыбнулся Хёнджин и снова залип на уполовиненной печеньке. — Не бери в голову. — Ты говоришь мне не брать в голову, а у тебя этим вся голова забита. Это, как минимум, нечестно, — наклонил голову Сынмин, смотря на него укоризненно. — Ну? Может, хотя бы расскажешь, из-за чего? Хёнджин пожал плечами, залез на компьютерное кресло с ногами по-турецки и обхватил щиколотки ладонями, перед этим закинув остатки печенья в рот. — Я не знаю. Ну, в смысле, это было как «ты же знаешь, у меня сейчас экзамены и слишком амбициозные планы, для которых нужно много стараться». — Значит, после экзаменов…? — После экзаменов он уедет в Сеул поступать, — помотал головой Хёнджин. — Но ты же тоже поедешь туда… К тому же, до Сеула всего час на метро. — Поеду, да, через два года. Мы с ним встречались меньше. Неужели ты думаешь, что… Сынмин задумался. Все они собирались когда-нибудь уехать в столицу, но все они были разного возраста. У кого-то, действительно казалось, были серьёзные отношения. И что делать с ними, когда придётся расставаться? Даже они с Хёнджином стали видеться куда реже, у обоих появились секреты, оба переживали внутри бурю эмоций, внешне стараясь оставаться невозмутимыми, словно ничего не произошло. Сынмин в такие моменты уходил в проекты, стараясь отключить голову и чертить-чертить-чертить. Что-нибудь. Хоть что-нибудь. Чтобы не думать ни о Чане, ни о Чанбине, ни о родителях, ни о Хёнджине, ни о каких-либо проблемах. Учёба отвлекала от бесконечных копаний в причинах тех или иных действий или слов и бесконечного поиска лучших выходов из ситуаций с уже истёкшим сроком давности. Чем дальше, тем Сынмин чаще для самого себя замалчивал причины бессонниц и того, почему с Чанбином засыпалось легко, стоило лишь обнять его и прикрыть веки. С планшетом чертить стало куда легче. Теперь его рабочий стол не был похож на поле военных действий с кучей стружки от карандашей, ластика и клочков бумаги. Но иногда он всё же возвращался к карандашным зарисовкам, пачкая руки в карандаше, когда голова особенно не хотела пустеть. Ритуал рвания бумаги, стирания карандашных линий и вырисовывания новых поверх успокаивал сильнее, и в попытках получить нужное на листе, забывалось всё остальное. С болью в кистях и стёртой до лопнувших мозолей иногда кожей на пальцах забывалось всё. Сынмин чертил, пока руки от дрожи не переставали слушаться. И только тогда мог лечь спать, когда весь остальной дом видел уже десятый сон. — Опять не спишь? — застал его в одну из таких ночей Чанбин, приоткрыв тихо дверь. Часы показывали начало четвёртого. Сынмин посмотрел на черновой вариант рисунка с кучей кривых даже на поверхностный взгляд линий, потом на руки и попытался стереть карандашные следы с ладони, потерев одну об другую, словно это было возможно, и зашипел от боли, сорвав одну из свежих мозолей. Чанбин аккуратно взял его ладонь в свою и осмотрел его пальцы, практические полностью измазанные в графите. А потом молча повёл его в ванную, включил тёплую воду и выдавил на его руки немного жидкого мыла, чтобы Сынмин смыл следы графита, пока он копается в аптечке в поисках перекиси и пластырей. — Пластыри у меня в комнате. — Те в мотке, что ты используешь постоянно? Я понимаю, что тебе нужно много, но те совершенно никуда не годятся, потому что заклеивают открытые раны и приклеиваются намертво, — достал он пачку с подушечками посередине и, выключив воду, кивнул в сторону выхода, кинув ему маленькое полотенце, снятое с крючка. — Как думаешь, мы тоже перестанем общаться, когда ты поступишь в университет? — спросил Сынмин, зашипев, когда Чанбин капнул перекисью на лопнувшую мозоль. Казалось бы, нужно уже привыкнуть к подобным ранам, но он всё равно каждый раз ощущал боль как в первый. Особенно когда ещё и на бейсболе держал биту перемотанными пластырем на костяшках пальцами. — С чего вдруг такие мысли? Мне, к тому же, до поступления ещё год с лишним, — не отвлекаясь от его рук, спросил Чанбин. Что он там видел в свете одной лишь настольной лампы, который он к тому же закрывал своей спиной, Сынмин спрашивать не стал. — Хёнджин с Минхо расстались. Минхо выпускается в этом году. — Ну и славно. Они друг другу не подходили, Хёнджин найдёт и получше, — заклеивая последнюю рану, закусил кончик языка Чанбин, а потом посмотрел на Сынмина, закончив. — Что? Ну что я такого сказал? — Тебе завтра в школу… — И что? Я же туда не первый день хожу, — усмехнулся Чанбин, кивая на подушку, мол, залезай под одеяло. — Но будет первый раз за две недели. — А ещё через две недели экзамены. Так что спи, пожалуйста, — выключая свет. — Если только ты со мной останешься. Чанбин засмеялся, но залез к нему под одеяло, подкладывая локоть под голову. — Шантажист мелкий. — И я тебя люблю, хён, — с улыбкой в темноте ответил Сынмин, до конца не понимая, что значат для него самого эти слова.