Лисий танец

В тот день Лань Чжаня впервые допустили в библиотеку. Прежде считалось, что он слишком мал. Теперь же он умел читать и писать, и пусть не все книги были ему доступны и понятны, но он радовался обретению новой возможности. Всё же он ощущал себя свободнее только в те дни, когда позволено было увидеться с матерью, а в остальное время правила казались слишком строгими и не всегда можно было разобраться, зачем они нужны. Однако именно с правил должен был начаться его день. Лань Чжаню сказано было переписать целый раздел, чтобы запомнить получше, ведь, как объяснил ему дядя, то, что выписывает кончик кисти, отпечатывается прямо в сердце. Лань Сичэнь, старший брат, должен был наблюдать за ним, поправлять и прояснять непонятные моменты. Но пока что он сидел за столом напротив, а перед ним лежала какая-то книга, так и оставшаяся закрытой. — Ванцзи, — окликнул он вдруг Лань Чжаня, отвлекая его от растирания туши. Кроме них, в библиотеке как раз никого не осталось. — Пока мы здесь одни, скажи мне, есть ли вопросы, которые ты не решаешься задать старшим?.. У Лань Чжаня накопилось немало таких вопросов. Иногда он украдкой обращался с ними к матери, но беседы с ней были редки, а вопросы множились быстро. Приходилось всякий раз выбирать только несколько, чтобы не тратить всё время, что им отводилось на встречу. Однако ряд правил смущал его, и он боялся прийти с этим к дяде, старшим наставникам и даже к брату, потому что никак не мог понять, нарушает ли правила, поступив так, или нет. Или, может, на его вопросы уже давали ответ, да только он отвлёкся и прослушал? Разве это не проступок, за которым должно было последовать наказание?.. Дядя обязал Лань Сичэня следить за соблюдением правил среди младших учеников, и теперь брат назначал наказания другим. Лань Чжань видел, как эта обязанность угнетает его, потому не хотел своим поведением и небрежностью причинить брату ещё большую боль. Лань Чжань оглянулся на открытые двери библиотеки, солнечные лучи падали на простой деревянный пол, как будто звали отправиться на прогулку, вот только развлекаться во время, выделенное на обучение, строжайше запрещалось. — У меня есть вопросы, — признался Лань Чжань. — Но ты можешь счесть их нарушающими правила, а значит… — Когда это касается тебя, Ванцзи, — мягко отозвался Лань Сичэнь, — я буду думать о том, что ты — мой брат, а потом уже о правилах. В тех книгах, что оставил нам Лань Ань, сказано, что за пытливый ум не следует наказывать. Лань Чжань встретился с ним взглядом, глубоко вздохнул и всё же сдался: — Сколько я себя помню, всегда у нас были налобные ленты. Дядя говорил, что они очень важны, но никогда не объяснял, почему это так. Или, может, я пропустил это?.. — Не пропустил, — Лань Сичэнь поднялся и подошёл к нему. Опустился напротив и сделал знак, что восстановил над ними крохотный колокол тишины — удерживать большой купол Лань Сичэнь пока не мог, он ведь тоже был ещё ребёнком. — Я задавал такой вопрос отцу. Ты опасаешься его и мало говоришь с ним… — Лань Сичэнь прервался, не став отступать от темы. — Что ж, послушай, пока никто не знает, о чём мы говорим с тобой. Основатель нашего клана, Лань Ань, считал, что путь самосовершенствования проходит в отказе от мирских страстей и удовольствий, способных изменить поток ци. И чтобы ученики никогда об этом не забывали, он создал налобную ленту. В неё вплетены защитные заклинания, строки, защищающие душу и упорядочивающие течение ци. А также она является символом сдержанности. — И только? — заподозрил, что это не всё, Лань Чжань. — Это — лишь начало, — продолжил Лань Сичэнь, внезапно понизив голос, хоть колокол тишины не позволил бы их подслушать. — Лента означает сдержанность, — повторил он, — но Лань Ань был мудр и считал, что лучшие качества человеческого сердца раскрываются в парном совершенствовании. Забыть о правилах и дать себе волю любой, кто носит нашу ленту, может лишь с тем, кто предначертан ему Небесами. Лишь с тем, кого любит всем сердцем и всей душой. Отыскав такого, можно рассказать ему о своих чувствах, отдав налобную ленту прямо в руки. Лань Чжань изумлённо смотрел на брата. О таких вещах ему никогда не говорили. Они отчего-то отчаянно смущали. Настолько сильно, что он едва сдержал хвосты. Лань Сичэнь бросил взгляд на дверь и заговорил ещё тише, торопливо, будто пытался как можно скорее рассказать обо всём, что знал про ленту: — Вот почему запрещается касаться чужой ленты, снимать её… — он вздохнул. — Также отец сказал, что наши ленты особенные. В них мать лично добавила заклинания, которые защищают от собак и талисманов, созданных, чтобы угадать скрывающую свою сущность лису. Это — наша защита, Ванцзи. Никогда не снимай ленты. — Хорошо… — Лань Чжань кивнул. — Я понимаю. — А ещё… — Лань Сичэнь внезапно стремительно покраснел. Лань Чжань прежде никогда не замечал за ним подобного, оттого произошедшее заставило его в изумлении широко раскрыть глаза. Лань Сичэнь чуть отвернулся, продолжая трепетать и алеть скулами. — Однажды я видел, как отец набросил свою налобную ленту на запястья матери и увёл её за собой. — Зачем?.. — спросил Лань Чжань. — Когда… когда ты станешь немного старше, я объясню и это, — Лань Сичэнь быстро встал и щелчком пальцев разрушил колокол тишины. — Пора заниматься, Ванцзи. …Лань Чжань стал старше, достиг возраста, когда юношам прямой как палка Старейшина Лань Су монотонным голосом рассказывал о парном совершенствовании. И тогда же от соучеников Лань Чжань услышал: «Старик так говорит об этом, точно никаких весенних игр и не существует». Лань Чжань был достаточно умён и отличался великолепной памятью. Он сопоставил всё услышанное, вспомнил рассказ брата о ленте, вспомнил, как порой смотрели друг на друга родители. И ему не потребовалось задавать ещё один вопрос. *** Вэй Ин пробрался в пещеру Ханьтань так глубоко в ночи, что Лань Чжань уже не предполагал его увидеть. Он успел устроиться на неудобном ложе и почти уснул, когда одетый в белое ученическое ханьфу Вэй Ин проскользнул к нему и замер так близко, как только допускали печати. На лбу его была лента — та самая, что некогда Лань Чжань сам ему отдал. — Вэй Ин? — всё же не поверил своим глазам Лань Чжань, поспешно садясь. — Отчего ты… — М… Много чего случилось, Лань Чжань, — откликнулся тот и бросил ему на колени плетёный из красных нитей браслет с бусиной. — Надень на руку, хорошо?.. Казалось, Вэй Ином овладела какая-то идея, которую он жаждал проверить как можно скорее. Расспрашивать его в таком состоянии точно было бы бесполезным делом. Лань Чжань подчинился и только удивлённо поморщился, когда от браслета чуть занемело запястье. Он был наполнен ци, сплетённой с красными нитями во что-то единое. Угадать заклинания Лань Чжань не сумел. — Так… — прошептал Вэй Ин, поправляя на собственном запястье такой же браслет, и сделал ещё шаг вперёд. Лань Чжань давно погасил свечи, и только неяркое сияние льда, говорившее о течении природных энергий, разгоняло темноту. В этом свете Лань Чжань не мог рассмотреть точно, не потемнели ли скулы Вэй Ина от смущения. Но что он задумал?.. И почему печати не останавливают его? Вэй Ин между тем оказался уже совсем близко, опустился рядом, едва не коснувшись колена коленом и протянул ладонь. Он осторожно провёл по щеке Лань Чжаня, едва дотронувшись кончиками пальцев. — О, надо же, он не солгал, — ещё успел прошептать он, а после Лань Чжань притянул его к себе и поцеловал. — Как у тебя получилось? — спросил он, касаясь губами шеи Вэй Ина, вдыхая его запах, от которого сразу же начала кружиться голова. — Мэн Яо… — только и ответил тот. — Ещё в Облачные глубины прибыл Цзян Чэн… — Что?! — Лань Чжань прервался и, хоть по-прежнему крепко удерживал Вэй Ина, но теперь отстранился, чтобы посмотреть ему в лицо. — Он сказал тебе что-нибудь? Снова обидел тебя? Зачем ему было приезжать сюда? Вэй Ин рассмеялся и, прежде чем ответить, мягко поцеловал его в губы. — Ничего такого, и забудь о нём, — прошептал он. — Мэн Яо подарил нам немного времени вместе, прошу тебя… — он не договорил, но и так было ясно, чего на самом деле он отчаянно желал. В этом они были едины. Однако… Лань Чжань потянул за конец своей налобной ленты, и та послушно развязалась. Он поймал запястья Вэй Ина и накрепко связал их ею. — Лань Чжань?.. — удивился, хоть и не стал сопротивляться тот. — Что ты задумал?.. Все эти дни у Лань Чжаня было много времени на размышления, он разобрался в своих желаниях — совершенно во всех. И потому он не стал ничего говорить, только удержал одной рукой Вэй Ина за связанные запястья, а второй развязал его пояс и справился с завязками ханьфу. Сам он готовился ко сну, потому и верхнее, и нижнее ханьфу лежали аккуратно сложенными. На нём остались лишь штаны и лёгкая рубашка. Но Вэй Ина он не хотел сейчас видеть полностью нагим. Он вспомнил, как не мог разобраться в чувствах, когда они ещё были соучениками, и теперь, увидев его в тех же одеяниях, он словно получил возможность воплотить тогда ещё не оформившиеся желания в жизнь. Он лишь раскрыл его одежды, как будто Вэй Ин был цветком, а это — разворачивающиеся лепестки, разметавшиеся по грубым одеялам. — Лань Чжань… — сбивчиво повторил Вэй Ин. Он дышал быстро, и сердце его билось стремительно, а на губах его чуть блеснула капелька крови. Лань Чжань тут же поцеловал его и слизал её. От сочетания вкуса и запаха голова закружилась сильнее. — Вэй Ин… — выдохнул Лань Чжань и наконец провёл языком по его ключицам, отпустил связанные запястья, чтобы коснуться ладонями, скользнуть вниз по телу, несмело замерев на поясе штанов. — Прошу тебя… — повторил Вэй Ин, и голос его звенел от волнения, околдовывал, подталкивал. Вэй Ин опустился на постель, беспомощно подняв над головой связанные запястья. Он мог бы сейчас потянуть зубами за кончик белой ленты, чтобы развязать узел, но не стал, вместо того только поймал взгляд Лань Чжаня. Лань Чжань прочёл по глазам, что Вэй Ин всецело доверяет ему. Выцеловывая его ключицы, он развязал завязки на штанах, сразу же пропустив ладонь под белую ткань. Пальцы отыскали налившийся желанием член, и в тот момент, когда Лань Чжань обхватил его, собственный болезненно заныл — ему некуда было распрямиться. — Не могу тебе помочь сейчас, — не укрылось это от Вэй Ина. Лань Чжань только коротко хмыкнул. Он сам не заметил, когда высвободились хвосты и уши их обоих. Он лишь получил возможность дразнить Вэй Ина пушистыми кончиками, пока целует его грудь и живот, спускаясь всё ниже. В тот раз, когда они несмело познавали друг друга впервые в Юнь Пине, Лань Чжанем владел хмель, и он с сожалением осознал, что запомнил не всё. В золотистой неге растворились чёткие воспоминания, а он жаждал этих картин. Теперь же он мог насладиться каждым мгновением, слушать стоны Вэй Ина, его умоляющий шёпот, и распалять его бесконечно. Удовлетворение собственной жажды казалось ему никчёмным желанием. Куда больше он хотел узнать, как долго сумеет ласкать Вэй Ина, как скоро сумеет увидеть его… Увидеть, как он… Складные и стройные мысли исчезли, когда в очередной раз Вэй Ин простонал его имя. Он весь дрожал и искусал губы так сильно, что в холодном неярком свете от ледяных стен пещеры они казались чёрными. Чёрными, как и глаза Вэй Ина, в которых зрачок давно затмил радужку. — Ты же знаешь… знаешь, что… — зашептал он, как только Лань Чжань замер. Лань Чжань знал. Их уединение в Ханьтань предписывало изучить особые трактаты, касающиеся поведения супругов. И пусть эти трактаты скупым языком описывали техники парного совершенствования, при живом воображении они вполне позволяли осознать, что на самом деле происходит между супругами на брачном ложе. А Лань Чжань не мог пожаловаться на отсутствие воображения. Он вновь взглянул на туго связанные вместе запястья Вэй Ина. Разве он не предложил ему? Разве Вэй Ин не согласился?.. — Это… может причинить тебе боль, — сказал он. — Пусть причинит, — с лихорадочной готовностью отозвался Вэй Ин. Лань Чжань снова поцеловал его, коснулся губами нежной внутренней поверхности бедра, лёгкими касаниями языка проследовал выше, вынуждая Вэй Ина задохнуться, забыться и — раскрыться тоже. Снова вспомнилось, как мать говорила ему: «Ты отдашь кому-то свою ленту, Ванцзи, и это будет означать, что ты готов отпустить себя с этим человеком, кем бы он ни был. Ты поймёшь, сердце подскажет. Но сам ты — лис, и сила твоя превосходит силу человека. Отпуская себя, помни, что тот, кого ты выбрал, может оказаться хрупким». Он не желал причинять Вэй Ину боль, но в книгах говорилось, что первое проникновение может оказаться неприятным. Что если супруга не может терпеть его, то мужу её предписывалось использовать масло, потому что сильная боль искажала верное течение ци. У Лань Чжаня не было масла, но он был лис, и сейчас оба они застыли в своих истинных обличиях. — Лань Чжань, — позвал Вэй Ин снова. И тогда Лань Чжань облизал собственные пальцы и проник в него сначала одним… — Я никогда не буду спешить с тобой, — сказал он мягко. — И между нами не будет никакой боли. *** Браслеты на их запястьях почти одновременно рассыпались пылью к рассвету. Вэй Ин едва успел отпрянуть от Лань Чжаня и тут же торопливо потянул ленту, стягивающую запястья, за конец. Ни один из них не был в приличном виде, Одежды висели у Вэй Ина на плечах полунадетыми, Лань Чжань и вовсе был полностью обнажён. На ткани виднелись следы их взаимного удовольствия. — Уберу, — проследил его взгляд Лань Чжань. — Поспеши. — Я должен помочь Мэн Яо уложить волосы, — выдохнул Вэй Ин. — Я… — Главное, что печати ничего не заметили. Наверняка брат и Мэн Яо что-то придумают. — Да, — отрывисто подтвердил Вэй Ин, уже поправляя одежды и поспешно справляясь с завязками. — Но в следующий раз, слышишь… Ты должен пойти до конца. — Обещаю, — отозвался Лань Чжань, а пламя смущения опалило его целиком. — В следующий раз мне будет уже не сдержаться.