Лисий танец

В Облачных глубинах воцарился покой, и Мэн Яо впервые в жизни ощутил, что ему как будто бы ничто не угрожает. Казалось бы, теперь можно и спать спокойно, и оставить в прошлом обиды, но вместо того каждую ночь ему стали являться удушающие сны. Он видел, как пелена мрака смыкается над ним, слышал, как плачет мать, чувствовал снова и снова боль, с которой не мог совладать. И просыпался он после этих снов в слезах, хорошо ещё, что с малых лет научился не тревожить хрупкость ночной тишины криком. Впрочем, Лань Сичэнь недолго оставался в неведении о его кошмарах. Однажды утром, когда комнату заливал солнечный свет, а он стоял позади и расчёсывал Мэн Яо волосы, прозвучал вопрос — почти невинный: — Что тебе снилось сегодня?.. Шпилька, что помогла бы солгать, лежала на столике неподалёку вместе с другими скромными, но изысканными украшениями, что должна была носить госпожа Лань, супруга главы клана. Мэн Яо сжал ладони в кулаки, пытаясь хотя бы так усмирить эмоции, благо длинные рукава верхнего одеяния скрывали это, но Лань Сичэнь всё равно заметил — по изменению запаха, по ноткам страха и застарелой боли — и тут же попросил: — Не лги мне сейчас. — Я никогда больше не солгу тебе, — выдохнул Мэн Яо. — Слышишь? Кому угодно — но только не тебе. — Тогда расскажи, что это были за сны? — продолжал Лань Сичэнь, будто ловушку расставил. Мэн Яо растерянно улыбнулся — благородный его супруг был вовсе не виноват в том, что приходилось поступать именно так, но всё же заговорил: — Разве тебя не будет ранить мой рассказ о прошлом? Что было, то осталось позади, верно?.. Зачем тебе знать, какие призраки восстают по ночам, чтобы меня терзать?.. Кто угодно сказал бы, что я заслужил подобное, — Мэн Яо почувствовал, как уверенные движения Лань Сичэня изменились, словно превратившись в растерянные. Он почти собрал волосы Мэн Яо в подходящую причёску, но тут вдруг пряди заскользили у него из пальцев, окутывая Мэн Яо тёмным покрывалом. В следующий миг Лань Сичэнь был уже перед ним — стоял на коленях, поймав ладони в свои. — Заслужил? Я так не думаю. Пока они терзают тебя, разве возможно закрыть на них глаза? — прошептал он. — Ты можешь улыбаться сколько угодно, отводить взгляд, выглядеть беспечным, примерять новые наряды госпожи Лань, что так тебе к лицу, но от меня не скроешь, что в глубине души ты не отказался от мести. Твоя боль не утихла, и моей любви недостаточно, чтобы её излечить. — Не отказался, — тихо ответил Мэн Яо. — И не смогу успокоиться, пока Цзинь Гуаншань жив, хоть ты и окружаешь меня любовью, хоть ты заботлив настолько, что от самого осознания этого счастья мне хочется рыдать. С каждым днём любовь к тебе становится сильнее, но обида не хочет отпускать меня. — Отчего же так?.. — Лань Сичэнь смотрел тепло, с затаённой нежностью, но взгляд этот будто острейший нож вскрыл находящийся где-то в глубинах души нарыв. И обида, накопленная за столько лет, вдруг хлынула из раны вместе со слезами. Мэн Яо сначала ощутил их на щеках, лишь мигом позже осознав, что содрогается от плача. — Я не виню главу Цзинь, — словно мёртвым голосом заговорил он, едва отдышавшись от первого приступа рыданий, — не виню его в том, что он не знал — владелец цветочного дома заставил лису служить себе. Я не виню его за то, что мать моя была достаточно глупой, чтобы подарить сердце смазливому заклинателю, который был с ней нежным и обходительным, в отличие от всех прочих. В конце концов она действительно могла верить в его увлечённость, ведь пока он приходил к ней, никому другому не разрешалось её касаться… — Мэн Яо судорожно вздохнул. — К несчастью, появился я, зародился у неё под сердцем. И снова я не могу винить её — она была добра, наивна и мягкосердечна, не имела никаких сил и среди лис научилась только науке соблазнения, не больше того. Она не смогла убить меня вовремя. Лань Сичэнь закаменел лицом. Мэн Яо высвободил ладонь и ласково коснулся его щеки. Провёл кончиками пальцев, прослеживая скулу, словно надеялся, что это вернёт супругу спокойствие. Вот только сорвавшиеся слова были холодны и горьки, как полынная настойка: — Не будь меня, и ты был бы свободен, сохранил бы своё сердце от переживаний. Тебе не пришлось бы поступаться правилами клана, обманом укрывать меня от ополчившегося против меня мира. — От тебя мне свобода не нужна, — возразил Лань Сичэнь, прижавшись сильнее к нежным пальцам. Мэн Яо снова вздохнул и отвёл взгляд от любимого лица, продолжая рассказ: — К несчастью, мать решилась сказать главе Цзинь обо мне. Он столько раз обещал, что заберёт её из цветочного дома, что чуть ли не сделает её законной супругой — пусть не первой! Мать и не желала зла госпоже Цзинь, сердце её было слишком велико для маленькой лисы, она согласилась бы и наложницей стать, предложи он ей такое… — Мэн Яо усмехнулся. — Однако глава Цзинь не обрадовался ребёнку и забыл все свои обещания. Лишь услышал и, как рассказывала мне мать, тут же покинул её комнату. Больше он не вернулся. Лань Сичэнь на миг закрыл глаза. Он как будто хотел что-то спросить, но всё же промолчал. Мэн Яо, едва ли не впервые так просто пересказывающий всю историю своего рождения, тоже некоторое время не решался продолжить. Наконец нашлись нужные слова: — Владелец цветочного дома не любил детей, что так легко понять. Цветы из дыма обязаны были следить за тем, чтобы ни одна из них не понесла. Они должны были избавляться от приплода и если не делали это вовремя, на помощь приходила одна госпожа, знавшая толк в ядах и травах. Однако он не стал приглашать её, чтобы избавить от бремени мою мать, — голос Мэн Яо дрогнул. — Владелец цветочного дома рассудил, что от лисы родится лиса. И на такого ребёнка стоит потратить немного времени и сил. — Он собирался… — Лань Сичэнь не договорил, замер. Мэн Яо коротко кивнул. — Собирался воспитать идеальную лису. Только я родился мальчиком. И хоть и такие господа захаживали порой к нему, всё же это был цветочный дом, а не музыкальный, — Мэн Яо покачал головой. — Некоторое время, пока я был совсем крохой, владелец не знал, как теперь поступить. Задушить ли меня? Или, может, позволить мне вырасти мальчиком для утех?.. Мать уже была поражена болезнью разбитого сердца, но внезапно оказалось, что у неё сильная воля. И чтобы уберечь меня, она стала работать усердно, вновь оказавшись звездой цветочного дома, только за улыбку и пение которой уже готовы были платить. Владелец… решил дать мне жить. Он умел считать деньги. И снова повисла тишина. Мэн Яо задумался, каково Первому Нефриту узнавать о подобном? Воспитанные в горах Гусу заклинатели не смотрели вниз, не заметили гниль даже в собственном облачном гнезде. Наверняка теперь Лань Сичэню непросто. Для Мэн Яо же подобное казалось обычным. — У матери моей не было Золотого ядра, но она знала, как проверить, есть ли у ребёнка способности к заклинательству, — продолжал он. Глубоко вздохнув, он вдруг поднялся, отступил к окну, словно увидел там что-то. — Я ещё был совсем крохой, когда она узнала, что у меня есть шанс вырасти не просто мальчишкой, который станет прислуживать господам, посещающим цветочный дом, но заклинателем. У неё были сбережения, были дорогие подарки, которые дарил когда-то глава Цзинь, и она всё истратила, чтобы купить трактаты о самосовершенствовании. Она начала учить меня этому раньше, чем я смог говорить, — он опустил голову. — Попытки её были наивными… Но что ей оставалось? Не все трактаты касались только лишь светлого пути, но разве она различала подобное? Её хватило на то, чтобы учить меня и лисьим хитростям, и медитациям, да ещё и скрывать это от всех вокруг. Она… отдала мне всё, что могла. Пусть моя мать была цветком из дыма, но она была лучше их всех!.. Он и сам едва ли понимал, кого имел в виду. Лань Сичэнь приблизился и обнял Мэн Яо за плечи. Мягкое прикосновение снова растревожило рану, и опять появились слёзы. Но останавливаться теперь было бессмысленно, нужно было досказать историю. Голос внезапно сам собой обрёл крепость. — Если бы глава Цзинь забыл о нас, может, моя жизнь сложилась бы иначе. Мать увядала медленно, вероятно, потому, что отпивала по глотку чужих жизней. Вереница её поклонников не скудела. Жаль лишь, что глубокая тоска подтолкнула её совершить глупость, — Мэн Яо откинул голову на плечо Лань Сичэня. — Мать моя написала письмо главе Цзинь. Ей удалось передать его в Башню Золотого карпа. Мне было только семь, и я читал те строки, как огнём они горят прямо под веками. Семь лет… Я мог бы стать учеником клана, и она желала этого. «Твой сын талантлив», — написала она. «Забери его, забудь обо мне». — Она не угрожала главе Цзинь? — удивился отчего-то Лань Сичэнь. Мэн Яо рассмеялся, но смех быстро превратился в слёзы. — Угрожала? Что ты… она хотела спасти меня, угрозы не помогли бы. Со всем смирением она просила его просто… забрать ребёнка, не называть меня даже сыном, только дать мне шанс… — и тут он задрожал от гнева. — И письмо добралось. В свои семь я уже научился не только улыбаться по-лисьи, но красться, прятаться и подслушивать. Я подсказывал девушкам, какой господин что любит, и они получали больше подарков, я рассказывал им, когда владелец не в духе, и они успевали приготовиться к его приходу… Цветы из дыма стали заботиться обо мне, помогая мне и матери, и потому я много времени проводил, подслушивая у его кабинета. Маленький рост помогал мне оставаться незамеченным. Он замер, а Сичэнь крепче прижал его к себе. Пришло время завтракать, но главу не решались тревожить, никто не пришёл за ними. Покой солнечного утра разительно отличался от бури, что бушевала у Мэн Яо в душе. — Так я услышал, что из Башни Золотого карпа пришёл ответ, — теперь его голос звучал глухо. — Глава Цзинь не письмо отправил, но доверенного человека. Тот передал владельцу деньги и сообщил ему волю главы — убить ребёнка, и шанса ему на жизнь не оставить. А чтобы мать его осознала, что зря пытается бросить тень на главу великого ордена, сделать это нужно было у неё на глазах. Мэн Яо замолчал, вспоминая, как тогда нёсся к матери, не скрывая слёз. Сбивчивый его рассказ она едва ли поняла с первого раза. Но когда суть стала ясна, мать побледнела и опустилась обессиленно на пол. Видно, она всё ещё верила во что-то и чего-то ждала. Быть может, объяснила себе, что глава Цзинь не оставил её насовсем, возможно, считала, что для него сын — тоже маленькое чудо… Но теперь у неё не осталось иллюзий, совсем никаких. — Владелец цветочного дома умел хорошо считать, — проговаривать становилось всё труднее. — Он знал, что глава клана Цзинь уверен в нём. А ещё он знал, что лис ему пригодится. Он отправился к матери и приказал ей выдать меня. Если прежде он не стремился воспитать меня так, как ему было удобно, то теперь решился на это. Мать отказалась, собой меня загородила… Лань Сичэнь слушал, не мешая ему, хотя по тому, как он обнимал, ощущалось — и без слов он может представить, что было дальше. — Разные люди заходят в цветочный дом, не все они — благородные заклинатели, — всё же прошептал Мэн Яо. — Сначала владелец цветочного дома ушёл, и мать моя даже решила, что сердце его не из камня, что подействовали её улыбки, её чары, которые она так отчаянно вплела в звук собственного голоса. А вечером владелец устроил… торги. Он был алчный мерзавец, но в том, что тогда довелось мне пережить, я виню не его, а главу Цзинь. — То… торги? — переспросил Лань Сичэнь. — Хочешь сказать… он?.. — Продал семилетнего ребёнка тем, кто пожелал купить, — пожал плечами Мэн Яо, поворачиваясь к нему лицом. Он знал без всяких зеркал, что лицо его сейчас мёртво и напоминает маску, но не мог совладать с собой. В глазах Лань Сичэня была такая невыносимая боль, что хотелось немедленно утешить его. Только слов утешения не было. — Победили трое, что заплатили достаточно. И в ту ночь на глазах у матери они… Наверное, лучше бы то была смерть. Лань Сичэнь, кажется, задрожал от гнева. — Следующие семь лет я не хотел бы вспоминать никогда, но помню, — Мэн Яо отступил от него, приблизился к зеркалу и принялся убирать размазавшиеся краски с лица. — Мать прожила их на чистом упрямстве, с каждым днём теряя очарование. То была не старость, но волосы её побелели, а глаза выцвели, голос стал хриплым и не звучал больше столь искушающе. Я перенял её науку и научился приносить столько денег, чтобы владелец цветочного дома позволил ей жить, а не выбросил на улицу… Но однажды утром она не проснулась. Сперва я почтил её память, а потом… дал волю своему гневу, — он ненадолго замер. — Первый, кто умер от моих рук, был владелец цветочного дома. — Ему повезло, что он уже мёртв, — отозвался Лань Сичэнь и приблизился снова, опустил Мэн Яо тёплые ладони на плечи. — А для того, кто остался жив, есть подходящее наказание. Мэн Яо запрокинул голову, вопросительно глядя ему в лицо. В солнечном свете глаза Лань Сичэня будто сияли, только в них не было ни нежности, ни любви. Он смотрел куда-то вдаль, и взгляд казался отточенным клинком. — Нужно менять не только правила нашего клана, нужно менять правила, по которым живёт весь этот мир, — добавил он. — Боюсь, что у главы Цзян недостаточно сил для подобного. Мэн Яо коротко усмехнулся. — Супруг мой, что я слышу? Неужели теперь ты наконец во всей полноте видишь путь, что я желал пройти в одиночестве?.. — Но теперь мы с тобой идём одной тропой, — ответил Лань Сичэнь. — И никто не остановит нас, клянусь. — Никто, — согласился Мэн Яо.