Лучше всех

      Вынырнув одними лишь сонными глазами из-под невесомого, но тёплого одеяла и растерявшись в полумраке незнакомой, неуютно обставленной комнаты, я поморщилась от неожиданно разбудившей меня головной боли. В ушах ― булькающий гудящий шум; я прислушивалась к нему с минут десять, рассматривая наверху странные, едва различимые пятна от облетевшей с потолка побелки, пока не услышала сквозь гудеж шорохи мнущегося от постороннего движения одеяла чуть поотдаль. Я лежала недвижно, совершенно не понимая, где нахожусь и как могла сюда попасть.             Привыкнув к темноте, лишь слегка я привстала на локтях, переборов головокружение, и недоумевающе проследила за маленькой детской пяточкой, выглянувшей из-под груды одеяла. Потом тоненькая оголенная ножка свисла с кровати, и в комнате раздался умиротворённый спокойный вздох. На соседней половине, среди длинных тёмных волос лежала маленькая девочка.       Я отпрянула от её насупившегося сквозь сон личика и, запутавшись в одеяле, безвыходно рухнула на пуховую подушку, проминая её своей тяжелой головой. Каштановые локоны волос, которые я и не сразу признала своими, проскользили по плечам и щекам, чуть закрывая обзор на луч жёлтого слабого света, просачивающегося через малюсенькую щель между створкой двери и деревянной кладкой пошарпанного пола. Выстеленный паркет из деревянных светлых брусков под уставшими подгибающимися ногами я видела каждый день на протяжении двух месяцев, и его пыльный запах и расслабляющий холод, въедающиеся в спину, я не спутаю ни с чем...       Смяв ногами надоедливое одеяло в комок, я отважилась встать босыми ступнями на действительно ледяной пол, окончательно проснувшись, и под неожиданно громкий скрип прошлась до двери. Сон Молли не был нарушен, я убедилась в этом, обернувшись на её тихое сопение, и приоткрыла створку, проскользнув в узкий коридор. Осмотревшись в непривычной, чужой обстановке, я обнаружила дверь в конце коридора, отделяющую квартиру Брэндона от нашего репетиционного зала, и осторожно прошла за угол, откуда по прихожей разносился желтоватый, тускнеющий в ночи свет.       Преодолев пару метров и погрузившись в догадки по поводу того, как сюда попала, я столкнулась со своим отражением в большом овальном зеркале, и не удержала шумного испуганного вдоха. Видок был, конечно, что надо, но помимо ожидаемо отёкших век и припухлого лица, я пошатнулась при виде запёкшейся на одной из бровей багровой крови. Что, чёрт возьми, происходит...       Выйдя на свет, я разглядела тесную кухню со столом и двумя придвинутыми стульями едва не в проходе, и почти что синие тоскливые глаза, рассматривающие устало потухший экран телефона, а потом и меня.       Слабое удивление сменилось беглым изучающим волнением, а потом вызывающей, едва прикрытой злобой. Я задержалась в проёме, не решаясь сдвинуться с места под пристальным тяжёлым взглядом хореографа, и буквально принялась гореть изнутри, мигом возвращая к трезвой памяти наш неглубокий и продолжительный поцелуй, вынудивший мои коленки заметно дрожать. Я стыдливо отвела взгляд, рассмотрев на себе длинную мужскую футболку и оголенные ноги, скованные ознобом. ― Зачем встала? Ещё только четыре, ― Брэндон подчёркнуто грубо нарушил неловко звенящую тишину, торопливо встав из-за стола, и принялся шуршать по кухонным шкафам. ― Я... ― Потерявшись в возможных ответах на его грубый вопрос, я что-то промычала не разборчиво даже для самой себя, и осторожно опустилась на стул. Перед моим непонимающим унылым взглядом с сильным грохотом на стол рухнула аптечка. ― Повернись, ― блондин жёстко притянул меня за подбородок, вынуждая приподнять голову, и приложил к кровоточащей брови, про которую я и забыла думать, смоченную перекисью ватку. Я скорчилась от жгущей боли или от необъяснимого, вонзающегося в ребра досадой откровенного раздражения в мой адрес... ― Что вообще случилось? ― Сглотнув ком от подступающих слёз, я взглянула на суровое лицо хореографа, увлеченного моей раной. Видимо, довольно глупый в данный момент вопрос позволил мне рассмотреть его с трудом сдерживаемую насмешливую улыбку; то, с каким упорством Брэндон боролся с непонятным распирающим смехом, ввело меня в ступор. Агрессия его окрасилась привычными оттенками издёвки и пакостными колкостями. ― Да ничего страшного... Переспали в машине, а потом ты устроила пьяный дебош. ― Как переспали? ― С ужасом и дикой жаждой я вдохнула воздуха в лёгкие, устроив своему сердцу бешеную кардионагрузку, не вставая со стула. Ведь я абсолютно ничего не помнила... ― То есть, драка тебя не смущает? ― Сопоставив свою разбитую бровь и его подстрекательский едкий тон, я сомкнула приоткрытый от шока рот и непонимающе уставилась на засаленный старый чайник. Блондин небрежно швырнул на стол кусок окровавленной ватки, вновь привлекая моё внимание, и обречённо, почти истерично рухнул за стол, усевшись напротив. ― Нет сил у меня на идиотские заигрывания, мы не спали... ― Он тяжело выдохнул и накрыл лицо ладонями, растирая веки и бледную кожу; пробубнил сквозь сомкнутые руки: ― С тобой я бы спать не стал, ты та ещё стерва, оказывается...       Искренне не понимая, что происходит с хореографом, я ошарашено уставилась в окно, не прикрытое никаким привычным куском ткани: ни штор, ни тюлей; никакой кухонной утвари на одинокой тумбе для готовки, ни толком нормальной посуды... Я расплакалась.       Будто мы лет двадцать в браке, время упущено, и нужно расставаться. И никаких хороших воспоминаний в голову не лезет: было бы чему лезть... Ведь между нами ничего не было, несмотря на то, что я буквально жила сумасшедшими мыслями о том, чтобы быть вместе с этим полоумным засранцем. Наперекор его горящим злобой синим глазам возникла мысль о том, что я успела признаться об условиях контракта, а потом появился образ ухоженного болтливого брюнета, любезно повествующего мне о тяжёлом материальном положении друга и его сестры. Размазывая по щекам горячие слёзы сожаления и обиды, я понуро опустила голову. Конечно, я не планировала так подставлять любимого человека... ― Раз я такая стерва, зачем пустил к себе? ― Позаимствовав из арсенала Брэндона его же едкое оружие, я готова была самодовольно ухмыльнуться, но реакция последовала незамедлительно. ― Нда, нужно было оставить тебя на полу в баре, чтобы эта сучка тебя оседлала, ― совершенно обыденно растянув под мою уже распаляющуюся сочувствием подавленность, блондин поднялся со стула, никак не унимая своё желание метаться по тесной кухне, и включил конфорку на плите. Я замерла, припомнив себе, что хореограф не шутит. ― Так это правда? Я подралась? ― В голове жалобно загудело, словно в подтверждение озвученной истины. ― Ну и сильно же она тебя тряхнула, ― Брэндону даже не обязательно было называть имени, я и так знала, что это Миранда. Чайник перекочевал на огонь, а хореограф выжидающе облокотился о тумбочку, уложив сильные руки на своей крепкой груди.       Он не знал, что ему делать, выглядел беззащитно и потеряно: по какой-то причине здесь они с Молли не могли больше жить; я начала припоминать обрывки разговоров, из которых знала, что танцевальная студия расформирована; да и ведь зал всегда был занят с утра до вечера нашими репетициями ― два месяца студия не приносила прибыли. При участии в конкурсе возможно было получить огромный гонорар, покрывающий не только расходы на съём жилья, но и на покупку нового дома, на съем студии. План был разрушен.       Мы молчали с несколько минут, занятые глубокими переживаниями о его будущем, пока Брэндон сам не заговорил строгим уверенным тоном. ― Команды больше нет, мы всё выяснили в баре. Так что... Проспись и проваливай домой. Если не планируешь ложиться, будь добра, не мозоль глаза... ― Хореограф в своём излюбленном жёстком тоне намекнул мне на дверь, безжалостно и равнодушно рассматривая мой убитый внешний вид. Словно и не было никакого поцелуя; поддавшись трепетному волнению от воспоминаний о его ласковых и напористых прикосновениях, я вновь столкнулась со стеклянным взглядом голубых глаз. Определённо, поцелуй для него ничего не значил. ― Я не уйду... ― Ох, не обижайся, лапуля, я и Молли сами отсюда уйдем завтра. А если ты такая упертая, через два дня до дверей тебя уже буду провожать не я, а судебный пристав, ― Брэндон зло огласил окончательное решение, увенчав меня “лапулей” самым ледяным тоном в своем арсенале. ― Почему? Почему через два дня? Ты хочешь сказать, что через два дня мы бы репетировали в каком-то другом месте? ― Да забудь ты про репетиции, Мишель... Всё могло быть по-другому, но я решил съехать отсюда, и в ближайшее время у нас конфискуют имущество за неуплату, ― блондин выключил газ и повержено опустился на ледяной паркет, облокотившись о скрипнувший шкафчик, будто наглядно сравняв своё настроение с пресловутым плинтусом. Теперь он обессиленно и смиренно поделился обстоятельствами, ничуть меня не упрекая. Не выдержав, я подорвалась со стула и опустилась перед ним на колени, схватив за холодную ладонь. ― Не уезжайте, пожалуйста! Не уезжайте к Джастину! ― Хореограф наградил меня странным удивлённым взглядом, будто я озвучила какую-то скрываемую тайну или вела себя слишком нагло в сложившейся ситуации, а я лишь поняла, что есть один-единственный шанс выручить Брэндона и Молли, и, захлёбываясь идеей спасительного плана, обхватила плечи блондина, вынуждая его смотреть прямо в мои глаза. ― Давай станцуем на конкурсе? Вдвоём! У нас есть ещё две недели на постановку... ― Мишель, ты почти кинула нас на деньги... ― Брэндон медленно и неохотно попытался вывернуться из моих рук, но я умоляюще смотрела в его сомневающиеся, слабо загоревшиеся надеждой глаза. ― Я не хотел, чтобы Молли знала, что такое жизнь на чемоданах... ― Если не получится - переедете к Джастину! А если выиграем - забирай все деньги! Слышишь?       Блондин смотрел словно сквозь меня, не замечая, как колотит моё тело изнутри от необъяснимого неконтролируемого волнения, но я-то понимала, что если хореограф откажется, то затаит на меня глубокую душевную обиду и будет прав, тогда мы не встретимся больше; а потом он вовсе опустил взгляд в пол, видимо, пытаясь взвесить все риски предложенной мной авантюры. Как же раньше я не замечала грусть в глубоких, исполненных серьёзностью голубых глазах Брэндона, видя лишь поверхностную озорную фальш? Ещё чуть-чуть и я бы проронила слезу... ― Ну хорошо, лапуля. Ты умеешь убеждать.