Дневник Экзорцистки. Книга первая: Истоки

Духи не всегда появляются в одном и том же облике, это потому, что они создают себя из секретной материи, которая суть все виды материи, поэтому им необходимо заимствовать тело, котором они могут предстать перед нами. Таким образом, они могут выбрать внешний вид и фигуру, которая им подходит. Остерегайтесь, однако, чтобы они не напугали вас. « Grimorium Verum»

      В спину таращились чьи-то глаза. Кто бы ни стоял там, позади, я уверена: к людскому роду оно не принадлежало. Мне стало зябко в душном кабинете. Пальцы тряслись, и подрагивающий оттого кончик ручки выписывал странную каракулю на полях бланка с вопросами.       Я склонилась над бумагой. До меня никому нет дела; у всех свои кошмары. Как-никак, а итоговая контрольная подходит к концу. Наспех поставила галочки над якобы правильными вариантами.       Нечто не сводило с меня взгляда. Паранойя? Быть может. Если к спине поднести острый нож, наверное, возникнет схожее чувство. Я оставила на преподавательском столе листы с заданиями и ответами, шепнула учителю, что мне де нехорошо и что я уйду пораньше. Затем швырнула полупустой пенал в такой же рюкзак и на негнущихся ногах вышла из кабинета.       Шаги отзывались гулким эхом в безлюдном коридоре. Тело словно бы разучилось ходить за этот бесконечно длинный час, и движения мои теперь напоминали марш деревянного солдатика. Хочется сорваться с места и бежать, бежать, не чуя ног, не оглядываясь. Но нельзя. Пусть соглядатай пока не видим, но что-то, за гранью логики, знает, нет, чует: это игра. Если я не выдержу и брошусь прочь от… этого… существа, то оно нападёт. Я никогда не видела его ни за спиной, ни в зеркале, но чувствовала, как говорится, нутром: незримый наблюдатель намного быстрее и сильнее меня. Вот мне и оставалось только чеканить шаг, умирая от страха каждую секунду…       Наступило лето. Меня словно бы оставили в покое, сочтя неинтересной игрушкой. Я лениво бродила по улицам города в поисках затаившегося вдохновения. Асфальт тёплый от спавшей уже жары, и я невольно жмурилась, как кошка, нашедшая местечко, где можно погреться. Город ластился, точно большой лохматый пёс, и привычные дорожки сворачивали в неожиданные места только для того, чтобы указать: вон, предзакатное солнце струилось сквозь листву, и под одиноким деревом раскинулось тончайшее янтарное кружево, какое не соткать человеку.       Вот засохший ствол осины, до невозможности похожий на застывшую посреди танца дриаду и, кажется, что вот-вот она не выдержит и снова бросится в пляс. А окна соседних домов, обычно мутные и тусклые, сегодня пылали оранжево-розовым пламенем, словно кто-то разбил солнце на множество правильных прямоугольничков и вживил в серый невзрачный бетон. И там… — Пойдём со мной.       Я вздрогнула, вырванная из блаженного состояния. Передо мной стояла девочка лет пяти. Фарфорово-белая кожа, белокурые волосы, похожие на пух, огромные голубые глаза, пухлые щёчки и губки… Прямо-таки ангелочек, сошедший на грешную землю. Я огляделась. Никого, кроме меня и этой очаровательной куколки. — Здравствуй. А где твои родители? Ты потерялась? — Я присела на корточки, чтобы оказаться вровень с ребёнком.       Она мотнула головой. — Не знаю. Я живу вон там. — Девочка махнула рукой в сторону многоэтажек. — Я хочу играть. Пойдёшь со мной? — Давай я пройдусь с тобой до дома, хорошо? — Я ещё раз оглядела пространство перед домом. Вымерли все, что ли?       Ангелочек тем временем надул пухлые губки и грозился расплакаться. — Пойдём. — Я покрепче перехватила сумку с художественными принадлежностями. Девочка деловито засеменила к зданиям.       Может, ну его? Мало ли, кто ждёт её за углом? Может, обеспокоенные родители, а может, и взрослые подельники. Я на всякий случай замедлила шаг. Один метр, два… Три. Появится хоть кто-то — дам дёру. Даже если этот самый кто-то будет искренне желать меня отблагодарить. Обойдусь, спасибо.       Я напряглась, когда белокурый ангел миновал высотку и двинулся дальше, по ещё одному пустырю, где зиял просветами и обвалившейся крышей так и недостроенный дом. Он стоял там, сколько я себя помнила, и использовался местными мальчишками для всяких опасных игр. Я остановилась, перехватив сумку покрепче. Девочка ничего не заметила. Ребёнок шёл, не оборачиваясь и тут… будто кисею с неё скинули. Прозрачную ткань отдёрнули, и открылась истина, заменившая иллюзию. У прелестного ангелочка не было спины. То есть, она была, вон, хребет, рёбра, кишки с остальным чем-то… А кожи нет. Будто срезали её, кожу эту. Я заморгала, гоня видение, но нет: всё осталось по-прежнему. Странная тварь, видимо, услышала, что я стою, и повернула голову. Подул ветерок, и мне в нос ударил запах тухлого мяса. Так пахнут мертвечина и сырость. — Ты будешь со мной играть. Сейчас. Здесь.       И я рванула с места.       Казалось, что я бегу медленно-медленно, словно во сне, и асфальт из тёплого стал горячим, будто раскалили его до бела. Позади хрипло завыла собака, но вой сменился на скулящий визг и смолк. Не знаю, зачем, но я обернулась на бегу. Сумерки, уже копившиеся в укромных уголках и трещинах домов, дрогнули, и потекли следом, сбрасывая дрёму, оживая, устремляясь за мной. Струи чёрно-сизого дыма вились, как ленты на ветру, и кружились, подобно стае стервятников.       Сердце билось о рёбра, словно таран в стены осаждённой крепости. Вот-вот не выдержит, падёт. В ритм стуку в голове метались спугнутыми мотыльками мысли: «Сон! Это кошмар, так не должно быть! Их нет, нет!» Но звон разбитого позади фонаря уверил в обратном. Есть, есть они, очень реальные и плотные.       Люди на другой, живой и жилой детской площадке засмеялись. Кто-то выругался и начал громко бранить подростков, которые «носятся тут, как ненормальные». Я почти ничего не разобрала из-за гула в ушах. В висках стучало, часто, больно, как молотком по несчастной моей голове. Дымные змеи вились вокруг людей. Я вскрикнула, когда рядом с каким-то мальчишкой мелькнул дымный хвост. Мальчишка продолжил ковыряться в носу и сосредоточенно изучать его содержимое. Они их не видят. Не видят! Чёрные полосы качались перед людьми, прямо перед носом, перед глазами… Все смотрели сквозь них, будто ничего и не было.       Я остановилась, ошалело замотала головой. Может, у меня что-то… Чёрная лента дотронулась до моей руки, и кожа вспыхнула от острой и жгучей боли. Я дёрнулась прочь, споткнулась об кучу песка под общие хохот и причитания, бросилась к подъезду. Дымная безголовая змея ударилась об закрытую дверь, прокатилась по ней с дребезжащим шипением, ободрав, наверное, краску, и затихла.       Дальше, вверх по лестнице, всё выше, хрипя и качаясь от рези в лёгких. Я несколько раз чуть не упала, зацепившись об ступеньку. На третьем этаже я всё-таки растянулась во весь рост, больно ушибла коленки и локоть, испачкала ладони. Встать, шатаясь, как пьяной, но встать и бежать снова.       На родном, четвёртом этаже я остановилась у окна. Дышать было гадко — кажется, сосед не так давно выходил покурить, и едкий дешёвый табак вперемешку с запахом кислой капусты вызывал тошноту. Из-под его двери всегда так пахло — сигаретами и капустой.       Я опустилась на ступени, машинально отёрла руки об штанину. Я как-то умудрилась не потерять сумку, и теперь вцепилась в грубую ткань. Красно-жёлтая нашивка казалась почему-то нелепой, неправильной, слишком обычной и будничной для творящегося вокруг безумия.       В широком низеньком окне не было никого. Ни змей, ни странной девочки без спины. Я завыла, тихонько, скуляще, уткнулась лицом в колени. Ничего нет, ничего, только нормальная жизнь. Я что же, сошла с ума? Мне же показалось, да, наверняка показались и дым, и мёртвая девчонка… Это просто бред. Бред. Может, это амброзия цветёт? Или плесень? У нас вечно мокрый подвал, и крыша вроде течёт, наверное, это она! И растворитель надо выкинуть, уж очень странно вонял.       Я прижалась лбом к холодной шершавой стене. Ничего. Не. Было. Ничего! Это просто кошмар, а я грезила наяву, вот и всё.       На пятне штукатурки кто-то коряво выцарапал: «Маша и Федя». И сердечко, неровное и смешное. Я дотронулась до нелепой надписи, осторожно провела рукой. Шероховатая, на пальцах остались несколько белых крошек. Неприятно. И до боли привычно и реально. Я улыбнулась белёсой пыли на коже. Ты настоящая, и я тоже. И, раз так, то я ещё не до конца сошла с ума. Правда ведь?       Я вытащила ключ из кармана штанов, щёлкнул, открываясь, замок. Знакомый грязно-красный коврик у двери, выжженное пятно на его нижнем левом углу. Надо замечать такие детали, возвращать себя в привычный мир. Просто напоминать: всё нормально. Всё, как раньше, нет никаких чудовищ, никаких дымных змей и мёртвых детей. А даже если и есть, то где-то далеко, не со мной, не сейчас и не здесь.       Я юркнула на кухню. Надо попить воды — успокоить расшалившиеся нервы. Просто попить водички, это же проще простого! — Всё хорошо? — Мама отложила нож и недочищенную картофелину. — Что у тебя с рукой? — Да хорошо всё! А с рукой… Об дверь ушиблась. Входную. — Я постаралась улыбнуться как можно спокойнее и искреннее. В голову пришла совсем глупая, странная мысль. — Мам, а тот недострой, ну, на пустыре? Что там?       Нежное её лицо стало тревожным, испуганным. — Зачем ты спрашиваешь? — Да так, просто любопытно. Никаких историй или ещё чего-то такого? — Историй… — Мама смешно наморщила лоб. — Нет… Ах, вру, есть! Там когда-то нашли мёртвого ребёнка, грудничка совсем. Замёрз, бедный, насмерть. — И давно? — Кажется, у меня дрожат руки. Гадко так, мелко-мелко и очень часто. — Лет пять назад. Да что с тобой такое?! — Н-ничего. — Я сглотнула ком в горле. — Ничего. Всё нормально.       Я скользнула в свою комнату, закрыла дверь на замок. Пять лет… Той девчонке было примерно столько. Подросла, однако! Стоп. Прочь всю эту дрянь из головы! Это же сон. Зачем измерять бред спящего разума человеческими стандартами? Так, надо выбросить этот растворитель. На всякий случай, просто на всякий случай…       Тук. Тук. Тук.       Медленно, очень медленно я повернулась к окну. Банка с растворителем выпала из ослабевших пальцев и разбилась, залив ковёр и мои ноги содержимым.       Клубы ожившего мрака вытянулись в струи и тихо тарабанили по стеклу.