Дневник Экзорцистки. Книга первая: Истоки

Полночный страх отпрянул от меня. Слепой души коснулось утешенье. Как тьма бежит от яркого огня. Данте Алигьери. «Божественная комедия»

      Наступило утро. Очередное. Я поплелась на кухню. Для приличия, не более: есть не хотелось совсем. Но надо. Зачем надо — тоже непонятно. Поддерживать в измученном теле жизнь, продлить мучения? Нет, так думать нельзя. А изображать, что каша вызывает хоть какой-то интерес — можно. Разве только чтобы мама не расстраивалась, по крайней мере, не так сильно. Так что я со скорбной миной медитировала на тарелку овсянки с молоком, методично ковыряя её ложкой.       Мама суетилась где-то в ванной, готовясь к выходу на работу. Папа делал тоже самое. Ну, почти. Он ругал дурацкий кофе, который, как назло, возымел наглость пролиться на новые брюки. Кажется, сегодня понедельник, а отец его терпеть не может. Словом, ничего удивительного в утренней брани и ворчливости не было. Наверное. Я не помню, какой сегодня день. Для меня всё слилось воедино.       На периферии промелькнули чистые ремень и штаны, и папа вприпрыжку (это он из-за пострадавшей ноги) удалился в компании мамы.       Каша грустно плюхнулась об тарелку.       Опять плюх.       На кухне я осталась в полном одиночестве. Давно остывшая каша всё так же равномерно падала с ложки обратно. Прошлой ночью опять снился кошмар. Там я тонула в кроваво-красном болоте, полном обломков костей, и изрубленные скелеты тянули ко мне руки, зло клацая зубами. Проснулась я от собственного крика. Где-то на краю воспалённого разума замаячило смутное осознание того, что ещё пара месяцев подобных сновидений, — и я уже не вернусь обратно. Завязну в том странном мире тварей. Я печально вздохнула. Паниковать уже не получалось. Я не ждала смерти или чего-то вроде неё как избавления от страданий, но мысль о скорой кончине вызвала лишь лёгкую досаду и сожаление. Удивительно, однако, как человек, любивший жизнь во всех её проявлениях, может за месяц свыкнуться с мыслью об уходе из неё почти до равнодушия.       Закончить мысленный монолог мне не дали. Кто-то позвонил в дверной звонок. Я оставила монотонное размешивание холодной овсянки и прислушалась. Неужто чудища решили прийти днём? Или я дожилась до слуховых галлюцинаций? Да ну, бред, им дверь не помеха! Тем временем, загадочный визитёр в коридоре решил, что прождал достаточно долго, и вновь нажал на кнопку звонка. Затем, почти сразу же после того, как пиликанье смолкло, добавил по двери кулаком. Весьма громко и внушительно. Два раза. — Да иду я! — Гаркнул папа, на ходу пытаясь одновременно застегнуть ремень и надеть рубашку. Справившись с этой, казалось бы, непосильной задачей, он потопал в сторону коридора, пыхтя как паровоз. Ага, значит, не померещилось. Не знаю, кто там стоит за дверью, но я искренне ему сочувствовала. Взбешённый отец, абсолютно позабывший о хоть каких-то правилах приличия — удовольствие настолько ниже среднего, что я даже не хочу представлять, насколько это «ниже».       Я задолго до открытия двери удрала в свою комнату. Надоели. Все. Пусть родители разбираются сами, кто бы там не заявился. Обойдутся и без меня. Наверняка очередной доброхот пожаловал, чтоб им всем пусто было!       Я честно не знаю, как, но слухи о моём сумасшествии распространились по городу со скоростью кота, заслышавшего шуршание пакетика с кормом. Валькирия тому пример — стоит легонько встряхнуть пакет, чтобы остро пахнущие кусочки кошачьей еды глухо загремели друг об друга, и тут же в поле зрения появляется пушистый хвост. А потом требовательный мяв.       Я щёлкнула замком, запирая дверь.       Так вот, я городская сумасшедшая уже несколько дней, а может, и месяцев… Так что в дверь нашей квартиры то и дело стучались все, кому не лень. Например, парочка кришнаитов, неисчисляемое количество представителей мелких околохристианских сект, и даже один буддист. Неправильный какой-то буддист, нервный, дёрганый, пугливый. Короче, экземпляр любопытный, но противный донельзя.       Приходил и священник с вонючим кадилом, задымил мне всю комнату так, что от запаха я готова была кинуться к тварям, жрите, мол, пока горячее. Копчения они, к слову, не оценили, и долго ещё издавали напоминающие кашель звуки.       Бесы, или кто они там, однако, не ушли. Крест и распятие их не гнали, как и святая вода. Иконы смотрели равнодушно и строго. Лишь глядели. И только. Батюшка огорчался, часто моргал, затем снимал очки в проволочной оправе и протирал овальные стёкла, тихо бормоча что-то от недоразумения. Он и впрямь чуть не плакал от досады, этот добрый седой старичок с бородой, которой позавидовал бы сам Дед Мороз; и ещё горячее шептал надо мною молитвы, прося святых сжалиться и прогнать тварей прочь.       Тварям было всё равно на всех абсолютно одинаково.       В коридоре кто-то забубнел, зашуршал, а потом раздался натуральный ор. Громкий, качественный, басом. О. Папа. Кому ж ещё! Этот вопль я из тысячи узнаю, сто раз слышала, если не больше. В ответ раздался возмущённый крик, повыше и помоложе, но тоже мужской. Мама почти не вмешивалась, только пару раз тоненько вскрикнула, возмущаясь непонятно чему.       Я навострила уши. Судя по доносившимся крикам, спорили о праве войти в мою комнату. Папа, разумеется, сопротивлялся. Я была полностью на его стороне. Мне всяких молодых да крикливых в комнате не надо. Да, Валенька? Мы сами с непонятной дрянью на стенах проживём, без чужих глаз. А уж сколько там проживём, пару месяцев или… Валь, сколько там кошки живут? А то я уже не помню, у меня в голове туман и сплошная муть.       Незнакомец тем временем распалился и перешёл на сплошной крик. Правда, переорать папу у него не получалось. Многолетний опыт у родителя, как-никак! Какие именно аргументы это молодое недоразумение использовало — шиш его знает, не могу разобрать, слишком он быстро говорил. Точнее, орал. Как чайка.       Топот, что-то грохнуло об пол, ещё раз… Шорох у двери. А вот здесь у них всех должна возникнуть проблема. Дверь-то заперта! Заперта же? Да, я точно помню, как провернула защёлку, и как лязгнул механизм. И пусть попробует уговорить меня открыть. Пусть! Не нужна мне ничья жалость и душеспасительные беседы. Никто мне не нужен.       Замок щёлкнул, отворяясь.       Я вскочила с кровати, покачнулась.       Да… Да как замок вообще открыли?! Он же внутренний, там не достать. Дверь распахнулась и ударилась об стену со звонким стуком. В проёме гигантской летучей мышью мелькнул человек захлопнул дверь. Штырёк замка заскрипел, будто несмазанный, и повернулся сам собой.       Мы оба стояли и так и смотрели друг на друга. Просто стояли. И всё. Я нервно тряхнула головой. Слушай, плотная ты галлюцинация, может, ты исчезнешь куда подальше? Будет тогда у нас целая семья умалишённых, одна Валькирия останется адекватная… — Как всё запущенно…       Теперь он смотрел не на меня, а на стены, как раз туда, где в ожидании ночи затаились чудовища. Ага. Мало того, что галлюцинация плотная, так она ещё и разговаривает. Ещё и выводы делает. Дожила… Стоп. Галлюцинация, а может, ты и не галлюцинация вовсе?       Я рассмотрела его получше. Незнакомец оказался высоким и лохматым. Больше всего он напоминал встрёпанного ворона, но не угольно-чёрного гиганта, а его серого городского собрата. Цветовую гамму он выбрал соответствующую. Серая рубашка, чёрные брюки. На шее — кулон в виде креста из серебристого металла с голубоватым искристым камнем. Самым, пожалуй, примечательным в нём оказались волосы. Всклокоченные, будто бы от разряда током, тёмные, но не чёрные — скорее, что-то среднее между этим цветом и коричневым. Солнце подсвечивало отдельные вихры, и они оттого казались фосфоресцирующими золотом.       Наконец, странный человек перевёл на меня взгляд. Глаза у него были под стать одежде — серые, почти стальные.       До меня пугающе медленно стала доходить простая истина: я одна в комнате вместе со странным типом, который одним мановением руки замки открывает, а родители почему-то не спешат мне на выручку.       По хребту потекла струйка холодного липкого пота. Тонкая, щекотная и очень противная. — Сядь там и не дёргайся. — Приказал, а вовсе не попросил незнакомец. — Ноги задери, чтобы пола не касались. — Вы… Вы вообще кто такой?!       Внутреннее чутьё запоздало подсказало, что с потенциальным маньяком стоит всё же говорить в несколько ином тоне. А то мало ли, вдруг обидчивый. Вдруг у него душевная организация тонкая! — Не твоё дело! — Огрызнулся человек, вынимая из кармана палочку мела, обёрнутую бумагой. — Сядь молча, кому сказано!       Прежде, чем я успела возмутиться, Валькирия вдруг выгнулась дугой и зашипела, нет, — зарычала, глухо и рокочуще, как самый настоящий тигр. — И… Эту подержи. — Мужчина скривился. — Вначале скажите, с кем я имею честь беседовать!       Руки дрожали. Мелко так, гаденько. А за дверью было пугающе тихо. Где мама и папа? Да зная их обоих, двери на петлях уже быть не должно, а в окно бы уже ломился спецназ. — Где мои родители и кто вы такой?!       Голос сломался. Ему полагалось быть строгим, сильным, таким, чтобы звенел металл и собеседника повергало в дрожь, а получился жалкий, почти плачущий. Так спрашивал бы маленький, смертельно испуганный ребёнок.       Он пожал плечами, отвернулся. — Нам они всё равно не помешают. Позвать у них всё равно никого не получится, дверь заперта… Экзорцист я. А теперь забирай свою зверюгу и марш на кровать! Живо!       Кто-то рядом захрипел, слабо так, будто стонуще. И дышать стало почему-то трудно. И спустя ужасно долгие несколько секунд я осознала, что хриплю я сама. Что он с ними сделал?! Почему я ничего не услышала, как не сумела в бытовом абсолютно шуме распознать угрозу? Что теперь будет? Будет ли хоть что-то вообще?       Мне померещилось тёмное багровое пятно на рукаве рубашки. Миг, движение, и пятно оказалось запонкой. Но ведь сделать больно можно и не проливая крови? Ударить по голове, так, чтобы человек не сумел встать, достать тряпицу с хлороформом… Или пистолет? Если далеко стрелять, то брызг быть не должно… Нет, нет, я сумела бы услышать, выстрел — это слишком громко! Или его можно заглушить? — Ты оглохла? Тебе шваль на стенах барабанные перепонки выгрызла? Я сказал сесть на кровать и поджать ноги, что непонятного?!       Я зажмурилась, рванулась назад, пытаясь отстраниться, спрятаться от крика, и плюхнулась на кровать, больно ударившись локтем об изголовье. Валя утробно заурчала и боднула меня головой, как раз в ушибленное место.       Шваль на стенах. Он их видит. Видит! Или он безумец, как и я, или… Или он сам из них? Зачем он пришёл — добить меня или что-то другое?       На меня странный тип не смотрел. Расхаживал по комнате, как у себя дома, бормотал что-то под нос.       Снаружи по-прежнему тихо. Мертвецки тихо. Я всхлипнула, пытаясь задавить наступающую панику. Абсолютно фальшивыми казались крики детей где-то далеко на улице. Как весёлая песенка на чьих-то похоронах. Я заметила, что под рубашкой у мужчины, слева, как раз на уровне пояса, что-то топорщилось. Что-то достаточно крупное и продолговатое.       Похоже, я знаю, чьи будут похороны. Мои. И мамы с папой.       «Я не могу умереть. — Дурацкая абсолютно мысль. Утренние размышления, впрочем, теперь казались такими же. Я хочу жить. Очень. — Как так? Нельзя. Нельзя умирать. Совсем-совсем нельзя! Кто Валькирию кормить будет, в конце концов? Дверь закрыта, окно тоже, тётя Роза, если даже приедет, заявится через две недели, а у нас корма на день осталось. Пропадёт ведь животное!»       Мысль пришла быстро и легко. Словно уже была в голове, готовая, просто сейчас стала явной и чёткой.       Бежать. Немедленно.       Он же меня не выпустит! Он ненормальный, или не человек вовсе, какая разница! Но он опасный. Ничего не поменялось, — стоит, смотрит на мои книги, насвистывает, но в нём самом что-то проявилось. Словно чудовище медленно поднялось из морской глубины, приблизилось к прозрачной границе между водой и воздухом, спряталось под тонкой водяной вуалью, и только ждёт нужного момента, чтобы её прорвать.       На тумбочке рядом с кроватью стояла лампа. Тяжёлая, металлическая, с массивной ногой и шляпой-абажуром. Её стержень очень хорошо лёг в руку. Он рифлёный, жёсткий, в руке почти не скользит. Наверное, так должна ложиться в ладонь рукоять хорошего меча или кинжала.       Это неправильно. И очень, очень страшно. Вдруг я ошибаюсь? Вдруг всё это одна большая ошибка, недоразумение? Может, он вовсе не желает мне зла? Но… Он ворвался в мой дом. Он невесть что сделал с моей семьёй. Он отдаёт странные приказы и, похоже, безумен даже больше, чем я! А ещё у него под рубашкой пистолет. Не желает мне зла? Неужели?!       Я крепко сжала лампу. Главное, чтобы не заметил… Ударить по голове, лучше сбоку, там, кажется, уязвимое место. Плохо, что рука левая, я правша. А другой перехватить неудобно, долго слишком. В голову, со спины. Потом ногой в пах. Впрочем, нет, не факт, что он упадёт удачно… Неважно! Просто ударить, чтобы больно, чтобы не успел сообразить. Потом Валькирию в охапку, рвануть замок — не так уж там и сложно, просто провернуть, и бежать. Бежать, быстро, куда угодно, к соседям, на улицу, только лишь бы бежать.       Сердце колотилось до боли часто. И громко, настолько, что мне показалось — он вот-вот услышит, обернётся, заметит мой манёвр, а потом… Ладонь стала холодной, опять начали дрожать пальцы. А если не получится? Может, если подождать ещё минутку, появится помощь, взрослые во всём разберутся, спасут меня? Придут соседи, услышавшие подозрительный шум, бдительный прохожий вызовет милицию… Почему я? Почему не кто-то другой, более сильный, более умный и взрослый? Ведь в самом деле, что я могу сделать? Что?!       Время текло. Медленно, будто струйка песка в часах. Никого не было. И не будет. Соседи на работе, прохожим чаще всего плевать на происходящее, а милиции до нас ехать долго, мы далеко от участка живём…       Я подалась вперёд, сжала лампу ещё крепче. Хоть бы пружины кровати не скрипнули! Хоть бы… — Из тебя отвратительный убийца. Лампа? Серьёзно? — Буркнул странный тип под нос, не оборачиваясь.       Пальцы разжались сами собой, стали непослушными, словно чужими. В висках застучало, одуряющее больно и быстро. Он… Заметил… Что же теперь… Он убьёт меня? В голове мелькнула смешная мысль: «Интересно, а умирать больно?» — У тебя там зеркало стоит. — Незнакомец кивнул на одну из полок. — И сопишь ты на нервах. Слушай, мелкая, не дури, а? Ты мне до лампочки. Во всех смыслах. А вот эта дрянь, — он развернулся: глаза у него горели белым огнём, — меня интересует гораздо больше!       Я вскрикнула, рванулась назад, врезалась спиной в стену, вжалась в неё изо всех сил. Затаившиеся твари метнулись вверх, ожили и заструились к странному типу. Безмолвные, они вдруг зарычали, разом, гулко, рокочуще, будто слова интереса стали для них сигналом к нападению. Щупальца, когти, кожистые крылья, кривые клыки, — все они тянулись к единой цели, к человеку (человеку ли?), назвавшему себя экзорцистом.       А чудовище в нём прорвало тонкую завесу реальности.       Он хрипло рассмеялся и взмахнул руками, от которых потянулись нитями паутины потоки белого пламени. Комната вздрогнула, будто испугавшись и подчинившись чужой силе, а потом заходила ходуном. Рычание, шипение и хриплый клёкот смешались с рокотом пламени, слились в один жуткий гул. Книги посыпались с полок, ящики выдвинулись сами собой, карандаши, кисти, краски, альбомы и блокноты вывалились из них, покатились по полу, под стол, под кровать…       Выпад. Короткий, злой. Правой рукой, будто в ней была зажата шпага, а не кусочек мела. Палочка уткнулась в стену, заскользила по обоям, оставляя крошащийся след. Линия сомкнулась в кольцо. Шаг назад, словно в танце. Взмах рукой, щелчок пальцами. В руке экзорциста появился светящийся хлыст, белый, сотканный из огня…       И всё утонуло в нём. В огне.       Из-за языков пламени я не видела всего, только отдельные кадры.       Огромная пасть на стене, оскаленная в бешенстве. Экзорцист, застывший с кнутом наизготовку.       Вспышка, крик, рычание, сорвавшееся на скулящий вой.       Незнакомец прыгнул к другой стене, с невероятной для человека скоростью вычертил на обоях значок, отскочил. Из рисунка потекла чёрная жижа, вязкая и тягучая на вид.       Удар плетью наискось. Искра, снова белый всполох.       Удар. Крик, шипение. Вспышка. Опять удар. Свист кнута, прорезавшего воздух. Яркое, болезненное, настолько, что пришлось зажмуриться, свечение.       Крик.       Звериный?       Человеческий?       Я почему-то была до сих пор в сознании. Странно, неправильно. Вокруг творилось чистое безумие, а я… Я любовалась, пока могла. В чередовании всполохов огня таилась какая-то странная, хищная красота, и я всё пыталась понять, уловить её суть… Я рефлекторно сжалась в комок — раздался грохот, ужасный треск, и что-то оцарапало мне плечо. Не сильно, но неприятно. Рядом зашипела Валькирия, я ощутила бедром, как меня задел пушистый хвост. Кажется, Валя рванула под кровать, устав от происходящего безобразия. Честно говоря, я бы не отказалась последовать её примеру, но под кроватью я перестала помещаться лет с трёх. А жаль.       А потом наступила тишина. Оглушающая, плотная, будто глубокая вода. От неё противно звенело в ушах. — Ну, хорош в прятки играть. — Незнакомец потряс меня за плечо. — Давай, открывай глаза.       Я медленно отвела сначала правую руку от лица. Осторожно моргнула, привыкая к вернувшемуся свету, сощурилась. Кажется, я всё ещё была жива, да и странный тип вроде тоже. По крайней мере, вокруг маячили не облачка и райские ворота, а привычная комната и… Ой. Комната. Мать моя женщина…       При всей моей неряшливости, рассеянности и лени, могу заявить официально: такого свинского бардака сие жилище ещё не знало! И вряд ли узнает, потому что второй подобный погром точно не переживёт. Обои в клочья, книжки с тетрадками и всяким художественным валяются где попало, люстру вообще перекосило, — разбитые лампочки щерились из съехавших набок плафонов неровными сколами. Куча мелких осколков сверкающим льдистым снегом усеяла обложки книг. Красиво, но опасно до ужаса, — вопьётся такой в ногу, и что потом? А Валькирия? К ветеринару мне её, истекающую кровью тащить? Пешком? Через весь город? Не-не-не, ни за что! Надо совок найти, веник, подмести, и побыстрее. Так, а окно цело?       Окно было невредимо. Чего нельзя было сказать о стене. Я протёрла глаза, так, на всякий случай. Нет, дыра в стене никуда не делась. Так и продолжила мирно зиять, открывая вид на наш неказистый двор. Я с недоверием покосилась на странного типа. Чем, извиняюсь, надо было шарахнуть об несчастную стенку?! Отбойный молоток у него в кобуре на поясе, что ли? — А за ремонт кто платить будет?       Вот честно — планировала сказать совсем другое. Вопросов было много: кто он такой, что это вообще было, почему незнакомец видит тварей и куда они, собственно, делись, откуда взялся огненный кнут… Планировала. А с губ сорвалось это. — Девочка, тебе никто не говорил, что ты странная? Серьёзно? Не, вот реально, всё, что ты хочешь спросить, это «кто будет платить за ремонт»? — Я покраснела. Экзорцист или кто он там, передразнил меня довольно похоже. — И вообще, я тебя спас. Где благодарности? А то сразу с претензиями! И ремонт зачем? Так, пара царапин… Клеем намажь и всё.       Я молча встала, подошла к окну. Просунула руку в дырку. Хоть бы не вывалиться! Хотя нет, не получится, даже если сильно захочу. Я укоризненно глянула на незнакомца и демонстративно помахала рукой, благо, отверстие давало неплохой размах. Мол, ты мне вот это клеем предлагаешь залить? Или мне на него кирпичи сажать? Раздался оглушительный визг, будто где-то рядом забивали поросёнка. Ой! Там же рядом балкон тёти Леры! И голос её, высокий и противный! Ёлки…       Я живо втянула руку обратно, но поздно, поздно! Вопль стал членораздельным и весьма осознанным. Ага, хулиганы, негодяи, милицию вызову, всё по списку… В тираде промелькнуло слово «ворьё». Так, а это тут причём? Я конечность украла, что ли? Нет, соседку жалко, конечно, не каждый день с ней стена здоровается, но лексику хоть бы по теме выбирала!       Экзорцист искренне ржал. — Н-да, с соседями, я посмотрю, ты уже не в ладах. Вот это по-нашему! — Только глаза у него были серьёзные и грустные. Не вязались с улыбкой. — Насмотрелась? А теперь давай к делу… — Он выудил из кармана зажигалку и сигареты, поджёг одну и затянулся. Я поморщилась. — Не одобряешь? — Нет. — Ну, это твои проблемы. — Странный тип всё же открыл форточку и стряхивал пепел туда. — Что это было? — Тихо спросила я. — На стенах. Мой бред? Но Вы тоже это видели, более того, дрались с… ними? И кто Вы такой? — У тебя проблемы с памятью? — Огрызнулся он, но как-то вяло, скорее, для порядка. — Я — экзорцист. Нечисть гоняю, если совсем по-простому. К обоям присосались энергетические паразиты и прочая мелкая дрянь. Пожрать прилетели, им тут, считай, стол накрыли. Но уже не заявятся, я об этом позабочусь. Теперь моя проблема — ты. — Я? — В голове невольно закрутилась картинка: вот странный тип достаёт огненный кнут, вот замахивается… Дальше воображение воспроизводить сцену отказывалось. Похоже, страх отразился у меня на лице. — Господи, да что ж ты такая перепуганная? Включи остатки логики, если вся не подохла: зачем бы я растягивал удовольствие? Грохнул бы тебя со всем этим добром, как источник, и дело с концом! Не буду я тебя убивать, я вообще тебе ничего плохого не сделаю. — Он сжал сигарету, гася её, и выбросил в окно. — Мне просто нужно кое-что проверить. Ну, не дёргайся!       Экзорцист подтянул стул к кровати, уселся на него, а затем коснулся моей шеи. Тёплые пальцы с огрубевшей кожей замерли рядом с сонной артерией. Мужчина закрыл глаза, но я успела заметить, что радужка у него побелела и вспыхнула. От него пахло никотином, но не только им, — в дымном запахе было что-то смолянистое; так пахнут хвойные лапы, если их бросить в костёр. — А, чтоб тебя! — Экзорцист поморщился и убрал руку. — Знаешь, почему они пришли? — Нет. — Я покачала головой в подтверждение своих слов. — Так проявляется Дар. Наш Дар. — А… А это что, плохо? — Убейте меня, если я поняла хоть что-то! Дар? Какой ещё дар?!       Валькирия расхрабрилась и попыталась сцапать чужую пятку. Промах — экзорцист очень быстро поднял ноги, так что кошка укусила воздух. Второго шанса Вале не дала я, поймав и усадив на кровать. Нет, Валюш, мне он тоже не особо нравится, но это же не повод кусаться! — Как по мне, да. Ладно, неважно, у меня дел по горло! С учителями разберёшься, они завтра-послезавтра придут, твой адрес я им дам. Ты пока отоспись и поешь. А то выглядишь как помесь несвежего трупа и панды, и это я тебе ещё льщу.       Я обиженно фыркнула. — Так, тут защита, здесь поглощающую спираль, тут опять защита… — Мел оставлял на стенах белёсые крошащиеся надписи на, кажется, иврите, и странные рисунки в виде кругов и звёзд. — Знаешь, потолок я трогать не буду, ну его к бесам. Тебе и так хватит.       Пока он разговаривал сам с собой, я вспомнила, что на нервах забыла о главном. — А где…       Незнакомец широким шагом пересёк комнату, буркнул под нос очередную абракадабру и щёлкнул пальцами. Раздался негромкий хлопок, словно кто-то вытащил пробку из плотно закупоренной бутылки. Дверь открылась сама собой.       За ней стояли родители. Живые, здоровые и абсолютно невредимые. Только на уровне рта, прямо напротив губ, светилась белым странная надпись. «Silentium»[1]. Латынь, что ли? И почему эта штука так похожа на кляп?       Экзорцист снова щёлкнул, на этот раз как-то хитро, тройным щелчком. Сияющие буквы замерцали и рассыпались крошечными искорками. — А вот теперь я готов выслушать все ваши претензии!