Люди и демоны принадлежат к разным породам, а лисы находятся где-то посередине. У живых и мертвых пути различны, лисьи пути лежат где-то между ними. Бессмертные и оборотни идут разными дорогами, а лисы между ними. Поэтому можно сказать, что встреча с лисой – событие удивительное, но можно сказать и так, что встреча с лисой — дело обычное.
Цзи Юнь.
Осознание происходящего меня покинуло. Эти несколько недель — три, кажется? — я будто провела в сонном сером тумане, и лишь иногда выныривала из него в реальный мир. Ненадолго, на самую малость. Картинки-воспоминания менялись, словно кто-то быстро листал страницы, а я просто оказывалась в гуще событий. Выпад. Удар. Снова выпад, поворот. Низкая стойка. Я не выдерживала. Дышать тяжело, пот струился по спине. Я сгорбилась. Наставник недоволен. Он злился, раздавал нам оплеухи, кричал. «Неумёхи! И это называется старания? Как вы будете голыми руками демонам глотки рвать, раз такие хилые?!» На этой фразе он подбрасывал в руке крупный грецкий орех и давил скорлупу, словно гнилую ягоду. Пальцы у него были толстые, грубые, похожие на сучковатые ветки. Туман снова смыкался надо мной, как мутная вода. Хотелось спать. Голова гудела и ныла от недосыпа, от чужой непривычной речи. Голова казалась очень тяжёлой, тяжелее всего тела, и меня всё время тянуло вниз, упасть, свалиться в какую-то невидимую бездну из кошмарного сна. Удар в бок. Книги летели на пол, испуганно трепеща листами. — Когда ты уже исчезнешь из моей жизни, а, Зануда? Мэри кривила в ухмылке тонкие губы. Её лицо скрадывал туман, она растворялась в молочной дымке, а гортанный голос затихал, сокрытый дымной плотной пеленой. И я отчаянно хотела остаться в этом бархатном беззвучном мареве, чтобы не было ни англичанки, ни наставника… — Меня зовут Ян Вэй. Для вас, мелюзга, я учитель Ян. — Усач чеканил шаг, расхаживая из угла в угол по просторной мастерской. — Я буду учить вас ювелирному делу, что в будущем позволит вам не сдохнуть без амулетов. На моих уроках есть только одно правило: я всегда прав. Даже если я не прав — я всё равно прав. Понятно? Хон Хули! К доске, мелочь. Доска расплывалась светло-серым вихрем. Он рос, ширился, будто воронка, затягивал в себя учителя Яна, Мэри, кабинет, и меня саму. Тоскливо до тошноты. До хриплого срывающегося воя. Я сидела на полу в пустом женском туалете, и рыдала, уткнувшись лицом в колени. Сяо Ху, девочка-китаянка, одна из той семёрки с именами, гладила меня по плечу, пытаясь успокоить. Она тянула меня за руки, легонько, но настойчиво. — Пойдём, ты заболеешь от холодного. Почитаешь, отвлечёшься, будет легче. Пойдём! — Я хочу домой. Я просто хочу домой. И снова туман. В этом тумане, оказывается, я умудрялась как-то учиться. Когда пелена перед глазами ослабла, а действительность перестала казаться затянувшимся кошмаром, обнаружилось, что училась я даже сносно. Удовлетворительный балл по истории, такой же — по китайскому и предмету учителя Яна, что-то наскреблось и на анатомии с каллиграфией… А с остальным всё было очень и очень плохо. Мне вот тоже плохо и, похоже, одно проистекало из другого. Тянуло мышцы, и нужная стойка получалась дрянной. Юй Ше бранился и бил палкой по всем мягким местам, до каких только мог достать. Синяки болели, и вместо жёстких ударов у меня получались слабые шлепки. Новые крики, новый удар, и всё повторялось сначала. Наверное, потом всё должно было образоваться само собой. Привыкну. Наверняка же привыкну. Человек — существо живучее, он ко всему приспосабливается… Я повторяла себе эти мысли, как заезженную пластинку, баюкая разбитую на тренировке руку. Болезненно чесались ссаженные костяшки, пульсировали синяки. К счастью, сегодня Змей отменил последний урок, сославшись на необходимость занятий со старшими. Зачем нам история, действительно, прочтём параграф сами, не настолько уж мы глупы, справимся с такой простой задачкой. А вот третьекурсники без наставника не обойдутся, им нужен мастер, специалист! Поэтому «мастер и специалист» Юй Ше отпустил нас восвояси, и ушёл в зверинец. Филин — так назвали Физика — едва почуяв свободу, бросился в библиотеку, делать нервы господину Аню, остальные как-то тихонько рассосались по школе, и я оказалась в гордом одиночестве, которым тут же воспользовалась — до самой темноты просидела в одном из пустых кабинетов — рисовала зверя с видневшейся в окно рогатой крыши. Рисунок долго не получался: ракурс был сложным, и когда я наконец поймала звериную морду на бумагу, всё вокруг меня уже было густо усыпано катышками стёртого ластика. А на финальных штрихах открылась ссадина, и несколько капель крови размазались по листу. Я мрачно рассматривала оскаленную пасть, быстро темнеющие красные пятна. Казалось, что зверь возмутился, тяпнул меня за палец, и теперь довольно облизывал испачканные губы. Небо за стеклом было пронзительно синим и чистым, словно витраж. Тени цвета терновой ягоды ложились на бумагу, на мои руки. Ранки в полумраке, — свет я выключила несколько минут назад, — выглядели лиловыми. На несколько мгновений я словно оказалась где-то за гранью, по ту сторону мира со всеми его правилами и проблемами, с Юй Ше, англичанкой, и остальными… Какая-то поздняя птица сонно вывела трель и тут же сконфуженно смолкла. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть меня с небес на землю. Пора. Зверь отправился в блокнот. Кровь уже высохла и стала похожа на ржавчину. А я поплелась в комнаты для младших учеников. Вспомнить бы ещё, где они… Комнаты, а не ученики! В общей гостиной стояла гробовая тишина. Только изредка шуршали чьи-то конспекты, и звучал негромкий слабый шёпот, жалобный и иногда будто плачущий. И лица у всех скорбные, тоскливые, встревоженные какие-то. Так. Ну и кого хороним? Надежду на светлое будущее? — Птичка моя ясная, а ну-ка напой, что у вас тут стряслось? — Прошипела я на ухо Филину. Тот вяло дёрнул плечами. — Юй Ше покалечился. — Покалечился? — Тупо повторила я услышанное. — По… Что?! Да… Да как такое возможно? Когда?! — Тише ты. На монстрологии у третьего курса. — Вполголоса произнесла Сяо Ху. — Тут такое дело… Наг… Ну, это индийские чудовища, полулюди, полузмеи. Они очень ядовитые. И когда наставник был на песчаной арене, наг вырвался — какой-то из прутьев клетки поддался… А дальше всё быстро произошло… У наставника при себе оружия не было. Ты же помнишь, как он говорил, голыми руками… В этот раз не сработало. И пока ученики сообразили, пока отогнали нага… Ему, наставнику, то есть, он руки сильно изорвал, да ещё плечо с бедром. Я схватилась за голову. — Юй Ше? Он… — Слово «мёртв», так и не слетевшее с языка, будто повисло в воздухе. Но мы хорошо поняли друг друга и так. — Нет, жив. Но я говорила уже — руки сильно порваны, особенно, ладони. Одна девушка, из старших, сказала, что яд нага уродует и изменяет энергетические каналы, а так как на руках их много, каналов этих, то колдовать уже не выйдет. То есть выйдет, но плохо. Ну, и бедро сильно ранено, хромать будет. — Но… А, я всё равно ничего не понимаю! Он же наставник! Как вышло то, что его сумели вывести из строя?! — Возраст. — Тихо-тихо и как-то виновато произнёсла Сяо Ху. — Да и… Там дистанция короткая была. Юй Ше не успел закрыться, наг успел напасть. Я говорю долго, а того боя на самом деле — секунда, другая, и всё кончено. — А это не было… Я не знаю… Подстроено? — Перечитанный раза три цикл Конан Дойля засел в голове прочнее, чем я думала. — Скажем, у ста… наставника были враги, и кто-то решил так от него избавиться? — Исключено. Я уже задал тот же вопрос, — подмигнул Физик, — ответ отрицательный. Просто не рассчитали прочность прута, да и дерево прогнило, а Юй Ше не успел среагировать с достаточной скоростью, чтобы не только навредить в ответ, но и защититься. Факторы наложились один на другой и вышло то, что вышло. Случайность, нелепая, глупая случайность. Никакого злого умысла, будь уверена. Местные криминалисты, они же — другие учителя, говорят то же самое. За мной повторяют. — Маотоуин, как звали Филина на китайском, картинно нахмурился. — Хотелось бы взглянуть на этого нага. Ну, точнее, на то, что от него осталось. Никак не могу взять в толк, как можно объяснить совмещение теплокровного животного с холоднокровным в одном организме… Если, конечно, это именно совмещение, а не некий эвфемизм. Сяо Ху принялась активно объяснять Физику, что он не прав, и что сейчас вообще бессмысленно рассуждать о подобных глупостях… Жаль старика. Я невольно вздрогнула, представив себя на месте Змея, несколько раз ощупала собственные ладони. Хромота, изуродованные руки… Я мельком слышала про то, что кто-то успел заметить, как теперь выглядят ладони учителя. Кровавое месиво. Помнится, ещё совсем девчонкой я умудрилась свалиться с велосипеда и счесать всё, что только можно было счесать, о мелкий щебень. У него ещё края такие остренькие, как надломанные, и блестят маленькими бриллиантами, если солнечный луч попадёт. Рисование, пища, объятия, да даже утренняя чистка зубов — всё тогда происходило со всхлипами и мукой — так мешались ссадины на подвижной тонкой коже. А тут — на всю жизнь… Жаль Юй Ше. Хоть и ворчливый, и вредный, и синяки у меня его стараниями, а просто по-человечески жаль. — Так кого к нам заменой пустят? — Спросил Филин. — Кого не жалко? — «Полных» преподавателей, способных объяснить всё, от латыни до алхимии, в школе уже не осталось. Теперь Старейшинам нужно как можно скорее найти человека, который не только сведущ в этих предметах, но ещё и без каких-то… кхм, особенностей. То есть адекватного и более-менее спокойного. И человек согласиться должен, тут уж только его воля. А пока его найдут, пока до него доедут, пока он приедет… Словом, недельку-другую мы беспризорные. — Заметила Сяо Ху. И она оказалась совершенно права. Мы действительно кочевали от преподавателя к преподавателю, как монголы по степи, целую неделю. А потом настали выходные и вся эта суматоха отошла на второй план. Мы с Сяо Ху устроили познавательную прогулку: поднялись к прилегающему к школе лесу и неспешно бродили по узким тропинкам. Я спрашивала, что придёт в голову, китаяночка отвечала. Шуршали листья, шелестел на ветру бамбук, словно бы монах вполголоса шептал молитву невесть каким богам. Дальше, в глубине, песок сменялся каменными дорожками, а вместо бамбука цеплялись за скалы узловатыми корнями сосны, изогнув рыжеватые стволы. — Ты так и не рассказала, кто такие Старейшины. Под ногой хрустнула сухая веточка. — О-о-о, — протянула Сяо Ху, чуть закатив глаза, — это же главные стратеги и наставники всего экзорцистского сообщества. Лучшие в своём деле! Они принимают решения, заведуют дипломатическими отношениями, контролируют обучение… Да на них вся внешняя политика держится! — Всего семь человек принимают решения, от которых зависит судьба тысяч? Занятно. — Не семь, а восемь! И они не одни, разумеется: там ещё целый штат. У меня папа с одним из них знаком. — Почему ты говоришь о восьми? — Количество Старейшин меня интересовало гораздо больше, чем знакомства отца китаяночки. — За тем столом, на возвышении, было только семеро. — Ну… — Она вдруг смутилась и покраснела. — Понимаешь, там такое дело… Странное. Он есть, и, насколько я знаю, жив, просто не в школе уже несколько лет. Отец говорит, что он вроде как занимается налаживанием дипломатических связей и какими-то исследованиями. — Вроде как? — Очень сложно понимать, что делает человек, которого двадцать лет почти никто не видел! — Ты точно уверена, что он ещё жив? А то мало ли, вдруг его тут до сих пор ждут, надеются, а он уже лет десять как на том свете? — Да что ты такое говоришь?! Продолжить возмущение она не успела: наше внимание привлекло движение сбоку. Понимание, что именно там, чуть в отдалении, располагался злополучный зверинец, пришло с опозданием. Я машинально потёрла руку — почему-то вдруг заныла ладонь, как от ссадины. Место для наблюдения мы выбрали удобное: лес постепенно поднимался наверх, цепляясь корнями за гору, а арена и, — низенькие здания я для себя окрестила стойлами, — оставались на гладкой площадке под горой. Как раз на ней копошились несколько человек. Они были заняты здоровенным ящиком, высотой примерно до бедра взрослому мужчине. Хотя это не сильно меня впечатлило — дядя рассказывал про грузовые контейнеры размером чуть ли не с комнату, и я в детстве мечтала, как найду себе такой контейнер и у меня будет свой домик. Папа часто шутил, что именно так будет выглядеть моё жилище, поступи я на художника… Впрочем, неважно. Я вот, экзорцистом оказалась, и теперь вместо контейнера мне, похоже, грозит гроб и уютное место на тихом старом кладбище. Контейнер мне нравился больше. Ай, ладно! Чего они вокруг ящика пляшут? Ну ящик ящиком, дощатый, потёртый, что в нём такого… Ящик вдруг закачался и подпрыгнул. Рядом сдавленно ахнула Сяо Ху. Я ошалело заморгала, на всякий случай потёрла глаза. Но нет: треклятая коробка словно взбесилась и жабкой заскакала на одном месте, всё сильнее раскачиваясь. Кто там внутри?! И почему этот кто-то в ящике?! Люди вокруг перекрикивались, кажется, ругались, двое кинулись к обезумевшему ящику, кто-то третий забил по нему молотом… Я и не поняла толком, что они сделали, но всё прекратилось так же быстро, как и началось. Исчезли спешка и паническая нотка в чужих голосах… Только странный ящик подрагивал. Мелко, зловеще. Его уволокли куда-то в сторону зверинца, и вскоре на площадке остались всего два человека. Они оба, похоже, о чём-то беседовали: высокий степенно кивал, а тот, что пониже, оживлённо размахивал руками и явно был увлечён разговором. Собеседники медленно приближались к нам. Я подумала. И решила остаться. Мы что, мы ничего, гуляем себе спокойно, никого не трогаем. Да и китаяночка спокойна, только сощурилась и губу закусила. Нет, но всё-таки: кого они в ящик засадили? На нём, кажется, и дыр не было… Как же существо внутри тогда дышало? «Ты больше спрашивай, — внутренний голос подозрительно напоминал Филина, — тогда тебе тоже ящичек найдётся. Длинный такой, его ещё закапывают на два метра вглубь. Секты не любят раскрывать свои секреты». Учитель Ян — я с удивлением узнала его в человеке пониже — невнятно выругался и рыкнул на нас, а потом махнул рукой, дескать, убирайтесь отсюда, да поживее. Его товарищ не обратил на наше присутствие никакого внимания. Высокий, почти на голову выше усача, не то худой, не то попросту стройный, из-за одежды и не разобрать, с царственной осанкой… И ничего больше. Лицо скрывал глубокий капюшон плаща, а руки были затянуты в чёрные перчатки тонкой кожи. Он шёл медленно, плавно перетекая с ноги на ногу. Учитель Ян чеканил шаг, почти как военный, а этот — крался, будто зверь. Вскоре они оба скрылись за поворотом, и площадка совсем опустела. — И вот что это сейчас было? — Не знаю, не знаю… — Протянула Сяо Ху, задумчиво почёсывая затылок. — Наверное, высокий — кто-то из вольнозанятых экзорцистов, вряд ли чей-то наставник… Знаешь, пойдём лучше отсюда. И побыстрее, пожалуйста! — Эй, Сяо Ху, что происходит? Кого ты боишься? Учитель Ян с тем странным типом ушли, нам зачем? — Не знаю! Просто… Просто так нужно. Потом объясню. — Ну… Ай! — Я перецепилась через корень, едва не упала. — Уйти совершенно не проблема. Вопрос в другом. Куда именно? — Давай в библиотеку. — Она слабо улыбнулась. — Нужно взять дополнительную литературу. Литературу взять, значит… А заодно встретить Филина, поспорить на извечную тему физиков и лириков, ещё пару раз убедиться, что мои знания языка радостно катятся куда-то в тартарары. Это так, по мелочи. Мы шли быстро. Песок шуршал и поднимался клубами, точно дым. Как-то вышло, что в самой библиотеке мы разделились: я свернула к словарям и дальше, ближе к секции для старших учеников, а Сяо Ху ушла к справочникам по монстрам. Было тихо. Пахло пылью, тускло мерцала редкая позолота на корешках. Я протянула руку наугад, погладила одну из книг по шершавой обложке, оправила потрёпанную ленточку-закладку, выбившуюся из толщи страниц. — Рад видеть тебя, мой мальчик. Я рывком обернулась. Хриплый старческий голос, похожий на воронье карканье, звучал совсем близко. Похоже, говоривший был рядом, чуть ли не за соседней полкой. Уйти или… Но мне же нужен словарь. Я негромко покашляла, перемялась с ноги на ногу, чтобы скрипнула обувь, пошуршала, чем попалось под руку. Всё, о своём присутствии я заявила, а остальное — уже не моя забота. Хотели приватности — не шли бы в библиотеку! — Право, Вы изумляете меня, мастер. У второго мужчины голос был мягкий, певучий и бархатный. Он будто декламировал стихи: легко, негромко, словно рассказывал их самому себе. — Чем же, позволь узнать? — Довольно странный выбор места для личной беседы. Да я вот тоже так думаю… — О, люблю библиотеку, знаешь ли. Да и у меня было хорошее предчувствие на её счёт. Ах, да… Мальчик мой, полагаю, ты ещё не слышал о несчастье, что приключилось с Юй Ше? — Я прибыл этим утром и не интересовался мелкими происшествиями. — Думаю, наставник Юй не счёл бы случившееся, как ты выразился, мелким происшествием. Повреждение ядом нага обеих рук вместе с бедром, ещё и в столь почтенном возрасте. Запамятовал, сохранил ли он все пальцы, или часть пришлось отсечь… Меня передёрнуло против моей воли. От резкой дрожи я поперхнулась слюной и надсадно закашлялась, поэтому часть разговора пропустила. Я представила красные, похожие на рубленый фарш, куцые культи, растущие из крепких жилистых запястий Змея. К горлу подкатила лёгкая тошнота. Старик тем временем продолжал, как ни в чём не бывало: — …потому Юй Ше будет вынужден уйти на покой. Сам, думаю, понимаешь, какую головную боль у меня вызвало это пренеприятнейшее событие. — Примите мои соболезнования, шифу. Учитель Юй был хорошим педагогом. — Верно. Самое дрянное во всём случившемся то, что его ученики остались без наставника — в школе больше нет свободных учителей. — Вам грех жаловаться, мастер, уж простите. Половина экзорцистов отдала бы многое за одну только возможность преподавать здесь. — Это верно. — Рассмеялся он хриплым вороньим смехом. — Но верно и то, что многих из них я предпочёл бы видеть где угодно, только не здесь, а те, кто были бы хороши в этой роли, старательно игнорируют бедного старика и не отвечают на его просьбы. Ты ведь знаешь, о ком я, не так ли? — Не могу быть осведомлён, мастер. Школьные дела не входят в круг моих обязанностей. — О, что верно, то верно. Оба они свернули в мой коридор. Я, не дожидаясь, пока на меня обратят хоть какое-то внимание, поспешно отвернулась и сделала вид, что меня живо интересует словарь в тёмно-синей обложке, а не чужой разговор. Так-так, а он мне действительно нужен. И вот этот ещё, с нижней полки… Рядом прошуршала ткань, кто-то из них прошёл почти вплотную ко мне. — Если у тебя найдётся время, заедешь к одному человеку. Возможно… — Он вдруг прерывисто шумно выдохнул и негромко хихикнул. — Однако… Интересно. Очень интересно. Повернись ко мне, девочка. Я изумлённо подняла голову. Я-то зачем?! Высокий сухопарый старик внимательно разглядывал меня единственным глазом. Второй и, кажется, часть уха, были скрыты под повязкой. Плотная чёрная ткань по краю была вышита мелкими серебряными иероглифами. Я поёжилась, представив, что там, под этой повязкой. Точнее, чего там нет. Старик ласково улыбался. Его собеседник рассматривал книжные корешки, стоя к нам спиной. — Да… — Я замялась. Это ещё что за добрый дедушка, косящий под Одина? Вот Сашка бы обрадовался, он скандинавами с детства увлекается. — Не смущайся ты так. — Старик протянул руку и потрепал меня по макушке. — Я — Высший. Можешь обращаться ко мне Верховный наставник. Ах, ну не дёргайся так, я ведь совсем не страшный! Ты из группы мастера Юя, верно? — Д-да, Верховный наставник. — Не думал, что Юй Ше взял учеников такого возраста. — Негромко пробормотал второй, не оборачиваясь. Я по-прежнему не видела его лица, но волосы… Мне стоило большого труда, чтобы удержаться от восхищённого вздоха. Они были седыми. Даже нет. Седина бывает похожа цветом на пепел, может иметь мутно-серый, как толчёный графит, цвет или похожий на потускневшее серебро — но такого, чистого молочно-белого я ни разу не видела. Я невольно залюбовалась тем, как на его волосы, словно на чистый холст, ложатся коричневатые, сизые и серые оттенки: сумрак библиотеки пытался скрыть, смягчить чужеродную белизну. — Уверен, ты сможешь с ним побеседовать и на эту тему, наставник Юй ещё в медкорпусе. Я непременно устрою вам встречу. — Позвольте узнать, мастер, — беловолосый неспешно повернулся к Высшему, — с какой целью? Тот благодушно улыбнулся. — Ты возьмёшь группу Юй Ше, мой мальчик. — Позвольте?! Я случайно встретилась с ним взглядом. Меня будто ударили чем-то острым по лицу. Я шарахнулась в сторону, врезалась локтем в полку, но даже не заметила этого. Глаза у беловолосого были голубыми, льдисто-прозрачными. И я словно бы провалилась в прорубь, в бездонную голубую марь без верха и низа, будто меня утянули в море — и нет ничего, только вихристая лазурь. По хребту пошёл мороз, ладони тоже похолодели. Отчаянно захотелось отпрянуть ещё дальше, спрятаться, закрыться, как угодно — руками, книгами, убежать, да хоть под стол залезть, только бы не смотреть на это живое воплощение льда! — Им нужен наставник. А ты кажешься мне наиболее подходящей кандидатурой. — Жаль огорчать вас, мастер, но моё отсутствие может повлечь за собой некоторые дипломатические конфликты, которых вы, уверен, хотели бы избежать. — Год и без тебя обойдутся. — Верховный наставник положил руку мне на плечо. Беловолосый теперь смотрел в глаза ему, и панический страх понемногу отпускал меня. — А то ты у нас за весь дипломатический отдел работаешь, отнимаешь хлеб у специалистов. — Но… — Это приказ. — В голосе Высшего скрежетнули металлические нотки. — Приступишь к своим обязанностям завтра. И постарайся, мой мальчик, чтобы все они дожили до конца учебного года. Не переусердствуй. — Не смею перечить, мастер. — Беловолосый не моргая смотрел ему в глаза. — Вот и славненько! Зайдёшь ко мне чуть позже. — Высший бодро зашагал прочь, насвистывая под нос что-то весёленькое и мелодичное. Получилось разобрать только: «О прекрасный жасмин, о прекрасный жасмин», а дальше — невнятно. Я с опаской покосилась на нового наставника. Смотреть на него прямо было выше моих сил. Вдруг опять — лазурь и ощущение ледяной паники, заполняющей тело? И что теперь вообще делать? Кланяться ему, как и Юй Ше? — Шифу… — У тебя что же, нет других дел? Займись ими, будь так любезна. Он направился следом за Верховным наставником. Я несколько раз тряхнула головой, потёрла трясущиеся руки. Происходящее казалось абсолютно нелепым и ненастоящим. Я зажмурилась, досчитала до десяти. Ощущение только усилилось, как и дрожь. Осознание того, кого нам поставили в учителя, медленно накрывало с головой. Как?! Этот-то ходячий айсберг — подходящая кандидатура?! Я тихонько заскулила, представив, во что превратится и без того нелёгкая учёба. Из доброго дедушки Высший мгновенно перешёл в разряд садистов с извращённым чувством юмора. Лучше бы этому, как его… нагу нас скормил. Всяко меньше мучений. — Сяо Ху, а дай-ка руку и иди вот сюда… — Выхватила я из толпы китаяночку. — Вон того дядьку с белой головой видишь? Нет, не поворачивайся так! Не так явно! — Вижу. — Она зябко поёжилась. — Я его и до того видела… — И? Ты его знаешь? Кто это? — Это тот человек, который беседовал с учителем Яном. Я из-за него тогда ушла. — Тихо отметила Сяо Ху, глядя на мелькнувшее вдалеке белое пятно. — Знаешь… Не хотела я бы с ним снова встречаться. Он не похож на человека. — То есть?! — Ты когда-нибудь слышала легенды про хулицзин, лис-оборотней? Наверняка слышала, думаю, о них сложно не знать. А я, когда была маленькой, одного такого видела. Я не знаю, зачем, но отец однажды привёл домой лиса. Мне тогда не спалось, они до ночи говорили, и так получилось, случайно совсем — ты не думай только, что я подглядывала! В общем, я его увидела, когда он уходил. И он очень похоже смотрел и… ощущался. — То есть, нам ещё и нелюдя подсунули?! — Конечно нет! Этот экзорцист, только у него тип энергии такой, своеобразный! А… В каком смысле подсунули? Я пересказала недавний разговор. Узкие карие глаза Сяо Ху к концу рассказа стали круглыми и очень испуганными. — Так значит, у нас будет вести Восьмой Старейшина?! — Благоговейным шёпотом спросила она. — Понятия не имею, он не назвался. Погоди-ка! Это ты про того, который непонятно где потерялся? — Уже не непонятно где. Если к Верховному наставнику он обращался как к мастеру, значит, тот самый. Восьмой. Ночь была беспокойной. Я долго не могла заснуть, ворочалась, на соседней кровати во сне бормотала Сяо Ху, и её бессвязные разговоры мешали заснуть мне. Болело тело, чесались синяки и старые ссадины. Одинокая тусклая звёздочка смотрела в окно, то и дело прячась за перистыми облаками. На неё снова наползла тучка, на этот раз особенно тёмная и плотная… А когда и она уплыла в сторону, звезда превратилась в глаза. Я стояла на морском берегу. Тёмная вода лизала мне пятки и лодыжки, обжигая холодом. Пахло йодом и солью, ледяной ветер трепал меня за волосы. Камни берега глухо скрежетали и хрустели под ногами, ступни болели и ныли. В шум волн вплетались чьи-то шаги. Вкрадчивые, мягкие, осторожные. Из темноты на берег выходили лисы. На их шерсть ложились тусклой сединой серебристые отсветы, и я почти не видела их, только неясные очертания изящных тел, взмахи пушистых хвостов да блеск светло-голубых глаз. Лисы смотрели глазами Старейшины. Они беспокоились: одна из лисиц вытянула узкую морду, принюхалась к чему-то, и пронзительно скрипуче залаяла. Тишина раскололась, треснула — лисы подхватили лай, и тявкали на все тона, заглушая даже шум воды. Они не то кричали, не то плакали, не то смеялись надо мной высокими звонкими голосами. Щёлкали пасти, лисьи силуэты подкрадывались всё ближе и ближе. Вот клыки сверкнули у самой моей лодыжки, мелькнули хвосты, кожи коснулась шерсть… Ворчание вперемешку с рыком звучало всё громче, всё злее. А потом лисы вдруг жалобно завыли и бросились прочь. Сухо шуршали камни под их лапами. Из воды поднималось что-то. Очень тёмное, чернильно-чёрное, ледяное, как и само море. Что-то было огромным. Оно не имело тела, я даже не видела его, просто ощущала, как за спиной сгущался, становясь вязким и душным, воздух, и как чьё-то дыхание опалило затылок… — Доброе утро! Вставай, ты же так Старейшину проспишь! — Да я бы и не отказалась… Сяо Ху только укоризненно покачала головой и пошла будить остальных. Лю Дье[1], маленькая щуплая девочка, уже сидела на своей кровати и мелко дрожала от холода, поджав по-птичьи ноги. Сяо Ху говорила, что Бабочка — южанка, вот и мёрзнет. Я зябко поёжилась, нашарила старенькие домашние тапочки и пошлёпала в ванную. Там уже толпились другие девочки, кто-то сражался за право покрутиться перед самым чистым зеркалом… Я пробилась к умывальнику, привела себя в порядок, наспех умылась ледяной водой. Сон не шёл из головы, мне мерещились лисьи тени в каждом углу. Нужно было меньше слушать рассказы про оборотней. Ещё и наставник новый, как подумаю про него, так сразу колени дрожать начинают. Как с таким учиться? Я же даже не услышу, если он мне что-то скажет, страх залепит и глаза, и уши, как воском. На моё счастье, утреннюю тренировку снова вёл учитель Ян и встреча с великим и ужасным Старейшиной ещё немного отсрочилась. Я позволила себе размечтаться — а вдруг беловолосый уговорил Высшего, и мы снова остались без наставника? У мироздания на этот счёт имелись свои планы — в кабинете Старейшина был собственной персоной. На нас он не обращал ни малейшего внимания. Им полностью завладела книга, страницы которой он перелистывал с завидной скоростью. И, пока новый мастер был занят не нами, я украдкой рассматривала его. Беловолосый оказался довольно молод, лет сорока на вид. Гладко выбрит. Лицо узкое, прямой точёный нос, острые высокие скулы, губы плотно сжаты. Бледный, под стать шевелюре. Белёсые ресницы и брови. — Гляди, какая Рапунцель! Это кто ж его так — генетика или возраст? — Хихикнул вполголоса Филин. Я пожала плечами. Нашёл, кого спрашивать! Я могу только завидовать: волосы у Старейшины длинные, до поясницы, и наверняка очень густые — вон, коса какая! Выпросить у него, что ли, бутылочку шампуня… Я вспомнила ужас, накрывший меня с головой при одном только взгляде ледяных глаз. Веселье мигом улетучилось. Да, интересный. Да, за такого натурщика наш класс в художке отдал бы все колонковые кисти, причём не только свои. Но его лучше рисовать, и только, не вникая, что за человек там, за похожим на фарфоровую маску лицом. Убереги меня боже — встречать таких интересных за пределами студии!.. Осталось только тоскливо вздохнуть. Значит, не уберёг. Чудовищам на высшие силы уповать не положено. Прозвенел звонок, отдавшись в ушах визгливой трелью. Старейшина неспешно поднялся с места. — Полагаю, вы все уже осведомлены о произошедшем с вашим прежним наставником. — Произнёс он певучим мягким голосом. Говорил беловолосый тихо, но в классе воцарилась напряжённое молчание: все, как заворожённые, следили за ним. — К сожалению, учитель Юй более не сможет преподавать вам. Отныне, вашим дальнейшим обучением займусь я. Моё имя — Бай Ху. Белый Лис. Он зачем-то посмотрел на меня, едва заметно сощурился. — Во избежание слухов. Да, я Старейшина. — Он выдержал паузу. Улыбка — короткая, сдержанная, всего на секунду. Так улыбался бы актёр… Я вздрогнула от осознания, поспешно склонилась над тетрадью, пряча глаза. Он и есть актёр! Всё: такт шагов, негромкая мелодичная речь, движения рук, даже мимика — всё в едином ритме, всё подчинено одной цели, одной роли. Лис не говорил с вверенными ему учениками — он разыгрывал спектакль, где было место только ему, и сюжет шёл за Старейшиной, как послушная собака за хозяином. А мы были лишь безмолвными зрителями. И только. Маска снова сменилась на равнодушие. — Искренне вам сочувствую. Мы начали переглядываться. Я искоса посмотрела на Сяо Ху, вопросительно изогнула брови. Она сделала большие глаза, украдкой пожала плечами. Лис явно выжидал, когда наши непонимание и растерянность достигнут апогея. Нет, я не против, я сама себе сочувствую, да и остальным заодно, но чтобы наставник, вот так, открыто… — На этот год, — начавшиеся было шепотки тут же смолкли, — вы мои ученики. Соответственно — мои подчинённые. К своим же подчинённым я, на ваше несчастье, безжалостен. И не потерплю от вас ни лености, ни неповиновения. Полагаю, объяснять, что первое же ваше нарушение дисциплины станет для вас последним, излишне. Кажется, с задней парты донеслось нервное икание. Он подошёл к столу, открыл небольшую книжку — я приняла её за блокнот: — Сейчас я зачитаю список ваших имён. Вы должны будете встать, когда услышите своё. Хон Хули. — С-слушаюсь, мастер. — Теперь так же, как и со Змеем: встать, поклонится. Не сильно, но довольно заметно — где-то по пояс. И всё, ритуал закончен. Беловолосый с этого момента — мой учитель. К сожалению. Впрочем, интерес ко мне Лис потерял быстро — теперь его заботили имена остальных. Сяо Ху, Хэй Бао, Маотоуин, Лю Дье… — На этом организационные моменты закончились. Теперь вашим вниманием должна владеть исключительно lingua latina и то, как вы напишете диктант. — Новый мастер отложил свои заметки. Диктовал он, хоть и внятно, но быстро — успеешь тут записать! Каюсь, последнее предложение списала у Маотоуина. Зато я могла себя похвалить, пусть и самую малость: хотя бы одну из пятнадцати фраз написала правильно. «Hic sunt dracones». Здесь водятся драконы. Так раньше писали на старых картах, на тех местах, о которых ещё не знали… И точно так же, каллиграфическим витиеватым почерком, писал мой дядя на придуманных нами картах. Это была наша любимая игра: я воображала страны и их жителей, а дядя рисовал границы, моря и горы, леса и скалистые хребты. У него был талант — выходили ну почти настоящие карты, совсем как в книгах или фильмах. Бумагу, помню, он вымачивал в крепком кофе, и она казалась древним пергаментом… Славные были времена. Были. Впрочем, додумать мне не дали. Остаток урока прошёл за изучением четвёртого склонения и чтением текста «De exercĭtu Romāno», то есть «О римском войске». Сложно размышлять о чём-либо, когда читаешь на одном языке, переводишь на второй в тетрадь, а их оба — на третий, причём одновременно! До конца урока оставалось минут пять. Наверное. Рядом зашевелился воздух. Филин поднял руку. Тишина в классе внезапно стала звенящей и натянутой, будто бы кто-то растянул до предела тонкую нить или пружину. Захотелось куда-то спрятаться, желательно подальше и поглубже. Лис степенно кивнул. — Говори. — У меня есть вопрос не по мёртвым языкам. В каком цирке мы будем работать фокусниками? Хотелось бы понимать карьерную перспективу. «Сейчас он и на Физика так же посмотрит. — Я на всякий случай зажмурилась. — Снова сделает эти жуткие ледяные глаза, и…» — Вы обоснуете свой вопрос, или мне довольствоваться вашей сумбурной репликой? — Вы хотите сказать, что нас действительно учат магии? В таком случае, где наши волшебные палочки и клетки с совами? А вот цирковое искусство, знаете ли, придает некий смысл происходящему абсурду. «Дурак! Дурак! Дурак!» Я была близка к тому, чтобы биться головой об стол. Ну кто так делает?! Кто сразу невероятно авторитетного дядьку на открытую конфронтацию выводит?! Филин ты несчастный, голова ушастая, какой частью тела ты думаешь?! — Здесь учат не магии, а экзорцизму, а это два разных понятия. И если бы вы разбирались в теме, которую так страстно желаете оспорить, вы бы об этом знали. Что же касается вас, молодой человек, то вы в своём выборе не ограничены. Хотя вам была бы более к лицу профессия комедианта. К клоунаде у вас явный талант. Физик охнул. Щёки у него пошли неровными красными пятнами. На лбу выступили крупные капли пота. — Благодарю за рекомендацию работы, пусть я её и не выбирал и не просил. — Прошипел Филин, с не по-детски пугающей ненавистью глядя на невозмутимого мастера. Тот даже бровью не повёл. А я… А я всё хотела сбежать от них обоих, и даже неважно, куда, только бы подальше. Они оба были жуткими — ледяной наставник и непокорный ученик. Злоба казалась заразой, повисшей в воздухе ядовитой взвесью, и мне было страшно и тяжело дышать. Я цепенела, боялась пошевелиться… Звонок избавил меня от этого ощущения. Я спешно принялась за сборы. А ну как опоздаю? Следующим уроком у нас старокитайский, а учитель там — будь здоров! За малейшее нарушение дисциплины Хуан Сийи вычитывал так, будто мы совершили смертный грех! Больно надо — опоздать к этому!.. — Хон Хули и Мэри, задержитесь, пожалуйста. Что ему от нас надо? Что вообще может связывать меня, наставника и… эту?! Мимо прошествовал Физик с лицом человека, только что решившегося на убийство. Мы с англичанкой остались в классе одни — не считая, конечно, Лиса. Сяо Ху вышла последней, показав мне напоследок большой палец вверх, — так, чтобы не заметил шифу. Подбодрить пытается… Ну вот и зачем я вспомнила, что так гладиаторов на смерть обрекали, кто меня за мысленный язык тянул?! — Мэри, я верно понимаю, что ты отказываешься от имени? — Да. Зачем спрашиваете? Хотите насильно назвать?! Или документ куда-то делся?! — Нет, но если ты продолжишь разговор в подобном ключе, я задумаюсь об этом. Дело вовсе не в документе и требовании твоего рода сохранить имя. Я хочу знать, осведомлена ли ты о последствиях своего отказа. — Знаю, шифу. — Англичанка очень ловко играла с тоном голоса: на грани неуважения, но не выраженного, а скрытого, как горькая пилюля в сладкой оболочке. — Щит не образуется. Доберу амулетом. — С проблемами сочетания ты ознакомлена? — Ага. С десяток всяких штучек не надену, и чёрт с ними. Буду полагаться на себя, а не на бижутерию. — Что ж. — Лис мельком глянул в записи. — В таком случае, можешь идти. Твой выбор я не одобряю, но мешать не смею. Ответственность на тебе. Мэри небрежно поклонилась и вышла. А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться… Колени, а ну не дрожать! Наставник пристально разглядывал меня около минуты. Всё это время мне до смерти хотелось находиться где угодно, но только не перед ним. Ладони понемногу становились холодными, слабыми, и оледенение постепенно ползло вверх по рукам. — Скажи, Хон Хули, тебя не посещала мысль, что тебе дали не то имя? Я удивлённо посмотрела на мастера. Меня в принципе мысль, что я тут по одной большой нелепой случайности, не покидала с момента приезда. А он откуда знает? — Нет, то есть — да… Наставник, простите, я правда не знаю. Не могу привыкнуть, но это, кажется, нормально. Меня раньше по-другому звали… — Я в курсе. — Мне послышалось раздражение в его голосе. — При правильно подобранном имени Облика такого ощущения возникать не должно. Имя, цитирую, должно восприниматься как практически естественное, знакомое. Но, как я понимаю, это не твой случай. — Нет… Кажется, нет, мастер. — Вижу. Ты крайне странно выглядишь в энергетическом плане. И меня это удивляет — Юй Ше ошибался крайне редко и маловероятно, что он оступился бы в таком пустячном деле. Что ж, придётся исправлять. — Наставник, простите, пожалуйста, за глупый вопрос, но зачем давать мне другое имя? Я ведь тоже могу надеть амулет, как Мэри… — Не надеть. — Лис скривился. — Неужели ты этого не знаешь? — Видимо, нет, мастер. Простите. — Прекрати извиняться. Мэри использует статичный амулет. Это бесцветная татуировка, которая наносится вот здесь. — Он осторожно, но быстро коснулся пальцами своей шеи, мягко откинув волосы. — Между этими двумя позвонками. Кроме того, что в процессе мало приятного — кожа на этом участке крайне чувствительна, так ещё и нанесение рисунка чревато проблемами. К примеру, если мастер, который будет бить рисунок, ошибётся, нарушится энергетическое строение основного меридиана, а в будущем это может стоить тебе жизни. При нанесении возможен и такой исход — игла заденет некоторые точки, я не силён в акупунктуре, не скажу какие именно, и такая оплошность приведёт к проблемам со здоровьем, от которых будет сложно избавиться. Не находишь, что легче уж потерпеть другое имя? — Да, мастер. — Я печально вздохнула. — Вы правы. Только… Я всё-таки не понимаю. Зачем давать мне новое имя? Чем плохо старое? Лис чуть сощурился, посмотрел на меня с каким-то странным не то удивлением, не то недоверием. — Старая традиция. Старше самой школы. Дань шаманизму, от которого начался экзорцизм, и первичная защита. Когда имя даётся правильно, оно выстраивается в своеобразный щит вокруг владельца. И слабые проклятия, порчи, и им подобные, попадают в него, человека не задевая. Да и просто удобно. Лично я предпочёл бы потратить время на ваше обучение, нежели на запоминание ваших имён. Я ответил на твой вопрос? Костёр, вспомнила я. Костёр в степи, померещившийся мне посреди сумрака библиотеки, запах огня и трав в царстве пыли и чернил. И Юй Ше в ритуальном убранстве шамана. Будь ты там тогда, наставник, что бы увидела я? — Да, мастер, благодарю Вас. — Чудесно. А сейчас постой смирно и постарайся не дёргаться. Будет немного больно. — Почему? — Липкий гнетущий страх снова усилился. Как-то так сложилось, что если взрослые говорят: «Немного больно», то будет больно. Очень больно. — Буду исправлять ошибку Юй Ше. Этот процесс всегда болезненный. Обычно используют контакт напрямую с кровью, делают надрез на коже. — Лис почему-то стоял с закрытыми глазами. Его пальцы легли мне на голову. Прикосновение оказалось холодным, будто мятно-ментоловым. — Но я могу обойтись и без него. Меня будто прошили раскалённой иглой. Кожа вспыхнула острой пекущей болью сразу в нескольких местах, остро, точечно, горячо. Казалось, на мне вышивали невидимый узор, протягивали сквозь сочащиеся кровью дырочки нить, приглаживали стежки, клали их ровной строчкой. Строчка свивалась в спираль, вкручивалась мне в голову, глубже, глубже… Больно. Горячо. Пустите, пожалуйста! Перед глазами плыл лазурный туман. Клубы голубого дыма затягивали меня, растворяли в себе, стирали, оставляя одну только боль. Не могу дышать… — Вот в чём дело… — Видение прекратилось так же резко, как и началось. — Занятно, я и забыл, что Юй Ше всегда был несколько суеверен. Не лисица, но волк… Цзинь Лан. — По коже пошли мурашки. — Запомни, это твоё имя теперь. Ты меня хоть слышишь? — Слышу. — Я виновато потупилась. — Просто голова кружится. Наставник, а почему вы сказали, что Юй Ше суеверен? Что плохого в волках? «Чем они хуже лисиц?» — Чуть не ляпнула я, но вовремя удержалась. Нашла, у кого спрашивать! А то школа большая, ответственности, опять же, никто не несёт. Вот обидится беловолосый, вспылит, и прикопает меня где-нибудь за оградкой. Может, даже памятник поставят: остальным в назидание. Лис чуть поджал губы, будто хотел показать гримасу отвращения, но сдержался: — Пожалуй, тебе пора. В этот момент зазвенел звонок. Я дёрнулась от резкого звука и осознания того, что всё-таки опоздала! К самому вредному преподу! Да ещё и так глупо! Я печально кивнула. Ёлки-палки, туда идти ещё минут пять. Если помнить дорогу! А я уже забыла, как туда добраться! Не школа, а лабиринт, ей-богу! И ведь не поверит старый злыдень, как пить дать! — У вас сейчас урок с Хуан Сийи, верно? — Да, наставник. — Я проведу тебя. — Вы очень добры, мастер. Спасибо. — Пустяк. Я учился у него, когда был твоего возраста. К тому же, мне необходимо кое-что ему сказать. Мы молча шли по веренице коридоров. Чем-то всё происходящее напоминало сон — в запутанных, тяжёлых кошмарах иногда бывает, что бежишь по смутно знакомому месту, разыскивая выход, а его всё нет и нет, только нескончаемая череда каменных стен. Лис потянул на себя дверь кабинета. Хуан Сийи, сухонький старичок со встопорщенными жидкими усами повернулся к проёму. На вечно недовольном лице внезапно проступило лёгкое замешательство, когда после моего приветствия и извинений раздался голос наставника. Тот вежливо попросил простить его за то, что он задержал меня, Хуан Сийи в свою очередь сказал, что и думать не стоит о таких пустяках, и оба завязали непринуждённый разговор. Почему-то казалось, что старый ворчун боится Лиса, и изо всех сил старается держаться от него подальше, отгородиться — то книгу возьмёт, то указку, то толстую папку бумаг. Я их беседу не слушала — села рядом с Филином, который и вовсе меня не заметил, и вернулась к своим мыслям. Цзинь Лан. Золотой Волк. А что, неплохо! Не знаю, почему, но лучше, чем Хон Хули. Интересно, что Сяо Ху скажет?