Персиковое дерево

Комамуре становилось лучше. Не сразу, медленно, но он выздоравливал, оправляясь от ран, привыкая жить с отсутствием сердца. Выяснилось, что его организм не требует активного участия этого органа, чтобы нормально функционировать, а еще выяснилось, что когда говорят про кого-то «он бессердечный», имея в виду, что этот человек злой и подлый, то выражение исключительно фигуральное. Необязательно иметь сердце, чтобы жить. Необязательно иметь сердце, чтобы чувствовать. Саджин всю жизнь отгонял от себя любые чувства, помимо дружеской привязанности, хотя дружба никогда не приносила ему ничего хорошего. Он звал своим другом Тоусена, и что же? Тоусен легко разорвал все связи ради силы, ради непонятной собственной справедливости, стал Пустым добровольно, и последнее задело Саджина больше всего: он так мечтал о человечности, а Тоусен свою человечность просто выбросил на помойку. Больше близких друзей у Комамуры практически не было, так как Иба не переступал границы субординации, уважая своего капитана, сам Комамура точно так же не посмел бы дружить с Генрюсаем, и Саджин тоже не очень-то стремился к общению с коллегами, боясь, что они не станут его воспринимать всерьез. Они были людьми, а он, увы, нет. А еще была Хинамори, девочка-лейтенант, чей отряд находился напротив Седьмого. Милая, забавная, легко краснеющая, добросердечная и сострадательная, но упорная, талантливая и в итоге — сильная. Преданная Айзену, преданная Айзеном, но нашедшая в себе силы идти дальше, дважды находящаяся на грани смерти и дважды возвращающаяся к жизни, не умеющая прощать врагов, но ценящая друзей — сначала она была испуганным ребенком, вчерашним младшим офицером, робко ищущим Первый отряд, пугливо вздрогнула от голоса Саджина, но увидела его глаза через прорези в шлеме и успокоилась, сразу приняв за своего. Комамура после наблюдал за ней. Она делала успехи, она становилась мастером кидо, она двигалась вперед, она росла, из бутона превращаясь в цветок. Нежный цветок персикового дерева. У нее не было никого, кто интересовался бы ею; или нет, не так: у Момо не было никого, кем интересовалась она. Комамура иногда замечал, что Кира Изуру краснеет, глядя на Хинамори, да и Хицугая слишком упрямо стремился ее защищать, но Момо все это считала дружбой, а сама, вопреки уверенности всего Готея-13, не любила Айзена, кроме как учителя и кумира. У нее всегда было много дел, она бегала туда-сюда, то тренировала рядовых, то тренировалась сама, то писала отчеты, то ругала нерадивых солдат… Она была само собой разумеющейся, но она должна была быть. Комамура отрицал, что Момо кажется ему более милой, чем просто девочка-лейтенант.

***

На первом собрании капитанов после войны в рядах первых офицеров Готея-13 совершилось много изменений. Комамура с тоской увидел во главе зала не Ямамото, а Кьёраку Шунсуя в его обычной шляпе и цветастом хаори поверх обычного — он ничего не имел против Кьёраку, но лучше бы на том месте был не он. Наверное, Шунсуй, потерявший друга и учителя, думал так же. Во Втором отряде ничего не изменилось — та же пчелка Сой Фонг. В Третьем — Оторибаши Рюджиро с пустыми глазами, не до конца пришедший в себя после зомбирования. В Четвертом вместо маленькой фигурки, источающей опасность и ужас — высокая, никакого ужаса не внушающая. Исане — хороший человек, но Унохана была сильнее. Саджин посмотрел на место, где должен был стоять капитан Пятого отряда. Ей очень шел белый цвет, она распустила волосы, вплетя в них цветок, лицо ее сохраняло сосредоточенность и некоторую суровость, что лишь придавало Хинамори очарования. Комамура жалел, что не мог встать рядом, что после Пятого шел Шестой, а не Седьмой. Он понимал, что Момо волнуется. Хинамори слушала речь Кьёраку вполуха. Она старалась сохранять невозмутимый вид, но внутри вся дрожала: новое звание, новая ответственность, и… Комамура человек. Глупо-то как. Он не стал другой личностью, он изменился внешне, но не внутренне. Но… Но. Они оба упрямо старались не смотреть друг на друга, они оба пугали друг друга, сами того не зная. Момо с ужасом понимала, что Комамура не просто человек, но красивый человек. Саджин с тем же ужасом понимал, что Хинамори не просто девочка, а красивая девушка. — Вы с Комамурой-тайчо поссорились? — спросил Хицугая, когда капитаны покинули Первый отряд. Момо удивилась: — Да нет, с чего бы нам ссориться? — Я заметил, что он, если вдруг на тебя смотрел, сразу глаза отводил. И ты тоже, — Тоширо нахмурился. — Если он тебя обидел… Хинамори тихо охнула. А ведь точно, Комамура мог на нее обидеться, из-за ее вспыльчивости и необдуманной атаки ему пришлось ее прикрывать, и поэтому он чуть не погиб, и ничего не успел, и… Хинамори чуть не разрыдалась от досады — вечно она все портит! — Он тебя обидел, да? — взвился Тоширо. — Нет-нет-нет! — замахала руками Момо. — Скорее это я его обидела! Хицугая занервничал еще больше. — Только не говори, что ты его отшила. Ты же его не отшила? — Что? — зависла Момо. — А, нет, никто никого не отшил, с чего ты взял? — Вы себя вели, как парочка в ссоре, — усмехнулся Хицугая. — Не знал бы — точно бы так подумал. — Мы не парочка, — проворчала Хинамори. — И не в ссоре. — Ты, если что, скажи, я ему уши оторву, — пообещал Тоширо. — А то стал красивым, возьмет и решит, что можно девушкам головы морочить. — Да что ты, — улыбнулась Момо. — Это же Комамура. — Но ты все равно скажи, — настоял Тоширо. Пообещав ему это, Момо пошла к своему отряду. Ее волосы развевал ветер, трепал полы хаори, к которому еще нужно было привыкнуть. Взгляд Хинамори упал на ту урну, куда она когда-то бросила косточку персика. Из земли пробивался хрупкий тонкий росток.