Чума, чудеса и чудовища

Закроешь вот так на секунду глаза — и страшно становится, что больше и не откроешь. Хорошо бакалавру — пока никто не видит, он наверняка устало прикрывает свои зрачки полупрозрачным третьим веком, как у змеи. Артемию оставалось перейти реку и прошагать вдоль рельс до своей берлоги, но чувствовал — не дойдёт. Травы шептали громко, говорили: ложись, куда тебе спешить, земля всех примет. Гаруспик замотал головой из стороны в сторону, будто надеясь, что усталость слетит с него, как капли воды. А может, постучаться в Омут? В конце концов, не станут же его гнать — ни Ева, ни её постоялец. Он бредёт, с трудом переставляя ноги. Правильно одонги берут с него теперь целых два ногтя — вон какой тяжёлый стал. Дверь Омута открыта, только, кажется, внутри никого нет. Чёрт с ними. Бурах из последних сил, согнувшись, буквально ползёт по ступенькам, заваливается на кровать за ширмой, не раздеваясь, и всё вокруг наконец-то заполняет блаженная темнота. В его сне шёл дождь. Они с Ларой стояли на мосту, она смеялась звонко и искренне, как никто уже тысячу лет не смеялся в этом городе. А потом Лара превратилась в вёрткую форель — такую же серебристую, как и её смех. Бурах бережно взял её на руки и опустил в воду, отпуская. Когда он проснулся, сон закончился, а вот дождь продолжал идти. Данковский стоял возле круглого окна, сбросив свою змеиную кожу, и что-то пристально разглядывал. В белой рубашке он казался ещё бледнее, чем обычно. Сумерки, заплывающие в комнату, заливали её тоскливым синим светом — так и хотелось поскорее зажечь тёплую керосинку, чтоб их прогнать. Бурах потянулся и резко встал с постели, ощущая неловкость. — Ойнон, ты извини, что кровать занял… Даниил почему-то ответил шёпотом: — Бурах, иди сюда. Быстрее. Артемий встал рядом с ним и тоже выглянул в окно. От частых капель на поверхности пруда перед Омутом расходились круги, дерево рядом с домом уныло качало ветвями, а дорогу, уходящую в степь, совсем, видимо, размыло. И что он тут увидел? — Вот, сейчас. Смотри! — всё так же шёпотом сказал Даниил. За соседними домами мелькнула фигура, потом вторая. Кажется, кто-то кого-то преследовал. Ну что же, картина для нынешних времён вполне заурядная. Опять, видимо, мужички Браги на охоту выбрались. Убегавший явно двигался из последних сил, то и дело спотыкаясь и переходя на шаг, преследователь же темпа не сбавлял. Артемий раздражённо дёрнулся, не понимая, зачем бакалавр заставляет его на это смотреть, раз уж помочь они не успеют — да и сил геройствовать, честно говоря, совсем уже нет. И тут убегавший шагнул в пятно света. Схватился за фонарь, перевёл дух. Полез в карман одежды из сыромятной кожи, вытащил оттуда револьвер, развернулся и дважды выстрелил в нападавшего. Спрятал оружие и зашагал в степь уже не спеша. — Это что, шабнак-адыр? — неуверенно спросил Артемий. — Нет, Бурах, это ты. В третий раз уже мимо окна проходишь, — бакалавр ответил сухо, без эмоций, констатируя факт, — А вот мне меньше тебя повезло. Видишь — там, рядом с урной? Артемий напряг зрение. То, что он принял за сваленные в кучу чумные тряпки, оказалось телом в длинном плаще. Удивлённо обернулся и посмотрел на бакалавра. Нет, тот, что в комнате, помирать вроде не собирался. — Эрдем, стой тут. Не ходи никуда. Я разберусь. — Что ты собираешься делать? — апатично спросил Данковский. — Догоню себя. Спрошу, что происходит. В общем, жди. Бакалавр снова встал перед окном с безразличным видом. Выбегая из комнаты, Бурах услышал, как тот бормочет: «Дождь ещё этот проклятый. Кончится он когда-нибудь?» Кончаться непогода и не думала. Ливень обрушился на Артемия стеной, как только он ступил за порог. Дорога в степь отсюда всего одна, он сотню раз ходил так, когда хотел отдохнуть от бесконечной гонки по кварталам с мародёрами и чумными больными. Выбежать за ворота, по тропинке прямо, затем — налево, и возле заброшенной платформы перейти реку вброд. Если у него — того, другого — такие же привычки, то догнать его не составит труда. Однако степь была пустынна, и на том берегу реки, насколько хватало глаз, никого не было. Неужели упустил? Раздосадованный Бурах побрёл обратно в Омут. Остановился возле тела Даниила и, не выдержав, присел рядом, перевернул лицом кверху. Несколько колотых ножевых, холодная кожа. Глаза, затянутые полупрозрачным третьим веком. Артемий вздрогнул. Живой Данковский стоит сейчас, наверное, у окна, и смотрит на него, как на последнего дурака. Омут встретил Бураха молчанием. Наверху никого не было. Гаруспик замер в нерешительности, не зная, куда теперь бежать, что делать и что думать обо всём этом. Чем дольше он так стоял, тем более плотной становилась тишина, и тем яснее звучал в ней цокот часов. Бурах подошёл к ходикам и увидел, что большая стрелка сдвигается на одно деление вперёд и тут же отскакивает обратно, будто пытаясь решить, в какую сторону теперь идти. Не совсем понимая, что он делает, Артемий прокрутил стрелку назад. Оставалось только перейти реку и прошагать вдоль рельс до своей берлоги, но чувствовал — не дойдёт.