168 °С

      Когда стрелка на спидометре переваливает за 300, а перегрузка ощутимо давит на организм, кажется, будто мир вокруг перестаёт существовать. Остаётся только машина, её пилот и дорога. Бесконечная трасса с замкнутыми кругами и летящими мимо огнями и вспышками с трибун, что сливаются в одно единое. Больше 310, и сознание растворяется в адреналине и бешеной скорости, а корпус машины подобно отрывается от земли. Ощущение, словно ещё немного и взлетишь. Бесценное чувство свободы от времени и пространства. Зрение больше не фокусируется в одной точке, распределяясь по всему углу обзора лобового стекла, ограничиваясь лишь краями шлема. Немного за 320, и шум мотора перестаёт слышаться из-за собственного пульса в ушах, а дыхание перехватывает. Сонхва и сам не ответит на вопрос, как на такой скорости он плавно обходит другие машины, обгоняя их ровно на один круг. Это происходит скорее уже автоматически и на рефлексах. Скользить между других автомобилей удаётся столь филигранно и красиво, что на трибунах скандируют номер любимца этого сезона, новичка больших гонок под его счастливым номером «13». Но Пак этого не услышит, увидит разве что позже на записи. И только спокойный ровный голос в наушниках насильно вытаскивает из безмолвного транса.       — Сбавь обороты, нет надобности так гнать, — негромко произносит Ёсан, глава гоночной команды Сонхва и, конечно, оператор, что держит связь с пилотом, параллельно отдавая указания членам команды. — И замени резину и систему охлаждения. Ты слишком перегреваешься.       — Пит-стоп был совсем недавно, — недовольно хмыкает Пак и закатывает глаза. Он чувствует свою машину лучше, чем Кан с мониторов и датчиков. Но охладить малышку стоит.       — Он был тридцать семь кругов назад. Ты не дотянешь до финиша.       — Понял.       Сонхва нехотя сбавляет скорость только после поворота к обслуживающей зоне, но торможение всё равно выходит резким. Красная Шевроле Камаро останавливается со свистом и дымом после небольшого тормозного пути. Неистовая и злая, словно сам дьявол и её пилот, она пышет жаром и агрессией, будто нехотя подпуская к себе механиков. Пока двое быстро снимают радиаторную решётку и ещё двое меняют систему охлаждения двигателя, пятый механик делает дозаправку.       Пак нервно стучит пальцами по рулю, глядя на табло с сокращающимися секундами отрыва. Обслуживание отнимает у него половину круга форы, и другие фавориты этого сезона не теряют шанса сократить разрыв. Нет, в этой гонке он сделает Сана на круг, это дело принципа. Как только последний болт от решётки радиатора становится на место и механики отходят за колёсами на смену, Сонхва вдавливает педаль газа в пол, срываясь с места. Недоумевающая команда смотрит вслед, переводя взгляд на главу Кана и обратно. Из-за того, что большинство механиков — американцы, а пилот и связующий оператор — корейцы, что во время заезда общаются на корейском, члены команды не всегда понимают их переговоры. Но, судя по тому, что Ёсан злится, не произошло ничего хорошего.       — Куда?! — вскрикивает Ёсан. — А резина?! Ты не дотянешь!       Пак ничего не отвечает, лишь продолжает набирать скорость и возбуждённо выдыхает. Даже не задумывается об услышанном. Всего двадцать кругов. Он сможет красиво завершить заезд.       — Сонхва, я сказал сбавить обороты! Двигатель немного охладился, но ты сейчас вернёшь старую температуру, потому что поршни, кольца и шатуны не успевают охлаждаться. У тебя сто шестьдесят восемь градусов по внешним деталям, это на восемнадцать градусов выше максимальной температуры. Сонхва, движок может заклинить, — раздражённо и на повышенном тоне быстро говорит Кан, беспокойно глядя на показатели монитора. Ему слишком страшно за своего пилота. Чёрт бы с ним, если просто не доедет до финиша, но на таких скоростях резко вышедший из строя автомобиль запросто устроит аварию. В этом сезоне с серьёзными травмами выбыли уже четверо, и в горле встаёт ком от беспокойства.       — Не ругайся, котёнок, я знаю, что делаю, — ухмыляется Пак, сжимая пальцами руль.       — Твою мать, Сонхва! У тебя растёт температура везде, где можно, а резины точно не хватит еще на двадцать кругов!       — Уже девятнадцать.       Ёсан зло бьёт кулаком по столу рядом и выругивается, поднимая глаза на экраны с трансляцией. Камеры тут же берут в объектив красный Камаро, бурно обсуждая столь рискованный ход лидера гонки в виде отказа от смены резины. Сердце кровью обливается от осознания, насколько Пак сейчас на грани. Ему повезёт, если он сможет доехать до финиша, и это злит Кана. Он, как главный и оператор гоночной команды, должен обеспечивать поддержку и контролировать состояние его машины, но что делать, если пилот стал неуправляем? В последнее время Сонхва слишком много побеждал, и это сильно отразилось на его самооценке. Он стал куда менее осторожен, самоуверен и в открытую избегает указаний Ёсана. Какого чёрта вообще, если они раньше прекрасно побеждали под руководством Кана и, собственно, поднялись до таких вершин благодаря слаженной работе?       Ёсану просто страшно опускать глаза на мониторы, потому что он знает, что двигатель начинает закипать. Сонхва снова летит под три сотни, и Кана трясёт от переживаний и обиды. Он сжимает пальцами край стола и взволнованно кусает нижнюю губу, понимая, что теперь дело только за Паком и его Камаро. Осталось всего тринадцать кругов.       Ёсану кажется, что он поседеет быстрее, чем закончится гонка, потому что, даже лидируя на полкруга, Сонхва продолжает вдавливать педаль газа в пол. За что Кану такие нервы? Он искренне не понимает, чем заслужил всё это и почему сейчас должен молиться за своего пилота. Кроме молитв ничего больше не поможет. И это невыносимо. Ни один пилот не пренебрегает так сильно своей безопасностью и машиной, как этот.       Нужно принять решительные меры в отношении Пака, они не могут дальше так продолжать. Это уже переходит все границы. Потому что если сейчас всё хорошо, то не факт, что удача будет сопутствовать каждый раз. А вдруг выдастся более солнечный день, и температура окружающей среды будет выше? Двигатель точно выйдет из строя при таких нагрузках, если сейчас вообще доживёт до конца.       Сонхва же довольно скалится. Последние четыре круга перед финальным проходят идеально и чисто, и только когда он выходит на заключительный, все ускоряются хотя бы для зачёта. Смена темпа на последнем круге самая опасная, и позади тут же случается авария. Кажется, один из пилотов ушёл в занос на повороте и зацепил ещё один автомобиль, разворачивая его. В него на всей скорости влетает рыжая Тойота, и создаётся пробка для хвоста гонки, но Паку это неинтересно. Даже сердце не сжимается от трансляции на экранах трассы, что снимают разбившиеся машины. Он настолько поглощён скоростью, что 280 — уже не быстро, а чья-то смерть — всего лишь новость. Хорошо, если никто не пострадал. Но в действительности это не касается Пака, ведь ему уже не нужно будет там проезжать. Он на последнем круге и чувствует привкус своей победы. Впереди только финиш, а сзади на полкруга отстают Сан и ещё один американский пилот, с которым Сонхва пока ещё не познакомился.       Всё хорошо, и Пак уже видит любимый клетчатый флаг, что радостно вздымается встречать победителя, но резина всё-таки подводит. Левое заднее колесо лопается, с золотыми искрами стирая железный диск о дорогу. Камаро уводит в сильный занос на правую сторону, и о скорости и красивом финише можно забыть. Сонхва и забывает. Его пробивает ледяным страхом. Но не за свою жизнь, а за гонку и результат. Как будет глупо сейчас не вырулить, но нужно справиться. Он не думает о том, что мог сейчас запросто перевернуться или, будь рядом другие, устроить аварию. Пак выкручивает руль в противоположную сторону с одного заноса и уходит в следующий, теперь уже разворачиваясь другим боком. Прямым ходом до финиша не добраться. Камаро диким зверем ревёт от боли и обиды жутким скрежетом металла о дорогу, и Пак уговаривает свою девочку дотерпеть.       — Ну же, детка, чуть-чуть осталось, — его голос столь ласков в отношении машины, что Ёсан по ту сторону, слыша это, вздрагивает. — Я потом приведу тебя в порядок, переберу всю трансмиссию, заменю каждую прокладку, отполирую до сияния, только дотяни.       Все камеры сейчас прикованы к нему, а трибуны шумят и беснуются, как никогда в этом сезоне. Вот это зрелище, вот это страсть! Фанаты в красном вопят от переживания за «Тринадцатого», недоброжелатели надменно смеются над опрометчивым решением Сонхва не менять резину, но он лишь продолжает вдавливать педаль газа и терять управление.       Только когда Пак совсем перестаёт контролировать скольжение и чувствует, что ещё немного, и перевернётся, он бьёт по тормозам. Всё это происходит в считанные секунды, но сегодня явно его день, ведь Камаро боком влетает в финиш. Шевроле со скрежетом металла и искрами разворачивает ещё пару раз, и она обессиленно останавливается за клетчатой линией и флагом, носом к оставшимся пилотам. Разгорячённый железный зверь пышет паром, пропуская остальных. К этому моменту Сан и американец уже пересекли вслед за Сонхва финишную черту, и сейчас «раненую» победительницу Камаро обтекают оставшиеся участники гонки, заканчивая её. Так заезд ещё никто не завершал.       Ёсан зло скидывает наушники и со слезами на глазах выходит из диспетчерской, даже не спускаясь к команде или Паку. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда резина не дотянула, а Сонхва лишь упрашивал машину добраться до финиша. Ужасно. Непростительно. Больно. Холодно, словно из-за февральского ветра. И из-за этого на ресницах собираются слёзы с привкусом солёного предательства.       Если Сонхва плевать на остальных, то хоть бы о себе подумал. Кан даже не переодевается и прямо в форме покидает трассу, направляясь домой и всё ещё содрогаясь от нервов и страха за жизнь Пака. Он не хочет даже оставаться на интервью и поздравлять с победой. Этого он точно не станет сегодня делать.       Сонхва снимает шлем и расстёгивает воротник своего гоночного комбинезона, выходя из машины после того, как мимо проезжает последний участник заезда. Дыхание сбито, в кончиках пальцев покалывает от напряжения, и немного подташнивает от переизбытка адреналина в крови. Но осознание победы несравнимо прекрасно. Он сегодня лучший. Как и всегда.       Хотя помимо этого есть ещё какое-то чувство. Это чувство похоже на первый поцелуй или же первый выпитый алкоголь. Только что Сонхва был на грани. Он мог улететь с трассы, врезаться в ограждение или того хуже, но каким-то чудом он остался на асфальте. Это и была та самая грань. Теперь так надо ездить всегда. Всегда выжимать всё, быть быстрее, ловчее, злее. Пак кладёт ладонь на кроваво-красное крыло, покрытое спонсорскими наклейками, и через перчатки чувствует внутренний жар Камаро. Такой же, как и у него самого. Они вдвоём впервые оказались так близко к опасности, и как же остро теперь чувствуется жизнь. Они вдвоём машины. Они вдвоем живы.       Все гонщики остались на ходу, кроме Сонхва и тех, кто столкнулся в самом конце. Но именно имя Тринадцатого скандируют трибуны. От этого величия и бесконечного количества вспышек камер со всех сторон освещается стадион, посвящая Паку все лучи славы. Американцы больше жизни любят зрелище, и этого блондинистого корейца готовы боготворить за всё, что он творит в этом сезоне. Никто ещё на первом году участия в Наскаре не выигрывал столько заездов в сезоне. На яркого новичка в дьявольски-красной машине делают высокие ставки. В него успели влюбиться. В него успели поверить.

•••••

      Пак возвращается домой ближе к ночи, раздав всем интервью и подписав все протянутые открытки с его Камаро. Слава богу он приехал первым, и удалось избежать встречи с директором команды, что точно не похвалил бы за чуть не убитый двигатель и изношенные за один заезд дорогие детали. Победителей ведь не судят? В любом случае цель оправдывает средства.       В доме непривычно тихо, лишь свет слабо горит в гостиной. Сонхва чувствует, что дома его ждёт взбучка за не лучший заезд, что, кстати, оказался рекордным в этом сезоне. Но, может, всё обойдется? Раньше обходилось, стоило только постараться в извинениях.       Ёсан дремлет на диване, обняв подушку и укутавшись в плед. Он выглядит слишком уставшим и хрупким, и Пак не трогает его, а для начала тихо отправляется в душ. Смыть запах бензина, масла и кожи. Хотя, в общем-то, Кан давно к ним привык, и на самом деле ему менее привычно чувствовать от Сонхва запах геля для душа или парфюма. Тот слишком много времени проводит в гараже и за тестированием своей машины.       Пак — очень необычный пилот, ведь он пришёл изначально в гонки не побеждать, а заниматься разработкой и улучшениями механизмов автомобиля. И только благодаря тому, что он больше всех обкатывал теперь уже его Камаро, будто бы стремительно делая её под себя, ему дали шанс. Ну и ещё из-за того, что других пилотов команды автомобиль почему-то пугал. Сонхва знал, почему. Слишком много мощности он запихнул в лёгкий корпус, и это делало из тогда ещё голубой красотки монстра. Внутри стоял дикий рёв, она сильно грелась и ехала на грани закипания. Другим пилотам было банально страшно находиться внутри и набирать обороты, но создатель-то не может бояться своего ребёнка. Пока другие боялись дребезжащего корпуса и каркаса, Паку это казалось ласковым мурчанием. Пока другие пугались странного дикого рёва мотора, Сонхва наслаждался своим инженерным решением.       Инженер-механик, что пришёл в команду только ради заработка, стал её пилотом. И не просто пилотом, а новичком года и одним из претендентов на кубок. Никто за всю историю гонок НАСКАР не набирал столько очков в свой первый сезон. Пока что Пак имеет очень высокие рейтинги, и если ничего не изменится, то будет бороться за кубок. Спустя тридцать шесть заездов года в финал выходят десять высокорейтинговых команд, и лишь одна в итоге получает кубок, а пилот — титул чемпиона. Это был тридцать первый заезд.       Выйдя из душа, Пак переодевается в домашнее и только тогда подходит к Ёсану. Немного волнительно трогать его сейчас, потому что Кан никогда ещё не уезжал вот так, никому ничего не сказав и впоследствии не отвечая на звонки. Сонхва осторожно нависает сверху и сначала целует того в висок, а после пускается покрывать лицо и шею поцелуями. Это будит Ёсана, но он цепляется тоскливым взглядом за влажные блондинистые волосы и никак не реагирует. Пак забирается рукой под плед и ласково проводит ей по талии.       — Малыш, — совсем тихо шепчет Сонхва и ласково накрывает любимые губы своими, не получая ответа. Пак всё равно коротко и нежно целует и, немного погодя, отстраняется. — Ты чего?       — Я чего? Я?! — голос Кана немного охрип, и Сонхва только сейчас замечает покрасневшие глаза и общий безжизненный вид.       — Ты плакал? — почему-то Паку кажется, что сегодня не получится откупиться смазливой мордашкой, поцелуями, ужином и сексом.       — Ты чудом не разбился.       — Всё же закончилось хорошо, и я взял этот заезд. Я прекрасно знал, что делал.       — Знал, значит? Я для тебя какая-то шутка? Мои слова и указания ничего для тебя не стоят? Ты мог финишировать с тем же временем, если бы сменил резину, — Ёсан судорожно выдыхает и отводит взгляд. Злит, что Сонхва абсолютно не бережёт его нервы и от слова совсем не ценит беспокойства. — А ещё ты мог закипеть и потерять управление, если бы движок всё-таки заклинило. Что ты творишь?!       — Но, — Паку хочется возразить и рассказать об этом новом чувстве опасности и грани, и что в такие моменты он переполнен искрящейся жизнью и свободой, но его перебивают.       — Ты хоть понимаешь, что на таких скоростях и в такой ситуации даже ты можешь не справиться?       — Я справляюсь и буду делать то, что сочту нужным.       — Зачем тогда я? Мы ведь уже провели много заездов, и при моей поддержке ты прекрасно справлялся и побеждал. Чем я вдруг перестал тебе угождать?       — Послушай…       — Нет, это ты послушай, — Кан снова перебивает и раздражённо-расстроенно смотрит. Выглядит он довольно разбито, ведь не хочется говорить то, что придётся. — Я даю тебе один шанс прямо сейчас. Извинись и никогда в жизни больше не поступай так, как сегодня.       — Эй, не слишком ли? — Сонхва вопросительно вскидывает бровь и приподнимается. — Я не сделал ничего такого, за что бы следовало извиняться. И уж тем более не указывай мне, как пилотировать мою же машину.       — Ах, вот как? — Ёсан ухмыляется и встаёт, агрессивно выпутываясь из пледа. Его бьёт хлёсткой обидой и разочарованием. — Не за что извиняться? Не указывать, как пилотировать? Да это, мать твою, моя работа, придурок! С которой я с сегодняшнего дня увольняюсь, раз тебе так классно без меня. И да, мы расстаёмся.       — Что? Погоди, малыш. Мы не можем расстаться, ты ведь любишь меня, — Пак хватается за чужое запястье и тянет на себя, насильно роняя в собственные объятия. Он сейчас искренне не понимает, почему его мальчик взбесился. — Давай ещё раз всё обсудим. Что ты пытаешься этим доказать?       — Мы ещё как можем расстаться. Ты даже сейчас не сказал, что «мы любим друг друга» или «я люблю тебя». Ты сказал «ты любишь меня», будто у меня нет выбора и я в любом случае останусь рядом с тобой, — Кан вырывается и старается расцепить сильные руки на своей талии. Он и правда любит Сонхва, но мириться с подобным отношением не намерен. Сколько раз Ёсан просил быть осторожнее? Сколько раз они обсуждали, почему важно придерживаться указаний поддержки во время гонки? Это всё не минутное полыхание, это всё копилось уже несколько месяцев. — Так вот, пошёл ты. А доказать я ничего не хочу, просто не могу работать с тем, кто не уважает меня и мои обязанности.       — Не истери, ты преувеличиваешь, — Сонхва шипит, когда Ёсан бьёт его локтем в рёбра, но не отпускает.       — Вот поэтому! Я ещё и истерю!       — Ёсан, ты же знаешь, как я тебя люблю.       — Не знаю. Понятия не имею. Знаю только, что ты меня не ценишь и я тебе не нужен, — Кан всё-таки вырывается из хватки и быстрым шагом выходит из комнаты. — И извиняться тебе не за что. А ты ведь даже не допускаешь мысли, что проблема именно в тебе, — кричит он уже из другой комнаты. — Чёртов идиот. Хотя, пожалуй, ты любишь только свою машину. Вот и живи с ней.       — Конечно, как же я ужасен и невыносим, — Пак скрещивает руки на груди и идёт следом. — Со мной просто невозможно общаться. Вот только кричу тут не я почему-то.       — Ты ещё и переводишь стрелки? Да, ты ужасен и невыносим, — Ёсан забирает из их спальни собранную сумку со своими вещами и направляется на выход. Он знал, что его снова не услышат. — Так что позвони, когда начнёшь думать не только о себе!       — Малыш, тебя не хватит надолго, ты всё равно вернёшься, — Сонхва опирается плечом о дверной косяк и наблюдает, как Кан обувается. — К чему эти демонстративные уходы?       Услышав это, Ёсан замирает и медленно поднимает горящий взгляд. Он заканчивает завязывать шнурки, после чего поднимается и отвешивает Паку хлёсткую сильную пощёчину, сразу покидая дом. Кан хлопает дверью и направляется к своей машине настолько стремительно, что Сонхва даже не успевает осознать случившееся. Только щека горит до такой степени сильно, что Пак касается её кончиками пальцев, а на улице с громким гулом заводится двигатель ярко-красной Феррари, что тут же удаляется.       Понимание, что Ёсана действительно нет рядом, придёт чуть позже ночью, когда не получится уснуть в одиночестве. Сонхва всё ещё не верит, что Кан мог просто взять и уйти от него. Кровать пропитана мягким тёплым запахом серой амбры, цветов герани и еле заметных итальянских цитрусовых. Кто бы знал, как для Пака пленителен и соблазнителен этот страстный и в то же время ненавязчивый аромат. Почувствовав его однажды, кажется, он влюбился навечно. Находиться с Ёсаном рядом и вдыхать любимый запах — лучшее, и Сонхва обнимает подушку с опустевшей стороны. Он зарывается в неё носом и засыпает с верой, что скоро всё наладится и его мальчик обязательно вернётся. Иначе и быть не может.