168 °С

      Ёсан довольно энергично вытирает свои волосы мягким махровым полотенцем и не понимает, почему он не может без Сонхва у себя в квартире даже полотенца приручить. У Пака играючи получается следить за домом вплоть до мелочей, без особых моральных или физических затрат. Кан же чувствует себя полумёртвым после небольшой уборки или готовки. Конечно, у него дома точно такие же полотенца, но без должного ухода более жёсткие и будто слишком сухие.       И ладно. Повесив полотенце на сушилку, Ёсан выходит из ванной и направляется на кухню, откуда уже до отвратительного аппетитно пахнет чем только можно. Боже, как он любит готовку Сонхва. Тот настолько хорош в ней, что даже в процессе выглядит эстетично. Ёсан усаживается на один из кухонных столов, на котором специально никогда ничего нет. Этот стол давно стал его личным наблюдательным пунктом.       Пак довольно часто сутулится в обычной жизни, но когда он что-то нарезает или помешивает на сковороде, его спина идеально прямая, и даже голова не опущена. Он смотрит сверху вниз спокойно и делает всё настолько уверенно, что для Кана отдельное удовольствие любоваться своим мужчиной. Точно так же он себя подаёт на фотосессиях и любых других съёмках. С нотками высокомерия и осознания собственной красоты. Сколько раз Ёсан засматривался, плавился и сгорал из-за собственного неоспоримого обожания? Даже прямо на этом кухонном столе. Единственном расшатанном в доме, по понятным причинам.       — Тебя не продует? — Сонхва косится на своего мальчика и слабо улыбается. У него в груди щемит от нежности к Кану, который только вышел из ванной с лохматыми мокрыми волосами. — Может, закрыть окно?       — Оставь, оттуда приятные звуки дождя, — Ёсан мизинцем убирает волосы с глаз, чем привлекает внимание Пака.       — Это что такое? — Сонхва оставляет металлические палочки с родины на тарелке и подходит к Кану, поднимая его руку. — Ещё татуировка?       — А, да, — Кан внимательно смотрит на реакцию, но в этот раз спокойнее. Почему он раньше думал, что Сонхва не понравится?       — Красиво, — Пак немного склоняет голову к плечу, рассматривая красную розу, окровавленный меч почти на всё предплечье и корону, которой также коснулась кровь. — Почему ты выбрал именно это?       — Я попросил набить что-нибудь прикольное.       — Серьёзно? Так просто? — Сонхва опускает руку и возвращается к сковороде, сразу принимаясь переворачивать куриные кусочки. — Надо себе тоже что-то сделать.       — Меня всё устроило, — Кан упирается руками в стол перед собой и наклоняется немного вперёд, глядя на румяные куриные кусочки. — Что ты себе собрался делать?       — Не знаю, что-нибудь.       — Ты же боли боишься.       — Ну и что?       — Ты даже не хочешь добавить себе проколов на ушах, что ты там собрался делать? — Ёсан тепло смеётся и стаскивает с соседнего стола кусочек томата.       — Воруешь, значит? — Пак несколько раз кивает и с деловым видом скрещивает руки на груди. — Знаешь, что я делаю с такими, как ты, негодяями?       — Чего? — Кан вскидывает бровь и непонимающе хлопает ресницами. Он отвык, что иногда мысли Сонхва меняются быстрее, чем он успевает за ними уследить. Тот часто говорит вещи без контекста и сам же может с них посмеяться. — Ты о чём вообще?       — Недавно ночью меня разбудил шум. Пошёл на улицу смотреть, что случилось, — Пак добавляет к курице заправку и накрывает крышкой, переключая внимание на духовой шкаф. Приоткрыв дверцу и вдохнув горячий воздух, Сонхва выключает печь. По запаху готово. — А там три енота перевернули мусорный бак и воровали из него остатки наггетсов. Я не понимаю, откуда они берутся и почему их в последнее время становится много. До этого они орудовали у соседей.       — И что ты с ними сделал? — Ёсан наблюдает, как Сонхва снова подходит к нему, но теперь упирается руками в стол по обе стороны.       — Отправил их обратно к соседям, — Пак просто рассматривает родное лицо напротив и наконец-то чувствует себя дома.       — Ни за что не поверю, что ты их просто отправил к соседям, — Кан усмехается и не спешит обратно садиться ровно, чтобы отдалиться. Он всё ещё немного наклонён вперёд.       — Почему?       — Ты бы затащил их в дом и устроил им фотосессию, все бы твои подписчики об этом узнали, — Ёсан не может сдержать широкой улыбки, реагируя на смех Сонхва. — А зная тебя, ты бы ещё и попытался их приручить и оставить здесь жить.       — Да с чего ты взял?! — Пак хохочет настолько сильно, что упирается лбом в плечо своего мальчика в попытке успокоиться.       — Потому что ты делаешь это со всеми животными, которых находишь? Даже с лягушками? У нас лягушка в ванной была! Поэтому не верю, что ты этих енотов отпустил просто так.       — Да, — Сонхва отстраняется и уходит в соседнюю комнату, быстро возвращаясь обратно с телефоном.       Он около минуты листает свою галерею — Кан прекрасно знает, что там как всегда полно мусора, скринов, мемов и миллион одинаковых селок. Самых красивых селок.       — Листай влево, — Пак протягивает свой телефон и становится рядом, как и до этого, крайне близко к Ёсану.       — Ну кто бы сомневался, — Кану иногда кажется, что Сонхва пять лет. Особенно глядя на серию смазанных селок, где Пак пытается сфотографироваться с енотом, но тот его кусает, и, судя по всему, спрыгивает с рук. — А если у него бешенство, или он заразный?       — Ты видел, какой он пушистый? Как я мог его не погладить?       — Погладить, но не брать же на руки дикого енота, который копался в мусорке, — Ёсан блокирует телефон и откладывает его сам, потому что Сонхва точно не заберёт его.       Никогда не забирает. Пак настолько пускает того в свою жизнь и доверяет, что абсолютно спокойно просит прочитать пришедшее сообщение, если руки в машинном масле, ответить на звонок или найти что-то в галерее. При этом сам Сонхва никогда не трогает телефон Кана.       — Этот парень стоял на шухере, пока его друзья издевались над мусором. Он чист.       — Он сам тебе это сказал? — Ёсан снова не может оторвать взгляд от любимой асимметричной улыбки.       Всегда, когда блюду нужно доготовиться или просто следует подождать, Сонхва делает это рядом с Каном. Наверное, именно на этом месте на кухне происходит большая часть их поцелуев. Не считая, конечно, кровати и дивана. Ёсан не может не вспомнить в этот момент, как он всегда притягивал Пака к себе и, обвивая его талию ногами, получал медленный, глубокий и мокрый поцелуй. Он ещё сонный с утра или уже уставший вечером, но всегда это потрясающе нежно и горячо, пусть и настойчиво со стороны Сонхва. И на данный момент Пак слишком близко. Настолько, что Ёсану приходится нервно сглотнуть и выдохнуть. Именно сейчас он не сможет отстранить Сонхва, если тот полезет целоваться. Но как же Кану не хочется снова попадать в неопределённость и откат, который он ощутил после их крайнего раза. Слабый, ужасно слабый перед Сонхва. Невыносимо слабый. Хоть бы Сонхва отстранился, боже, лишь бы ему не пришло в голову поцеловать.       — Чего ты? — Пак отстраняется и принимается перекладывать на тарелки приготовленную курицу.       Он слишком хорошо чувствует Ёсана и помнит, каким тот был в начале отношений. Никаких лишних движений. Лишь тень сомнения во взгляде — и стоит остановиться. Кан мало говорит о том, что его беспокоит, и в жизни с ним нужно много прислушиваться и приглядываться. Слишком многое Ёсан пытался и пытается пережить сам, не показывая и не рассказывая окружающим, что его беспокоит. Поэтому Сонхва научился задавать необходимые вопросы.       — М-м? — Кан слезает со стола и берёт приборы, два стакана и салфетки, удаляясь с ними в гостиную. — Белое вино или красное принести?       — Возьми любое на свой вкус, только не слишком сладкое, пожалуйста, — Пак отрицательно машет головой и усмехается. Он уверен, что Ёсан сейчас притащит вермут.       Тем временем Сонхва достаёт из духового шкафа лазанью и неторопливо режет её на ровные прямоугольники. Если лазанья некрасиво нарезана, то зачем это всё вообще? Нет, живя в Америке, Пак страстно полюбил некоторые блюда, и лазанья — одно из их самых близких сердцу. Положив на тарелки по сегменту, Сонхва выкладывает рядом обещанную Ёсану курицу. Вот её он готовит по рецепту своей мамы, как в Корее. Кан, возможно, принципиально не любит то, как готовят курятину американцы, и очень редко выбирает её в ресторанах, боясь опять расстроиться. Поэтому Пак довольно часто делает её своему мальчику. Эта курица очень даже радует Ёсана.       — Я не мог выбрать и взял…       — Вермут, да? — Сонхва оборачивается и, в целом, не удивляется. — Я уже пожелания по вину говорю, не надеясь его увидеть.       — Ты хочешь вино?       — Нет.       — И чего тогда нудишь? — Кан добродушно фыркает и прислоняет прохладную бутылку к открытому плечу Пака, от чего тот едва ли не подскакивает на месте. — Достаточно холодный? Или закинуть в морозилку?       — У блять, — Пак отшатывается и агрессивно смотрит на бутылку, как на врага народа. — Достаточно холодный, не надо больше.       — Ладно, — Ёсан забирает с собой в гостиную и тарелочку с салатом. — Тогда жду тебя. На какой мы серии остановились? На пятой?       — На четвёртой или шестой, — Сонхва выдыхает и заканчивает выкладывать куриные кусочки на тарелки.       Взяв обе, Пак перемещается в гостиную следом. Он оставляет тарелки на столе и проходит к дальнему окну, выходящему на внутренний двор, приоткрывая его, раз уж Ёсану комфортнее под звук дождя.       — Точно не на четвёртой, — Кан переключает серию и секунд двадцать всматривается в экран, прежде чем понять, что это он ещё не видел. — И не на шестой.       — А на какой, если мы по две смотрели?       — Я же говорю, на пятой, — Ёсан усаживается рядом с Сонхва на диван и открывает вермут, сразу разливая его по хрустальным стаканам.       — Как так вышло вообще?       — В какой-то из дней посмотрели три, вероятно, — Кан берёт палочки и коротко обнимает Сонхва за руку, дружелюбно тычась тому лбом в плечо. — Спасибо за ужин.       — Пожалуйста, — Пак отвечает уже с набитым ртом и думает о том, что лазанью придумали боги, не иначе. — Боже, как вкусно.       — О да, — Ёсан жуёт курицу и шатается из стороны в сторону от радости. — Великолепно, как и всегда.       — Мне кажется, я пережил этот день только благодаря ожиданию вечера с тобой и едой, — Сонхва делает несколько глотков вермута. — Я не думал, что быть преподом настолько тяжело. И что общаться с тупыми людьми ещё тяжелее.       — Представляю, — Кан пробует лазанью и не понимает, почему они всю жизнь просто не могут есть вкусную еду и смотреть сериалы. — Этот студент, который бросил тебе вызов. Почему ты не ставил ему баллы?       — Потому что он мне наговорил лишнего.       — Серьёзно, ты мстишь студенту? — Ёсан негромко смеётся и качает головой, переключая внимание на боевую сцену в сериале. — Ты посмотри, законы физики им и не снились.       — Если он считает себя охуенно умным, то пусть это доказывает в соответствии своим словам, — Пак роняет кусочек сыра в мёд и, недовольный, начинает его вылавливать.       — И зачем ты вообще согласился с ним на заезд?       — Ты забыл, как ты мне точно так же бросил вызов полтора года назад? — Сонхва вылавливает сыр и косится на Кана, что тут же расплывается в улыбке.       — Да, и я тогда тебя сделал на полкорпуса, — Ёсан старается скрыть то, как он до сих пор доволен собой, но получается крайне плохо.       — А ты ведь уже являлся главой команды? Где…       — Подожди, мы диалог проебали, — Кан проматывает немного обратно и внимательнее вслушивается. — Как в жопу кошки говорят. Почему сейчас снимают так, что боевые сцены супергромкие, а разговоры почти не слышно?       — Чтоб тебя позлить.       — А, ну понятно. Прости, что перебил, о чём ты говорил?       — О том, что глава выездной команды кубка Наскар гонял ночью по улицам с каким-то ноунеймом. Где была твоя осознанность? — Сонхва слабо смеётся и отправляет в рот ещё один большой кусок лазаньи.       — И правда, где? — Ёсан вскидывает бровь и сам задумывается над этим вопросом. Сейчас бы он ни за что не стал доказывать что-то гонкой по ночным улицам. — Но я в любом случае был известен и близко не так, как ты сейчас. Хотя у тебя и довольно неприметная, но всё равно слишком дорогая машина для штата. Будь осторожен.       — Я проверю маршрут на наличие камер и оживлённых мест.       — Угу, — кивает Кан и ненадолго умолкает, переключая своё внимание на диалог героев сериала. — Не боишься проиграть? Ты выглядел слишком уверенным, когда говорил ему, что он бумажный комок по сравнению с тобой.       — Там ещё было про то, что я истребитель, — Пак делает ещё несколько глотков вермута и выдыхает, болтая остаток в стакане. — Боюсь, конечно. Жизнь с тобой научила меня тому, что если кто-то хочет поспорить, то он либо идиот, либо абсолютно точно знает, что выиграет. Так вот он не идиот. И он пригласил меня играть на своих условиях. У меня, конечно, ЧСВ где-то в космосе, но я не дурак, чтобы не оценивать риски. К тому же, я уже когда-то тебе проиграл на улицах.       — О-о, — Ёсан узнаёт беспокойного Сонхва, что в начале сезона был постоянно напряжён и задумчив.       Сонхва, который днями напролёт смотрел старые заезды, цепляя внимание к определённому гонщику, чтобы прочитать его стиль вождения, и думал. Думал, думал, думал. Переживал, боялся, много размышлял, строил стратегии, без конца говорил об этом с Каном. Поэтому, когда Сонхва расслабился и начал смотреть на других свысока, это сильно напрягло Ёсана. Конечно, это не на пустом месте, и большинство решений, принятых Паком, вывели его в лидера серии. И даже если и были ошибки, то благодаря им Сонхва становился ещё лучше, хитрее, опытнее и быстрее. В целом, Кан не может сказать, что тот прям уж сильно расслабился, ведь Пак и на последних заездах был собран и серьёзен. Слишком серьёзен. Но, как ему кажется, никогда нельзя терять бдительность и позволять славе разлиться в сознании. Забавно, что по сути сейчас Сонхва признаёт какого-то парнишку сильнее, чем многих известных пилотов.       — И что думаешь по рискам?       — Что я в полном говне, если он окажется хорош, потому что то, что я пилотирую другую Камаро, может сыграть со мной злую шутку. Я же не разгонялся на этой больше шестидесяти миль в час даже. И она в два раза тяжелее моей гоночной. Я сейчас понятия не имею, как мне почувствовать настолько тяжёлую машину с абсолютно другой управляемостью, сцеплением, да ещё и в городе с угловыми поворотами. Против меня вообще всё, кроме моего опыта и того, что я, вероятнее всего, выиграю у него по мощности двигателя и стратегии езды.       — Ого, ты и правда думаешь об этом с такой серьёзностью? — Ёсан заглядывает в уже пустую тарелку Пака и даже спустя два года не понимает, как тот настолько быстро всё съедает. У Кана ещё полтарелки. — Да, а ещё он ездит на заварке, я уверен.       — На заварке? Чайной? — Сонхва доливает по стаканам вермут и засматривается на девицу в сериале, похожую на Юйци.       — Нет же, — Кан забирает свой стакан и немного отпивает. — Так называется, когда заваривают сваркой сателлиты свободного дифференциала. Это то, о чём он тебе сегодня сказал.       — И что это ему даёт, кроме стёртой резины? Тфу, блять, — Пак морщится, будто от водки, и шумно вздыхает. — Только не говори, что он тоже дрифтер.       — А что за реакция? — Ёсан вскидывает подбородок и брови, пока жуёт свою курицу. — Дрифт — это искусство. Вышка. Эгида автоспорта.       — Дрифт — это шум, стёртые покрышки и понты, — Сонхва продолжает жевать сыр с мёдом под вермут, но расслабиться не удаётся.       — Звучит как обида на то, что это искусство тебе не поддаётся, — Кан негромко смеётся, доедая последний кусочек. Он составляет пустую посуду в одну стопку и оставляет лишь стаканы. Остальное уносит на кухню. — Ну, а демонстрацию того, как дрифтер может обогнать обычного гонщика, я тебе уже проводил.       — Детка, ты был великолепен и безумно сексуален, когда кружился вокруг моей машины в заносе после своей победы, не спорю, — если бы Сонхва мог, он бы каждому на свете рассказал о том, как мастерски Ёсан на самом деле управляет машиной и как красиво он тогда выиграл. — Тогда я понял, что влюблён в тебя по уши.       — Не говори глупостей, — Кан возвращается и с благоговейным теплом внутри забирается на диван, укладываясь под одеялко. Он наелся вкусностей так, что по ощущениям ближайшие два дня не сможет смотреть на еду. — Ты уже тогда был бесячкой.       — Ты тоже, — Пак делает пару глотков и оставляет стакан на месте.       Он следует за Ёсаном, залезая к тому под одеяло и укладываясь у него под боком. В целом, Кан уже не удивляется, что на их огромном диване с кучей подушек Сонхва всё равно пять минут крутится, чтобы по итогу лечь вплотную к Ёсану. Кан только слабо морщится и немного отворачивается, потому что волосы Сонхва щекочут щеку и шею. В конце концов тот забирается под руку Ёсана и утыкается носом в сгиб плеча и шеи. Как всегда. Сначала Пак ложится так, что ему ничего не видно, потом меняет положение и смотрит пару минут сериал или фильм, а после возвращается обратно к родной шее. И всё это в то время, пока Кан дай бог разок пошевелится. Он не понимает, почему нельзя лежать спокойно, но он привык к неугомонности Сонхва. Такой же, как и в начале их отношений. Почему Ёсан сегодня так много вспоминает о том, как они вели себя раньше и в самом начале?       — Тебе удобно вообще? Ты опять всё пропустишь, потом будешь переспрашивать? — Кан похлопывает по плечу, слабо улыбаясь.       — Я всё вижу, — бубнит Пак в шею, пока рукой забирается под футболку Ёсана.       — Ага, — Кан спокоен. Этот жест для него настолько привычен, что он даже не обращает внимания, как нагло Сонхва гладит его рёбра.       — Да, через час пойдём ещё за сыром и вермутом. Не думай, что это всё.       — Хорошо.       Ёсан уже сто раз потерял суть того, что происходит в сериале. И сейчас его мысли утекают от сюжета к лучшим и тёплым воспоминаниям. И их, на самом деле, львиная доля, в отличие от отрицательных моментов. Даже их первый раз был хорош, хотя первый раз почти всегда обречён на неловкость и стыд.       — Эй, — тихо окликает Кан и умиляется тому, как Сонхва поднимает самую малость сонную пригретую мордашку.       — М?       — Ты помнишь наш первый раз?       — Мх, — Пак ложится обратно на плечо Ёсана, но теперь так, чтобы видеть экран. Он тяжело вздыхает и ненадолго задумывается. — Какой из?       — Что значит какой из? — Кан не может сдержать смеха, от чего Сонхва недовольно приподнимается и ждёт, пока тот успокоится. Его плечи слишком трясутся. — Который первый.       — Это когда я был пьян, а ты под наркотой, и ты попросил вытрахать тебя так, чтобы ощущения от секса перекрыли твой трип? — Пак прижимается крепче и ластится сильнее, закидывая ногу на Ёсана.       — Ты был пьян? — Кан поднимает глаза к потолку и хмурится. — В любом случае, нет, нормальный первый раз. Ну, осознанный. Хотя это было хорошо, я помню.       — Боже, — Сонхва усмехается и закрывает один глаз, продолжая просмотр. — Тогда, ты про тот первый раз, когда мы полчаса целовались, а потом отдрочили друг другу?       — Нет, это не секс.       — А что, — Пак прыскает смехом. — Рукопожатие?       — Да я про другое.       — Тогда тот первый раз, когда ты попросил забрать тебя из клуба, а потом отсосал мне на заднем сидении…       — Нет же, — Ёсан краснеет, вспоминая. Вот за это немного стыдно. — Про нормальный первый раз.       — Когда мы встречали у тебя соллаль?       — Да.       — Ничего себе у тебя первый четвёртый раз, — Сонхва коротко целует Кана в подбородок и обратно укладывает голову тому на плечо. — Конечно помню. Ты был очень, — Пак задумывается, снова подбирая слова и закрывая один глаз.       — Очень?       — Очень тёплым, сладким и тягучим. Как карамель с дурманом. Я задыхался от нежности к тебе и желания. Мне хотелось обнимать до хруста костей, кусать, касаться и в конечном итоге раствориться в тебе. И ты даже не представляешь, как я был счастлив, что… Что ты выбрал меня. Конечно же я всё помню. А почему ты спросил?       Ёсан прикрывает глаза и не до конца понимает, зачем он вообще поинтересовался. Он лишь аккуратно приобнимает Сонхва в ответ.       — Да просто. Нам не пора за сыром?