***
Когда Мори, на руках внёс в гостиную тело Алекса, мои мысли начали отплясывать лезгинку на струнах моих нервов. Но с трудом успокоив и приведя их в порядок, я подошёл к Огаю. Николай и Дазай безмолвно последовали за мной. — Что ты с ним сделал? — спросил я, подойдя к нему. — Я не убивал Алекса, просто его сердце не выдержало. — в пол голоса ответил он мне. — Звучит так, будто ты оправдываешься. — начал наступать я. — Ты не станешь его спасать? — спросил Николай, стоявший за моей спиной вместе с Дазаем. — Бессмысленно. Он уже мёртв. — ответил Огай. — Нет. Если так, я сам. Я забрал тело Алекса из рук Мори и, развернувшись, ушёл, неся на руках бездыханное тело моего нового друга. Дазай и Гоголь последовали за мной в сторону операционной. Мы скрылись в тени коридора… Наши шаги гулкой дробью отдавались в полумраке коридора, по которому мы спешно шли. Гоголь вместе с Дазаем побежали вперёд, взламывать замок запертой операционной, а я молча поспешил за ними, лишь изредка поглядывая на молчаливое, бледное и безэмоциональное лицо Алекса. Я чувствовал, как его тело медленно остывает. Он умирал. Мой новый друг умирал у меня на руках. Умирал, из-за какого то, жалкого человека, который не хочет спасать умирающего, несмотря на то, что это его долг! Я гневно сжал зубы, так, что они скрипнули. Я чувствовал как ненависть к Огаю и ярость, вызванная его бездействием, медленно заполняют меня. Нет! Нельзя! Нельзя поддаваться тому жалкому количеству эмоций, которые я испытываю! Нет! Не сейчас! Сейчас я должен быть спокоен. Я должен сохранять хладнокровие. Я должен спасти Айзека! Но для этого я должен быть спокоен. Ярость и то неизвестное чувство, которое я испытал когда мы с Алексом впервые встретились, не должны помешать мне спасти Айзека! Айзек — тот, кто смеется. Но я ещё, ни разу не слышал смех Алекса. — Пусть это эгоистично, но я, ни за что не позволю тебе умереть, пока не услышу твой смех! — прошептал я, наклонившись к побелевшему лицу моего прекрасного ангела. Я — Бог! Алекс, Николай, Осаму… Они все — мои ангелы. И я не позволю никому из них умереть! Только не в мою смену! С Алексом на руках я вошёл в операционную. Там Николай уже во всю руководил Дазаем и вместе с ним готовил операционный стол и инструменты. Я положил Алекса на стол и стал собираться с мыслями, попутно, аккуратно снимая с него смирительную рубашку. Когда же всё было готово и остались лишь бинты на груди Алекса, я произнёс: — Идите. — Ты уверен? — с беспокойством спросил Николай. — Да. — ответил я. — Хорошо. Идём Дазай. — обратился он к Дазаю, а мне сказал: — Мы будем сторожить дверь. Мы тебя закроем. — Да. Хорошо. Спасибо. — ответил я на автомате, медленно доставая из плеча Алекса самый большой осколок. Ткань бинтов тут же обагрилась кровью. Скрежет шпильки в замке оповестил меня о том, что дверь закрыта. Я вздохнул спокойно. Нет, я доверял своим Ангелам, но я не хотел раскрывать секреты Алекса, о которых я догадывался. Достав все мелкие осколки и обработав раны на лице, я начал потихоньку разматывать бинты на груди, убирая вместе с ними все мелкие осколки, которые не впились в кожу. — Лишь бы мне не пришлось снова вытаскивать тебя с того света. — в пол голоса произнёс я. Зная, что он меня не слышит, я всё равно говорил. Говорил, потому что надеялся достучаться до его сознания, не дать впасть в кому или же летаргию. Но то, что я увидел, повергло меня в шок. На операционном столе лежало женское тело, грудная клетка которого пересекалась вертикальным шрамом. Казалось, будто мёртвое тело вскрыли, потом зашили, а оно ожило и рана зажила, оставив шрам в напоминание о Смерти. А на шее, широкой улыбкой чеширского кота, растянулся ещё один шрам, который я до этого не замечал. Похоже, что Алекс скрывал его, и видать, очень умело, раз я ничего не заметил. На мгновение я усомнился в правильности своих действий и мои руки мелко задрожали. Но отогнав ненужные мысли я встряхнул головой и сосредоточился. Сейчас от меня требовалось действовать быстро и аккуратно. Я обработал края всех ранений и взяв стерильные иглу и нитку принялся зашивать раны моего друга. Зашив раны и замазав их воском, я принялся ритмичными нажатиями запускать сердце Алекса. Я боялся что ничего не получится и все мои труды будут напрасны, но только я хотел было оставить свои надежды на воскрешение моего экс-друга, как вдруг, словно прочитав мои мысли и услышав мольбы, Алекс ожил. Задышал. Задышал жадно, словно боялся вновь умереть. Я чувствовал как под моими руками тяжело вздымается грудь моего пациента, чувствовал как бьётся его сердце, чувствовал как тепло от моих рук разливается по его телу, чувствовал в этом остывшем, но живом теле силу не сломленного человека. Я чувствовал в этом теле не угасающий огонь вечной жизни. Я оторвал от ожившего тела свои руки и, взяв бинты, принялся заматывать пострадавшие грудь и плечо. Пока я занимался этим, дыхание и сердцебиение Алекса пришло в норму, и я мог быть спокоен за него. Закончив с перевязкой, я подошёл к двери и, позвав Николая, попросил его сходить в нашу с Алексом комнату и принести какую нибудь кофту или рубашку для Алекса. Когда Гоголь вернулся, Дазай проворно открыл замок двери и я, забрав одежду, сказал чтобы они не закрывали дверь. — Жив? — не удержался от вопроса Осаму. — Жив. — ответил я и закрыл дверь. — А теперь… — угрожающе тихо начал я, отдавая ожившему Алексу его толстовку которую принёс Николай, и присаживаясь на край операционного стола. — Докладай мне все как есть! Лучше горькая, но правда, Чем приятная, но лесть! — чуть громче, но всё равно шёпотом, чтобы нас не услышали, сказал я. — Докладаю: помер я. — отшутился Айзек в открытую насмехаясь надо мною. — А если серьёзно? — атаковал я. — А если серьёзно, то я умер ещё при рождении и меня также вытащили с того света. До тринадцати лет Я — Катя, а потом я опять умер, меня опять оживили и усыновили с именем Алекс Скот Холмс. А потом я попал в Японию. — всё это он произнёс на русском. Я заметил, что когда он говорил, его глаза словно остекленели, сделались мёртвыми. — Можешь рассказать поподробнее? — спросил я, так же переходя на русский. — Я родился в Питере. У меня врождённый порок сердца — транспозиция магистральных сосудов, оперирован при рождении. Сейчас аортальная недостаточность второй степени. Когда мне было тринадцать лет, моих родителей убили. Год я пробыл в Российском детдоме, потом меня забрала семья из Лондона. Мои приёмные родители дали мне имя — Алекс Скот Холмс. Через два года моих приёмных родителей убили. Я отомстил и стал серийным маньяком убийцей именуемым Джеком потрошителем, но свидетели называли меня Ангелом кровопролития. В девятнадцать лет попал в Йокогаму. Два года был убийцей ночи и прекрасным баристой дня. Потом меня впервые поймали. Меня поймал прекрасный детектив — Эдогава Ранпо! Суд признал меня психически невменяемым. — он немного помолчал, а затем вздохнул и печально улыбнулся. — Я попал сюда. — подытожил он. — Так я познакомился с мистером Холмсом. — вновь обратил он всё в шутку. Как Гоголь. Он говорит серьёзно, а потом обращает всё в шутку. — мысленно сравнил я. — Почему… Почему сегодня ты… — я остановился не закончив фразу. Мне не хватило смелости закончить её. — Почему умер? — просто, словно спрашивая о том какая завтра погода, спросил Алекс слегка повеселев. — Огай запугал меня тем что расскажет всем кто я. — пожав плечами и соскочив со стола, на краю которого мы сидели, ответил он. — И потом… — потянувшись и прикрыв рот ладонью он зевнул, а затем закончил — И потом, мы с Огаем давние враги. Так получилось, что мы одновременно друг другу насолили, а посчитать, что мы квиты, никто не захотел. Вот и воюем. До тех пор, пока кто нибудь из нас не умрёт либо физически, либо душевно. — Понятно… — было всё что я мог ответить. Я слез с операционного стола и подойдя к двери остановился. Мне больше нечего ему сказать. Повернувшись вполоборота я посмотрел на него. Он был без толстовки. Стоя ко мне боком, засунув руки в карманы, он смотрел в белый потолок зажмурив глаза от яркого света ламп и слегка улыбаясь. — Ангел… Он повернул ко мне голову и в тот же момент я был ослеплён счастьем и безумием, светящимися в его глазах. — Ангел… — вновь прошептал я и не в силах больше смотреть на него, поспешно вышел из операционной. Полумрак коридора показался мне тьмой, после яркого света операционной и света излучаемого бледной испещрённой шрамами кожи Алекса.***
_____________________________________________________________________________ Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: Часть ещё не закончена! И по сему, в ней будут происходить изменения. За тем прошу не удивляться и не волноваться. Приятного прочтения варианта с изменениями! (Соавтор) (Автор -} Соавтору) Подожди, подожди! Мы ещё только начали! Рано ещё! Рано! Дай я хоть допишу! (Автор -} Читателю) Обещаю, что к 30–31 декабря мы допишем изменения! и может быть напишем половину следующей части… Но это не точно! Храните нервы и рассудок в сберегательной кассе! (Соавтор) Храните жизни в сберегательной кассе! (Автор взял пистолет и пристрелил Соавтора)RIP: Кетти Вей Ut nisi in anima, oportet te perdere eam.* *Чтобы спасти свою душу, необходимо уничтожить её.
Не бойтесь, дорогие читатели, мой Соавтор скоро оживёт. PS: Соавторы бессмертны (в большинстве случаев). До встречи в следующей части! Всех с наступающим Новым Годом! Будьте осторожны, ибо с 25 декабря по 19 января на землю приходят тёмные силы и творят всё что им заблагорассудится! Искренне ваша Автор!) ___________________________дальше идёт японский_______________________________***
Я долго стоял у двери операционной, прислонившись к холодной стене спиной и, то думая об Алексе и о том, как он прекрасен, то пытаясь прогнать эти мысли. На вопрос Гоголя: — «Что теперь?» Я ответил сухо, совершенно непонятно, но чётко и ясно: — «Ждём!» «Ждать» нам пришлось долго. Николай вместе с Дазаем устроились на полу и начали играть в карты. Я какое-то время метался меж двух огней своих мыслей, но после, сдавшись и не придя, ни к какому решению начал наблюдать за неожиданно развернувшейся карточной баталией. И тут я вспомнил нечто важное. — Где Йосано-сан? Она ведь пошла за нами. Где она? — спросил я, вспомнив об этом важном, пусть и не значимом на первый взгляд, обстоятельстве. — А! Она приходила, но мы её не пустили. Ты не заметил? — ответил Дазай, изучая сосредоточенное выражение лица Гоголя. — Джокер! — победно воскликнул Николай, разрушив планы Дазая как карточный домик. — Чёрт! — выругался проигравший суицидник. Тут открылась дверь операционной и, из неё вышел Алекс. Он был похож на бывалого убийцу, насмехающегося над полицейскими. — Туз крести. — произнёс он бросив цепкий взгляд на «поле боя». — Нечестно! — возмутился Гоголь. — Ха! Я победил! — победно скрестив руки на груди, провозгласил Дазай. — Во первых: Победил я; Во-вторых: вставайте с пола, простыните, заболеете и помрёте, а вы, мой Король, почему так халатно относитесь к подобным вольностям? — обратился он ко мне. — И в третьих: Идёмте. Пора сделать и мне свой ход. — когда он говорил это, его искусанные губы приобрели форму кривого оскала, и мне подумалось, что именно с таким выражением лица он убивал людей. — Ответный ход? Да? — усмехнулся я. — Да. — он посмотрел мне в глаза. В его глазах я прочёл азарт. Он забавлялся. — Лошадью ходи! Лошадью! — по-русски воскликнул Гоголь и, собрав карты, перетасовал колоду и протянул одну карту мне, одну Алексу, одну положил себе в нагрудный карман, а четвёртую отдал Дазаю. — Туз крести. — ухмыльнувшись назвал карту Алекс и прокрутив её в пальцах ловким движением убрал её в рукав. — Король крести. — произнёс я и положил карту во внутренний карман пальто. — Валет крести. — удивлённо произнёс Дазай и спрятал карту в карман. — Джокер! — блеснув глазами в сторону Алекса, произнёс Николай. — И что теперь? — спросил «Валет». Алекс наклонил голову к груди, а потом, откинув её назад громко, устрашающе засмеялся. Его смех был похож на гром, что гремит вдалеке. — Безумие Небожителей! — насмеявшись, произнёс Айзек, сверкнув безумными глазами, но внешне оставаясь хладнокровным. На моих губах расцвёл безумный оскал. Гоголь так же безумно улыбался, но в его глазах наблюдалась холодность. Лицо Дазая было омрачено печалью и душевными терзаниями. В этот момент каждый из нас был настоящий… Наш квартет, под предводительством Айзека направился в гостиную, где было шумно и суетливо по причине быстро разлетевшихся слухов о смерти Алекса. Когда мы вошли, все замерли. Всё смолкло. И казалось, что даже мир за пределами здания застыл в ожидании чего то необычного. Йосано-сан и Коё-сан, до нашего появления пытавшиеся успокоить пациентов, остановились посреди гостиной шокировано глядя на нас. Мори, который до этого преспокойно пил кофе, вышел с вахты и удивлённо вытаращился на нас, не понимая как это возможно. — Это было ожидаемо. — совершенно спокойно произнёс Алекс. — Но как?! — воскликнул Огай. — Ты пробудишься, и твоё сердце оживёт, Когда ты лишишься своей жизни. — ухмыльнулся Айзек. — Спасать и воскресать сложно. Мы устали, да и время позднее. Всё завтра. Все вопросы завтра. А теперь, я бы хотел отправиться спать, с вашего позволения. — слегка наклонив голову влево обратился к ошарашенному хирургу Алекс. Мистер Холмс поклонился на прощание отдельно Огаю, Коё-сан и Йосано-сан, а после тряхнув головой будто откидывая назад волосы и ненужные мысли, выпрямился и ушёл в жилой коридор. Мы также поклонились и поспешили за нашим предводителем. Который уже скрылся за дверью нашей с ним комнаты. Дазай ушёл в свою комнату, Николай последовал его примеру. Я же, остановившись в дверях своей комнаты, бросил последний взгляд на Огая. Он был подавлен и разбит. Я сделал вывод, что в этой партии, победа осталась за Алексом.