Спектакль Психопата (ранее "Записки из Дома Безумия")

03.11. Вчера был очень насыщенный день и нам всем требовался отдых. По этому я весь день провёл в своей комнате читая или просто смотря в окно, ко мне иногда заходил Гоголь, но он просто молча садился за стол и складывал карты в колоду разными способами: то по старшинству, то по мастям, то по цветам. Алекс спал, изредка просыпаясь, либо чтобы сходить в столовую, либо чтобы выпить чаю и, посмотрев в окно, молча что нибудь написать в своём дневнике, слушая музыку. Дазая я видел только когда Алекс вытаскивал меня в столовую, поэтому, что Суицидник делал весь день, я не знаю. День был муторный и скучный. Огай к нам не заходил. Я видел его лишь издали, в столовой, но к нам он не подходил, хоть и наблюдал за нами всё время. Зато своим посещением нашу скуку развеяла Йосано-сан, а произошло это таким образом. Гоголь, за полтора часа перед ужином, снова зашёл к нам, но не один, а с Дазаем, они расположились за столом и мы начали тихую непринуждённую беседу. Нас было трое. Алекс спал. Тогда про нас можно было сказать — «Трое в комнате, не считая спящего». Но я отвлёкся. Йосано-сан пришла к нам немногим позже Николая и Осаму. Пришла она к Алексу, чтобы поговорить с ним и чтобы справиться о его физическом и моральном состоянии. После всего что вчера произошло, она сильно забеспокоилась, испугавшись, что Айзек может впасть в депрессию и совершить попытку суицида. Акико даже хотела переселить Холмса к Дазаю, но, слава богу, Коё-сан отговорила её от этой безумной идеи и, запретила ей об этом даже думать, аргументировав своё решение тем, что «Если убийца выбрал себе жертву, значит он убьёт её в любом случае, потому что друзей держат близко, а врагов ещё ближе. Убийцам близкие не нужны». Акико появилась в нашей комнате бесшумно и потому совершенно неожиданно, так что мы аж вздрогнули, когда она обратившись ко мне, в пол голоса произнесла: — Фёдор, где Алекс? — Спит. — так же в пол голоса ответил я ей. — Спит? — переспросила она, удивлённо подняв свои изящные брови. — Да, а вы что думали? — усмехнулся Гоголь, повернувшись к нашей гостье в пол оборота. — Я думала, что его здесь нет. — ответила она глянув на кровать Алекса, где её хозяин, лёжа на спине мирно спал. Он спал, дыша так тихо, что казалось будто он мёртв, а его неестественная бледность и холодные руки, а в придачу к этому неслышное биение сердца, действительно выдавали его за мертвеца. — А… его можно разбудить? — замявшись, спросила она, обращаясь по-видимому ко мне. — Можно попробовать, но я не знаю, что из этого выйдет. — пожав плечами ответил я. Далее считаю бессмысленным описывать, как Йосано-сан, словно любящая и заботливая мать, осторожно, но настойчиво будила Алекса. Должен сказать, что как Акико не звала, как не называла Алекса, он всё равно спал как убитый. Или же умер и лежал как спящий. Когда же ей это надоело, она выпрямилась, упёрла руки в бока и, словно военный командир, строго, чётко и громко произнесла: — Алекса Скот Холмс, живо вставайте! Но это не возымело ровным счётом никакого эффекта. Тогда она опустив руки и, слегка ссутулившись, сказала: — Я не знаю что делать. Помогите мне. Пожалуйста. Я подумал, что если мы не поможем, то она заплачет и упадёт к нам в ноги. — Хорошо! Запросто! — самоуверенно обнадёжил Акико Николай. — Сейчас разбудим! — закатывая рукава рубашки, как профессионал своего дела произнёс Дазай, вставая, и добавил: — Проще простого! Но на деле всё оказалось намного сложнее. Гоголь и Дазай как ни пытались разбудить Алекса, у них ничего не вышло. Они и щекотали его, и стягивали с него одеяло, и вытаскивали подушку, и даже дошло до того, что они стащили его на пол, но всё было бессмысленно. В конце концов они положили его обратно на кровать, а подушку и сложенное одеяло положили на рядом стоящий стул. Гоголь в изнеможении повалился на мою кровать, а Дазай устало опустился на стул. — Это не возможно! — простонал Осаму. А я усмехнувшись, встал и произнёс: — Выйдете все пожалуйста. — Зачем? — удивилась Акико. — За тем, что то, что я сейчас сделаю, связано с секретом Алекса, а я не хочу умирать раньше сорока лет. — хитро блеснув глазами сказал я. — Ладно. — ответил Дазай вставая и выходя из комнаты. Йосано-сан последовала за ним. А я подойдя к кровати Алекса, сел на корточки и вытянув из-под неё чемодан Айзека, достал из него жёлтый телефон-банан и, введя четырёхзначный пароль зашёл в музыку и найдя нужную мелодию, включил её. Из динамика послышались слова: *— Что ни вечер, то мне, молодцу, Ненавистен княжий терем, И кручина, злее половца, Грязный пол шагами мерит. Завихрился над осинами Жгучий дым истлевшим стягом, Я тоску свою звериную Заливаю пенной брагой. Из-под стрехи в окна крысится Недозрелая Луна, Всё-то чудится мне, слышится: «Выпей, милый, пей до дна! Выпей — может, выйдет толк, Обретёшь свое добро, Был волчонок — станет волк, Ветер, кровь и серебро. Так уж вышло — не крестись — Когти золотом ковать, Был котенок — станет рысь, Мягко стелет, жёстко спать!» Песня возымела самое что ни на есть лучшее действие. Алекс распахнул глаза, медленно сел и… запел вместе с исполнительницей. — Не ходи ко мне, желанная, Не стремись развлечь беду — Я обманут ночью пьяною, До рассвета не дойду. Ох, встану, выйду, хлопну дверью я — Тишина вокруг села — Опадают звёзды перьями На следы когтистых лап. Пряный запах темноты, Леса горькая купель, Медвежонок звался ты, Вырос — вышел лютый зверь. Так, выпей — может, выйдет толк, Обретешь свое добро, Был волчонок, станет волк, Ветер, кровь и серебро. Когда песня закончилась, Алекс спросил: — Почему именно она? — Потому что ты оборотень. — ответил я вставая и пожимая плечами. Мне не нужно было объяснять ему смысл моих слов. — … Ладно, чего хотел? — немного помолчав спросил он. — К тебе Йосано-сан пришла. — Ну-ка. Отойди-ка в сторонку. — сказал он беря подушку в руки. Я оглянулся и увидел всё ещё лежащего на моей кровати Николая. — А подслушивать нехорошо! — язвительно заметил я, обращаясь к Гоголю. — А что я? Я ничего. Я не подслушивал! Я никому не скажу! — затараторил он садясь. — Да. Не расскажешь… — Алекс яростно метнул в провинившегося Джокера подушкой с такой силой, что тот аж упал обратно на кровать. — Не расскажешь, потому что умрёшь. — серьёзно произнёс Айзек и кинулся душить Гоголя подушкой. Завязалась борьба. Мне было жалко Николая, но… видя то, как Айзек, сидя на поверженном клоуне, душит его подушкой, с совершенно безумным выражением лица… и сознавая то, что девушка сильнее парня, я не сдержав своего безумного оскала выскочил из комнаты захлопнув за собой дверь. И уже в коридоре, спокойно вздохнув полной грудью, я прижался спиной к двери и… засмеялся. После, за ужином, Айзек сказал мне, что у меня надломленный, мелодичный и по настоящему безумный смех. Но вернёмся к настоящему. Я смеялся и моё тело дрожало от крупных судорог сотрясавших его. Когда же я успокоился, я понял какую совершил ошибку. Во-первых, Катю нельзя было оставлять наедине с Гоголем, ибо он может узнать её секрет, а во-вторых, … один из них уже может быть мёртв. Я поднял голову и посмотрел на Дазая и Йосано-сан. Осаму нетерпеливо изучал меня взглядом, но ничего не говорил, а Йосано смотрела на меня со страхом, но пересилив себя, обеспокоенно спросила: — Что случилось? — Где Гоголь? Ты смог разбудить Алекса? Что…— начал было засыпать меня вопросами Дазай. Но я остановил его жестом и начал отвечать: — Там. Да. Всё в порядке. Оставайтесь здесь и не входите ни в коем случае! Я скоро позову вас. — произнеся столь непонятную речь я выдохнул и быстро зайдя в комнату, захлопнул за собой дверь не дав им подсмотреть. То, что я увидел войдя в комнату, шокировало меня. Николай сидел за столом в одних штанах, носках и шляпе с маской-картой, а напротив сидела Катя в джинсах, кедах, с забинтованной грудью и в майке которую она всегда носила бод кофтой или блузкой. Отсутствовавшая одежда сложенной лежала на столе. Ботинки Гоголя стояли под столом. В руках были карты, а на лицах сосредоточенные выражения. Подушка, которой Катя буквально минут пять назад душила Николая, лежала рядом с девушкой. Они играли в карты на раздевание, а за окном светило солнце и искрился белый снег. Я опять не удержался и, засмеялся упав на колени, и долго ещё я валялся на полу содрогаясь и задыхаясь от смеха. Когда же я успокоился, я принял решение на всякий случай остаться на полу, но отважился спросить: — Какой счёт? — 4:2, в мою пользу как видишь. — ответил Алекс. — Понятно… — ответил я. Для читателей поясню, что то, как я называю Алекса-Айзека-Катю-дьявол дери все эти имена и фамилии-Скот Холмс, кхм, зависит от настроения и морального состояния данного существа, не возьмусь назвать его человеком. По тому прошу не удивляться. А пока я объяснял ситуацию, Алекс запел: **— Адмирал, вы разбиты, как это ни грустно, Отвернулась удача сегодня от вас. В вашем сердце темно и пронзительно пусто, Все как есть. Без обид, без прикрас… Вам бы переиграть, только целься, не целься, Не подменишь значков на игральных костях. Пусть вино при свечах романтично донельзя… Вы в плену, хоть почти что в гостях… — этих слов мне хватило чтобы понять, Гоголь — проиграл, а Айзек тем временем, встав, продолжил: — В этом доме все время гостит кто-нибудь, Не стесняйтесь, коль вам довелось. Знать, беседа длинна, Я налью вам вина. Добрый вечер, мой пленник и гость. Знать, беседа длинна, Я налью вам вина. Добрый вечер, мой пленник и гость. — и действительно налил, вот только не вина, а чая, ибо вина у нас нет, и если мы пьём то, либо только шампанское, либо водку. — Адмирал, вы устали, вас мучают раны, Тело бог с ним, душа кровоточит сильней. Вы в бреду повторяли, что вовсе не странно, Имена кораблей и людей… Адмирал, в этот час пью за ваше здоровье, Лучше будьте здоровы, чем будьте мертвы. Ведь без вас, признаюсь, скучно станет на море, Ведь противник достойнейший — вы… По погибшим мечтам, Я советую вам Слезы морю оставить на соль. Ничего не дано, Просто пейте вино. И забудьте на время про боль… Ничего не дано, Просто пейте вино. И забудьте на время про боль… — в этих словах я увидел два слова — «Одевайся. Ничья», и, думаю Николай их тоже понял, так как, тяжко вдохнув, начал одеваться. — Улыбнитесь мне вслед ледяными глазами, Утопите печаль в терпком, черном вине. Я всегда буду рад снова встретиться с вами, Даже если опять на войне… — усмехнулся Айзек, бросив хитрый взгляд на подушку и переведя его на Джокера, а тот в ответ, сняв маску-карту, холодно посмотрел Алексу прямо в глаза, но и на это у него нашлись слова песни: — Не слепите меня, блеском северной стали, Знаю, горько глотать поражения яд. — а после обернулся ко мне: — Только вы, адмирал, до сих пор не сказали Отчего так спокоен ваш взгляд? — я на эти слова лишь улыбнулся и, встав с пола и отряхнувшись, сел на свою кровать. — А разгадка проста — Ваша совесть чиста. Не запятнана грязью измен. Вас спасет лишь одно, Просто пейте вино. И забудьте на время про плен… Вас спасет лишь одно, Просто пейте вино. И забудьте на время про плен… Вас спасет лишь одно, Просто пейте вино. И забудьте на время про плен… И забудьте на время про боль. Добрый вечер, мой пленник и гость… — последние слова были предназначены нам обоим и мы это поняли бес слов. — Можете войти. — обратился я к стоявшим за дверью. Алекс тут же испепелил меня взглядом и схватив блузку с коротким рукавом начал поспешно одевать её. Я злорадно ухмыльнулся, мой взгляд говорил — «Это твоя карма, Оборотень», Алекс ответил мне взглядом — «Ты будешь умирать долго и мучительно, Демон», а Николай поставив кружку на стол, метнулся к Айзеку и успел закрыть его своей спиной до того как Йосано-сан и Дазай успели войти. — Спасибо. — прошептала Катя на русском, обращаясь к Гоголю. Я подвинулся к изголовью своей кровати, а следовательно к окну и тумбочке, на которую я поставил свою чашку. С моего ракурса было видно как одев блузку, Катя на мгновенье задумалась, а потом схватила первое что попалось под руку, а это был короткий пиджак с длинными рукавами, застёгивающийся на четыре крупных металлических пуговицы. — Спасибо. — произнёс Алекс, имея в виду то, что Николай свободен и может садиться. Гоголь сел слева от меня, а Дазай устроился рядом с ним. Йосано-сан неуверенно присела на стул. — Алекс? — позвала она, будто думая, что он успел сменить имя после их первого разговора. — … — он промолчал, впрочем как всегда. Вместо ответа он распустил свои волосы и, причесавшись, вновь завязал их в хвост. — Эм… Алекс, я хотела бы… — он не дал ей закончить, сорвавшись на невинной Акико. — Хотеть, вы будете в своём доме! — резко припечатал он на русском. И было в его голосе столько ярости, что даже меня это заставило устрашиться. — Простите, сорвался. Спрашивайте. — тут же перейдя на японский и, успокоившись, извинился он. — Скажи, Алекс, как ты себя чувствуешь? — сразу же, собравшись и успокоившись, спросила она. — Нормально. — односложно ответил он. Йосано-сан быстро открыла свой блокнот и, стала в него что-то писать, продолжая спрашивать Алекса. Мы затаили дыхание. — Что нибудь болит? Тебе хочется что-то сделать? — … — он молча помотал головой в знак отрицания и, словно ребёнок, капризно произнёс: — Есть хочу! — А что ты можешь сказать о своём моральном состоянии? — продолжала Акико. — Скучно. Обычно. Проблемы, решение которых откладываю на потом. — А какие это проблемы? — … Ва-ха-ха-ха-ха!!! Воровство! Ложь! Убийство! … — вдруг он замолчал и будто бы прислушался, а потом вскочил и пулей вылетел из комнаты, как только дверь открылась, напоследок бросив: — Ужин! — Что за чёрт? А ну, стой! Алекс! Проклятье! — эти слова принадлежали Огаю, который придя к нам, не постучавшись, открыл дверь. Войдя он произнёс: — Акико, мне нужно с вами поговорить и это не обсуждается. Гоголь, Достоевский, Дазай, живо на ужин! Мы поспешили за Алексом, а потом всё время, сидя за ужином, долго смеялись. Этот день был необходимой разрядкой накопившегося, за прошедшие два дня, напряжения.