Спектакль Психопата (ранее "Записки из Дома Безумия")

Утро… Каким оно должно быть? Каким должно быть утро, когда засыпаешь рядом с любимым и, на протяжении всей ночи, ощущаешь его тёплое дыхание на затылке и шее? Не знаю, каким оно должно быть у счастливых парочек, но у меня оно ужасное. Ужасное, потому что мой любимый Ангел всегда просыпается раньше меня и поэтому, к моменту как я проснусь, он уже сидит за столом и пишет что-то своё, или дремлет, лёжа на столе, подставив солнечным лучам свою лисью мордочку. Но… похоже что сегодня, моё утро начнётся иначе. Открыв глаза и тупо пялясь в, освещённый солнцем потолок, я осознал, что мне невыносимо жарко, и что «что-то», а вернее сказать «кто-то», придавил меня к кровати, наглым образом лёжа на мне, и, тихо сопя во сне. Алекс, не смотря на то, что казался тощим и, на первый взгляд, весил немного, на самом деле был довольно-таки тяжёлым, потому дышать мне было трудно, а разбудить его я не решался, так как мог нарваться на крупные неприятности, например такие, как смерть от рук спящего маньяка-убийцы. Умирать мне не хотелось. Хотя бы, по той причине, что Алекса я любил и, сейчас, у нас были нормальные отношения, которые были чем-то похожи на те, что были с самого начала, но они, само собой, отличались друг от друга. Будь мы в соре, я бы согласился на смерть от его и только его рук, но всё было в порядке, поэтому, мне ничего не оставалось, кроме как лежать и ждать, пока проснётся мой, мило сопящий во сне, Алекс. «Чем ужасней убийца, тем безобиднее у него вид.» Снова ты…? «А ты не рад мне?» Да, я не рад. Говори. «Что говорить?» Зачем ты пришёл? «Неужели мне нельзя увидеть своего давнего знакомого?» Чего ты добиваешься? «Ничего.» Тогда, уходи. «Почему я должен уйти?» Потому, что я не настроен на разговор с тобой и по хорошему тебя прошу оставить меня. «Навсегда?» … «Ты правда думаешь, что справишься с ним?!» Я так не думаю… «Почему?» Я не намерен причинять ему зло. «А спектакль? Или ты сдался? Испугался? А?» Нет, я не сдался. «Тогда почему?» Я просто не хочу. «Или не могу? Не ври, я ведь тебя насквозь вижу. Не ври себе самому!» Я не вру. «Ага. «Я не вру, а просто не договариваю.» Так что ли?» Да. «…» … «Пожалуй, … уже поздно пытаться спасти тебя…» … Исчез? Пожалуй, что да. Наверное, он больше никогда не появится. Но всё же, … это странно… Неужели, получается, что Алекс сильнее Мефистофеля? Если так, то… он испугался? Но, что тогда за «попытки спасения»? О, Господи, у меня с такими беседами и размышлениями появится шизофрения. Но всё-таки, … всё-таки это странно и… странно и непонятно. Впрочем, … ладно. Тем временем, Алекс зашевелился и сел, оказавшись… чётко на моих бёдрах. Эта ситуация меня напрягла и смутила, но Алекс… Алекс, уперевшись руками мне в грудь, наклонился к моему лицу и, смотря на меня своими, мутными ото сна, глазами, пробормотал: — Не дай мне бог сойти с ума, мне нужен кролик и Чума… — и свалился на меня, уткнувшись носом мне в шею. Я поначалу занервничал, испугавшись, что он бредит, но когда я смог коснуться рукой его лба и, при этом, не обнаружил никакой температуры, я немного успокоился и решил обо всём расспросить Алекса, когда тот проснётся. Он ещё немного посопел, что-то бормоча себе под нос, а потом выдохнул мне в шею и пробурчал: «Люблю тебя…», а после сполз с меня и попытался вылезти из-под одеяла, но запутался и замер, пыхтя и вздыхая из-за неудобно позы. — Помоги… — наконец пробурчал он и я стянул с него одеяло, замотавшись в него как в кокон и уставившись Алексу в спину внимательным и изучающим взглядом. — Уфх… — он натянул на плечи свою чёрную кофту и поспешил одеться. — Холодно? — спросил я, наблюдая за его действиями. Видеть как Алекс собирается в душ и как он ведёт себя, только проснувшись, было для меня в новинку. — Д-да… — он ещё подрагивал от холода, но уже не так сильно. — К чему было твоё: «Не дай мне бог сойти с ума» и зачем тебя кролик и чума? — почти в лоб спросил я его. Получилось именно «почти», потому что Алекс стоял ко мне полу боком и уже держался за ручку двери, намереваясь её открыть. — Чиво?! — повернулся он ко мне с лицом полным непонимания и отвращения к вопросу из-за его сумбурности и непонятности. — Когда ты проснулся? — Только что… — А пять минут назад? — Спал. … Наверное… — Так «наверное» или «спал»? — Пожалуй, спал. — Ты, получается, разговариваешь во сне? — Мм… Да, есть такое. Бывает, что во сне я несу всякий бред. — С какого момента ты проснулся? — Ну… Проснулся… Потом сказал, что люблю тебя, а после стал вылезать из кровати. — объяснился растерянный и сонный Алекс. — М… Ладно. Понятно. Спасибо. Это многое объясняет. Ага… Да. Спокойной ночи. — я отвернулся к стене и блаженно закрыл глаза, но Алекс заставил меня поморщиться и отложить сон до лучших времён. — Уже утро, вообще-то… — оповестил он меня. — Ааахахаа… — простонал я и нехотя пробормотал: — Ладно, ладно… Встаю я, встаю… — Хм. — он усмехнулся и, хлопнув дверью ушёл умываться, бросив меня один на один в тяжёлом бою со сном и желанием окунуться в царство Морфея.

***

К тому моменту как Алекс вернулся, я уже сидел на кровати, завернувшись в одеяло и втыкая в стену мутным ото сна взглядом. Глаза закрывались и меня клонило в сон. Хотелось завалиться на бок, упав головой на манящую поверхность подушки, и уснуть, но я упорно сидел и пялился в стену, прилагая к этому неимоверные усилия и открывая глаза всякий раз, как стоило им закрыться. — Ээх… — Алекс тяжело вздохнул, посмотрев на меня, но ничего не сказал. С его появлением в комнате, бороться со сном стало проще. Теперь я не бездумно пялился в стену, а очень внимательно, но всё ещё сонно наблюдал за передвижениями Алекса по пространству комнаты, залитой тёплым, но чужим для этих стен, солнечным светом. Алекс довольно долго ходил по комнате и делал какие-то ненужные действия. Он, то одевал пальто, намереваясь пойти гулять, то снимал его и, доставая белую пачку Winston и газовую зажигалку, с изображением Бигбена и лондонских домов с одной стороны и, оттеснёнными на металлической поверхности зажигалки, буквами «SVM», с другой стороны, доставал одну сигарету и держа её в зубах, долго о чём-то думал, смотря на пол под ногами или изучая пространство перед собой, а потом убирал сигарету обратно в пачку и прятал ту вместе с зажигалкой в очередном глубоком кармане пальто, вешал его на вешалку и, отходя к столу, смотрел в окно на утренний зимний пейзаж и, едва заметно, шевелил губами, иногда облизывая, а иногда кусая их в кровь и тут же начиная её слизывать, слегка морщась от привкуса железа на языке и во рту. Когда он очередной раз стал сдирать обветрившуюся кожу с губы, я позвал его, растягивая гласные: — Саша… — позвал и уставился на него, пытаясь не уснуть. — … — он долго молчал, но в итоге, оставил свои губы в покое и, подойдя к моей, хотя, теперь, пожалуй, её можно назвать нашей, кровати, сел рядом со мной и, тяжело вздохнув, выдал: — Курить хочу. … На улице холодно, да и ещё слишком рано. А в помещении нельзя. Моя жизнь ужасна. Федь, не становись курильщиком, а то, рано или поздно, выберешь улицу или, того хуже, подворотню и то, только из-за курева, а не из-за отсутствия денег. Не становись курильщиком, Федя. … Хах… Как в песне из «Острова сокровищ». «Куренье это яд!» — Сашь… Саша… — я снова протянул все гласные в русском варианте его мужского имени. — Ээх… Чего? — наконец спросил он и поднял глаза. — Мне скучно… — опять протянул я. — Тебе скучно, мне плохо. Два сапога пара, только один зимний, а другой осенний. Понимаешь, о чём я? — спросил он, печально глядя мне в глаза. — … — я промолчал. Промолчал, потому что не понимал, но признавать этого и сознаваться в этом не было никакого желания. Мы ещё с полчаса просидели молча, а потом Алекс вдруг сказал: — Знаешь, почему-то, когда меня накрывает такой скучающей тоской, мне вечно думается, что всё это странно, непонятно и неправильно… — он начал более менее живо, но… как говорится, «начал за здравие, кончил за упокой.» — Что и почему «неправильно»? — наконец спросил я его, после долгого молчания. — Всё это. Всё. … Понимаешь, … эта скучающая тоска… она, почему-то, всегда приходит не в то время. Я бы понял, приди она в ноябре и в России или, хотябы, в Лондоне. В ноябре у всей России случается депрессия. Ты знал об этом? — с вопросом переключился он на меня. — Да, но не то чтобы знал. Я слышал. — ответил я ему, кивнув слегка. — Угу. — он кивнул мне, принимая ответ и, продолжил: — Неправильно… Всё это неправильно, потому что сейчас не ноябрь и даже не осень, а зима и, более того, я не в России, не в Лондоне и сейчас, в это время — зимой, у меня никто не умер. Зима никогда не была для меня чем-то трагичным, скорей наоборот, ведь это — Зима. Зима! Зимой празднуют Новый Год, пьют, едят, играют в снежки, катаются на санках, лыжах и коньках. Зима — это самое замечательное время года! Для меня. — он вздохнул и немного помолчал, переводя дыхание, после своей вдохновенной и эмоциональной тирады. — Зима. Да. А тут… тут такое! Тут я, моя скучающая тоска, твоя скука и психушка. Дак ещё и Япония! Чёрти что, а не зима получается! — он всплеснул руками, но правой ударился об угол стола и, в прямом смысле слова, заткнулся, морщась от боли и осматривая пострадавший участок руки. В итоге, обнаружив ссадину и, конечно же, плюнув на её обработку, Алекс закончил свой монолог: — Вот. … Поэтому, всё это чертовщина какая-то. … Ээх… — он вздохнул и, встав, добавил: — Ну, я думаю, за сорок минут ты успеешь управиться. Уже скоро на завтрак идти, а ты даже не оделся. Давай вставай. Я не пойду без тебя. — он сел за стол и уставился в окно. Мне подумалось, что он не скажет больше ни слова, поэтому, я заставил себя вылезти из тёплого одеяльного кокона и, одевшись, направиться в ванну для выполнения утренних водных процедур. После них я вернулся в комнату и, кивнув Алексу, отправиться с ним, как с конвоем, на завтрак и, своим неожиданным присутствием, испортил аппетит всем, кто уже находился в столовой, а заодно и тем, кто пришёл после нас с Алексом. Спокойно при нас ели только Коля и Дазай, остальные либо боялись меня, либо боялись Алекса, но были и такие, которые боялись нас обоих и таких пациентов было не мало, если не больше половины отделения. Кроме нашей компании, более-менее был спокоен Чуя, просто по тому, что он не боялся, а презирал меня и, при этом, искренне сочувствовал Алексу и восхищался его титаническим терпением, которому, порой, и я воздавал почести и выказывал дань уважения, ибо спокойствие Алекса, действительно этого заслуживало. Завтракали мы медленно и неспешно. Алекс был задумчив и надолго зависал, витая в своих мыслях. Иногда, мне приходилось возвращать его в реальность, если он совсем уходил в мир своих размышлений и рассуждений. Я же, есть не хотел, но понимал, что моему, истощённому лекарствами и голодовками, организму это необходимо, поэтому ел, но с большой неохотой и даже с некоторым отвращением, ибо вкус был мне, мягко говоря неприятен. Когда же мы, наконец, с горем пополам покончили с завтраком, и так же неспешно, как и вошли, покинули столовую, мы негласно приняли решение остаться в гостиной, ибо, если бы мы вернулись в комнату, то выползли бы из неё только к обеду, а до него, не много, не мало четыре с половиной часа. Потому, решение было принято и безукоризненно приведено в исполнение. Мы уселись за стол у окна. Алекс сидел спиной к жилому коридору, но, зато, хорошо видел вход в столовую и в мед-коридор, а я видел дверь в спортзал и вход в жилой коридор. Наши наблюдательные позиции были очень выгодны, с учётом того, что мы не сидели на нашем привычном месте. Мы всё ещё не были хозяевами на этой территории. * — Скажи, ты считаешь себя сумасшедшим? — неожиданно спросил я Алекса, тем самым, вырывая его из пучины раздумий. — А? — не понял меня Алекс. — Ну, ты считаешь себя сумасшедшим? — повторил я, надеясь, что, на этот раз, меня поймут. — Мну… Не знаю… Пожалуй, да. — ответил Алекс, задумчиво смотря в небо через оконное стекло. — А что? — спросил он, повернув голову. — Да так. … Просто считаю себя окончательно сошедшим с ума. — Из-за чего? — Сам с собой говорю много. Да и… мерещится. Всякое. — я замолк, не решаясь взглянуть Алексу в глаза и прекрасно понимая, что он читает людей не хуже меня. — Ты… хочешь мне что-то сказать? — осторожно спросил он. — Не сказать. … Обсудить. Обсудить с тобой… себя. — мне стало страшно от этой моей искренности. Я подумал, что Алекс сейчас по своему обыкновению поднимет брови в верх, посмотрит в сторону и вниз своим саркастичным взглядом а ля «Пра~вда~?! А я не зна~л!» Но он так не сделал, а лишь сказал: — Если хочешь, можем перейти на русский или даже пойти в комнату, если тебе здесь неудобно. — всё то время, что мы находились в гостиной и столовой, мы говорили на английском и эту свою фразу Алекс тоже сказал на своём «родном» языке, наклонив голову к левому плечу и внимательно и осторожно смотря на меня. Его глаза смотрели спокойно, но осторожно и иногда бегали из стороны в сторону, скользя взглядом по моему лицу. — Д-давай уйдём?.. — прошептал я. На что Алекс ничего не сказал, а лишь молча поднялся со своего места и замер, ожидая пока я соображу, что он согласен выполнить моё маленькое и простецкое желание. Немного помедлив, я встал и, наклонив голову, завесил лицо волосами и быстрым шагом направился в жилой коридор, а затем в нашу комнату. Алекс молча последовал за мной. Войдя в комнату, мы молча сели на кровать. Я изучал взглядом свои сапоги и боялся поднять на Алекса глаза. Он, сидя справа от меня, молчал, изредка тяжело вздыхая. Его молчание было мне в тягость, но начать разговор первым я никак не мог. Потому, продолжал сидеть молча и страдать от гнетущих неизвестности и неизбежности того, что мог мне высказать Алекс, если я открою рот. Неожиданно он произнёс: — Если не знаешь, что ответить, то говори хоть что нибудь. Под этим скромным условием, я всегда говорю с каждым. При слишком длинной беседе и самый мудрый бывает однажды дураком и трижды простаком. — Это твоя фраза? Или это кого-то? — осмелился спросить я, будучи успокоенным смыслом слов произнесённых Алексом. — Ээээ… — он ненадолго задумался, что-то вспоминая или обдумывая и наконец ответил: — Да. Ницше. Фридрих Ницше. «Странник и его Тень.» Это слова тени, насколько мне помнится… Да. Это её слова. — я уже давно заметил, что Алекс, когда задумывается или сомневается в своих мыслях, либо обозначает это словами и выражениями, а бывает и целыми предложениями или цитатами, или же отводит взгляд куда либо, то поднимая его, то опуская, то отводя в какую либо строну, но, в любом случае, при подобных ситуациях он никогда не смотрит на собеседника. Сейчас я в этом убедился. Но его слова… его слова «Да. Это её слова.» произвели на меня странное впечатление. Я задумался, пытаясь понять, что именно меня зацепило в этой его фразе. И наконец, до меня дошло. «Это её слова.» «Это её слова.» «Её.» Слова тени. Слова Кати. Я впервые полноценно осознал и принял то, что Алекс — это девушка Катя. — Катя… — задумчиво прошептал я. Она вздрогнула и, сбросив все маски и образы, став самой собой, испугано на меня посмотрела. Она стала дышать несколько тяжелее. Вне всякого сомнения, её сердце стало биться чаше. Я глянул на неё, на её испуганное выражение лица, которое буквально мгновение назад было задумчиво, печально, но всячески выражало силу духа своего обладателя. Сейчас же, ничего того, что я видел каждый день уже на протяжении месяца, не было. Рядом со мной сидел совершенно другой человек. Не серийный маньяк-убийца из Лондона — Алекс Скот Холмс. А уникальная, сумасшедшая и совершенно одинокая и напуганная девушка — Катя. И от её искреннего и неподдельного страха, мне самому стало страшно и чертовски стыдно за свой опрометчивый и непродуманный поступок. — П-прости… прости, я… я задумался и… с-случайно… прости. — я замолчал, не зная что сказать. Оправдываться было глупо. Поэтому, я аккуратно коснулся её плеча, а после обнял, прижимая её к себе и чувствуя, как сильно бьётся её сердце. Она вцепилась своей мёртвой хваткой в мою рубашку и уткнулась лицом мне в шею, тяжело дыша. Мы просидели так с пол часа или меньше, а может и больше. Счёт времени перестал существовать для неё и меня. Абсолютно всё потеряло свой смысл. Были лишь я и она. Всё исчезло. — Я… люблю тебя… — И я… и я люблю тебя… — Федь, а у тебя не най… а… ладно, я не вовремя, пока… — стук. Хлопнула дверь. — Он… знает?.. — … — она отрицательно мотнула головой и, отцепившись от моей рубашки, крепко обняла меня и прижалась ко мне всем телом, словно боясь потеряться. Тихо шепнула «Не уходи» и замерла, будто окаменев. Я погладил её по спине, а после, стянул с её волос резинку и разлохматил их. Легко и трепетно коснувшись губами её виска, я с облегчением отметил, что она немного успокоилась и её сердце уже не бьётся так быстро. Через некоторое время, она уже окончательно пришла в себя и, отпустив меня, отстранилась. Она выпрямилась, нервно хрустнула пальцами, завязала волосы в хвост и, сделав пару глубоких вдохов и медленных выдохов, приняла вид привычного мне Алекса Холмса. Холодного, расчётливого и спокойного серийного маньяка-убийцы. Но даже так, … после того, как меня постигло осознание, я не мог больше смотреть на неё так спокойно, привычно и даже равнодушно. К изначальной теме нашего разговора мы не вернулись. Никаких серьёзных тем мы больше не касались и даже думать не смели о них. Чувство неловкости и страха быть непонятым или раскрытым заставили нас молчать. Идти на обед не было никакого желания. Да и острой необходимости тоже, потому мы, уже с Алексом, а не с Катей, отказались от полуденного приёма пищи. А затем решили не идти и на ужин, потому, забрали чай, десерт и полдник и довольствовались именно этим, компанией друг-друга и тишиной, а не ужином и самой что ни наесть неприветливой компанией, состоящей из пациентов и медперсонала. Закончился день как-то непонятно, смазано и неожиданно. Почти так же, как бывает когда утром просыпаешься, смотришь на часы — ещё рано. Потом моргаешь, смотришь — уже опаздываешь. Так, мне думается, бывает всегда, когда очень сильно о чём-то задумаешься или когда случается что-то непонятное и неожиданное и ты на какое-то время теряешь связь с миром или выпадаешь из реальности. — Федь… — А?! — Мне холодно… — А, да. Ложись со мной, правда… я не уверен, что будет теплее… — Угу. Спасибо. — Незачто. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. — … Люблю тебя… — И я тебя. Заснули мы обнявшись, тихо, мирно, спокойно. Так, как и полагается, Счастливым Людям.