tomorrow never dies

Хичолю приходится идти домой. Вот именно так - приходится. Когда у него еще не было собственного жилья, только по приезду из провинции, он где-то неделю ночевал в дешевых отелях. Потом благородные и добродушные работники университета решили предоставить ему комнату в общежитии. Хичоль, люто ненавидящий грязь, нечистоплотных людей и особенно вмешательство в его, Хинима, личное пространство и интимную среду обитания, такого удара судьбы вынести не смог. Как только у него появился первый друг.. Короче говоря, другу еще неполный месяц пришлось спать на диване, потому что гостям по этикету все самое лучшее и большая мягкая кровать. А Ким Чонмо был очень вежливым и воспитанным малым. Потом у Хи появились еще друзья, а вскоре и родители начали присылать денег на съем собственной маленькой, но уютной квартирки. Они, конечно, отъезд Хичоля в столицу не поддерживали, но тот умел методично капать на мозги, и через три дня его жалоб по телефону в духе "Мам, если не пришлешь деньги, я буду встречаться со зрелыми женщинами, а они будут меня обеспечивать. Я серьезно, ты меня знаешь", мама взмолилась о пощаде и срочно выслала нужную сумму. По соседству с его съемной квартирой оказалась еще одна, в которой жил паренек из их университета. Он переехал из Китая, и звали его Ханьгэн. По-корейски Хангён, но Хичоль почему-то упорно продолжал звать его китайским именем. А Гэн, просто в ответ, звал его Сичэ – сказал, что тоже по-китайски. Хичоль всегда считал себя "натуралом", хотя и не влюблялся по-настоящему до этого ни разу. А как увидел его, понял что… Нет, не понял. Сначала он думал "Один раз не голубой". И вообще считал, что геев на свете вымирающе мало, их все не любят, да и против законов природы не попрешь. И что Гэн-то точно не такой. А затем Хонки обыденным тоном признался Хичолю, что ему нравится вон тот блондин, и он понял, что что-то в этой жизни упустил. С Гэном все получилось внезапно. Взаимное признание и ночь вместе, когда атмосфера располагала. И никто, к удивлению самого Хичоля, не был против. Хотя, конечно, Гынсок с Самди не одобряли, но и не вякали, потому что мало ли что они не одобряют. Все было прекрасно просто до одурения. Сичэ был счастлив и даже разрешал Хонки выставлять фотки в твиттер через свой айфон. Когда Гэн уехал и ничего не сказал, Хичоль тоже ничего не сказал. Вообще ничего. Настырный Хонки все пытался что-то выбить, расспрашивая про то, как все произошло, больно ли ему, а еще что он вообще всегда знал, что Хангён его не достоин, поэтому хён может поплакаться в его, тонсэново, верное дружеское плечо. Но ни слова так и не вытянул, Хи молчал по-партизански стойко. А Ким Чонмо, тот самый вежливый малый, снова приютил его у себя, просто потому что постель в квартире Хичоля все еще пахла вот тем вот, который уехал. Он, принимая все как данность, был погружен в свои переживания и снова думал про то, что "Один раз точно не голубой", а в университете так много красивых девушек. Сегодня до него чуть-чуть дошло, что у друга должна быть и своя личная жизнь. Хичолю приходится идти домой. В холодильнике сгнила капуста и как раз вешалась мышь. Хиниму только в радость прогуляться до ближайшего магазина и обратно, хотя, в общем-то, жить у себя дома уже не так больно, как в первый день. В магазине он накупает целую корзину продуктов и идет домой с тремя пакетами в руках. Куда ему весь этот рамен, йогурты и печенье - вопрос уже второй важности. Воздух очень приятный, влажный немного после дождя, и свежий, насколько он может быть свежим в огромном развитом городе с миллионами проживающих в нем людей. Хичоль шагает медленно, смотрит под ноги и не замечает ничего вокруг. Не хочется замечать, настроение не то, и мысли все не о том. Поэтому когда кто-то проходит мимо и через ровно два шага окликает его, сердце падает со слишком экстремальной высоты. Высоты намного большей, чем двадцать пятый этаж. И даже чем двадцать шестой. - Сичэ?.. Он не оборачивается и даже не останавливается. - Сичэ. - Привет, - произносит он и чувствует, что это самое глупое, что он мог выдать в такой ситуации. У циничных людей всегда в такие моменты заканчивается весь яд, а он как раз циничный. Повернуться не получается - Хичоль просто не может встретиться с Гэном глазами. Их разделяют ровно два шага. - Привет. На улице уже давно стемнело и холодно. Хичоль шмыгает носом, а потом осознает: Гэн сейчас подумал, что он плачет. Но он, вообще-то, не плачет. Он, конечно, не железный, но плакать и не собирался. Это ему не к лицу. Гэн подходит ближе и спокойно перехватывает у него два пакета. На улице ведь давно стемнело и холодно, а он в любимой серой футболке и ведет себя как всегда. Как будто ничего не случилось. - Рамен? Хи, ну как ты… Хочешь есть? Я приготовлю что-нибудь. Хичоль снова шмыгает носом. Три месяца. Три долбаных месяца. А он в этой чертовой футболке. - Успел уже кого-то в постель затащить? - Гэн треплет волосы лежащему на нем Хичолю. Где-то там в прихожей три пакета из магазина, на соседней подушке - та самая его серая футболка, а в одной из параллельных реальностей Сичэ его не простил. Хи фыркает, молча перекатывается с него на смятые простыни и ядовито произносит: - Нет, что ты. Когда ты ушел, я поклялся соблюдать обет безбрачия и ждать тебя до скончания веков. Авось вернешься. Наверное, в Китае Хангёну не хватало именно этого. Именно вот этого сочащегося сарказмом голоса и взгляда, метающего молнии, хаос и разруху. Он прижимается к Хичолю, переплетает пальцы с его пальцами и целует белую шею. У Сичэ мягкие волосы, пахнущие чуть-чуть краской и больше - мятным шампунем. - Да, я знаю. Три месяца - долгий срок. Хичоль дергает плечом и пытается отодвинуться. - Прости. Я думал, смогу… и не смог без тебя. Гэн снова шепчет "Прости". Хи думает, что сегодня это слово он услышал столько раз, сколько не слышал за все время их отношений. А ведь сколько всего произошло за эти три месяца.. Наверное, даже стольких "Прости" не хватит? Гэн уехал, конец жизни, всемогущий Хичоль не опускает руки, Хонки, расспросы Хонки, монологи Хонки, Хонки с тринадцатью бутылками пива на двоих, Хонки, Хонки, Хонки, Чунхён, негласный "переезд" к Чонмо, пергидрольный блондин-танцор из бара, лица которого он не успел разглядеть, снова заподозривший неладное Хонки, пьянки, пьянки, пьянки, кажется, был кто-то еще, но он уже и забыл.. - Знаешь, - тихо начинает Хиним, - Хонки говорит, что ты дебил. Чунхён говорит, что я дебил. Гынсок говорит, что мы оба дебилы, а Чонмо - что никто не дебил, а просто так получилось… Стой, я еще не договорил. Так вот: знаешь что? Я всегда считал, что Хонки - просто гений. - Знаю, - кивает Гэн, улыбаясь и чувствуя, как расслабился Хичоль. Ему просто до неприличного хорошо, хотя он прекрасно понимает, что не надо было прощать, не надо было начинать, не надо было раздеваться - не надо было снимать ни одежду, ни пленку собственного достоинства с сердца, а тем более - целовать и этим наслаждаться. Хиним теперь еще больше трус и слабак, чем тогда, когда не хотел возвращаться домой. Но если бы ему дали шанс переиграть сегодняшний вечер заново, он бы поступил точно так же. Разве что рамен бы не стал покупать, лишняя трата денег. У Чунхёна сушняк. Он еле разлепляет глаза и, даже еще не сообразив, кто он, где он и почему он, бросается искать телефон в заднем кармане брюк. Слава Богу, телефон там, его никто не украл, не сломал и тем более не выключил, потому что украденный и сломанный телефон - это оправдания, а выключенный - нет. Ни одной смски, ни одного звонка, обе стрелки часов на заставке подвисли где-то между цифрами 8 и 9. Счастье в этом мире есть. У Чунхёна опухшее лицо, Чунхён страшный как черт и пытается сообразить, куда его занесло. Получается плохо, а тело требует, вопит и капризничает, поэтому он решает первым делом сходить в уборную. Там как-нибудь само сложится. Его немного подташнивает, он выбирается из комнаты как Годзилла из своего укрытия - внешне ну очень похожи. Чунхён плетется по коридору до гостиной, проходит мимо. Затем что-то вспоминает и пятится обратно. Ну да, точняк, есть кто-то. Кто-то смотрит телик, ржёт и вроде бы даже ест, потому что пахнет колбасой. Чунхён щурится от слишком яркого света. - Эй… Мир? - Нет, Джун, - совершенно на серьезе парирует парень без тени улыбки и даже с какой-то обидой. Чунхён присматривается. Внешне оба их рыжика, а особенно с похмелья, неразличимы вовсе, но у парня хорошая логика. Мир живет в квартире с родителями, а Джун в общежитии. Конечно, родителей тут на хате нет… Хотя мало ли: все родители вечно куда-то ездят. Но если копнуть глубже - зачем Миру врать, что он Джун? - ..А, ну да, - хрипит он, кивает и продолжает свой путь дальше по коридору прямо до намеченной цели. С личностью человека на диване ведь можно разобраться и позже, сначала надо позаботиться о себе. Когда перед ним оказываются аж три двери, Чунхён устало трет шею рукой и возвращается обратно. - Эй… Джун? - Ага. - Где уборная? - Прямо по коридору, - отвечает парень, за долю секунды понимает, что Чунхёну в нынешнем его состоянии этого указания может не хватить, и поясняет. – Голубая дверь. Логично. Голубая дверь в ванную – это, блин, вообще логично. - ..А, ну да, - снова кивает он. После утренних процедур Чунхён становится более или менее похож на человека. На очень помятого, но человека. Даже Джун поражается, увидев, как могут всего лишь расческа, вода и мыло изменить внешний вид. - Так вот. Это я где вообще? - вопрошает он у "рыжика", плюхаясь на кресло. Удивлению Джуна нет границ: Чунхён совершенно не стесняется своего вида, Чунхён совершенно не смущается уверенно ходить по чужому дому, даже не зная, чей он. - У Мира. - Где он? И ты тут чего торчишь, гибрид гориллы со Шварценеггером? Наступает пауза. Чунхён зевает, а Джун не может понять, за что его так. Чхансон вообще плохо понимает, почему все окружающие к нему относятся как к ходячей горе мускулов. Он и правда накачанный, спортом много занимается, но вполне себе интересный собеседник и не бесчувственный вроде. Да и чего это Чунхён так юморит - неужели забыл, чего ночью ему втирал недавно?.. - Завидуй, - улыбается Джун, покосившись на хилое тельце Чунхёна, - Твое предложение-то еще в силе? Тот немного сдувается под напоминанием об отсутствующих кубиках пресса. Мужская гордость - это дело такое, очень деликатное. - Какое предложение? - вздыхает он, уже и не заинтересованный вовсе. Чхансон хитро улыбается. На самом деле, в ту ночь у СамДи, Чунхён как всегда упился в какашку и не по традиции вдруг начал ныть о том, что он вот, бедняжка, танцует, а пресса у него как не было, так и нет. И, мол, спорт он не любит, но танцует же! А еще все щупал кубики Джуна, просил себе такие же, и под конец так и заснул, обнявшись с Чхансоном. - Ну…Ты вот рассказывал, что тебе надоела твоя Гу Хара, и тебе хочется попробовать..кхм, отношений с парнями… У Чунхёна внезапно открываются сощуренные глаза. Теперь они уже не щелочки, а вполне себе суповые тарелочки. Чхансон торжествует - в душе, конечно. - Ээээ.. Серьезно? Ну нихрена я надраался.. - он покашливает немного смущенно. - Так предложение в силе? - все давит Джун, который просто в восторге от своей маленькой "шуточки". Когда Чунхён по привычке трет шею и бормочет "Ну если ты не против..", суповые тарелки появляются уже на лице Чхансона.