tomorrow never dies

Каждой прилично воспитанной девушке в свое время говорили, что на первом, втором, третьем свидании и вообще до свадьбы не стоит позволять себе слишком многого. Но все всегда прекрасно понимают, что этих "правил" придерживается очень маленький процент населения. Тиффани, к сожалению ее родителей и к счастью Гынсока, была из рядов большинства. Причем такого прямолинейного большинства - вместо неумело завуалированных "Выпьешь чашечку чая?", "Давай скину кино на флэшку" или "Хочешь посмотреть на мою домашнюю игуану Фердинанда?" Фани при следующей встрече сразу же спрашивает: - Пойдем ко мне? И Гынсок просто не имеет права отказаться. Хотя, что-то его откровенно смущает - они еще даже не целовались, а в американских фильмах (но не корейских, конечно) такое предложение вроде перехода на новый уровень. А Тиффани как раз из Соединенных Штатов. Ну почти. - Проходи, располагайся, вещи можешь оставить где угодно, - так начинается его увлекательное приключение в квартире без-пяти-минут-собственной девушки. Странно все получалось: ни тебе признаний в любви, ни "Давай быть вместе". А вот так, с ходу, "Пойдем ко мне". Гынсоку даже кажется, что Фани его сейчас - как это говорится - использует, а с утра скажет, что их короткие, но счастливые отношения подошли к логическому завершению. Он, тот самый идеальный парень со стажем, до самого конца держится соответствующе идеально: аккуратно снимает ботинки, проходит прямиком на кухню, моет руки, пьет чай с двумя ложками сахара и одной печенькой, говорит о погоде и об учебе и сильно старается не думать обо всем происходящем. То, о чем он мечтал, - это гулять, взявшись за руки, до полночи, а с утра - кофе в постель и Тиффани в его рубашке. Но Гынсок - нормальный парень, а парням положено правильно реагировать на тонкие намеки девушек. - Эту квартиру мы снимаем вдвоем с Харой, - улыбается Фани, наливая в чашку еще чая. - Ты же ее знаешь? Она ведь встречается с.. - Ага, знаю, - кивает Гынсок. - Но я тут чаще одна, она у Чунхёна вечно пропадает или у родителей. И сегодня тоже, кажется, ее не будет. Поразительно подходящее ситуации замечание. - Ммм, - неопределенно мычит он, силясь показать заинтересованность в беседе. Тиффани вся такая светлая, легкая и в милом платьице, и он, с одной стороны, готов уйти прямо сейчас, но с другой... У людей всегда так: вредного и плохого хочется больше. Они не успевают поговорить ни о чем серьезном, но Гынсок надеется, что все еще впереди. Говорить обнаженными в постели - это, наверное, даже больше сближает. У его предыдущей и первой девушки были длинные красные ногти, которые всегда больно впивались в его кожу, а у нее – Фани – ногти покрыты прозрачным лаком и очень нежные руки. Настолько, что он больше наслаждается не поцелуем, а ее прохладными пальцами у себя в волосах. Еще он замечает, что она почему-то более решительна: Гынсок остается без футболки, когда Тиффани еще полностью одета. В конце концов, оказывается, что идеальность просто так не пропьешь, а тем более – чаем; он останавливает ее, когда та тянется к завязке на платье, и, целуя в припухшие губы, говорит: - Я люблю тебя. Хичоль бы сказал, что пошлость на пошлости сидит и пошлостью погоняет, и все в кои-то веки были бы с ним полностью солидарны, но Гынсоку в этот момент не так важны средства, сколько результат. А результат – никакой и разочаровывающий. Тиффани застигнута врасплох, неловко убирает волосы с плеча и немного непонимающе отвечает: - Эмм.. И ты мне нравишься. «Нравишься» - не совсем то, чего ждал Гынсок. Что-то подсказывает ему, что между ним и Фани – огромная пропасть в полтора миллиона световых лет. А что-то, более разумное, говорит, что она просто еще не готова произносить святое слово на букву «л». Кто знает, до чего бы он додумался, но в квартире вдруг дребезжит звонок. Дверной. Лежа на приятно пахнущей односпальной кровати в одних почти расстегнутых брюках, Гынсок меланхолично размышляет о том, кого же это принесло. А потом ему внезапно кажется, что там, за дверью, стоит строгий папа Тиффани с ремнем в руках и круглыми очками на переносице. Или ее же истеричная мама, которая увидев это «безобразие», подаст на него в суд, и он до конца жизни будет гнить в тюрьме за изнасилование и попытку убийства, потому что в кармане куртки у него есть перочинный ножик. Или Хичоль, который пришел непонятно зачем, но тоже страшно. Комками подкатывает забавная паника - Гынсок хватает свою футболку и, как в дешевых кино (у него в последнее время все как в кино), прячется в просторный шкаф, в общество зимнего пальто, пылесоса и смущающих частей женской одежды. Фани даже не возражает и, не произнося ни слова, молчаливо согласна с его поступком. Хара выходит из общежития, идет прямо по лужам и думает, какой же это все пиздец. Пиздец. Ведь ладно бы с девушкой. В ее голову даже забирается крамольная мысль, что приди она чуть позже, было бы еще хуже. Можно, конечно, пойти в бар и напиться, но пить одной - глупо. Можно поехать к родителям, но те ничем не смогут помочь. Поэтому Хара заворачивает в ближайший магазинчик, покупает соджу и идет прямиком в квартиру, владелицей которого частично и теоретически является. Правда, ключей от квартиры у нее давно нет, то ли потеряла, то ли просто перестала с собой таскать, так что приходится нажимать на дверной звонок и надеяться, что Тиффани дома. Больше ничего не остается. У Хары нет ни единой мысли, что Фани может дома не оказаться, и нет ни единой мысли, что она будет дальше делать. И что Чунхён будет дальше делать. И что Джун будет дальше делать. Наверное, не очень приятно смотреть в глаза девушке, с парнем которой ты почти переспал. Тиффани открывает почти сразу и застывает с "Привет!" на губах. Хорошая девочка Хара заваливается к себе домой и одновременно к лучшей подруге в гости с каменным выражением лица и характерно гремящим пакетом. Она не замечает мужских ботинок у входа и мужской толстовки на вешалке и, наверное, не заметила бы даже самого мужчину; она просто молча находит стакан, наливает в него соджу и залпом выпивает. Хорошие девочки всегда страдают. В квартире напряженная тишина: Гынсок в шкафу чутко прислушивается ко всем звукам, но до сих пор не может понять происходящего и кого, в конце концов, принесло; Тиффани, смущенно прислонившись к двери на кухне, теряется в мыслях; Хара просто пьет. Молча пьет. - И что мне делать? - наконец произносит она. Фани, как верная подруга и настоящая женщина, сразу смекает, в чем примерно дело и советует - не без корыстного, конечно, умысла: - Для начала умыться и переодеться. Поесть. А потом мы с тобой выпьем, и ты все расскажешь. Хара, немного подумав, кивает и со стуком ставит стакан на место. Пока она, как призрак столетней выдержки, бредет в гостиную (Слава Богу, что когда-то они решили хранить вещи в разных шкафах), Тиффани бежит в комнату, открывает шкаф и почему-то улыбается. Зрелище сидящего в обнимку с пылесосом полуобнаженного парня для нее впервые, а грустный взгляд Гынсока только добавляет комичности. Он шепчет только одно, откинув голову на гору свернутых футболок: - Скажи мне, зачем я сюда забрался? - Не знаю, - честно признается Фани. Паника - вещь такая, непредсказуемая. Но ведь действительно можно было обойтись без пряток, а теперь обратного пути нет. - Хара, да? - Ага. Неожиданно. Случилось что-то, видимо. Постараюсь побыстрее тебя выпустить, - Тиффани наклоняется, чтобы поцеловать его, но тот неосознанно отворачивает лицо и только потом понимает, что сделал. Небольшая заминка, в глазах Гынсока мелькает подобие испуга, но он тут же улыбается и на мгновение прикасается губами к ее щеке. В этот момент он рад тому, что сидит в шкафу. Очень рад. Хара переодевает чертову длинную парную майку в стиле Чунхёна на свою самую обыкновенную домашнюю футболку, очень жалко подчеркивающую почти болезненную худобу. Тиффани чем-то занимается в своей комнате, так что она закутывается в голубой плед и наливает себе еще соджу. Хара пьет его, держа стакан обеими руками и маленькими глотками для того, чтобы спокойно и без лишних мыслей заснуть. В измене Чунхёна совершенно точно есть что-то обидное, но пока непонятно, что именно. Их отношения для нее - как билет в настоящую жизнь. В жизнь, где есть верные друзья, множество хороших знакомых, несколько мелких завистников и теплые руки любимого человека. Хара "до Чунхёна" была милой и хорошей, но слишком тихой для того, чтобы быть всегда в центре и эдакой душой компании. И знакомые у нее были, но все как-то забывали любить, холить и лелеять Хару, которая терялась на фоне ярких и взрывных подруг. Парни, даже с удовольствием с ней общаясь, предпочитали кого-нибудь другого. А Ён Чунхён - Ён Чунхён! - неотразимый и загадочный танцор, которому к лицу были даже подтяжки, выбрал ее. Сам. Выделил из толпы, пропустив и "принцессу" Джессику, и дерзкую и необычную Хёну, и женственную Юну, и всех тех, кто был хоть в чем-то лучше Хары. Чунхён дарил цветы, говорил комплименты, не скрывал своей влюбленности, держал ее фотографию на заставке своего телефона и прижимал к себе так, что чуть сердце не останавливалось. С его появлением все стало как-то тотально счастливо. А теперь - непонятно. - Ты где там? - выглядывает в коридор Хара, поглядывая на полупустой стакан. Один стакан в одиночку - нормально, второй - уже алкоголик. Фани появляется сразу же и слишком быстро, будто бы сидела и ждала, когда ее позовут. - Что случилось-то? - спрашивает она, присаживаясь рядом. Ей тоже не хочется говорить на личные темы в присутствии - хоть и тайном - Гынсока, но делать нечего: не спросить у Хары, что случилось, было бы слишком жестоко. - Да так, ничего. Гынсок в соседней комнате слышит все очень хорошо и бесшумно вздыхает. Он боится, что сейчас дамы будут, скорее всего, говорить о личной жизни, косметике и всяких интимных вещах. Не дай Бог - о страшных, кровавых, неприятных и неловких месячных, беременности, аборте и тому подобном. Сексе, что хуже всего. Он не медик даже относительно или приблизительно, поэтому затрагивать такие темы ему не хочется ни в каком виде. Боже, и за что ему это, в самом деле? Еще и лифчик у левой ноги валяется. - Что-то с Чунхёном? - продолжает допытываться Тиффани. Такая уж женская черта - нельзя останавливаться и говорить "Окей", если расстроенная подруга отнекивается от проблем. Вечное: "да" значит "нет", и наоборот. - Нет.. Да.. Давай не будем? - Хара качает головой и пытается перевести тему. - Расскажи, у тебя что? Все еще с Хонки? Фани чуть не роняет бутылку соджу, сглатывает и понимает, что во рту у нее адски пересохло. Она и представить не могла, что об этом кто-то знает, помнит и, тем более, скажет вслух. - С Хонки? - Да, вы же вроде встречались? Я слышала, как он Гынсоку предлагал пойти с тобой на свидание. Не стала у него спрашивать, но интересно, как так получилось. Вы расстались? В шкафу что-то с треском падает.