Обрывки черновиков

— Моё дитя так сильно влечёт тебя? Бледный Король спрашивает безразлично, но, заметив, как вздрагивает от вопроса собеседник, обращает на него чуть более заинтересованный взгляд. Пришлый артист, не ожидая от монарха такой прямоты, теряется. Молчание ненадолго обрывает прежний разговор. — Можете себе представить, ваше величество, — откликается Гримм в конце концов, миролюбиво - пусть и несколько неловко - усмехаясь. — Есть в этом создании нечто... особенное. Его хриплый неприятный голос тянет последнее слово с лёгким ехидством и едва слышным задумчивым восхищением. Неизвестно, какая из этих деталей вынуждает Короля почти перебить собеседника. — «Особенное» тянется к особенному? — звучит с его стороны новый провокационный вопрос. Маэстро, вновь застигнутый врасплох, осекается, и улыбка, возникшая на его лице, ломается неровным оскалом. Черв наблюдает за изменениями в мимике и жестах оппонента с интересом, достойным лучшего применения. — Вы... верно подметили, — запоздало обрывая очередную паузу, с достоинством принимает завуалированное оскорбление сосуд Кошмара. Однако глаза Маэстро - невидимо для Короля - на считанные мгновения вспыхивают сокрытым в его нутре пламенем. Напускное веселье окончательно покидает артиста, когда он останавливается, заметив, что несколько обогнал своего спутника. — С тем лишь различием, — дополняет он озвученные ранее слова, обернувшись к монарху, — что я не был несчастным жертвенным дитя, обречённым на сию участь с рождения. И выбор свой сделал сам. Разговор, переставший приносить собеседникам удовольствие, на этом оборвался, и, сдержанно попрощавшись, Маэстро покинул правителя Халлоунеста. Он отправился в гостевые покои — одни из тех, что были выделены Мрачной труппе. ...многим позже, уже в сумерках наступающего вечера, спальню Гримма посетил ещё один примечательный гость.

***

— Значит, в твоих глазах я лишь пустышка, застрявшая в когтях Кошмара? Вкрадчивый шёпот Маэстро впивается в разум подобно пальцам, крепко вцепившимся в бёдра и не позволяющим свести задние лапки вместе. Вопрос царапает острый ум, а тон собеседника требует от него ответа. Однако Черв молчит. Он может попытаться что-то сказать. Но приходящие в голову слова кажутся жалкими попытками оправдаться, когда ты раздет, прижат к стене и облапан, как продажная девка. ...отполированный до слабого свечения серебристый мрамор приятно холодит горящие щёки. Ещё можно было бы напомнить, кто он. Но Король не торопится пользоваться своим статусом. Тело горит от звучания обожжённого голоса, полного едва сдерживаемого гнева, плавится под несдержанными касаниями. За тепло, которое Маэстро ему дарит, Черв закрывает глаза и на его резкие фразы, и на грубые касания, и на травмы, что тот оставляет на маленьком хрупком теле. В конце концов, он сам ради этого каждый раз задевает за живое игрушку Короля Кошмаров. ...серебристая кровь стекает по лапкам вниз, когда горячие когти проламывают хитин и протыкают нежную плоть. Это больно, и он морщится, шипит болезненно, протягивая лапки к чужим запястьям, чтобы всё-таки отодрать крупные лапы от бёдер. На языке вертится желание осадить увлёкшегося своим гневом партнёра. Однако ничего из этого монарх сделать не успевает. Когти Гримм убирает сам, и тут же мешает произнести хоть слово, едва не сминая хрупкие крылья в жёсткой хватке. Из груди от этого жеста вместо осознанных звуков вырывается сиплый полуиспуганный выдох. Лапка умолкшего Маэстро давит вниз, и Бледный Король, ещё не готовый расстаться с крыльями, становится под этим жестом на колени, опускается следом на четвереньки. Представления, что последует за этим, будоражат кровь, порождая тянущее, несколько боязненное - но оттого лишь более острое - чувство предвкушения глубоко в брюшке. И почти болезненное напряжение чуть ниже. Получив желаемое, Гримм отпускает его крылья. Но времени проверить, помялось ли тонкое полотно, не оставляет. Проникновение оказывается настолько внезапным и болезненным, что крылья судорожно расправляются сами. Боль выгибает его до слышимого хруста в спине, запирает голос под беззвучным выдохом, мешая сделать следующий вдох. Он совершенно не готов к такому развитию событий, и его растерянность - это болезненное недоумение - выдаёт пробившая тело дрожь. И - поначалу неудачные - заметные попытки вздохнуть. Но даже так извинений от Маэстро монарх не получает. Говорить с ним явно не собираются, не получив вовремя отклика. Но хуже Гримм тоже не делает. Артист даёт ему время привыкнуть и расслабиться. Тёплые - почти горячие - пальцы приглаживают холодную спину, свободная ладонь греет-придерживает под брюшко, а по-настоящему горячий язык почти невесомо проходится по крыльям витиеватыми касаниями. Партнёр не движется, пока дрожь не покидает его тело полностью и дыхание не приходит в норму. Становится легче. Ненадолго. Маэстро не даёт ему поблажек, совершенно не воспринимая их - на грани совместимого - разницу в размерах. От этого в голове, пока гордый бродяга вжимает его в светлый и чистый - как всё вокруг - пол, навязчиво крутится одна единственная мысль. Едва ли хоть кто-то из его близких и подданных представлял, что их Короля можно так грубо и грязно взять, словно безродную мелкую шлюху. Не то чтобы ему это по-настоящему нравится. Но боль выметает из головы тяжёлые прилипчивые мысли. Собственная кровь под коленями и унижение, чужая ярость дают ему право жалеть себя хоть немного. А вспыхивающее под конец удовольствие... Жар чужого тела согревает его, вечно мёрзнущего, холодного и хрупкого. Плотское удовольствие расслабляет тело, размягчая его словно сталь на перековке. И не столь важно, что ради снятия напряжения с плоти приходится отираться ей об пол, пока огненный чужак берёт его сзади, неудобно и тесно прижимая к холодному мрамору.

***

— Идиот вы, ваше величество, — припечатывает Маэстро, когда, подняв партнёра с пола, относит его на постель. Для вспыльчивого сосуда кошмарного пламени, Гримм всегда слишком быстро остывает. А порой - как сейчас - начинает больше прежнего фамильярничать. У Черва, впрочем, сил нет даже отмахнуться от нравоучений артиста. Ни на что у него сил нет после ночи, которую он собственными усилиями сделал максимально жестокой для себя. Хотелось только спать, бесстыдно пачкая чужие простыни кровью и смешанным семенем. Объясняться и лечить себя он будет в следующий раз.