Альфа для императора

1 Даже когда конюшня была закончена, Марко приходил. Каждый вечер, перед сном, Тидан прогуливался по саду, неспешно, делая вид, что бродит без цели. Юркая ласка забиралась в карман сама, и, погуляв ещё немного, львёнок уходил к себе. Там, стараясь не шуметь, они на удобной кровати проводили свои «занятия». И разговаривали о будущем, о планах на жизнь. В основном обсуждая жизнь Марко. Тидан уже определился с тем, что рано или поздно полюбит другого альфу, когда чувства к Ландану улягутся, отболят, оставив лишь горький пепел вины. И тогда не будет детей, и те не посмеют обвинить отца за то, что могли бы быть принцами, а родились оборотнями без рода. Рано или поздно, когда сменится император и родятся его дети, бастард планировал подать прошение на брак с другим альфой, понимая, что вряд ли встретит запрет. Не будет детей у такой пары, и не появятся побочные, зыбкие, но всё же претенденты на трон Сайвора. Всё, что могло помешать Тидану, было в нём самом. Пока в глубине сердца пылали и жгли чувства к северянину, никому портить жизнь своей нелюбовью львёнок не собирался. Марко же был совсем другим: вольным, не связанным условностями, и всё же… Он, раньше никогда не желавший омег, планировал брак именно с омегой, планировал детей. Чтобы просто не смотрели косо односельчане, чтобы не отвернулась семья. Даже женихов присматривал уже. И иногда они спорили, уставшие, расслабленные после секса. Марко не хотел и думать о переезде в город, о самой возможности потеряться в безличной толпе и жить с тем, кого полюбит, жить на полную, не оглядываясь на мнение соседей. — А о нём? О своём омеге ты подумал? Ты отнимешь у него шанс на счастье, шанс быть любимым, — беспокойно спрашивал Тидан. И Марко молчал, не зная, что ответить, а потом затыкал своего принца поцелуем, чтобы до следующего разговора отложить этот тягостный момент. В очередной раз на привычный уже вопрос об омеге плотник вдруг спросил: — А если бы ты стал императором, ты бы не взял в мужья хотя бы одного омегу? — Я не буду императором, это уже невозможно, слава богам, — выдохнул Тидан, смотря в потолок. — А представь, что вот умер твой отец, долгих столетий ему правления, и Зеркала судьбы указали на тебя. Что бы ты сделал? Сбежать не выйдет, не оставить детей-наследников нельзя, это предательство империи. — Я бы… Да, я бы взял в мужья омегу и относился бы к нему как к Лану, — зажмурился, признавая своё поражение, пряча слёзы, злые, неизвестно почему появившиеся, львёнок. — Я бы дал ему если не любовь, то заботу, нежность и уважение. Но… — И я буду относиться к своему омеге так, как относился бы к тебе. Пусть не любовь, но маленькое чудо, что ты мне подарил. Расскажи мне о нём, о своём северянине, — вновь попросил Марко. Тидан лишь однажды, когда они поменялись ролями и бастард был сверху, забывшись, назвал альфу чужим именем, и тот вцепился в него, по слову доставая всё, что мог, о неизвестном сопернике, незримом, но постоянно присутствующим. Марко двигала не ревность, нет, скорее, сочувствие. Не сразу, но постепенно внутри плотника росло уважение к львёнку, и чем ближе они общались, тем явственнее Марко понимал, что рядом с ним тот, кто и правда был бы достойным правителем. А этот неизвестный Лан, словно кровоточащая рана, мучает и медленно, но верно убивает его «принца». Марко ненавидел того, другого альфу, хотя и не видел ни разу. Сам плотник понимал, что стоит на самом краю пропасти безответных чувств, что пора заканчивать, что к восхищению и трепету перед происхождением любовника прибавляется осознание личности и восхищение самой сутью бастарда. И всё же, обещая себе, что это последний раз и он скажет, что больше не придёт, Марко раз за разом спешил на свидание, делая шаги к краю, не зная толком, влюблён он, увлечён или уже любит, но просто не признается себе. — Это жестокий вопрос, Марко, — вздохнул, собрав волю в кулак, Тидан. — Я не хочу вспоминать… — Тогда давай выбросим это, — плотник приподнялся и взял книгу. — Я заберу её себе. Не напоминай себе о нём, так ты его не забудешь. Эти страницы Марко тоже ненавидел, помня, как рассказал ему львёнок, что, погружаясь в чтение, чувствует себя ближе к Лану, что там есть описание дома его Лана и он, Тидан, как призрак ходит по тем же коридорам, дышит тем же воздухом, слышит отголоски шагов. Может быть, шагов его Лана. — Нет! — тут же отобрал книгу львёнок, прижав к обнажённой груди, словно дитя. — Напиши ему, — попросил Марко. — Не мучай себя. Просто напиши, съезди, поговори. Это безумие – так страдать и ничего не делать. — Я не могу, я не посмею, — Тидан закрыл руками лицо. — Я… был другим тогда, мерзким. Недостойным. Ни его, ни тебя, никого. Я… Я попытался тогда изнасиловать его. Я привязал его к кровати и чуть не… Я так ненавидел его за то, что он, потеряв всех, остался хорошим. Ненавидел за то, что хотел, ненавидел за то, что он был. За то, что он выбрал не меня. Произнеся вслух то, о чём молчал месяцами, годами, львёнок весь словно опал, спина сгорбилась, руки задрожали. Он не рассчитывал ни на утешение, ни на понимание и расплакался без всхлипов, просто от бессилия и облегчения. Марко вдруг прижался со спины, надёжный, сильный, тёплый и близкий, обнял, прижав к себе, гладя по волосам, молча. И стало легче, даже плакать стало легче. Спрятав лицо на плече любовника, впервые Тидан позволил себе оплакать всё, что сотворил, словно чужая молчаливая поддержка разделила груз, давящий, душащий, надвое. Марко перетянул своего принца к себе на колени, прижав полностью к себе, не находя слов, и мысленно попросил прощения у Лана. Он не знал. Ни как реагировать, ни что сказать, но чувства никуда не делись: Марко было жаль своего принца, и привязанность не исчезла, не ослабла. — Прости, — виновато отзывался львёнок, обняв свои колени. — Прости, что я тебе всё это вывалил. Если ты теперь не захочешь меня видеть, я пойму. — Прекрати, мой принц, — поцеловал в висок бастарда любовник. — Я понимаю, что ты был неправ, что то, что ты пытался сделать, мягко говоря, нехорошо. Это преступление. Но это было давно, ты понял, что был не прав. Напиши всё же ему, напиши всё, что думаешь и чувствуешь. Не посылай это письмо, просто для себя, чтобы самому разобраться. — Я пробовал, честно пробовал, но мне всё время кажется, что я вру – сам себе, ему. Получается какая-то пафосная ерунда, наигранная и гротескная, словно я пытаюсь на бумагу перенести не свои мысли, а то, что должен чувствовать и думать. Знаешь, я никому об этом не говорил. И не потому, что боюсь наказания для себя, просто… — Тидан не стал договаривать, но Марко понял. Пальцы плотника, загрубевшие от тяжёлой работы, прошлись по шраму, по закрытому веку львёнка. — Ты не сам остановился – он тебя остановил, — тихо сказал Марк. — И ты боишься, что это будет стоить ему жизни. Бастард кивнул, сглотнув громко, во рту пересохло от страха, внезапного и сильного. Тидан со всей ясностью понял, что своим непрошеным откровением вручил жизнь Лана в чужие руки. Это была ещё одна подлость, несправедливость, которую сделал в сторону северянина львёнок. Чтобы просто стало легче. — Я никому не скажу, да и ты мне не говорил. Это просто мои предположения, — легко понял причину смены настроения своего принца Марко. — Не думай об этом. Я в этом случае понимаю, почему твой Лан это сделал. Я бы сделал так же, если бы был там вместо него. Я не враг тебе и врагом не буду. И ему не враг. — Спасибо, — глухо отозвался Тидан и потом попросил: — Ты можешь уйти сейчас? Мне нужно побыть одному. — Хорошо, я уйду, если ты уверен, что тебе сейчас будет лучше одному. Я могу просто посидеть тут, молча. — Мне правда нужно побыть одному. — Ты ведь не натворишь глупостей? — осторожно, обтекаемо спросил Марко. — Нет, у меня есть папа. Он не заслужил глупостей, — пообещал львёнок. Посомневавшись ещё немного, плотник обернулся и выскользнул в окно. А Тидан так и остался сидеть на постели, обнимая свои колени, словно пытаясь стать меньше. Облегчение, что появилось после признания, исчезло, зато появился страх, страх за Ландана. Пока их тайна была только их, бастард знал, что ничего страшного с северянином не случится, потому что ни при каких обстоятельствах он не собирался наказывать Ландана. Сейчас же их стало трое. И это во много раз увеличило вероятность того, что информация всплывет. То, что Марко не знал полного имени и рода северянина, было слабой защитой для Ландана. Менее страшным, но тем не менее грустным было понимание, что всё, что было с Марко, скоро закончится. Как бы ни пытался поддержать его любовник, Тидан понимал, что мысли альфы раз за разом будут возвращаться к признанию, и уже не будет жалости во взгляде на шрамы – будет нечто другое. Да и сам бастард был не готов принять эту часть себя, ему хотелось верить, что он сейчас совсем другой, что тот, кто привязывал раненого Ландана к кровати на этом грязном постоялом дворе, умер. Что это не он. А теперь один из самых близких оборотней будет видеть в львёнке именно того насильника, которого пытался отрицать сам Тидан. В комнате вдруг запахло прогорклым маслом, несмотря на открытое окно и ливень за ним. Казалось, сама вода пахла этим тошнотворным запахом. Поднявшись, Тидан подошёл к окну, чтобы вдохнуть запах дождя, избавиться от наваждения. Тугие струи дождя, повинуясь порыву ветра, ударили по лицу, тёплые, словно кровь. Вздрогнув, львёнок закрыл окно и вышел из комнаты, стерев воду локтем с лица. Ему хотелось убежать от запаха, от воспоминаний, убежать физически, хотя он и понимал, что это всё в нём, в его голове. Весь дом пах этим маслом, тёмные тени тянулись из углов, пугающие, изломанные. Тидан думал, что давно перерос тот возраст, когда гроза и темнота могли его напугать, но ему стало жутко. И пусть было уже стыдно, не положено, но он пошёл к спальне папы и постучал, настойчиво и громко. — Что случилось? — обеспокоенно открыл нараспашку двери Эйхо. — Мне приснился кошмар, папа, — уткнулся лбом в плечо львёнок. — Выпей со мной чаю, поговори со мной, пожалуйста. — Конечно, мой маленький, — согласился омега, гладя по плечам и спине, целуя в макушку. — Я заварю тебе малиновый чай. Твой любимый. Может, и что-то вкусное найдём. — Было бы неплохо, — согласился бастард, чувствуя, как настойчивый запах прогорклого масла исчез, изгнанный знакомым с детства, родным ароматом кожи папы. 2 Нескончаемая череда дарителей утомляла, и даже растущие горы подарков, разложенных на столах, не радовали. Очередной посетитель вошёл с гордо поднятой головой, и Эйхо из рода Яростных котов степи тут же поднялся, поклонился, шепнув жениху императора: — Повторяй за мной. Ландан послушно поднялся с кресла и тоже поклонился. Лицо вошедшего омеги показалось ему смутно знакомым, но, лишь когда Эйхо заговорил, северянин вспомнил, кто это. — Мы рады той чести, которую Вы оказали нам своим присутствием, Ниако из рода Великих львов, вдовец императора Сайвора Амаста из рода Великих львов, — сообщил Эйхо. — Я тоже рад, — ехидно отозвался омега, — возможности поздравить жениха императора с его днём имени и преподнести небольшой подарок. Нынче это самый модный цвет. Ниако протянул перед собой небольшой стеклянный пузырек, и кот растерянно посмотрел на папу своего жениха, не понимая, что ему вообще дарят. Вдовец императора слегка нахмурился, словив этот беспомощный взгляд, и поспешил елейным голосом пояснить: — Восточная привычка омег красить ногти вновь входит в моду… Вашему будущему супругу понравится. — Цвет лака и правда очень хорош! — ответил за именинника Эйхо, холодно и жёстко. — Только есть вопрос: купили ли Вы ему пару – похожий лак для моего сына? — Как можно! Император же альфа, — возмутился Ниако. — Ландан, жених императора Сайвора, Тидана из рода Великих львов, так же альфа, и если Вы считаете возможным дарить ему омежий лак для ногтей, раз жених у него так же альфа, то и у моего сына жених альфа. Не хотите отдать свой дар Тидану? Вдовец императора промолчал, не зная, что ответить, он ведь рассчитывал просто унизить провинциального выскочку, и то, что папа императора будет заступаться, стало полной неожиданностью. — Пытаясь унизить Ландана, Вы этим самым унижаете и моего сына. Жених императора – это честь императора, честь империи, и я не понимаю, где Вы взяли столько наглости и ненависти к своей стране, к Великим львам, к своему роду, — подошёл к посетителю вплотную Эйхо, говоря холодно и зло, и Ниако невольно принялся отступать. Яростный кот степи был похож на разъярённого хищника и выше на голову, чем вдовец императора. — Я буду вынужден сообщить обо всём Тидану. — Простите, — пробормотал Ниако и поспешил выйти, покидая поле боя. — Десять минут перерыва, — приказал страже Эйхо. — Никого не впускать и принесите два бокала вина. Вышли все. Ландан сам не заметил, как сел обратно и вжался в кресло, было неуютно находиться рядом с рассерженным омегой наедине. — Ландан, растите зубки, они вам пригодятся, будете ли Вы мужем моего сына или главой рода Северных котов, — остановился напротив кресла Эйхо. — Вы знаете? — растерянно спросил северянин. — Знаю ли я, что мой сын отпустит тебя, если ты не захочешь быть его мужем? Знаю. Ти вырос, стал мудрее, чем был я в его возрасте. Я не только знаю, но и поддерживаю его решение. Я и тебя всегда буду поддерживать и защищать. Как защищал бы своего сына, — омега присел возле кресла, смотря снизу-вверх в глаза альфы. — Он любит тебя, ты – залог его счастья, но не ты, как пленник. Ему нужен счастливый ты, и если я хоть как-то смогу повлиять на то, что ты решишься связать с Ти свою судьбу – я повлияю. Но я не из тех омег, что ревнуют своих сыновей к их мужьям. Я знаю, что моя война с тобой лишит меня сына, а если я попробую стать для тебя пусть не папой, но просто хотя бы другом, то я могу получить двух сыновей вместо одного. Тут, у трона, так много змей и жаб, что само положение моего сына может стать минусом, главным недостатком Тидана. Но я тут так давно живу, что знаю все мелкие укусы, мышиные войны, и теперь я буду оберегать тебя от них. И ещё – помни, что ты выше их всех, ты всегда можешь выставить императора вперёд: он всегда будет твоим щитом. — У вас с сыном очень близкие отношения, — кивнул Ландан, пытаясь угадать по взгляду омеги, знает ли он всё. — Да, близкие. Та трагедия, что оставила шрамы на лице Тидана, нас сблизила очень, — согласился омега, поднявшись на ноги. — Но мы не всем делимся. Твои секреты он мне бы не рассказал, да и у меня есть свои тайны. Я не знаю, что за жирная крыса разделила вас в прошлом, да и не спрашиваю. Хотел бы – сам мне рассказал. — Не буду врать, я рад, что он Вам не всё обо мне рассказал, — рассмеялся северянин. — Спасибо. Я никогда лак для ногтей не видел. — Мерзость это редкая… Я всё ещё надеюсь, что лак не вернётся в моду: мне придётся красить ногти, чтобы не выделяться, а я не люблю. Хотя цвет и правда был миленьким, — рассмеялся Эйхо. — Сейчас выпьем, успокоимся и продолжим. Не надо остальных наказывать за наглость одного. — Император накажет Ниако? — спросил Ландан. — Да. Но не вздумай винить себя в этом. Эта атака была не на тебя лично, а на императора, просто не напрямую, — строго сказал омега, в двери постучали и внесли вино с фруктами. — Я буду считать Вас, Эйхо из рода Яростных котов степи, большим плюсом в браке с императором. Я бы не отказался от тестя, такого, как Вы. — О, приятно! — улыбнулся омега довольно. — Я бы не отказался от такого зятя, как Вы. Мне нравятся простые оборотни. Они чокнулись бокалами, выпили друг за друга и продолжили бесконечное занятие. То ли слухи о скандале с вдовцом императора уже пошли по дворцу, то ли другие просто не хотели портить отношения с будущим мужем императора, но больше никто не пытался задеть честь Ландана своим подарком. — Это был последний, — сообщил уже поздним вечером стражник, и они, не сговариваясь, выдохнули, расслабляясь на креслах. — Смотрите, я обычно оставлял подарки на столе до завтра, потом уже выбирал, после второй проверки, что забрать себе, что отправить в свой род, что подарить слугам или отдать бедным, — поделился Эйхо. — Первый раз я приказал всё принести к себе в комнаты, но потом гостиная стала похожа на склад: ни пройти, ни разобрать толком. Было даже страшно начинать разбирать подарки, это казалось невозможным. Лучше позвать слугу с собой, пусть записывает, что куда: на столах лучше видно, что там есть. Кстати, можно я себе зеркало заберу? Оно с небольшой магией, делает фигуру тоньше. Это будет меня радовать каждый день. — Конечно. Вы можете тут точно так же порыться и взять всё, что приглянулось, — согласился северянин. — Очень щедрое предложение, и я им воспользуюсь, — пообещал омега. — Поужинаем вместе? Лично я бы целого оленя после этого дня съел бы. Кстати, а что Вам подарил мой сын? — Книгу с магическими иллюстрациями. — И Вам понравилось? — спросил с любопытством Эйхо. — Очень, — не стал скрывать Ландан. — А он у тебя спросил, что дарить? — продолжил расспросы омега. — Нет, он сам придумал такой подарок. — Вот же лисёнок мелкий! Может, когда хочет! А у меня всегда выпытывает, что мне подарить, и грозился, что если я сам не скажу, то он подарит мне дорогое, но безвкусное украшение, — фыркнул Эйхо. — Поедим на кухне? Есть у меня такая дурная привычка – в особо тяжёлые дни ужинать именно там, среди слуг. — Я и не знал, что меня пустят на кухню, — признал северянин. — Тебя и не пустят, а вот со мной – вполне. Главный повар, Тук, отличается крутым нравом, он даже с императором поспорить может, и я не про моего сына, а про его отца, а Амаст обладал крутым нравом. — Расскажете мне про отца Тидана? — спросил Ландан. — Ой, ну Вы и вопросы неудобные задаёте! Мне будет тяжело говорить о бывшем муже правду и при этом ещё и не перейти черту предательства. Амаст слишком недавно был правителем, чтобы критика его, как личности и императора, была воспринята просто исторической справкой. Они неспешно, говоря об умершем, пошли в сторону кухни. Постепенно северянин прекратил узнавать дворец: они зашли на территорию слуг. Тут не было статуй, позолоты, ковров, вельмож. Чистые коридоры были гораздо уже и немного темнее. Слуги вздрагивали, замечая их, не все, кто работали во дворце, были одеты в чистую и добротную одежду. Мимо мог пройти и трубочист в грязной, чёрной одежде, двое грубых альф несли огромное корыто с помоями. Трое омежек в ливреях курили у открытого окна и, заметив Эйхо с Ланданом, толком не затушив, выкинули сигареты в окно и поспешно разбежались. — В Северных воротах слуги живут как-то более приближено к нам, — рассмеялся северянин. — Тут не так, но личные слуги некоторых имеют рода, — кивнул омега. — Вам стоит хотя бы пару раз показаться в запонках, что подарил главный казначей. Мы его очень уважаем: шикарный бета, умный, расчётливый, да и ворует совсем немного. И всегда находит средства на все начинания императора. Никогда не ставит палки в колеса. Мы стараемся в ответ подчеркнуть, что дорожим его отношением. Как и все пожилые оборотни, он любит знаки уважения. К тому же он готовит себе замену: сразу троих, чтобы Тидан смог выбрать. Честно готовит, не хочет намертво цепляться за свою должность, и мы это тоже уважаем. — Я понял, и запонки правда красивые, так что я с удовольствием буду их время от времени носить, особенно на официальных мероприятиях, — заверил Ландан, хотя на самом деле не помнил, как выглядели запонки. — Спасибо. — А чьи подарки не стоит носить? Или пользоваться? — Ландан, даже те, кто мне неприятен, или те, кто не важен, могут стать тебе друзьями. Не стоит сразу исключать из общения кого-то. Просто не начинай доверять сразу и сближайся постепенно, — посоветовал омега. — И помни, что тобой даже настоящие друзья могут пользоваться в интересах своего рода или себя лично. Мей-ли был мне другом с детства и многое сделал для меня и моего сына, но именно из-за нашей дружбы стал личным секретарём императора, первым секретарём в истории без рода, первым не оборотнем на этом посту. — Я это учту. Ведь я сам решил помочь своему роду, раз теперь я жених императора. Я пользуюсь своим положением. — И это очень разумно с Вашей стороны. Я делал то же самое, — заверил омега без раздражения.