***
Сынмин зевает, натягивая толстовку через голову, держа пистолет в руке на всякий случай. Открыв дверь, обнаруживает Чонина, чьи глаза круглые и остекленевшие, челюсти сжаты, и произносит тихую молитвенную благодарность. Лёгкая дрожь в теле и мрачное выражение лица заставляют Сынмина догадаться, что он что-то нашёл. Но действительно неожиданно, что Чонин отыскал что-то полезное, хоть и были надежды. — Вот, — Чонин протягивает сложенный лист бумаги, прежде чем Сынмин закрывает дверь. — Я даже смотреть на это больше не могу. Не знаю, как мне удалось молчать до конца вечера. Не могу поверить… Сынмин не слушает остальную часть разглагольствований, сосредоточившись на словах на странице. — На Минхён? Сенатор передал свою собственность отцу Джемина? — джекпот. Именно туда переехала семья Джемина. Майорка. Очевидно, им заплатили. Чонин глубоко вздыхает, запустив пальцы в красные локоны. — Как они могли… Думаешь, он с ними? Сынмин прикусывает губу. Легче сказать «да», чтобы утешить Чонина. Но лгать становится всё труднее и труднее. Вместо этого решает не отвечать. — Почему бы тебе не поспать? Сейчас час ночи. Нужно спланировать наш следующий шаг на свежую голову. С поникшими плечами Чонин опирается рукой о стену. Сынмин знает, что младший думает о Джемине и роли Чана во всём этом. — Ты молодец. Нашел именно то, что нам нужно, — заверяет Мин, снимая запонки Чонина на рукавах. — Тебе просто нужно время, чтобы всё обдумать. Пойдём спать. Ладно? Но Чонин отстраняется, стиснув челюсти и сжав руки в кулаки. — Мне нужно знать, что случилось с Джемином. Блять. Сынмин не может позволить сделать что-то на эмоциях, например, встретиться с Чаном и потерять единственную улику, которая есть. — Пойдём, — он берёт Чонина за запястье, — я объясню тебе, — к счастью, тот не сопротивляется. Сынмин усаживает парня на край кровати, присев перед ним на корточки, словно успокаивая ребёнка. — Ты ведь видел фотографии, верно? Чан с моим боссом. Чтобы упрятать его за решетку, потребуется нечто большее, чем просто документ. Ты понимаешь, да? Нам нужно больше доказательств. Если мы поспешим, то потеряем то немногое, что уже есть. Прежде чем действовать, нужно всё спланировать. Чонин смотрит на него немигающим взглядом, а Сынмин затихает, ожидая вспышки гнева. Но ничего не происходит. Вместо этого черты лица смягчаются, ярость в глазах рассеивается. Он обхватывает ладонями лицо Сынмина, холодные пальцы скользят по подбородку. — Мы можем потрахаться? Вопрос настолько неожиданный, что Мин думает, что ослышался, и хмурит брови. — Что? Чонин вздыхает, заглядывая в глаза Сынмина. — Я спросил, можем ли мы потрахаться. То есть, — прикусывает нижнюю губу, демонстрируя нервозность, — если ты не хочешь сегодня… — Ох, — Сынмин поднимается на ноги, — да, я хочу. Он ободряюще улыбается. Они занимались этим не часто, и если подумать, то Чонин не был инициатором. Смешно, насколько сильно заставлял Сынмина чувствовать себя нуждающимся. Чонин встаёт, снимает подтяжки и расстёгивает пуговицы рубашки. Морщинки на лбу дают понять, что, несмотря на загадочную улыбку, он всё ещё думает о встрече с Чаном. Это проблема. — О чем ты только думаешь? — Чонин слегка наклоняет голову. — Я? — Сынмин мешкается в поисках ответа. — Я просто… — Я не смогу трахнуть тебя, если ты всё ещё одет, — хихикает парень. Его брюки вместе с боксерами следуют за рубашкой на пол, и он встаёт голый у изножья кровати, поглаживая свой член. Выдвигает ящик прикроватной тумбочки, роясь в поисках презерватива. Сынмин пользуется возможностью, чтобы сбросить толстовку и боксеры, положив пистолет обратно на место. В Чонине что-то стало другим. Он никак не может понять, в чём дело. Словно кто-то щёлкнул переключателем. Что-то в его поведении не так. Утешает себя тем, что ему, вероятно, просто трудно смириться с тем, что Чан во всём замешан. Чонин разрывает пакетик фольги, и новая волна мурашек пробегается по спине Сынмина. — На кровать, Мин, — указывает на неубранную постель с наполовину сброшенным одеялом. Когда пришёл Чонин, Сынмин только заснул. Теперь же чувствует себя таким бодрым. Он укладывается, и тёплые простыни вдруг неприятно соприкасаются с кожей. Немного ёрзает, чтобы снять зуд, но, может быть… Может, просто жаждет член Чонина. Чонин взбирается на кровать, нависает над ним и смыкает их губы. Выходит небрежный поцелуй, полный сталкивания зубов и облизывания языков. Он отстраняется и широко раздвигает чужие ноги. — Держи себя открытым. Сынмин подчиняется, обхватив свои лодыжки. — Шире, Мин, — настаивает младший, добавляя: — ещё немного. — Серьёзно… — стонет от этой команды, но раздвигает шире, пока бёдра не начинают болеть от растяжки. — Да, так-то лучше, — Чонин изгибает губы в усмешке, в которой много похоти, с тонким намёком на самодовольство. Желание разгорается в животе, когда он тянется за смазкой. — Ты бы сам себя видел. Такой открытый. Такой нуждающийся. Что ж, это определённо то, что чувствует Сынмин. Чонин опускается на кровать, матрас прогибается под весом. — Не думаю, что когда-нибудь… Нет, я знаю, что никогда не говорил тебе этого раньше, но мне всегда нравится видеть тебя таким. Он проводит руками по внутренней стороне его дрожащих бёдер. Прикосновения, как и признание Чонина, словно электризуют каждый дюйм кожи. И громкий щелчок крышки смазки только усиляет желание. Всё внутри жаждет быть заполненным, не только членом, но и вкусом его кожи, запахом пота. Чонин действительно заставляет чувствовать себя нуждающимся; Сынмин задаётся вопросом, знает ли он об этом и делает ли намеренно. — Можно я тебя жёстко трахну? Сердце бешено колотится в груди. Всё тело горит. Смущение борется с похотью. И сдаётся последнему. — Да, — ответ звучит шёпотом. Когда Сынмин впервые переехал в город для расследования, он понял, что секс — это большая часть того, что от него ожидают те, с кем связано дело. Словно обыденность. Кроме Чонина. Что-то настолько реальное, искреннее, когда они занимаются сексом. Из-за этого Сынмин часто ловит себя на том, что балансирует на грани между работой и… и чем-то ещё. Дружба? Не хочется даже думать о другом. — М-м? — Чонин стоит неподвижно, очевидно, ожидая. — Трахни меня, жёстко, — на этот раз говорит громче, — используй меня, — добавляет он, расставляя ноги ещё шире и выгибая спину, нуждаясь в прикосновении Чонина. Холодная жидкость стекает меж ягодиц, быстро сопровождаемая пальцем. — Туго, — бормочет Чонин, издавая тихий звук удовлетворения. Мягко надавливает, дразня, прежде чем скользнуть внутрь. У него длинные пальцы — идеальные пальцы. Жар пронзает всё тело, и Сынмин стонет. Чонин проталкивается сильно, обратно вытаскивая мучительно медленно, надавливая на стенки мышц. Добавляет ещё один палец, время от времени задерживается на простате, мучая лёгкими поглаживаниями. Сынмин ёрзает на покрывале. Желание подрочить, довести себя, пока Чонин трахает его пальцами, велико, но он продолжает держаться за лодыжки, широко открытый, даже когда младший добавляет ещё один палец. — Как думаешь, ты готов? — вопрос такой же чувственный, как прикосновения пальцев внутри. — Блять, просто… да, — жалобно скулит он. — Хорошо. Чонин отодвигается, исчезновение прикосновений причиняет боль больше, чем растяжка, но, прежде чем Сынмин может произнести мольбу, он приставляет головку члена ко входу и толкается внутрь. Резкий приятный жар от растягивания заставляет хватать ртом воздух. Свет вспыхивает в глазах, и ощущение пустоты исчезает. Чонин внутри него, нависает над ним, бормоча на ухо всякое о том, как хорошо, как приятно напряжение, и как красиво он звучит. Сынмин дрожит, медовый привкус боли отзывается в члене и яйцах. Каждая секунда протекает в клубке боли, радости и наслаждения, так близко к совершенству, что трудно дышать. Сынмин не может дотронуться до себя, не отпуская лодыжки, и ему нравится жжение в бёдрах и руках, подслащивающее туман агонии, окружавший его. Только Чонин имеет значение, его ритм отправляет высоко, прочь от всех мыслей. Чонин толкается и хватает его за плечи, впиваясь пальцами в плоть. Бёдра со шлепком соприкасаются с измученной задницей Сынмина, и эхо этих звуков наполняет уши. Перед глазами яркие вспышки с каждым обжигающим прикосновением, пока всё не угасает в головокружительных высотах совсем рядом с оргазмом. Сынмин стонет и чертыхается вслух каждый раз, когда Чонин проходится по простате. Агония и блаженство сплетаются вместе, ударяя по сердцу и разуму. Он нуждается в сладком оргазме, который даёт только Чонин. Где-то в глубине души совесть напоминает, что этому не суждено случиться. Между ними никогда не было ничего романтического, но, возможно, встреться они при других обстоятельствах… Душа уносится прочь, и яйца напрягаются. Он извивается, пытаясь найти облегчение для своего члена. — Сильнее. Трахни меня сильнее, — так жаждет этого. — Конечно, — Чонин наслаждается чужими губами и входит так сильно, что Сынмин теряет хватку и отпускает лодыжки. Отвечает на поцелуй изо всех сил, путая пальцы в красных локонах и обхватывая ногами торс. Паря над краем боли и экстаза, Сынмин прерывает поцелуй. — Чонин, мне нужно… — Я знаю, Мин, — обхватывает рукой его член и сжимает в том же небрежном темпе, что и движение бёдер. Сынмин забывает, как дышать. Желание трескается, словно дикие огненные искры разжигают пламя удовольствия, которое опаляет его яйца. В глазах темнеет, и он кончает в руку Чонина и на собственную грудь. Невозможно выразить своё облегчение. Столкновение мучений и эйфории бесконечное; длится вечность и этого недостаточно. Несмотря на это, Чонин продолжает трахать его, и Сынмин пытается совладать со сладостью и резкостью этих движений. Хотя его зрение затуманено, он не может просто оставить его. Хочет вернуть всё наслаждение, что даёт ему Чонин, и сейчас Мин обхватывает его задницу, чтобы ощутить глубже. — Не останавливайся. Продолжай, — просит он. — Ох, блять, — Чонин втягивает в себя воздух, и толчки становятся беспорядочными. Сынмин движется навстречу, подмахивая бёдрами и напрягаясь. Вздрогнув и грубо входя, Чонин вскрикивает от собственного освобождения. Он замедляется и падает в объятия. Одной рукой Сынмин гладит влажную и дрожащую спину, другой приглаживает мокрые от пота волосы. Чонин выскальзывает из него. И когда их взгляды снова встречаются, есть что-то особенное в том, как он смотрит на него, и это начинает пугать. — Дай мне минутку, — Чонин прижимается в быстром поцелуе, и Сынмин приоткрывает рот, чтобы ощутить сладость губ. Хочется подумать о том, откуда вдруг такие чувства, почему Чонин ведёт себя так странно, да и вообще обо всём, но он так устал. И в любом случае всегда можно оставить мысли на утро. Едва приходит в себя, когда Чонин возвращается с тёплой, влажной мочалкой и полотенцем. Тщательно смывает всё, а затем бросает на пол. Сынмин скользит в тёплые объятия Чонина, кутаясь в мягкие простыни.***
Чонин не хочет этого делать. Не хочет вот так предавать. Но он зол. Так сильно зол. В основном из-за Чана. Пиздец, действительно злится на Чана. И на Сынмина тоже. Это больше, чем просто дурацкое уголовное дело. Всё из-за Джемина. Его Джемина. Эта чушь, которую Сынмин говорил о том, что нужно больше доказательств, придумать план… Ему это не нужно. Слишком бесполезно. Ему нужна правда от Чана, и он собирается её получить. Сынмин не оставил ему выбора, и Чонин тоже не оставит Чану выбора. Рядом с ним тихонько сопит Сынмин, обняв его рукой. С некоторым трудом Чонин выбирается. Надевает брюки и не свою толстовку с капюшоном. Он прикусывает губу, прежде чем подойти к металлическому предмету на прикроватной тумбочке. Кажется тяжёлым и чужим — предмет, который ему не принадлежит. От одного вида пистолета в руке бросает в дрожь. Блять, он даже не знает, как им пользоваться. Но попытается. Взглянув на спящую фигуру Сынмина, безмолвно извиняется. Мин его единственный настоящий друг, единственный, кому можно доверять, и вот Чонин предаёт его. И произошедшее недавно словно замена того, что ему никогда не простят. А может быть… Может, Чонину тоже было нужно это. Сынмин другой. С ним всё иначе. И возможно, если бы не непрошедшая влюблённость в Джемина… Будь какое-то лекарство, чтобы забыть Джемина, перестать любить, Чонин бы принял его, и всё могло бы быть по-другому. Если судить по тому, как смотрит на него Сынмин, у них возможно будущее. Но этого не может осуществиться. Мне очень жаль, Сынмин.