***
Родители узнали. И всё закончилось. За один месяц развалилось и рухнуло. Один Бёрсон во время ссоры с младшим сыном сломал ему нос. Фандрал, кажется, тогда весь день не мог в себя прийти. А потом и сам получил от своих родителей. Матушка плакала, всё бурчала под нос что-то вроде «как же так» и всхлипывала. А отец просто злился. Ругался, оскорблял. И из дома выгнал, сказал, что ему такой сын не нужен. И мать плакала еще сильнее. Фандрал тогда две недели у Вольштагга жил, так даже было лучше и удобнее. Вот только с Локи встретиться не получалось. Локи и в школу совсем не ходил, и никто не знал, в порядке ли он. Дарси не могла с ним связаться, Тор уехал с Джейн в какой-то крохотный штат ради какого-то исследования. Хеле он ничего не хотел рассказывать. Он остался один на один с отцом, и, может быть, сходил с ума. А потом все надежды на счастливый конец окончательно рухнули. Родители через время отошли, опомнились, начали пытаться вернуть Фандрала под свой контроль. А когда не получалось — злились еще сильнее. Тогда, наконец, удалось встретиться с Локи. Вот только как раньше уже не было, и это тяжелым грузом давило на обоих. Погулять получилось совсем недолго — Локи и так едва убедил отца отпустить прогуляться, задерживаться было нельзя. В памяти Локи навсегда отразилось это мерзкое воспоминание: кровь из сломанного носа на белой раковине, отец, стучащий в дверь ванной, и дрожащие от ужаса руки. В ту секунду казалось, что отец действительно его убьет. Фандрал тогда и возненавидел себя, грыз сам себя чувством вины. Особенно когда родители заставили его уехать. Собрали вещи, купили билет на самолет и даже место в колледже оплатили. Всё для того, чтобы сын «образумился», и матушка всё причитала, что Фандрал еще молодой, а вот вырастет, одумается, жену найдет. Тошно, до ужаса тошно было это слышать. Родители тогда его дома заперли, он не мог выйти до самого вылета. И так унизительно было, захлебываясь в слезах, умолять их дать ему нормально попрощаться с Локи. Никогда не забудется их последняя встреча. Пустая детская площадка в тихом и безлюдном районе, ржавые качели, на которых так мрачно едва покачивался Локи. И всё смотрел пустым взглядом под ноги. — Я уезжаю, — хрипло звучит голос, наверное, от волнения. Фандрал навсегда запомнил этот взгляд Локи. Полный непонимания и страха, на грани расплакаться. Разговор тогда тяжелый вышел, невыносимый. Локи всё плакал, часто всхлипывал. И, видимо, не совсем понимал, что говорит. Ему наверняка было очень обидно. Они встречались больше года, почти два. И всё это время Локи постоянно получал от отца за каждое действие. Он был готов на всё, терпел скандалы и пощечины, и всегда находил сил и смелости продолжить сбегать из дома и школы, только чтобы с Фандралом увидеться. И так обидно, что это не получило должного отклика. И Локи говорит, говорит очень ядовитые слова. О том, что Фандрал постоянно идет на поводу родителей, что он несамостоятелен и не может решить ни одну проблему. Фандрал и не заметил, как щеки обожгло слезами, как внезапно стало не хватать воздуха. Потому что Локи был прав. Он тогда весь полет в самолете прорыдал. Заселялся нехотя в однокомнатную квартиру, убитую и пошарпанную. И так пусто было в голове, но тошнотворно плохо. Он, кажется, неделями не разбирал вещи. Даже не сразу застелил кровать, спал на голом матрасе без подушек и одеяла. Ходил в новый колледж без желания, постоянно прогуливал. И всё винил себя, убийственно ненавидя свою слабость. Навсегда запомнился звонок от Тора каким-то поздним вечером. Фандрал никогда не забудет, как сидел на полу у кровати, как слушал друга, как старался скрыть свой плач. Одинсон тогда был очень мрачным, говорил сухо. И так больно было от этого разговора. Тяжело и тошнотворно. Невыносимым грузом давило чувство вины. — Ты ведь клялся мне, — в какой-то момент мрачно напоминает Одинсон. И что-то сломалось внутри, сорвалось в пропасть и сгорело от ненависти к себе. Фандрал тогда еще сильнее давился слезами, сжимал рукой рот, чтобы скрыть рыдания. И сбросил звонок, ничего не ответив. Он себя никогда не простит. Будет уничтожать себя медленно и мучительно, пока окончательно не сломается.***
Ярко запоминается момент, когда они возвращались в офис. Потому что из здания как раз выходил Лафейсон, и они разминулись. И так странно проходить мимо студента, видеть, что что-то не так. Что-то произойдет. Локи выглядит измученным оттого и безумным. И строгий-строгий костюм выглядит на нем вполне гармонично, но явно символизирует, что произойдет что-то, о чем можно лишь догадываться. Впервые за всё их общение у Локи действительно появилась власть, и это пугает. И так неприятно выглядит его улыбка сейчас. Кривая, кровожадная, нездоровая. Потому что под глазами жуткие синяки, а зеленый огонек в самих глазах погас, но вскоре загорится. Бюлейст возвращается в Йотунхейм после очередной встречи в Свартальфахейме. Договориться с ними сложно, они всё боятся идти на прямую против Асгарда. На это есть основания, особенно если вспомнить, что стало с Лафеем и Малекитом. Но сейчас идеальная возможность отомстить за долгие годы унижения, за смерть отца. Бюлейст молод, занял место отца вынуждено, и долго разбирался, кто из асгардцев убил Лафея. Но теперь это очевидно, и он уверен в своих домыслах, что сделал это Локи Лафейсон. И так мерзко слышать эту фамилию у человека, права на нее не имеющего. Дела в компании идут туго, но планы у парня масштабные, скоро всё наладится. Скоро он отомстит Асгарду и Локи Лафейсону. Скоро Йотунхейм вернет свою былую мощь. Бюлейст улыбается своим мыслям, заходит в свой кабинет, в котором когда-то сидел вечно мрачный отец. И замирает, войдя, едва закрылась дверь. На кожаном кресле деловито расселся объект его ненависти, закинул ноги на стол, прямо на важные бумаги. И смотрит с хитрой улыбкой выжидающе. Зеленые глаза кажутся знакомыми, это у них общее от отца. И волосы черные тоже как у отца, но у Локи длинные, как у всей семьи Одина. — Давно тут сидишь? — Ухмыляется едко Бюлейст, складывая руки на груди. Локи растягивает губы в натянутой улыбке, пожимает плечами, разводя руки в стороны. — Как ты сюда пробрался? — Ловкость рук и никакого мошенничества, — отшучивается. — Зачем явился, Одинсон? — Старается придать железную строгость голосу Бюлейст. И смотрит с нескрываемой ненавистью, выжигает взглядом. — Да брось, ты знаешь, — улыбается более язвительно Локи. Давно к нему не обращались по этой фамилии, и даже как-то мерзко от этого. — Я хочу договориться. — Знаю я, как вы, Асгардцы, договариваетесь, — хмурится парень со злобой. Локи думает, что Бюлейст слишком юн для руководителя. Он ведь самый младший из детей Лафея, младше Локи, и хоть разница небольшая — она все равно чувствуется. Очень заметно, что руки Бюлейста еще не испачканы кровью, и это совершенно не подходит руководителю такой компании. Йотунхейм и Асгард построены на реках крови, нужно понимать это для управления ими. — Всё ещё обижаетесь? — Хмыкает издевательски студент, выводит парня из себя. — А вы бы не обижались на десятилетия угнетения на рынке? Ты бы не обижался, если бы я убил твоего отца? Локи посмеивается слегка безумно, кривит губы в попытке сдержать свою желчь. Не видит повода для обид и претензий. Притеснение на рынке было обязательной мерой, как и другие санкции, ограничивающие Йотунхейм. Им нельзя давать власть и ресурсы, Один же не дурак, прекрасно понимал это. Убийство Лафея не было необходимостью, Локи просто так захотел. Его тогда разъедала ненависть. Фандрал бросил его прямо перед днем рождения, Тор уехал, а отец на восемнадцатилетие подарил трогательный рассказ, что ни черта он ему не отец. Тогда словосочетание «сын Лафея» казалось приговором или проклятьем. И так обидно было узнать об этом так поздно. Обидно, что Лафей его бросил, отказался от него, сразу после его рождения. Обидно, что ему пришлось терпеть «воспитание» Одина, не приходясь ему сыном. До сих пор сложно себя понять, объяснить самому себе, зачем Локи менял фамилию. Может, от того, что чувствовал себя чужим в семье Одина. И даже кажется, что всегда-всегда фамилия «Одинсон» была для него чем-то чуждым и неродным. Только вот Лафей отцовства своего не признал, и Локи не принял. Наверное, за это и был застрелен. И так на душе тогда стало легко и спокойно. Даже казалось, что дышать легче, и все-все плохие мысли прекратились. Больше не тревожило расставание с Фандралом, больше не волновало отсутствие настоящего дома и семьи. — Давно пора признать, что это наш с тобой отец, — отвечает Локи, сдерживая улыбку. Это вызывает злость, самую настоящую ненависть, и Бюлейст кривит губы в презрительном отвращении. — То, что ты сменил фамилию, не причисляет тебя к нашей семье, — грозно и тяжело звучит голос парня. Локи, кажется, давится смешком, кривит губы насмешливо. — Разве не очевидно, что я сменил фамилию из-за причастности к «вашей» семье? — Какая разница, от тебя ведь сразу после рождения избавились, — желчно отвечает Бюлейст, в попытке задеть за живое. — И как это отменяет, что я сын Лафея? — Щурит глаза студент, достает из ящика стола какие-то бумаги и кидает их на стол. — Завещание Лафея, свод правил Йотунхейма, ДНК-тест, подтверждающий отцовство Лафея. У меня есть все права на Йотунхейм, и ты это знаешь. Лафей ведь знал, что умрет, хотел, чтобы компания перешла его сыну, не зная, что я им ему прихожусь. Злорадствует. Вот что делает Локи сейчас, раздражая Бюлейста. И мерзко, мерзко и тошно от того, что он прав. — Думаешь, сотрудники примут руководителя, убившего предшественника? — Думаешь, они примут руководителя, убившего двух предшественников? — Слишком ядовито улыбается парень, передразнивает. — Это угроза? — Пытается подавить липкий страх Бюлейст. Плохо, всё очень плохо. Если Йотунхейм перейдет Локи можно забыть о хорошей жизни. Нет, хорошо никогда не было. Но компания — единственное, что у него осталось. Нельзя допустить, чтобы у него это отняли. Он еще никому не отомстил, не вытащил компанию из гиблого положения. Нечестно, несправедливо, что именно сейчас Локи объявился. Пришёл, так нагло и открыто, требует, угрожает. Хочется размозжить ему череп, сломать медленно каждое ребро, выбить все зубы. А он улыбается. И есть что-то в этой улыбке дьявольское, нечеловеческое. — Ты ведь понимаешь, что я не могу просто взять и передать тебе компанию? — Тяжело вздыхает Бюлейст. — Конечно можешь. Можешь добровольно, а можешь через свою смерть. Ведь по завещанию Лафея и правилам Йотунхейма, после твоей смерти компания перейдет мне. Ну так что выбираешь? Мерзко, просто отвратительно. По спине тошнотворно расползается легкая дрожь, и даже дышать тяжелее. Локи смотрит внимательно, изучающе, щурит глаза злорадствующе. Бюлейст хмыкает судорожно, выдает не к месту: — Мы так очевидно хотим убить друг друга, что даже смешно. Почти в русскую рулетку играем. Локи улыбается неуместно, натянуто. Думает, что Бюлейст совсем не умён. Парень ведь совсем не знает, как вести дела, решать подобные вопросы. Даже сейчас у него нет ни малейшего представления, как защитить компанию. — Без револьвера русская рулетка — совсем неинтересная игра, — скучающе отвечает Локи, и непонятно к чему он клонит, но Бюлейст хмурится на грани осознания. — Предлагаешь сыграть? — Настороженно спрашивает парень. Локи склоняет голову вбок, смотрит жутко хитрым взглядом. Это хороший вариант. Он честный. По крайней мере таким кажется. Разве можно жульничать в русской рулетке? В этой игре всё решает вероятность. Или судьба. Вероятность решает больше. Если в шестизарядном револьвере один патрон, а барабан не вращается заново после каждой попытки, то вероятность выстрела с каждой последующей попыткой будет увеличиваться пропорционально уменьшению оставшегося количества попыток. Чем больше попыток — тем выше шанс умереть, и тем страшнее игрокам. Если выстрел не произойдет в первые пять попыток, то револьвер выстрелит на шестую и тогда проиграет тот, кто стрелял вторым по очереди. Если придерживаться такой тактики, то лучше быть первым по очереди. Но всё это лишь при условии, что первые пять попыток никого не убьют. Полагаться на такой расклад слишком безрассудно. — Даже математически эта игра является честной. Если не вращать барабан дополнительно. Отличное решение нашей проблемы, разве нет? — Нагружает еще сильнее Локи. Его взгляд скучающий, но проницательный, изучающий. Он видит Бюлейста насквозь, считывает все его слабости и страхи. Бюлейст и не замечает, как мысленно соглашается. Потом кивает своим мыслям, принимает окончательное решение испытать свою удачу. Ведь если ему повезет и проиграет Локи, будет очень приятно увидеть, как разлетятся от выстрела его мозги. И совершится долгожданная и такая желанная месть. Пусть и хотелось сделать это самому, испачкать руки. Хотелось задушить, пробить череп, забить до смерти. Много чего хотелось. Но и этот вариант приятен. Он распоряжается подготовить всё необходимое для игры, и персонал быстро решает этот вопрос. Нашелся и шестизарядный револьвер, были собраны необходимые документы для перехода компании, если проиграет Бюлейст. Локи улыбается криво, следует за парнем в коридор. Наблюдать за игрой собралась вся компания, и будто весь мир замер в это мгновение, ждет исхода игры. — Ты идешь на свою смерть, Асгардец, — заявляет наивно Бюлейст. Ядовитая улыбка расцвела на лице Локи Лафейсона, и она не предвещает ничего хорошего. Они садятся по разные стороны стола, приготовленного для игры. Сотрудники компании молча толпятся, наблюдают. Сухого вида мужчина ставит в стороне от игроков кейс с документами на компанию, дает Бюлейсту подписать бумагу на случай его проигрыша, демонстрирует шестизарядный револьвер, вставляет в барабан одну пулю и несколько раз прокручивает. Для распределения очереди мужчина кладет револьвер между игроками, раскручивает его, как бутылочку. Дуло указывает на незаинтересованного Локи Лафейсона, и он хмыкает, склоняет голову вбок любопытно. Вероятность выстрела в первую попытку чуть больше шестнадцати процентов. Локи отводит курок вниз, наводит ствол на висок и нажимает на спусковой крючок. Слышится щелчок, но выстрела не происходит. Странно замечать, что Локи совсем не нервничает. У него совершенно безмятежный вид, даже скучающий, что ярко контрастирует с нервничающим Бюлейстом. В горле пересохло, от волнения повысилась потливость. Его очередь. Вероятность выстрела повышается, составляет двадцать процентов. Бюлейст неохотно тянется за револьвером, пытается скрыть от чужих глаз легкую дрожь пальцев. Но Локи смотрит внимательно, замечает абсолютно всё, оттого и улыбается. Бюлейст взводит курок неумело, неохотно подставляет дуло к виску, но нажимать на спусковой крючок не спешит. Он осматривает запуганно сотрудников компании, наблюдающих за ним, смотрит на унылого Локи, который устал ждать. Негнущимися пальцами всё же нажимает. Щелкает над ухом, но не выстреливает. Парень вдыхает воздух судорожно, кладет револьвер на стол. Локи не тянет время, берет револьвер, взводит курок, нажимает спусковой крючок. Вероятность выстрела составляет двадцать пять процентов. Выстрела не происходит. Удивительно, с какой скукой он играет. Ему совсем не страшно, он абсолютно уверен в своей победе. С каждой попыткой вероятность выстрела растет, и Бюлейст в не лучшем положении. Остается лишь надеяться, что револьвер выстрелит на пятую попытку — тогда проиграет Локи. Но если выстрел придется на четвертую и шестую попытку — Бюлейст умрет. Глупо умрет, до смешного нелепо. Он хочет жить, оттого и страшно брать в руки оружие. Волнение выбивает воздух из легких, и так сильно страшно взводить курок. И есть что-то в тихом скрежещущем щелчке пугающее. Будто сам механизм револьвера говорит, что сейчас будет выстрел. И страшно, страшно до ужаса ставить палец на спусковой крючок. И невозможно нажать. — Я хотел узнать, — неуместно начал Бюлейст, слегка хрипло, — отец говорил что-нибудь перед смертью? Парень смотрит гневно, с отвращением. На вопрос Локи удивленно, но наигранно поднимает брови, а потом кривит губы насмешливо. — Немного, лишь сказал, что я сукин сын, — хмыкает Лафейсон. — Ему, наверное, было не до слов, я ведь выбил ему зубы и он захлебывался кровью. Локи думает, что в глазах Бюлейста очень красиво разгорается ненависть. Она жгучая, горит выжигающе внутри парня, травит его. Щелкать он совсем не спешит, и от страха оттягивает этот момент. Как-то мерзко и беспокойно, хочется куда-то деться, сбежать от этого тошнотворного ужаса. Ему страшно. Вдруг выстрелит? Его мозги разлетятся, и он уже не сможет выжить, будет пачкать кровью пол, а может она разбрызгается в стороны еще при выстреле и испачкает даже Локи Лафейсона. И Йотунхейм перейдет врагу всей его жизни, а он наверняка задумал что-то и погубит компанию во имя Асгарда. — Боишься? — Издевательски спрашивает Локи. — Умирать всегда страшно, люди обычно плачут. Лафей тоже плакал, только от боли, я ведь избил его, прежде чем застрелить. Знаешь, люди ошибочно думают, что выстрел в голову — мгновенная смерть. Но сердце продолжит качать кровь, и смерть наступает скорее от кровопотери. Представляешь, он лежал, может, минут десять с простреленной головой. Его мозги вышибло, череп пробило насквозь. Как думаешь, он чувствовал боль? Животная ярость закипает внутри, выжигает все органы. Бюлейст не думает, когда направляет револьвер на Локи Лафейсона. Но тот реагирует мгновенно, перехватывает его руки и вдавливает их в стол, вставая. Секунда и он нависает над Бюлейстом, свободной рукой сжимая его шею. Взгляд горит безумием, на лице кривая улыбка, тошнотворная и жестокая. — Мы будем играть честно и до конца, иначе я самостоятельно размозжу тебе череп, щенок, — хрипло звучит голос, а ладонь давит на шею ещё сильнее, заставляя жадно глотать воздух. В глазах Бюлейста ярко горит страх, отчаянный и губящий. Больше нет того пыла и ярости. Локи убирает руки, садится обратно и смотрит ожидающе, когда Бюлейст снова поднесет револьвер к виску. Руки дрожат, ребра сдавливают лёгкие, и дышать не получается. — Говорят, люди могут предчувствовать свою смерть. Сейчас, с револьвером у виска, ты боишься. Потому что он может выстрелить? Или потому, что он точно выстрелит? — Со странным интересом спрашивает Локи, взгляд у него снисходительный, даже презрительный, будто Бюлейст для него — самое жалкое создание. На вопрос не следует ответа, Бюлейст сам не знает, отчего такой страх и дрожь по телу. Хочется это прекратить, закончить, но сделать это можно лишь нажав на спусковой крючок. А что будет, если он снова нарушит правила? Насколько Локи убедительно угрожал? В голове Бюлейста почему-то рисуется картинка, как Локи ногой бьет уже давно расколотый череп, как хлюпают его мозги при каждом новом ударе, и как мерзко улыбается Лафейсон. Тошно, страшно. Но возможный выстрел пугает еще сильнее. Ладони вспотели, и ужас охватывает разум, не дает сдвинуть спусковой крючок. И так обидно от своей слабости, так обидно от происходящего. И жаль, жаль самого себя бесконечно. В агонии он, наконец, выстреливает. Действительно выстреливает, и мозги вышибает за мгновение, разносит брызгами в разные стороны. Тело валится со стула, растекается на полу лужей кровь. Мгновение проходит быстротечно, Локи встает из-за стола, улыбается криво. Документы на компанию передаются ему, через время Йотунхейм будет под его руководством полностью официально. Хочется смеяться, сдерживать смех едва удается. Он идет с кейсом по коридору, проходит мимо ненавидящих его работников. Его намерения никому не понравятся. Он уничтожит Йотунхейм.***
Уже родное общежитие встречает обшарпанными стенами и желтым светом. Здание не новое, зато почти в центре города. Локи плетется уныло по пустому коридору, думает, что слишком сильно хочет спать. Каждая ночь теперь беспокойная, он устал просыпаться от ужаса. Постоянно снится Элизабет. И каждый раз она ведет себя по-разному. То злится и кричит на него, то рыдает и всё винит его. В голове плотно засел детский голос, истерично кричащий: «Чудовище, чудовище, чудовище, ты убил меня!». Он сходит с ума. За весь день его отсутствия почти ничего не изменилось. Сосед по комнате всё так же сидит за приставкой на полу, но встречает Локи широкой улыбкой, начинает что-то болтать. Лафейсон не слушает, смотрит пристально на букет ромашек, стоящий на столе. — Это тебе тот спортсмен подарил что ли? — Кивает на цветы парень. — Да если бы, это тебе тот парень принес. Который кудрявый и с вечно недовольным лицом, — отмахивается студент. Странно окрашенные волосы собраны в нелепый хвостик, и пряди торчат как малюсенький веник. Локи замирает удивленно, смотрит на букет очаровано. Подходит к столу спешно и даже не замечает, как расцветает на губах глупая улыбка. Сосед, поставив игру на паузу, проходит мимо Лафейсона к холодильнику. — Сколько счастья-то, — фыркает парень, — прям светишься. Он достает из холодильника дешевое пиво, ставит на стол две банки и одну придвигает к Лафейсону. Локи не сразу замечает, печатает ученому нелепое «спасибо», и тает от нежности где-то в глубине души.