В праве. И наверняка осудит.
Нет-нет-нет, он не может осуждать. Питер ведь такой… заботливый, наверняка поймет его. Он не отвернется, просто не сделает этого.Отвернется. Возненавидит.
Никто и никогда не должен узнать правду. Никто и никогда не узнает, кем является Локи на самом деле. Даже он сам уже не знает. Наверное, оттого он и плачет в пустой комнате. Так хочется понимать себя, не отвергая свою сущность. Ненавидит ли он себя? Вряд ли. Чтобы возненавидеть себя нужно знать, кем ты являешься. А кто он? То, что он делает — хорошо или плохо? То, что он чувствует — это нормально? Слезы обжигают щеки, ужас выедает изнутри, и он, кажется, рыдает в голос. Сложно даже представить, как думают нормальные люди. Что у них в голове? Что они чувствуют обычно? Как вообще проходит нормальная жизнь? А что чувствует он?Страх. Страшно остаться одному. Страшно оказаться брошенным. Страшно до панического ужаса, что Питер отвернется от него.
Нужно умыться. Нужно привести себя в порядок и вернуть мысли в реальность. Только возможно ли это? Он не осознает себя, не улавливает он ли это вообще. В памяти не останется того мгновения, как он зашел в ванную. Не запомнится и тошнотворный ужас, когда он не узнал себя в зеркале.Это он? Это точно он?
Слезы текут хаотично, ребра сдавливают легкие, и воздуха совсем не хватает. Изнеможённый рассудок порождает тошнотворную муку, страх отравляет действительность. Это его слезы? Это его руки и его лицо? Разве это он сейчас так уродливо рыдает, глядя в зеркало в ванной.Кто в отражении?
На кого он сейчас смотрит?
Омерзительно и страшно, страшно до безумия. Он не думает, когда рьяно ударяет по зеркалу. Бьет бездумно, так, что кожа на костяшках разрывается до крови, и зеркало в какой-то момент трескается, а после звонко осыпается осколками. Они падают в раковину, на пол. Локи и сам не в силах устоять на ногах, осаживается на пол, опирается на бортик ванной. Тошно-тошно-тошно. Воздуха не хватает, слезы душат, и так по-простому плохо. Он запрокидывает голову назад, кривится измученно. Он устал лить слезы. Устал собирать рассудок по крупицам и терять себя. Кто он? Лауриц Йонас? Какой-то неизвестный Леон? Локи Одинсон или Локи Лафейсон? Сколько у него имен? И какое его настоящее? Как почувствовать себя живым? Рука непроизвольно сжимает мелкие осколки на полу, и ладонь ранится. Боль отрезвляет и опьяняет разум одновременно, но так отлично возвращает в реальность. Происходящее проясняется, чувства сводятся к боли, и тревога уменьшается. Наверное, чтобы всё окончательно прошло, нужно причинить себе больше вреда, и тогда рассудок вернется к нему, и он снова сможет почти нормально существовать. Никаких мыслей в голове, только бездумное и импульсивное действие. Он нащупывает осколок побольше, цепляется за него так отчаянно и тут же всаживает острый край в другую ладонь. Этого недостаточно, и студент окончательно сдается, ведет осколком вниз по ладони, надавливая. Из рваной раны стремительно вытекает кровь, осколок выпадает из руки студента. Лафейсон вздыхает судорожно, глотает воздух жадно, сжимает зачем-то запястье раненой руки. — Локи, ты там? — Скромно стучат в дверь ванной. Сосед по комнате вернулся. — Ты в порядке? Нет, не в порядке. И больше никогда не будет. — Да, — поразительно умело врет студент. Голос не дрожит, звучит ровно, ничем не выдавая его слез и истерики. — Зеркало упало и разбилось. Я потом новое куплю. — Ты не поранился? — Я в порядке. Вовсе нет. Он болен. И он устал от этого.***
Пару ночей Питер мучился бессонницей, ворочался в полусне и все мысли, так или иначе, сводились к Лафейсону. Следующая их встреча в компании происходит по инициативе ученого, который зачем-то встречает студента у входа и следует за ним. Локи улыбается ласково, смотрит поразительно нежно на Паркера, будто он что-то удивительное для студента. — Что у тебя с рукой? — Обеспокоенно смотрит на забинтованную ладонь ученый. Локи улыбается мимолетно, пожимает плечами. — Зеркало в ванной упало, а я нечаянно оперся рукой на осколки пока собирал их, — врёт, ничем себя не выдавая. Питер кивает вдумчиво, бурчит, чтобы Локи был осторожнее. Тот, отмахнувшись, просит сходить с ним в кабинет Одина, чтобы поискать документы. Ученый послушно кивает, идет за ним. Хочется спросить про Свартальфахейм, но он пока не решается, думает, что Лафейсону нужно больше времени для плана. Хочется также спросить, в порядке ли студент, но и это остается лишь навязчивой мыслью. Локи довольно неожиданно и неуместно достает из внутреннего кармана пиджака неяркую карточку и передает ее. Питер берет ее в руки осторожно, смотрит на нее озадаченно. Сертификат на обучение стрельбе из огнестрельного оружия… — В компании сейчас тяжелые времена, тебе будет полезно уметь метко стрелять. Это хорошее место, Тор там учился, потом меня учил, — Как-то бездушно звучит голос студента. Даже думать об этом не хочу… Они подходят к нужному кабинету, и Локи достает отцовский ключ. Дверь до забавного пафосная, большая деревянная, с вырезкой явно ручной работы. У них выебываться это семейное. Попытки Лафейсона прокрутить ключ и открыть замок почему-то не увенчались успехом. От этого студент напрягается почти осязаемо, вытаскивает ключ, и крайне запуганно поворачивает ручку двери. А та спокойно открывается. Даже жутко видеть так наглядно его эмоции, понимать его открытость и беззащитность в это мгновение. В кабинете кто-то был, и, судя по беспорядку, что-то искал. Локи пугается совершенно очевидно, зеленые глаза тускнеют, раскрываются в ужасе. Неизвестно кто проник в кабинет, неизвестно как и зачем. Все мысли и догадки доводят до паранойи, и Локи закрывает дверь испуганно, не собирается входить. Он спешно звонит брату, просит его подойти. Голос дрожит, пальцы не гнутся и ноги ватные. Хочется его успокоить, выдернуть из плохих мыслей и ужаса. В кабинет они заходят только с Одинсоном. Тот утверждает, что в последний раз видел кабинет в нормальном ему состоянии, а ключ всегда был только у него. Непонятно зачем к ним присоединяется советник, и напряжение нарастает неконтролируемо быстро. Локи рассказывал, что какое-то время Тор ограничен в управлении компанией. В том числе Одинсону неподвластно увольнение советника. Он служил Одину многие годы, но сейчас его польза компании сомнительна. Пока он лишь осуждает все действия и решения наследников. В проникновении в кабинет Одина он обвиняет Тора, предполагая, что тот безответственно хранил ключ. Осмотрев кабинет, советник выдвигает два варианта: либо в компанию проник кто-то извне и украл какой-то документ, либо в офисе крыса. С этим можно было бы согласиться, но советник продолжает свою мысль, предполагая, что если и есть предатель, то он сейчас в этой комнате. Напряжение почти осязаемое, давит на сознание. Питер замечает, как давяще и строго смотрит Тор на советника, как Локи задумчиво отворачивается, становясь спиной к мужчине. Студент хмурится, и ученому кажется, будто он улавливает его ход мыслей. Локи доверяет Тору и мне. Я доверяю Локи, и не стал бы подозревать Тора. Точно так же, как Тор доверяет Локи, и вряд ли станет подозревать меня. Это значит, что если есть крыса, и если эта крыса сейчас тут — то это наверняка сам же советник. Ему доверял лишь предыдущий руководитель, который, впрочем, не был хорошим человек, к тому же уже мертв. Однако странно, что советник сам же выдвинул эту теорию. Если он крыса, то совсем нецелесообразно давать такие наводки. Хотя он может надеяться на то, что его никак не уволят. — Если, как ты сказал, крыса среди нас, то не исключено, что предатель — ты, — сухо звучит голос студента. Кажется, Локи больше не напуган. Хотя взгляд зеленых глаз остается мрачным, на лице у него что-то совсем иное, нежели страх. Он напряжен, сдвигает брови к переносице, но выглядит решительным, тело больше не скованно от напряжения. — Я бы предпочел подозревать тебя или твоего подручного. Провокация довольно примитивная, но действующая. В зеленых глазах загорается тот самый кровожадный огонек, означающий, что ничего хорошего не будет. — После недавней вашей выходки это вполне справедливо. Это плохо, очень плохо. Только бы Локи ничего не натворил, и так всё очень плохо. Локи, впрочем, недолго думает. Неожиданная ярость не дает здраво мыслить. — Вас обоих следовало бы уволить за это, — сухо звучит сзади голос советника. Локи действует импульсивно, движимый гневом. Он хватает за ворот рубашки и оттаскивает советника назад, из-за чего тот теряет равновесие и валится под давлением на громоздкий деревянный стол Одина. Лафейсон давит рукой на горло, смотрит свысока самодовольно и кривит губы. — Терпеть не могу советчиков вроде тебя, — хрипло проговаривает студент, — ты больше не нужен компании, не сможем уволить — избавимся от тебя другим способом. За спиной под пиджаком таится пистолет, и Лафейсон достает его довольно неожиданно, подставляет дуло ко лбу советника, и улыбается пугающе безумно. — Так что держи голову пониже, чтобы пулю не словить. Угроза вполне ясна, а тот факт, что Тор никак не комментирует поведение брата, лишь доказывает абсолютную власть и безнаказанность Лафейсона. Мерзко. Телефон Одинсона вибрирует от звонка, и тот отвечает, убивая напряжение. Локи убирает оружие, оттаскивает советника за ворот рубашки, чтобы тот мог уйти. Мужчина спотыкается неуклюже, тянется рукой к горлу. И сталкивается взглядом с Паркером. Суровый взгляд ученого пугает до мурашек, вызывая непомерное отвращение. От всех троих веет опасностью. Все трое не постесняются убрать его любыми методами.***
Питер быстро научился стрелять метко. А Локи быстро нашел этому применение. Свартальвы еще не знают, что Йотунхейм теперь под руководством Локи. Искалеченный руководитель назначал встречу, будучи уверенным, что придет в компанию к Бюлейсту, дружески пожмет ему руку, несмотря на взаимную неприязнь, и они снова попробуют договориться. Этого не произошло. Личная встреча с Бюлейстом пошла не по плану сразу, как только Свартальв прибыл в Йотунхейм. Потому что в холле его встречает вовсе не Бюлейст, а Локи Лафейсон. Страх охватывает мужчину довольно быстро, потому что если Локи здесь, то его телохранитель скорее всего тоже. После той встречи в Асгарде лицо было похоже на фарш, заживление проходит медленно. Еще одной встречи с кудрявым телохранителем он может не пережить. Впрочем, того нигде не видно. Только слишком довольный Лафейсон впереди. Диалог непонятный, руководитель Свартальфахейма не сразу осознает происходящее. Сердце бьется панически сильно, колени дрожат. И мерзко-мерзко-мерзко от улыбки Лафейсона. Отвратительный и липкий страх будто свертывает кишки узлом, расползается по телу, обездвиживая. Где кудрявый? Где убийственно сильный телохранитель проклятого асгардца? — До меня дошёл слух, что ты больше не хочешь сотрудничать с Йотунхеймом. Перекладываешь всю ответственность, винишь нас во всех бедах. Ты провинился и тебе следует извиниться, не так ли? — Локи склоняет голову в бок едва заметно, смотрит пронизывающим взглядом, выедая душу. Мерзко. Глаза у Лафейсона пустые и мрачные, но смотрят гордо, презирающе. — Так что, давай, вставай на колени. Мужчина хмыкает истерично, но отвращение сжирает изнутри, и страшно до ужаса увидеть чужого телохранителя. — Это очень интересно, — судорожно выдыхает Свартальв, пытаясь сохранить самообладание и спрятать слабость. Зеленые глаза темнеют, и Лафейсон сдвигает брови холодно, раздраженно. — На колени. Бескомпромиссный приказ раздается эхом по просторному помещению, а за ним следует оглушающе громкий выстрел. Мужчина не сразу понимает происходящее. Валится беспомощно на пол, к чужим ногам, и не может определить, какая часть тела ранена. Боль нарастающая, через мгновение будто парализует, и он с дрожью оглядывается. Колено прострелено, сочится кровью, изогнуто неестественно. Стрелок стоит позади равнодушно, не опускает пистолет. Это он. Тот самый телохранитель. От боли в глазах темнеет, и навязчивый писк звенит в ушах. Руководитель едва нащупывает под пиджаком пистолет, но не успевает даже подумать, куда прицелиться. Второй выстрел. Пуля простреливает насквозь запястье, рвет суставы, ломает кость. Кисть почти отрывается, висит куском бесполезного мяса. Кровь брызжет, заполняет стремительно пол под мужчиной. Он глотает воздух беспомощно, и горячие слезы стекают на избитые искалеченные щеки. Рассудок помутнен, хочется попросить о помощи. — Бедный. Ты истекаешь кровью, и через минут тридцать умрешь от кровопотери. Хочешь, чтобы мы помогли тебе? — Раздается сверху голос Лафейсона. Тошно. Мужчина лишь всхлипывает, пытается заговорить, но голос хриплый, срывается. — П-прошу… — Нет-нет, умоляй, — унизительно приказывает парень. Чужой плач лишь усиливается. Мужчина, кажется, пытается что-то говорить, шепчет с придыханием. Что-то вроде «не хочу умирать». Локи улыбается криво, самодовольно. Упивается чужим унижением. — Что на счет новой сделки? — Насмешливо спрашивает Лафейсон. Он издевательски поднимает чужое лицо на себя, давя кончиком лакированных туфель на подбородок. Улыбается кровожадно, жестоко. И притаптывает незажившую щеку унизительно. — Ты подчинишь мне Свартальфахейм, а я сохраню тебе жизнь. Что выберешь: жизнь или компанию? Свартальв беспомощно опирается о чужую обувь. Он выбрал. Просит жалостливо о помощи, обещает взамен всё, что угодно. И теряет сознание.***
Из Йотунхейма в Асгард они едут на служебной машине с водителем. Руководитель Свартальфахейма госпитализирован, Локи наведается к нему через несколько дней, чтобы напомнить о выборе мужчины. А пока едет молча, отрешенно наблюдая за дорогой в окно. Питер хочет с ним заговорить. Хочется что-то сказать связующее, что-то такое, чтобы Локи выдохнул облегченно, но в голове пусто. И когда Питер стрелял — так же пусто было. Ни единой мысли, никаких сожалений. Но ведь что-то не так? Локи совсем не рад произошедшему, хотя недавно упивался жадно, радовался чужим слезам. — Прости, — хрипло и тихо звучит голос студента. Он не смотрит на Питера, опускает пустой взгляд в ноги, и губы кривит пристыженно. — Прости, что тебе пришлось это делать. — Я был на это согласен. Почему ты продолжаешь извиняться? Я ведь сам иду на это. Сам хотел это сделать. Локи ничего не отвечает, замолкает мимолетно, чтобы через мгновение расплакаться. Он всхлипывает безнадежно, заводит руки в волосы, нервно оттягивая их. Невыносимо. Невыносимо снова и снова наблюдать, как плачет Лафейсон. Это давит на сознание, вызывает необъятное сочувствие и желание решить все его проблемы. Но понять до конца, что именно тревожит студента не удается. Почему ты плачешь? Что-то происходит. Что-то неизбежное и давящее. Чужой плач не прекращается, Локи всхлипывает судорожно, пытается вытирать слезы с щек, но они лишь продолжают литься. — Я не хочу… Не хочу быть таким, — давится от слез Лафейсон. И что это значит? Как мне это понимать? Ученый на мгновение пытается потянутся к Лафейсону, хотел прикоснуться, обнять, но одергивает себя. — Я слишком ужасный человек. Локи давит всхлипы, его плечи подрагивают нервно, а длинные волосы сильно спадают на лицо. Голос у него дрожит измученно, и парень кривит губы несчастно, болезненно. Нужно утешить, успокоить. Питер всё же позволяет себе придвинуться ближе и утянуть студента в объятия. Очередной чужой всхлип давит на сознание, и что-то ноет в сердце Паркера, скребёт изнутри. — Я тоже. Поэтому мы и вместе, — шепчет на ухо успокаивающе. Но это ничем не помогает, делает даже хуже. Потому что Локи боится, что это его вина. Боится, что Питер осудит его, боится, что однажды Паркер его бросит. Поэтому и стыдно за содеянное. Стыдно и страшно. Питер обнимает нежно, заботливо, хочет сказать что-то успокаивающее, но в голове нет подходящих слов. Ему нужно понять причину чужих слез, нужно разобраться в себе и причинах, почему он идет за Лафейсоном. Локи опять утыкается в его плечо, заводит руки за шею, обнимая слегка боязливо. — Я… Мне так жаль, Питер, — слезливо шепчет студент. — Я не хочу быть таким. Наверное, тоже ложь. Хоть и не совсем. Лафейсону неважно, насколько сильно его руки в крови. Он не беспокоится о вреде, который он причинил людям. Его волнует только Питер. Только Питер и его мнение. Осознание, что он не переживет уход ученого больно бьет по рассудку, и Локи готов на многое, чтобы избежать этого. Он плачет искренне, но совсем не от неприятия себя. Он плачет от страха однажды потерять близкого человека. Питер… Он особенный. Самый лучший, самый прекрасный. Рядом с ним так хорошо и безопасно, рядом с ним Локи чувствует себя живым и настоящим. Особенно приятно ощущаются прикосновения ученого. Питер прижимает к себе, зарывается пальцами в черные волосы, бессмысленно перебирая их. Он пахнет слегка грубым одеколоном, от него веет теплом и чем-то до слез хорошим, что Локи льнет к нему неосознанно. Я не могу понять, что с тобой происходит. Но что-то ведь не так, да? Что-то терзает тебя, не дает покоя. И как бы мне не хотелось, я вряд-ли доберусь до истины. Ничего не понимаю. Ни тебя, ни себя. Ты плачешь, и мне очень жаль. Я хочу помогать тебе, хочу быть рядом и делать тебя счастливым. Я не знаю почему я хочу этого. Но ты единственный, кто мне дорог. По-настоящему дорог. Наверное, поэтому я и волнуюсь за тебя искренне. Только о тебе и могу волноваться.***
Машина останавливается у главного входа в офисное здание, и Питер выходит первым, обходит машину, чтобы открыть дверь Лафейсону. Странное действие, бессмысленное и необдуманное. Локи больше не плачет. Успокоился, но из объятий не уходил долго. А сейчас выглядит совершенно обычно, будто и не было ничего. Покраснение от слез сошло на удивление быстро, и сейчас невозможно заметить, плакал ли он. Только взгляд потухший, пустой и измученный. Недалеко от здания есть скамейка. Она стоит неуместно, пустует обычно. Но не сейчас. Питер случайно оборачивается. Случайно смотрит в ту сторону. Случайно наблюдает, как Фандрал гладит уличного кота, что-то ему увлечённо рассказывая. — Ты идешь? — Останавливается на широкой лестнице студент, оборачиваясь к Питеру. Тот так и не начал подниматься, стоит вдумчиво. — Я, наверное, немного задержусь. Ты иди, я позже еще к тебе зайду, — принимает наверняка неправильное решение ученый. Локи кивает, отворачивается, чтобы зайти в офис. Питер сам не знает, почему идет к злосчастной лавочке. Наверное, хочет поговорить с блондином. Тот оборачивается, когда замечает чужой силуэт. И улыбается как-то особенно странно. Вроде искренне, но совсем не радостно. Они кивают друг другу вместо приветствия, садятся молча на лавку. Бродячий кот трется об ноги Фандрала, мурчит на удивление громко. — Ты давно тут? — Нелепо спрашивает Паркер. Фандрал неопределенно кивает головой, так, что не понятно, положительный это ответ или отрицательный. Других подходов для диалога ученый придумать не может, поэтому затыкается окончательно, сидит напряженно. Блондин лишь лениво достает пачку сигарет, тянет ее к Паркеру, предлагая, и хмыкает, когда тот кривится и отмахивается. Он курит неспешно, но выглядит не особо довольным. Видимо уже и сигареты не приносят радость. Уличный кот трется о ноги парня, потом запрыгивает на лавку, сидит возле Фандрала. Тот, улыбаясь, хлопает приглашающе по своим ногам, и кот послушно располагается на его ляшках. Питер думает, что за этим очень странно наблюдать. И непонятно, почему именно он находит это странным. Фандрал в целом весь такой. Вроде улыбается мило и радостно, но отнюдь не по-настоящему. Питер столько раз видел его в офисе рядом с Тором, и каждый раз одно и тоже: Одинсон громко хохочет с какой-то шутки друга, а тот улыбается совсем безрадостно. И в глазах все время какая-то пустота, безнадежность, и вроде хочется узнать больше о проблемах знакомого, но не хочется тоже. Вряд-ли Питер проникнется сочувствием. И уж тем более ничем не поможет. Да и Фандрал сам говорил, что не хотел бы помощи. — Люблю уличных котов, — тихо звучит голос блондина. Он гладит животное ласково, и улыбается ему так любовно. — Мне показалось, ты говорил с ним, — замято бурчит ученый, вспоминая, что и вправду видел это. Фандрал хмыкает все так же наигранно весело, но звучит безрадостно. — Я разговариваю с животными, потому что они меня не понимают. Мне нравится рассказывать им то, что никто из людей не захотел бы слушать. Питер готов поклясться, что ничего не понимает. Совсем ничего. Что такого может рассказывать Фандрал? — А ты, оказывается, очень сильный, — с неуместным смешком подмечает Фандрал. — Никогда бы не подумал, что ты такое можешь. Это осуждение? К чему он это? — Почему тебя это удивляет? — Ты кажешься добрым, хоть и ходишь с хмурым лицом, и смотришь на людей раздражённо. Я уверен, что ты лишь хочешь казаться опасным, тем самым отталкивая окружающих. Ты хочешь обмануть других, правда? — Фандрал, кажется, лезет совсем не туда. Питер не любит, когда ему лезут в голову. Ему не нравится то, до чего пытается добраться знакомый. — О чем ты вообще? — Ты притворяешься, что тебя не интересуют другие, хочешь остаться одному, но ты ненавидишь одиночество, — поворачивается к ученому парень. Он смотрит совсем пустыми глазами и кажется всезнающим, отчего Паркер хочет злиться. — Нет, не притворяюсь. Мне плевать на чужие проблемы, и большинство людей меня раздражает. Я не чувствую вины за причинение вреда кому-либо, мне даже нравится это. Как тогда я могу быть хорошим человеком? — Но с Локи ты другой, разве нет? Это заметно даже по взгляду, ты смотришь на него совсем без раздражения, скорее увлеченно и внимательно. И он единственный, к кому ты прикасаешься, так ведь? Я еще ни разу не видел, чтобы ты намеренно прикоснулся к кому-нибудь другому, если не считать того избиения. — И к чему ты это? — В голосе слегка заметно напряжение, хотя этого не должно быть. Питеру просто не нравится, что кто-то пытается его анализировать. Ему не нравится такое внимание к себе и своим поступкам. — Да брось, ты даже избил тех мужчин ради него. Ты не подумай, я ни к чему не клоню, мне просто интересно узнать, в каких вы отношениях. Нет, тебе не просто интересно. Все твои рассказы о Локи пропитаны влюбленностью в него. — Ты ведь всё ещё любишь его, да? — Как-то очень холодно и строго спрашивает Паркер. И, наверное, даже слишком резко. Фандрал кривит губы как-то неопределённо, напряженно. — Нет. Я люблю лишь того, кем он когда-то являлся. Он изменился, я теперь ничего о нем не знаю, мне остается только вспоминать прошлое. — А может стоит начать жить настоящим? — Наверное, не слишком дружелюбно звучит такое предложение. Да и Питер раздражен, ему не нравится то, к чему они пришли в разговоре. Фандрал кривится вроде болезненно, но и брезгливо. Он не может себя простить за эту слабость, но он никогда не придет к нормальной жизни. У него нет сил оставить прошлое позади, он живет только воспоминаниями. Каждый день думает о том, как когда-то было хорошо, как он скучает по тому времени. А поздней ночью в холодной и необжитой комнате он доводит сам себя до ненависти к себе. Вспоминает все неудачи, все неловкие ситуации и ошибки, и ненавидит, ненавидит, ненавидит. Ему противно быть собой. Он сам для себя обременяющая ноша. Нет никакой жизни настоящим. У него и будущего нет.