Рапунцель на волоске

Лишь в бункере Дин наконец-то засыпает. Устроив Сэма на его кровати, он только на минуту опускается на пол возле нее, головой упираясь в жесткий братнин матрас, лишь на секунду закрывает глаза, чувствуя легкое прикосновение безвольной руки младшего к волосам, просто задумывается — что дальше, что сейчас? Но бункер это безопасность и он просто не спал слишком давно, и открывает глаза он уже когда где-то там наверху, снаружи — новый день. Порой Дин ненавидит это свое свойство, но после ужасных событий он никогда не просыпается, считая их лишь сном. Пара секунд покоя, пара секунд неведения были бы охрененно хороши. Но нет — Дин помнит все. Сэм все так же лежит — огромный и беспомощный. Во сне он, кажется, пошевелился, — что ж, уже неплохо. Теперь нужно найти ему принцессу, вот и все. Конечно же, Дин звонит Эйлин. Прежде всего Эйлин. Она хорошая девчонка, она очень трогательная, и как по Дину — тянет на принцессу побольше многих. Он всегда немного злился на себя, что не может толком порадоваться за них с Сэмми, потому что — ох, Джессика ведь была крута по-настоящему, и Дин — он в курсе про Амелию, он видел фотографии у брата в телефоне, вытянул однажды пару подробностей во время Испытаний, когда Сэм был так слаб, что почти бредил, так слаб, что разрешил себе скучать по ней, так слаб, что показал больное место брату. Дин помнит всех их — Сэмми, его Сэмми, он переборчив, но любит погорячее, и Эйлин… не в его вкусе. Добра, и вызывает желание помочь ей, защитить, Сэмми влюблен, конечно, но… Но. Дина преследует мысль, что брат взял то, что дали. То, на что хоть как-то мог согласиться Дин. Ту женщину, которой не нужна зеленая лужайка перед домом и собака. Ту женщину, которая не станет возражать, что в жизни Сэма слишком много — Дина. Когда он звонит Эйлин, то боится, что как обычно, налажал, и это не она. Что Сэмми выбрал не свою принцессу. Это не она. Эйлин, конечно, приезжает. Слушает — читает по губам, — расспрашивает. Следует за Дином в спальню Сэма. Очень аккуратно присаживается на край кровати, гладит его брата — по волосам, по подбородку с почему-то все не отрастающей щетиной, по бровям и по груди. В ее жестах волнение, любовь. В них — близость. И, конечно, Дину стыдно, вот сейчас действительно, за то что думал так, об этой девушке, и он бормочет тихо, что должен выйти, вот сейчас он выйдет, не будет им мешать… Он не выходит. Смотрит, как она нежно-нежно целует его брата. Сначала нежно, потом страстно, властно, и будь на месте Сэмми Дин — ох, он бы от такого поцелуя проснулся бы уж точно, во всех смыслах восстал бы, черт возьми. И вот он пересматривает в очередной раз мнение об Эйлин, но Сэм… не просыпается. И это не она. Потом они, конечно, напиваются. Только вдвоем,. и Эйлин говорит: — Ровена сказала, что это что-то судьбоносное, да? Это, вероятно, должно быть что-то, что… ну в первый раз. А у нас с Сэмом, ну… уже сложилось. — Да… — бормочет Дин нетрезво. Потом поднимает голову, осененный новой дурной идеей, — А… — И это тоже было, — обрывает Эйлин. Она ложится спать… где-то. В какой-то комнате. На деле Дин уверен, что рядом с Сэмом. Дин не может спать сейчас нигде, кроме как в этой комнатушке. Он не может спать. Наутро они давятся беконом, чтобы пережить похмелье. Что хорошо в похмелье — оно заземляет. Уносит с жутких ситуаций этот привкус мистического ужаса, давая вместо него нормальный вкус кошачьего дерьма и мятной зубной пасты во рту, и заставляет мыслить. Мол, сначала избавиться от звона в голове и тошноты. Затем — спасти весь мир. Приоритеты, да? Работаем, ребята. Где-то между беконом — не веганским, жирным, настоящим мерзким беконом — и второй таблеткой аспирина Эйлин вдруг говорит: — Ты сказал, Сэм узнал как снять это проклятье с жертв? — Да. Но ни одной записи, — зло отвечает Дин. Это он тоже должен был упоминать. — Ну да. Но если бы ты мог спросить его? Не знаю, вызвать его дух или попросить Каса проникнуть в его сон? — Только если Кас влезет в моего брата. Сэм… он никогда мне не простит. Да он не согласится. Не попадется больше. Должен сказать «да». И я… и я не поступлю так с ним. Никогда больше. Это все равно что… Это как изнасиловать кого-то. — Ну, ты мне предлагал мне сделать что-то похожее. — Нет! Совсем не так. Ты — его девушка! — Это не важно, знаешь. Ранее данное согласие не в счет, даже в случае брака. Дин просто поднимает руки вверх: — Вы так похожи, кто ты, миссис Стэнфорд? Но Эйлин не знает этой отсылки, и Дин удивляется — Сэм разве не сказал ей? И внезапно он понимает — да, Сэм не сказал. И это — без согласия. Она его девушка, но… но недостаточно. С похмелья он не может понять сам, в чем разница, но… Эйлин недостаточно. *** Дин роется в библиотеке, как дурак, когда до него наконец доходит. Виновата книга, спасенная Сэмом из дома Бобби. Чудом затесалась в сумке братца-ботаника, осела навсегда в хранилище, теперь Дину попалась. Дин смотрит на нее и вспоминает названого отца, и то как они с братом всегда звонили ему и просили помощи, и как сами спасали его. Вспоминает, как узнал о жене Бобби, а потом увидел ее саму… Узнал о ней… Узнал! Во сне у Бобби! Найти сонный корень совсем не сложно. Дин сперва лажает с рецептом, понимает это сам, еще до того как попробовать. Приходится искать тот в книгах — прочтите, наконец, инструкцию, да, да… Потом он осторожно срезает сэмов волос. Смутно понимает, что брата бы неплохо вообще раздеть — Эйлин сняла с него ботинки, дальше Дин утащил ее, чтобы надраться в хлам. Может быть, и помыть его неплохо бы, хотя волшебный сон очень волшебный — Сэм потеет слабо, совсем не так как должен. Дин вздыхает, выбрасывает чепуху из мыслей. Залпом выпивает мерзкое зелье. — Ладно, — бормочет он, тяжело падая на кровать брата, — ладно, Сэмми. Жди. И засыпает. Впервые ему можно теперь спать.