Рапунцель на волоске

Он находит себя в Чистилище. Это место выглядит странно — оно точно такое, как он помнит: дикое, одновременно полное равнодушной природой и какое-то неживое, угнетающе сумрачное, лишенное солнца днем или, если бы была ночь — луны и звезд ночью. Воздух точно такой: неподвижный и странно пустой, приглушенный, совершенно не радующий запах трав и земли — и почти незаметный, тревожный душок старой крови. Находиться здесь как внутри трупа, — однажды сказал он Бенни. Но при этом, тут все по-другому. Для начала, здесь поздняя осень. Ковер мертвой листвы на земле, оголенные ветви, тычущиеся в свинцовое небо. Дин уверен, что тут есть какое-то воспоминание… Звук шагов. Кто-то громко бежит по листве, слишком громко для этого места, топочет, кто-то маленький… Дин стремительно оборачивается, выхватывая пистолет — в этом месте патронов уже не достать, надо бы поберечь, — думает он невольно. Но вокруг него бегают дети. Серьезно. Это — дети. Они разного возраста, встрепанные, с нанесенными на лица росчерками помады, вероятно, имитирующими боевую раскраску индейцев. У одних в волосах перья, у других на головах шляпы. Они целятся и стреляют из игрушечных пистолетов или луков — и падают замертво, игнорируя Дина. Он трясет головой: — Что за бред? Потом, не сдержавшись, бросается к девочке-"индианке», свернувшейся на земле, теребит ее, бледную, чем-то смутно знакомую. — Эй, малышка, что ты делаешь в этом месте? Тут нельзя играть, вставай, эй! Нож он держит другой рукой, почти ждет, что восстанет девчонка монстром. Она не просыпается. Пульса в тоненькой шейке нет. Было, кажется, такое дело. Дин смутно припоминает. Было дело, где дети играли на месте индейского кладбища, получая настоящие раны. Но никто не погиб, как здесь. Ошалевший, охотник поднимает голову вверх, смотрит на черные стволы деревьев и серое небо, пытается понять, где он. Это что, не Чистилище? Когда он опускает взгляд снова, вокруг него никого нет — ни детей, ни их тел. — Черт! Дин подскакивает. Ладно, хватит. Он тут искал Сэма. — Сэм? — он орет во все горло, хотя, если это Чистилище, то вот так привлекать внимание… К дьяволу. Это сон. Просто сон, а Чистилище уж или нет — совершенно не важно. Не худшее среди мест, где они с братом были. — Сэм! Сэмми, где ты? Давай, ты где-то рядом, я знаю. Я пришел за тобой, эй, Сэм? Сэмми! — Здесь, — звонко, с холодным вызовом окликают его со спины. Обернувшись, Дин видит. — Сэм? Сэмми лет… лет пятнадцать? Четырнадцать? Уже эти длинные патлы, и в тринадцать он еще позволял себя стричь по-армейски, но в четырнадцать — уже нет. Он одет как индеец, но держит в руках пистолет. Настоящий, любимый, подаренный Дином куда позже Таурус. Причем, целится из него в Дина, так что, сон или нет, но на всякий случай тот поднимает руки. — Эй. Не скажу, что я этого не заслужил, но чувак, опустил бы ты ствол, а… — Еще чего, — коротко говорит юный Сэм, совершенно по-подростковому. — Ладно. Ладно, если тебе так спокойнее. Слушай, а где… — Дин кивает в сторону поляны, где до этого лежали дети, — где все? Сэм легко пожимает плечом: — Папа ждет нас в мотеле, а брат ушел. — В смысле, ушел? — Я достал его, — объясняет Сэмми как само собой разумеющееся. — Папа нас тренирует. Высадил посреди ничего и велел добираться обратно самим. Я сказал ему, что он мог бы дать нам чертов компас, ну и… Дин разозлился. — И бросил тебя одного здесь?! Нет. Нет! Дин бы в жизни так не поступал. Папа правда иногда задавал им задачки на выживание в дикой местности, но он ни разу не подвел Сэма, даже когда тот ныл как пмсная стерва. Еще одно полу-пожатие плечами: — Ну, я и правда его достал, — ух ты, Сэмми-то ведь на слезах, — да ладно! Это должно было однажды случиться. От меня одни неприятности. Блин, Дин правда не помнил такого: — Чушь собачья. Сэм, а где мы? Была пара таких тренировок — одна в пустыне Невады и другая в Вирджинии, и, может, пара других, но он, хоть убей, не мог припомнить… Сэм глядит на него, как на полного идиота: — Мы в Чистилище. Дин осекается. Точно. Он пытается искать смысл во сне. — А отец, значит, ждет нас в мотеле? — Угу. — Ладно. К черту. Сэмми, мы не в Чистилище. Мы у тебя в голове. Ты сейчас спишь. Послушай, взгляни на меня хорошенько. Что ты помнишь последнее? Помнишь то дело с ведьмой? Сэм тупит, явно не понимая, которое дело с ведьмой Дин имеет в виду. — Мы охотились с тобой вместе. Сэм, чувак, тебе тридцать семь лет, ты успел поучиться в Стэнфорде и вернуться к охоте, спас мир и усыновил нового Бога. Ну же, то дело в Кейро: люди пачками засыпали поблизости от больниц, мы с тобой разделились, я пошел грохнуть стерву, а ты все искал способ разбудить ее жертв, ну? Сэм, нахмурившись, опускает — медленно, медленно — пистолет. — Дин? — Ну, а кто, блин, еще-то? — раздраженно восклицает тот и устало садится на мотельное покрывало. Жмурится, силясь сообразить, что не так. Понимает. Открывает глаза. Они друг оказались в номере мотеля, в Кейро, Джорджия. Он сидит на кровати. Сэмми сидит напротив, на своей, обложившись весь книгами и уликами, ноутбук примостился на тумбочке и играет какое-то древнее инди — музыку, которую Сэм милосердно не ставит обычно в присутствии старшего брата. Да, на ноуте точно что-то играло, когда Дин нашел его тело. Сэм — уже его Сэм, взрослый, большой, серьезный, смотрит как-то встревоженно. — Дело в Кейро, да, верно. Там же было проклятие вечного сна? Не законченное. Я почти что забыл о нем… Сэм оглядывается. Дин и сам продолжает рассматривать чертов номер, в котором, как и в «Чистилище», что-то не совсем правильно. Картина на той стене. Как ни щурься, понять, что на ней нарисовано, не получается. Или ноутбук Сэма. Это ведь не его ноутбук. Ну, точнее, его, только это был старенький серебристый Dell, тот, который Сэмми купил еще в Стэнфорде. — Думаю, — наконец уточняет младший, — я не просто так задремал в поисках материалов? А ты где? И что с ведьмой? Дин морщится виновато. «Он ушел. Я и правда достал его». Так все и было, верно? Сэм просил не пороть горячку. Уговаривал для начала найти способ разрушить заклятье. Ему что-то не нравилось, а Дин рвался вперед, потому что его достало это чувство беспомощности, потому что какое-то мерзкое было дело, что-то в нем не срасталось, прямо как в этом номере, и, серьезно, ну сколько же можно было сидеть на задницах. И он бросил Сэмми разбираться, погнал убить ведьму, просто бросил, даже не предупреждая… — Я убил ее, — признает он. — Но ты тоже попался. — А ты? Ты поэтому здесь? Тоже… — Нет, я в порядке. Сонный корень. Съел твой волос. Ну и гадость, серьезно, подстригись уже наконец, это как кусок лески глотать… Ладно, ладно, — Дин, поняв, что бормочет какую-то ерунду, ерошит волосы на затылке, пытаясь все же собраться с мыслями, — Слушай, Сэм. Помнишь, ты говорил, что есть способ вас всех разбудить? — Да, — улыбка его брата полна облегчения, — я бы все сделал сам, но теперь нужно найти хорошую ведьму. Завершить заклинание. Эта девочка, Мэри-Энн. Завяжи на нее проклятие, чтобы все, кто заснул, зависели от нее. Ведьма сделает. И найди ее двоюродного кузена, Тэда. Дин, какое число сейчас? Хэллоуин уже был? Дин молча покачал головой, чувствуя, как трясутся поджилки. Он помнит ее, Мэри-Энн. Теперь помнит. Бледненькая малышка с цыплячьей шейкой, брекетами и серыми глазами. «Индианочка» из «Чистилища». Одна из первых жертв. — Ночью в Хэллоуин будет редкое астрономической явление, голубая луна. И при голубой луне Мэри-Энн должен поцеловать король школы, — Сэм мальчишески усмехается, — было трудно вытянуть это, но приятель девчонки единственный, кому ведьма сказала условие. Для каждого они… — Сэм… С лица брата мгновенно стекает выражение радости и надежды. Он внимательно всматривается в лицо Дина долгим, мучительно понимающим взглядом. И спрашивает: — Ну? И что же у нас так хреново? Дин. Что ты, черт возьми, натворил? *** Голубая луна слишком близко. Хэллоуин послезавтра. Вариантов все еще нет. Дин целует в лоб спящего брата. А потом начинает снимать его майку. Завтра в бункер вернется Эйлин. Все трое, они считают, что надежды почти никакой. Но девчонка согласна попробовать. Сэм — пусть и с неохотой, с неловкостью — но согласен. Голубая луна — их единственная зацепка, единственная возможность. Только это условие общее для всех жертв. Дин задумывается о спящей в больнице малышке. Если бы не Ровена… Штаны тоже приходится снять. И трусы. Их тоже лучше сменить. Раздев младшего брата, он берет в руки влажную губку. Он сегодня Флоренс Найтингейл, обмывает больного, и все. Ничего больше. Даже не помнит, как вот также до этого обмывал тело, привезенное из Колд Оак. Впрочем, разница слишком заметная. Сэмми ни в каком смысле не мертв. Нежно хмыкнув, Дин оглядывает: до сих пор чуть сутулые, но такие широкие плечи, длинные руки и уж совсем бесконечные ноги, мускулистую грудь — когда Сэм начал вести себя как нормальный мужик и забил подстригать на ней волосы, а? — и да, узкие бедра со всем, что должно быть между ними. Кое-кому повезло. Дин проводит губкой от ключиц по грудине и смотрит, как влажная кожа покрывается трогательными мурашками. — И вовсе вода не холодная, — ворчит он, но слегка подливает горячей из чайника в миску. — Как в детстве, да, Сэмми? Помнишь, ты свалился с простудой? Так вспотел, что тебя воротило от запаха. Я не смог затащить тебя в ванну, и пришлось протирать мокрой тряпкой. А та, как оказалось, линяла. Ты стал серо-зеленый, как киношный зомби. Руки Дина работают сами — привычно, умело и ласково. Это Сэм — его брат. Дин все знает о нем, он сто раз обмывал его после той первой детской простуды. Дин бывало, держал его, когда тот не мог даже сам стоять на ногах, чтоб справить нужду. А бывало и наоборот. Дин бесстыдно, спокойно касается всех частей спящего тела, всех складок и уголков. Протирает под мышками — «Фу, Сэмми», — деликатно промакивает в паху и под коленками. Это его брат и кровь. Скоро приедет Эйлин. И Дину, честно, нет дела, как там будет справляться девчонка. Нет дела до нее, если есть хотя б призрак надежды, что его брат проснется. Потому что Сэм — он его. Потому что Сэм — все, что позволено было Дину иметь в жизни, с самого детства. И Сэм просто идиот, если до сих пор верит, будто он его бросит. Дин целует своего брата в лоб. А потом в переносицу. А потом вот так и замирает, зажмурившись. Его так все достало. Все. Он считал, когда они избавятся от писателя с комплексом Бога — погодите-ка, Бога с комплексом писателя? — смогут жить как-нибудь… по-другому. Думал, изменится… что? Да, немного боялся, что теперь Сэмми бросится покупать землю и ставить белый заборчик. Почему-то был даже расстроен, когда тот не стал. Они все так же с братом охотились. Если вдуматься — Дин же хотел этого всю жизнь прежде, должен радоваться: у брата все хорошо, они вместе, у них есть их дом, их семья, никаких концов света и вселенских подстав… А он все сильнее бесился. Ничего так и не изменилось, и это сводило с ума. Ничего в Дине так и не изменилось. Он целует в нос младшего брата. Как ребенка. Укрывает его одеялом, обнаженного, чистого и готового к бессознательным подвигам, когда приедет его принцесса. Убирает руки, не трогает больше. Через силу, но — улыбается. Ну и пусть ничего не изменится. Легче так и не станет. Жизнь не будет счастливее или осмысленней. Так ведь тоже неплохо. Лишь бы Сэмми проснулся. Что угодно. Нет, правда. Даже если это не пройдет.