МатФак

Таких, как ты, два раза не встречают, Таких, как ты, встречают только раз. Я пьян до дрожи искренней печалью, Что у тебя во взгляде разлилась. Таких не разгадать и не измерить, А верить им опасно, как молве. Но я в тебя влюблён, по крайней мере, Сильнее, чем способен человек. Мне нравится, что ты порой бываешь Настолько невозможно холодна — Как наледью покрывшиеся сваи, Как озеро, промёрзшее до дна. Мне нравится, как громко ты хохочешь, Вдруг осознав, что я люблю тебя. Туманов

      Дашу я любила страшно, было ощущение, что мои чувства — это самая большая сила на свете, последняя любовь на земле, которая будет существовать дольше, чем время, которая сильнее, чем тысяча атомных бомб, которая просто есть и её не сломает ни что на свете. И, наверно, то, что Даша с каждым днём оказывалась всё чище, светлее и искреннее, чем можно было бы только представить только разжигало и укрепляло её.       И много всего мне не надо было! Я была самым счастливым человеком на свете, когда по дороге на кухню, отвлекаясь от уроков, заглядывала в комнату к Даше и видела, как она тоже сидит и работает, а на коленках, под столом, у неё спит Маруся, подложив лапки под голову. Или как по вечерам этот пушистый комок приходил, качая своей детской большой головой и заваливался на Бахтину, чтобы поспать, пока она читала свои книжки. Что это была за очаровательная картина!       Даша лежала, вытянув ноги, и смотрела на жёлтые странички через очки, сидящие на кончике носа, и, облизывая кончик пальца, перелистывала с шорохом страницы, лёжа с абсолютным спокойствием, пока у неё на груди, коленях или животе спал маленький светлый взъерошенный комок, который иногда потягивался. Бахтина на это уже не реагировала, как будто всю жизнь жила с Марусей. Я не знаю, почему она её так назвала, но когда на следующее утро, она вдруг за завтраком у меня спросила: — Дин, а Маруся — это хорошее имя? — Я сначала даже растерялась, от того, насколько это был глупый и наивный вопрос. Киваю, чуть хмурясь, — А ей оно подойдёт?       Она лежала у Даши на коленках и спала, пока мы ели, и это было с самого начала так смешно, потому что она с виноватой улыбкой просила меня подать ей что-нибудь, потому что не хотела будить кошку. — Почему нет? — Хорошее? — Киваю и улыбаюсь, потому что не знаю, что сказать. Теперь это её котёнок, она может его как угодно назвать, хоть сапогом, но почему-то спрашивает меня, а меня это вводит с такую растерянность, потому что я никак не ожидала, что она может настолько волноваться из-за моего мнения, чтобы спрашивать даже такой пустяк.       И так продолжалось во всём, теперь она не расставалась с этой крохой почти никогда, изредка вспоминая, где же она и шла проверять, не выпрыгнула ли она на форточку или на стол, плиту, за дверь, в общем куда угодно, куда ей не надо было. Меня это так умиляло, восхищало и одновременно вводило в такую печаль, потому что я видела, как Даша счастлива, но почему она так реагирует на это всё? Конечно, нельзя отметать тот факт, что это её первый такой подарок, что она такая просто по натуре, но… — Даш. — М-м-м, — не отвлекается от прорешивания задач, продолжая орудовать линейкой и карандашами графики. Изящные тонкие пальчики танцевали над бумагой какой-то непонятный мне танец, невесомо касаясь подушечками бумаги — Тебе вообще нравится Маруся, а то я её так принесла… неожиданно. — Я не знала, как подойти к этому разговору, поэтому начала очень издалека, настолько издалека, что вопрос был максимально глупым.       Это стало понятно по одному только вдруг отупевшему взгляду Даши, когда она вдруг перестала перед собой видеть уравнения и графики на листке и вперилась глазами в гладкую поверхность перед собой, потом, нахмурившись, покачала головой, поднимая на меня взгляд. — Ты чего, Дин? — Смотрит на меня с глуповатой улыбкой. Ну что за картина — она, полубоком сидит передо мной за столом, облокотившись одной рукой на спинку стула, ноги вытянуты, а на коленках, уже как всегда, сопит белый пушистый ком. У Бахтиной глаза прямо-таки кричат вопросом: «Ну не дурочка ли ты?». — Ничего, просто спрашиваю… — переворачиваюсь на спину на кровати, возвращаясь к тексту лекции, который учила. — Ну, да, нравится, очень, — Она хмурится, но всё равно отвечает, глядя на меня после короткого молчания. — Или ты ревнуешь меня к коту? — Слышу смешок в голосе.       Это, конечно, её шуточки, которые зачастую оказывались настолько добродушными, что и на шуточки-то не походили, становясь больше похожими на риторические вопросы, которые должны были пробудить во мне чувство умиления, радости или чего-то такого, чем Бахтина была обычно полна до краёв. — Да, очень, — тоже улыбаюсь, перелистывая страничку, — Ты вон с ней и день и ночь, даже имя человеческое дала. — Закатываю глаза в шутку, фыркая. — Дин, — она вдруг снижает тон, робея, и, взяв Марусю на руки, пересаживается на кровать ко мне, опуская котика между нами. — Ну я же у тебя спрашивала про имя. Ну и… Ну, Дин…       Когда-нибудь я привыкну к тому, что она так на всё реагирует, но не в этой жизни! Какая она искренняя и чувственная, что всерьёз воспринимает такие слова, начиная грустить и вешать нос. Чудо, а не человек. Настоящее сказочное чудо из самой-самой доброй сказки, в которую верят только маленькие дети, потому что взрослые уже очень-очень много лет не могут поверить в то, что настоящее добро, вера и искренность существуют на свете. Даша была настолько нетипичным представителем вида «человек взрослый», да и просто «человек», что мне иногда казалось, что она просто спала с пятилетнего возраста, и вся это живость в чувствах, эмоциях, оценке, осталась прежней, как у дитя. Эмпатичность, вежливость, учтивость — да откуда их в ней столько? — Да я шучу, — глажу её по плечу, потому что вижу в глазах столько печали и волнения, что не могу себя простить. — Ну ты чего, господи, — поднимаюсь с подушки, обнимая её, пока она устало закатывает глаза и фыркает. — Шуточки твои, — качает осуждающе головой, а сама улыбается, понимая, как она глупо сейчас выглядит. — Я больше не буду. — Да ладно, — упирается рукой в матрас перед собой, расслаблено опуская плечи. — Это же я не поняла. — Долго смотрит на меня, иногда останавливая взгляд на руках, иногда на глазах, иногда на футболке, иногда на волосах, долго так, потом вдруг резко перебегая глазами к другой точке. О чём она думает, интересно? Последнее время там так много всяких глупостей, которые совсем не должны её волновать, ну правда. — Ты прости меня, Дин. — Смеёшься? — отрицательно качает головой. — Это же я неудачно пошутила. — Снова качает головой, убирая за ухо выпавшую прядь. — Ну что ты, опять, — улыбаюсь, снова поднимаясь и беря её одной рукой за плечо, потому что она вдруг так грустнеет, что я боюсь, что она вот-вот заплачет от чего-то непонятно чего, а я и не знаю, и не могу удержать её в руках, не зная с какой стороны подступиться.       В такие моменты у меня внутри почему-то все сжимается и пульсирует, наверно я чувствую особенно, как бъётся моё сердце, потому что в такие моменты оно особенно сильно и больно бьется, будто вспоминает, что иногда нужно пережить маленькую боль, и скорее всего не за себя, потому что все себя ты точно знаешь, что ты выдержишь, а что нет, поэтому не жалеешь ни его ни себя, а с другим человеком, с любимым человеком, ты никогда не знаешь, насколько большая тяжесть лежит у него на хрупком сердечке. Поэтому искренне желаешь забрать часть себе. — Да я такая глупая, — не плачет и уже хорошо, только грустит. — Это не глупость. — А как ещё это назвать? Я же никогда таких подарков не получала, не знаю, как себя с ними вести, и тебя расстроить не хочется в ответ, и я так глупо себя веду, потому что, что делать не знаю.       Робею, не зная, что ей сказать. Даша не знает, как реагировать на подарки? Глупости. Для этого нужно их или всю жизнь не получать или как-то не так получать, тут вариантов не много, хотя я не удивлена. — Да, радоваться, Даш, надо. Это подарок, делай с ним чего хочешь, он же твой. — Смотрит на меня так странно. «Ну ты объясняй мне, объясняй, я же всё равно не пойму»       Глупость такая, как она может этого не знать или не понимать, она же такая умная. Уже который раз сталкиваюсь в голове с одним и тем же вопросом: как Даша может знать всё на свете про что и про кого угодно… кроме себя? Она как будто всю жизни учила всё обо всём и вдруг забыла, что в этом мире есть не только математика, физика, химия, литература, студенты, люди в общем, а она тоже. В зеркале она кого видит? Платья на кого меряет, еду кому вкусную готовит, причёски кому красивые делает? Другим? Для мужа она что ли наряжалась всю жизнь, для него готовила, для него красилась?       Вспоминаю ту ночь, когда она осталась у меня и понимаю, что… да. Она была красивой всегда, но это просто поразительная удача, потому что ей досталась такая аккуратная и женственная красота, а специально для чего-то или кого-то она делала это раз в сто лет, когда в её сторону оборачивался свет чужого внимания. Бедняжка! Как мало ей всё-таки надо для счастья — просто чтобы не было несчастья, не как другим миллионам людей, которые требуют всё и сразу. Она так спокойно жила много лет, думая, что всё хорошо, хотя всё было не так уж и спокойно. Моя маленькая девочка, обязательно… обязательно я научу её любить себя так же, как люблю её я, видеть моими глазами, чтобы понимать, насколько ей повезло, что она именно Бахтина, именно Даша, а не кто-то другой. Что она самый ценный и прекрасный человек, который заслуживает, чтобы на него смотрели и восхищались миллионы глаз, и не отворачивались последние.       Смотрит на меня с глуповатой благодарностью и, раскрыв руки, притягивает к себе, целуя в щёку. Ох, это лучше миллиона вещей на свете, ради этих нежных и робких губ я бы отказалась от всего на свете, только бы чувствовать, как её взволнованные ресницы щекочут мои щёки. — Откуда ты такая взялась, мышонок? — Улыбается, почти смеётся. — Скажу, когда вы скажете, с какой планеты вы. — Смеюсь, она закатывает глаза, снова возвращаясь к работе.       В тот вечер она в первый раз зашла ко мне в спальню уже в пижаме и тапочками на голую ногу, чтобы поцеловать на ночь, и пожелать доброй ночи, касаясь умытым и намазанным каким-то увлажняющим ароматным кремом лицом без косметики и ещё каких-либо украшений.