МатФак

— Динка, — Даша пришла с работы какая-то до дурного весёлая. Наблюдать за ней было чистым удовольствием, потому что она как будто всегда была такой: ей так идёт счастье. — Дина, как дела?       Я стояла на кухне, наливая себе чай, когда она вошла. У меня все было прекрасно, потому что сегодня утром я получила «люблю тебя» сквозь сон и прожила этот день именно так, зная, что меня любят, но вот что с Дашей такое — непонятно. До глупого смешливая, улыбается, радуется всему свете, ещё и вопросы какие-то странные задаёт.       Отпиваю из бокала, глядя на неё и могу не улыбаться, глядя на неё. — Нормально, — смотрю на Дашу, которая сидит, так весело, что глядя на неё хочется улыбаться тоже.       Глаза горят, в тонкие щелки видится чёрный искрящийся зрачок, реснички, подкрашенные с утра, игриво подрагивают и даже лучики-морщинки сегодня особенно мягкие, щеки розовые, вся она такая нежная и плавная, просто птичка. Весенняя, первая птичка, которая ранним тёплым утром поёт под окном. Даже не верится, что это правда она. Руки и щеки красные с холода, замёрзла, но не обращает на это внимания ни капли, Даша цветёт и пахнет — весной, любовью. — Ты чего какая счастливая? — Не понимаю, что произошло с ней, и жду объяснений, а она только рада рассказать. — Ох, Дина, — нагибается, не глядя беря с пола котёнка, уже начавшего тереться ей об ногу, и под моей улыбкой, начинает говорить, глядя куда-то по сторонам, не зная, куда именно посмотреть счастливым взглядом, — мне сегодня все коллеги комплименты сделали. И студенты так смотрели… — поднимаю одну бровь, вопрошая взглядом, а она краснеет. Краснеет, вспоминая их глаза, — В общем… Хорошо все было. — Вдруг выдыхает она тот энтузиазм, оседая, но тут же взрывается снова. — У тебя дела есть? — отрицательно качаю головой. — Тогда иди давай... И Марусю забери ненадолго, — кладёт её мне на плечо по-хозяйски, и я, почувствовав вес, накрываю питомца руками, поддаваясь и повинуясь Бахтиной, — Я приготовлю ужин и… Посидим.       Мои брови ползут вверх, не спуская с неё глаз, оборачиваясь через плечо, пока она толкает меня в спину. Неужели это Даша? Моя Даша? Когда она последний раз была такой взволнованной, заряжённой, счастливой? Вот, что с людьми делает любовь и внимание. К себе! Смотрю на неё изумлённо, а она, словно не желая ничего слушать, вытаскивает меня из комнаты, закрывая дверь, с тихим хлопком прикрывая её за мной.       Сижу с Марусей в комнате, смотрю что-то в телефоне, гладя свободной рукой спящий комочек на коленях, а сама слушаю и улыбаюсь.       Поёт.       Даша что-то делает и напевает себе под нос, так мелодично, так нежно, так случайно, но так очаровательно. Иногда я замечала за ней это ещё в университете, первый раз тогда — с воротником, когда она не могла определиться, да и потом, когда она задумывалась о чем-то, возя карандашом по бумаге или быстро и мелко считая что-то, из её груди вырвались коротенькие напевы, которые она быстренько мычала или едва слышно пропевала одними губами на выдохе, а последние пару месяцев не было. И вот…       Расцвела. Наконец-то ей полегчало, боль начала проходить, в душе вдруг все стало спокойнее, что она может снова петь. Снова хочет это делать.       Хотелось улыбаться, потому что ей хорошо, потому что я слышу, как ей хорошо, пока до моего слуха доносится пусть тихие, но такие милые звуки. Она ведь даже не замечает этого, не знает, не понимает, что я слышу, потому что, когда у неё что-то внутри происходит, какие-то неведомые мне тектонические сдвиги, она вся в своих мыслях — ей не до чего, она проваливается к себе в голову, утопая в ней. Единственный вопрос — что там у неё. Видимо сейчас все хорошо, потому что она не грустит, не сидит, уперевшись глазами в стену, а поёт. Там весна.       Как же я люблю её, как же хорошо, что ей хорошо, что у неё внутри что-то меняется, и она чувствует себя лучше, что теперь она не растерянная и задумчивая Бахтина, у которой, хоть глаза и улыбались, через них сочилась бесконечная печаль, теперь это Даша: милая, очаровательная в своей лёгкости, все ещё забывчивая и задумчивая, но глаза её теперь отчего-то всегда сияют, не перестают улыбаться, даже если как будто нечему. Она ходит по квартире, почти порхает, даже если занята чем-то серьёзным, у неё всегда такой вид уверенный, понятливый и… Спокойный?       Она спокойна и это хорошо, она не бежит никуда и ни от чего, она просто существует в моменте и, кажется, ей это нравится. — Дина!       Зовёт и я встаю, неся на руках Марусю с собой, а ну кухне все прекрасно. Как только я открываю дверь, меня накрывает её энтузиазмом. — Это что это, ты решила пойти мне навстречу? — Говорю, пока она суетится, раскладывая остатки по местам. Но после моих слов останавливается, замирает, осматривая меня, стол, себя и, не понимая ничего, думает, что ответить. — Пицца? Вы кто, Дарья Константиновна, вы же меня супами тут кормили месяц считай. — Улыбается, закатывая глаза и фыркает. — Ты же любишь.        Настала моя очередь улыбаться и, садясь за стол, я прохожу мимо Даши, расставляющей тарелки по местам, и, ткнув её аккуратно пальцем в плечо, заставляя обернуться, касаясь губами её губ, быстро и легко, но мягко, и не чувствую никаких противоречий. Она не против, и сама отвечает мне тем же, чуть вытягивая их в трубочку, чтобы я не просто ударилась губами об её лицо, а именно поцеловала мягкие и готовые к этому губы. — Я люблю тебя, — поправляю её, садясь за стол. А она улыбается.

***

— Дин, — вопросительно мычу. — А помнишь ты мне волосы укладывала? — не отвлекаясь от телефона мнова согласно мычу, — а можешь показать как?       Хмурюсь, но без непонимания, скорее с вопросом и радостью. Вот и все. Поднимаю на неё глаза и улыбаюсь, потому что наконец-то моя красавица начала хотеть быть красивой. Не отрицать свои достоинства, а любоваться собой, любить себя, подчёркивать их. Это малюсенький шажок, но я знаю, что для неё он много значит, потому что, наверно, это первый раз, когда она это делает. — Конечно.       Интересный и очаровательный вечер, когда я учила её пользоваться феном и расческой так, чтобы её густые волосы ложились так, как надо. Мы смеялись, шутили, рассказывали друг другу всякие глупые истории, пока Даша в очередной раз не запуталась и не завивала прядь не туда, говоря при этом: «Дин…», и я вставала сзади, забирая все и, оттянув волосы на себя, начинала показывать где ошибка, придерживая её голову, пока Даша смотрела на себя в зеркало. На себя и на меня.       К концу у неё начало прекрасно получаться у самой, поэтому я только иногда подходила к ней, глядя что там сзади, потому что Бахтина не могла посмотреть, тем более, что плохое зрение не позволяло видеть так далеко через зеркало. — Залезь под одеяло, если холодно, — говорит, не отвлекаясь от дела. Не приказывает, не загоняет, а просто говорит, но её почему-то хочется слушать. Не могу ей перечить.       Она видит меня в отражение зеркала, все-то она знает… У меня замёрзли ноги, ходить по прохладному полу поэтому я каждый раз возвращаясь на кровать, обнимала себя за коленки, подбирая ноги под себя.       Отогнув край, забираюсь в одеяло и больше не хочу уходить. Когда-то это была моя кровать, и я спала на ней каждую ночь, а теперь… Теперь это Дашина кровать, потому что в ней её тепло, её запах, подушка и матрас помнят её форму, поэтому теперь я тут не хозяйка. И тем лучше, потому что от этого ещё приятнее. Лучше всего, что она разрешает, потому что такое доверие — это важно, это ценно, та забота и тепло, которые меня греют и растят, как солнце первые побеги, я готова горы свернуть, только бы смотреть на неё… — Так? — перевожу взгляд. Киваю.       Наконец-то откладывает расческу и фен, тряся волосами, чтобы посмотреть, как они легко и красиво взмывают в воздух объемными локонами. Смеётся сама над собой, поправляя их, запуская руки в волосы и приглаживая их. — Ты куда? — вдруг оборачивается, видя, как я, подбирая все свои мелочи, телефон, зарядку, фантик от конфетки, и собираюсь уходить, уже стоя над кроватью. — Спать. Время-то уже. — Ну ты… — немного неуверенно закатывает глаза, как будто ищет в голове нужные слова, — уж полежала у меня под одеялом… Оставайся.       Замираю, стою. На лицо ползёт глупая улыбка, растягивая щеки до ушей, и вот я уже стою, как дурочка, смотрю на неё и боюсь спросить правда ли, потому что очень не хочу ошибиться, но все-таки решаюсь и писклявым от счастья голосом произношу только: «Да?». А она кивает, согласно закрывая глаза.       Оставив всё на тумбочке, закапываюсь в одеяло, придвинув его к самому носу, чтобы не показывать глуповатой улыбки и покрасневших щек. Даша попросила подождать её ровно пять минут, пока она сделает все свои дела вроде намазывания лица и рук кремом, расчесывания волос, надевание носочков. А я наблюдала за этим всем, глядя из-под одеяла, как будто, чтобы не мешать. А она улыбалась, поглядывая на меня. Да ей вообще-то и смотреть не надо было, я точно знала, что она чувствует мой взгляд, поэтому и ходит по комнате с улыбкой. Такая спокойная и очаровательная, методично делает все свои дела, но не забывает и обо мне, иногда поднимая взгляд, чтобы сверкнуть на меня. А я только и рада, потому что каждый раз, как стрелой купидон в сердце, больно, но так приятно, что я могу, не выдерживая напора, закрывать глаза, щурясь, и прятаться под одеялом в ожидании.       Как только второй край одеяла поднялся, и кровать, чуть скрипнув, промялась, я чуть не взорвалась. Она щёлкнула выключателем лампы, переворачиваясь набок, лицом ко мне. Вижу её… — Спокойной ночи, ребёнок мой, — улыбается уже как-то пьяно, засыпает. Устала за сегодня. — Спокойной.       Закрывает глаза и, зевнув, сглатывает слюну, сладко засовывая руки под подушку, и улыбаясь во сне. И я переворачивсь на другой бок, к окну лицом, глядя на синее-синее зимнее чистое небо, на звёзды, на чёрные силуэты веток деревьев, на дым от далёких тепло-электро-станций, и ни о чем, кроме как о Даше, которая сопит рядом носом, иногда шевелясь и поёрзывая, чтобы найти позу поудобнее, я не думаю.       Закрыв глаза, уже проваливаюсь в сон, не совсем осознавая реальность, но чувствую, как за спиной аккуратная рука двигает мои волосы в сторону, и, мягко и много раз погладив меня по голове, чуть задев ноготками ухо, возвращается назад, а я сквозь сон все ещё чувствую тепло вместе её касания, кожа горит, но по-приятному. Как будто жаркий солнечный луч её греет.       Хорошо и тепло.